Глава 13 8-я армия, 4–10 февраля

Глава 13

8-я армия, 4–10 февраля

Гитлер вмешивается в планирование, 4 февраля

В 20:00 3 февраля Николаус фон Форман получил приказ переместить 11-ю танковую дивизию западнее, чтобы иметь возможность объединить усилия 11-й и 24-й танковых дивизий для совместной атаки 5 февраля. Таким образом, две наиболее сильные дивизии XXXXVII танкового корпуса должны были действовать сообща на одном направлении, что, возможно, было лучшим решением для корпуса, учитывая задачу пробить кольцо окружения.

Однако далеко наверху было принято решение, похоронившее замысел объединения сил 11-й и 24-й танковых дивизий. Гитлер неожиданно решил отправить 24-ю танковую дивизию на юг, в группу армий «А». После тяжелой длительной борьбы с грязью и раскисшими дорогами дивизия добралась до запланированного района сосредоточения в 30 километрах южнее Звенигородки лишь для того, чтобы развернуться на 180 градусов и двинуться в путь на южную Украину. Эта новость дошла до штаба 8-й армии в 02:50 4 февраля вместе с приказом из группы армий «Юг». Помимо решения Гитлера новый приказ содержал указания по использованию корпуса фон Формана для сковывания советских танковых сил, чтобы предотвратить их перемещение для блокирования наступления Брейта.

Во всяком случае, в новом приказе группы армий «Юг» была некоторая логика. С потерей основной ударной силы запланированной атаки было вполне разумно снизить уровень притязаний. Вёлер и Шпейдель, однако, не пожелали смириться со сложившимся положением. В 09:00 Шпейдель в разговоре с Буссе заявил, что ни он, ни Вёлер не понимали смысла решения отправить 24-ю танковую дивизию обратно на юг, учитывая боевую обстановку, погоду и состояние дорог. Буссе не требовалось убеждать, поскольку его мнение было точно таким же. По сути, группа армий «Юг» уже пыталась оспорить этот приказ, но безрезультатно. Через несколько минут Вёлеру пришлось сообщить фон Форману о решении Гитлера.

Фон Манштейн и Буссе все еще прикладывали усилия к тому, чтобы изменить это решение. 6-я армия должна была получить 24-ю танковую дивизию согласно приказу Гитлера, но после короткого обсуждения командование армии объявило, что армия испытывает нужду не в танковой дивизии, а прежде всего в пехоте. Фон Манштейн и Буссе предложили идею об отправке 2-й парашютной дивизии, на данный момент задействованной в составе 8-й армии под Кировоградом, в распоряжение 6-й армии. В 10:50 Буссе позвонил Шпейделю, чтобы выяснить, как к этому предложению отнесутся в 8-й армии. Через несколько минут Шпейдель снова говорил с Буссе и сообщил ему, что 8-я армия не имеет возражений. Приходилось идти на риск, связанный с выводом с фронта 2-й парашютной дивизии, чтобы сохранить 24-ю танковую дивизию в корпусе фон Формана.

Фон Манштейн и Буссе немедленно направили соответствующее предложение в ОКХ и с беспокойством ждали ответа. Предложение выглядело вполне разумным, особенно принимая во внимание заявление 6-й армии о том, что ей не требовалась 24-я танковая дивизия. Однако около 13:00 они получили сообщение о том, что их предложение было отвергнуто. 24-ю танковую дивизию следовало отправить в 6-ю армию. Очевидно, фон Манштейн и Буссе были сильно расстроены, но теперь им ничего не оставалось, как сообщить неутешительные новости командованию 8-й армии.

После окончания Второй мировой войны роль Гитлера в немецких военных операциях стала предметом оживленных дискуссий. Утверждалось, в частности, что его влияние, прямое или косвенное, наносило серьезный ущерб, приведя ко многим ненужным бедствиям немецкой армии. Неудивительно, что немецкие боевые генералы в своих послевоенных мемуарах активно поддерживали эту позицию. С другой стороны, находились и те, кто утверждал, что генералы неоправданно преувеличивали негативную роль Гитлера, дабы снять с себя ответственность за собственные поражения. В случае Корсуньской битвы документы явно подтверждают, что генералам мешали неудачные решения, которые принимал Гитлер. Перемещение 24-й танковой дивизии туда и обратно является ярким примером этому. После выхода в район сосредоточения для наступления 4 февраля дивизии понадобилась еще почти неделя, чтобы вернуться обратно в Никополь, где к моменту ее прибытия боевые действия уже практически завершились. Большую часть времени дивизия провела, преодолевая грязь на дорогах туда и обратно между двумя сражениями, не поучаствовав ни в одном из них. Документы свидетельствуют о том, что немецкие генералы осознавали, что перемещения 24-й танковой дивизии займут слишком много ценного времени, но их предложения были отвергнуты.

В кольце, 4 февраля

Что бы фон Манштейн, Вёлер, фон Форман и другие офицеры ни думали об этом, им пришлось подстраивать свои планы под новую обстановку, созданную с уходом 24-й танковой дивизии. На тот момент, возможно, нечего было предпринять, кроме приказа фон Форману действиями своего корпуса предотвратить отправку советских танковых соединений, в частности 5-й гвардейской танковой армии, на направление наступления III танкового корпуса Брейта.

Вёлер пытался сделать все возможное для того, чтобы помочь двум окруженным корпусам, но с расставанием с 24-й танковой дивизией его возможности по оказанию этой помощи существенно уменьшились. Возможно, именно это послужило одной из причин его решения вылететь в «мешок» вместе с майором Биттлом, который уже несколько раз летал туда. Вёлер сообщил командирам, что приземлится в Корсуне около 16:30, и попросил Штеммермана и Лиеба встретить его там.

Внутри кольца окружения XXXXII армейский корпус продолжал атаки на Квитки, но продвижение было медленным. Одна из ударных групп достигла юго-восточной части Квитков, но основные события разворачивались непосредственно в Квитках, где шли яростные бои за каждый дом. Хотя проходившее здесь наступление с целью воссоединения корпусов с главными силами немецкой армии и не было решающим, оно лишний раз показывало, что каждый этап атаки требовал большего времени, чем ожидалось изначально, что в сложившемся трудном положении, конечно, было очень серьезно. По оценке на 11:20 предыдущего дня, запасов XI армейского корпуса должно было хватить лишь еще на два дня.

XXXXII армейский корпус находился в несколько лучшем положении, обладая запасами на три или четыре дня. Группа Штеммермана полностью зависела от снабжения по воздуху, но плохая погода могла легко сделать полеты невозможными. Однако на 3 февраля Люфтваффе сумело доставить на аэродром или сбросить 160 тонн грузов, а 2800 раненых были эвакуированы из «мешка» за период с 27 января по 3 февраля. Тем не менее положение со снабжением оставалось шатким. В 10:50 4 февраля Штеммерман докладывал, что дневной расход боеприпасов составлял 180 тонн, несмотря на строгие ограничения.

Вместе с исчерпанием запасов истекало время, отведенное немцам на освобождение окруженной группировки. Но не только проблема запасов вынуждала немецкие войска действовать как можно быстрее. Советское командование тоже не сидело сложа руки в ожидании реакции немцев. В район Корсуня перебрасывались подкрепления. Сражение за Кировоград дорого обошлось 2-му Украинскому фронту, но за минувшие с тех пор две недели его части удалось пополнить. Часть новых подкреплений Конев отправил под Корсунь. 4 февраля прибыли танки, пехота и артиллерия из 5-й и 7-й гвардейских армий. Танки и средства для борьбы с танками были особенно важны как для сжатия кольца, так и для пресечения немецких попыток прорвать его снаружи. Среди частей, прибывших 4 февраля, были 27-я танковая бригада из 7-й гвардейской армии и 34-я противотанковая бригада из 5-й гвардейской армии.

Во второй половине дня Вёлер и Биттл сели в самолет, который должен был доставить их в Корсунь. Небо закрывали облака, но это не помешало взлету. Пилот взял курс на аэродром Корсуня, и вначале полет шел без приключений. Но с приближением к Корсуню обстановка изменилась. Вспышки и грохот разрывов снарядов советских зенитных орудий заставили самолет развернуться. Вёлер был раздосадован, но было решено, что майор Биттл попытается прорваться еще раз вечером.

Немцы обороняют плацдарм в Искренном, 4 февраля

После получения приказа о возвращении 24-й танковой дивизии на юг у фон Формана оставалось немного вариантов действий. Его танковые силы были невелики. 11-я танковая дивизия была наиболее сильной, располагая 21 «Пантерой» (включая танки приданного 1-го батальона 26-го танкового полка) и восемью штурмовыми орудиями (включая штурмовые орудия приданных частей). 3-я танковая дивизия имела 12 Pz-IV, а 14-я танковая дивизия — 5 Pz-IV и четыре StuG-III. В 13-й танковой дивизии было всего четыре Pz-IV и один Pz-III. В частях имелись также четыре командирских танка и танки артиллерийских наблюдателей. Таким образом, весь корпус, имея в своем составе четыре номинальных танковых дивизии, располагал всего 59 танками и штурмовыми орудиями, что составляло примерно треть сил полностью укомплектованной танковой дивизии.

На самом деле части имели гораздо большее количество танков и штурмовых орудий, но те либо застряли в грязи, либо находились в мастерских в ожидании ремонта, и было мало надежды на то, что число боеспособных машин удастся быстро увеличить. На самом деле немцы, вероятно, были довольны, если число боеспособных танков удавалось удерживать на нынешнем уровне.

Положение с пехотой было не сильно лучше, чем с танковыми дивизиями. Даже если в дивизиях значилось много людей, это еще не означало существенную силу в пехоте. Полная численность варьировалась от 8942 человек в 14-й танковой дивизии, чья боевая группа фон Брезе находилась внутри кольца и не могла доложить о своей численности, до 12 464 в 11-й танковой дивизии. Однако число пехоты в боевых подразделениях 3-й танковой дивизии составляло лишь 724 человека. Для других трех танковых дивизий: 11-й, 13-й и 14-й — эта цифра равнялась соответственно 1100, 1420 и 551 человек.

Такими незначительными силами фон Форман не только должен был удерживать участок протяженностью почти 40 километров, — от Листопадова севернее Новомиргорода до плацдарма в Искренном, но и атаковать кольцо окружения. И даже когда масштаб поставленных задач уменьшился, их все равно было непросто выполнить. Возможно, Вёлер думал примерно так же, потому что претензии, которые он предъявлял фон Форману в предыдущие дни, кажется, были забыты, по крайней мере на время.

Погодные условия оставались сложными. Олаф Элерс в своем дневнике за 4 февраля отмечал: «После вчерашнего дождя сегодня солнечно и так тепло, что можно лечь на быстро сохнущую солому и спать под открытым небом. Ночью было немного холодно. Снежный покров стал тонким, и во многих местах обнажилась земля. В поле мы находили майских жуков и видели, как зацветают первые фиалки». Первые признаки весны радовали глаз, но, несомненно, препятствовали проведению операций и в действительности оказались лишь временными.

Несмотря на слабость своих дивизий и слякотную погоду, фон Форман решил атаковать Водяное и Липянку силами 3-й и 11-й танковых дивизий. Пока дивизия Витерсхейма атаковала Водяное с северо-запада, Ланг направил часть своей дивизии на Водяное с юго-западной стороны. Ошеломив врага, 11-я танковая дивизия захватила Водяное. Одновременно остальная часть 3-й танковой дивизии вышла к Липянке. Однако прикрытые минные полями советские войска сумели удержать оборону по реке, протекающей через Липянку.

13-я танковая дивизия обороняла плацдарм в Искренном, но во второй половине дня было обнаружено сосредоточение советских войск на востоке и северо-востоке от Искренного. Было похоже, что они готовятся к атаке на плацдарм. Немцы вызвали пикирующие бомбардировщики, чтобы атаковать эти силы. По немецким оценкам, удары пикировщиков оказались весьма эффективны, но не следует забывать, что такие оценки всегда очень приблизительны. В любом случае, для XXXXVII танкового корпуса было жизненно важно удержать плацдарм. Наступление на север согласно приказу 8-й армии все еще готовилось, и грузоподъемность моста через Шполку следовало как можно скорее довести до 60 тонн.

Изначальные планы на прорыв, 4 февраля

Вечером майор Биттл снова попытался долететь до Корсуня. В этот раз ему повезло больше, возможно за счет помощи радиомаяка в Корсуне, и около 19:00 его самолет благополучно совершил посадку на аэродром. Вскоре он встретился с генералом Лиебом и полковником Гедке и передал им указания командования. Они включали два варианта прорыва. Первый, обозначенный кодовым словом «Fruhlingsglaube», требовал сосредоточиться юго-восточнее Городища и прорываться к плацдарму в Искренном.

Второй вариант, по которому следовало действовать при получении кодового слова «Betriebausflug», включал в себя сосредоточение XI армейского корпуса в районе Квитки — Глушки — Деренковец. Из этого исходного района совместно с XXXXII армейским корпусом ему следовало нанести удар на Моринцы для соединения с III танковым корпусом. В обоих случаях следовало получить разрешение у Гитлера.

Приготовления к двум вариантам действий можно было бы начать сейчас же, в надежде что Гитлера удастся склонить к одному из них. Проблемы со снабжением требовали принятия немедленного решения. Майору Биттлу удалось добраться до Корсуня по воздуху. Однако 19 Ju-52, нагруженные боеприпасами, вынуждены были развернуться в воздухе во избежание встречи с советскими истребителями. Еще одна попытка ввезти в Корсунь боеприпасы по воздуху должна была быть предпринята ночью, но Биттл отбыл слишком рано и не успел узнать, увенчалась ли она успехом.

Этим вечером XXXXVII танковый корпус получил приказ поддержать действия III танкового корпуса и группы Штеммермана. Используя тактику подвижных действий, фон Форман должен был оттянуть на себя советские войска. Он должен был проявлять особую активность на своем западном фланге, но не следовало пренебрегать и возможностью удара из Искренного на Вязовок. Мост в Искренном следовало усилить до грузоподъемности 60 тонн.

В течение ночи 4 февраля продолжалась операция по воздушному снабжению окруженных сил. VIII авиакорпус докладывал о доставке в котел 81 тонны грузов и эвакуации из него 259 раненых. Этого едва ли хватало для обеспечения группы Штеммермана. Этой ночью в Корсунь летал начальник тыла 8-й армии. Он подтвердил, что имеющихся боеприпасов хватит в лучшем случае на три дня. Некоторым утешением служил тот факт, что уже около 3000 раненых к этому времени было вывезено из «мешка», но в «мешке» каждый день появлялось примерно 300 новых раненых. Для продолжения операции снабжения по воздуху имелись все причины, но погода угрожала остановить ее. Взлетно-посадочная полоса аэродрома в Корсуне не имела твердого покрытия и из-за оттепелей сильно раскисла и размягчилась. Взлет и посадка на этой полосе скоро могли стать невозможными. Парашютов для сброса грузов под рукой не имелось, и их требовалось каким-то образом получить.

Фон Манштейну и его начальнику штаба Буссе была ясна вся сложность сложившегося положения. В 9:05 Буссе проинформировал Вёлера о том, что, возможно, командованию группы армий «Юг» придется под свою ответственность отдать приказ на прорыв группе Штеммермана. О том, чтобы дать двум корпусам остаться в «мешке» и стать жертвой советских ударов, не могло быть и речи. Однако сперва была предпринята попытка добиться разрешения ОКХ. Такие решения обычно принимались трудно, и ждать их приходилось часами, а то и днями. Когда 1-я танковая армия доложила, что III танковый корпус увяз в грязи и не получал даже жизненно важных видов снабжения, необходимость быстрого принятия решения встала еще острее.

Фон Форман наступает на Липянку, 5 февраля

На участке XXXXVII танкового корпуса не велось серьезных боевых действий, поскольку обе стороны были скованы распутицей, но упорно продолжались местные атаки. 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова провела несколько атак на немецкий плацдарм в Искренном, но все они были отбиты. Похоже, что они и не преследовали иных целей, кроме изматывания немецких войск. С другой стороны, фон Форман сосредоточил свои усилия на районе Липянки, где подразделения 3-й и 14-й танковых дивизий получили задание по овладению этим городом.

Группу, атакующую с востока, возглавлял командир 36-го танкового полка. Он командовал боевой группой, включающей танковый батальон, мотопехотный батальон и дивизион самоходных гаубиц — довольно обычный состав для немецких боевых групп. Задача была получена в 6:00 и состояла в очистке Липянки от противника и захвате возвышенности севернее села. Мотопехота задерживалась, увязая в грязи, но в конце концов атака началась, и около 10:00 были достигнуты советские передовые позиции. Вначале на поле боя была очень плохая видимость, но к этому моменту прояснилось, и за наступающими немецкими танками появилось солнце. Неожиданно под одним из штурмовых орудий взорвалась мина, выведя его из строя, хотя никто из экипажа не был ранен.

Мотопехота отстала от танков и штурмовых орудий, и некоторым экипажам приходилось выскакивать из своих машин и вести бой пистолетами и гранатами. Передовые позиции советской пехоты были очищены в ближнем бою. Скоро из-за высоты 205,2 открыли огонь советские противотанковые пушки, но солнце, всходившее позади немецких танков, слепило советских артиллеристов. Командир 3-го батальона 36-го танкового полка майор Бернау решил воспользоваться этим преимуществом и приказал раздавить их позиции, что удалось выполнить, не понеся потерь.

К полудню немцы достигли окраины Липянки. Пехота получила приказ войти в село, чтобы очистить его от врага, тогда как танкисты должны были прикрыть их огнем. Однако атака застопорилась, и майор Бернау решил продолжить атаку силами танков и штурмовых орудий. Они вошли в село через фруктовые сады, и вскоре завязался ожесточенный бой. Минометная мина попала в танк лейтенанта Рейнбабена, который получил серьезное ранение. Скоро майор Бернау также был ранен, и в командование батальоном вступил лейтенант Мюллер. Несмотря на потери, немцы заняли южную часть села и организовали оборону на ночное время. Вечером своевременно поступило снабжение, а два поврежденных днем танка Pz-IV были отремонтированы.

С запада наступали части 3-й танковой дивизии. Встречая лишь слабое сопротивление, немцы вошли в Липянку с запада, но уже не успели предотвратить взрыв обороняющимися советскими войсками моста через речку в северной части села. В связи с этим 3-я танковая дивизия не имела возможности оказать помощь боевой группе 14-й танковой дивизии в овладении северо-восточной частью Липянки. И все-таки большая часть села оказалась в руках немцев, а среди захваченных трофеев были девять 122-мм орудий, 10 противотанковых пушек и два Т-34.

В 17:15 Шпейдель и Венк обсуждали сложившееся положение по телефону. Венк подчеркивал, что трудности со снабжением были вызваны грязью. III танковый корпус беспомощно торчал на одном месте, одновременно ведя бой с сильными танковыми частями противника. Шпейдель также сосредоточился на снабжении, отмечая, что доставка грузов в «мешок» по воздуху едва ли была достаточной для того, чтобы дать возможность группе Штеммермана продолжать борьбу, а с учетом раскисшей взлетно-посадочной полосы аэродрома в Корсуне ситуация, видимо, будет лишь ухудшаться.

Боевая группа Хаака

Ни у 1-й танковой армии, ни у 8-й армии не было никаких оснований рассчитывать на подкрепления. 1-я танковая армия все еще прикладывала усилия к выведению 1-й танковой дивизии и 1-й танковой дивизии СС на передовую, но после того, как эти части прибыли, ничего большего не планировалось. 8-й армии не приходилось ничего ожидать, но это не имело большого значения, поскольку новые части только усугубили бы и без того трудное положение с организацией перевозок. С другой стороны, если бы погода изменилась и земля снова замерзла, любые подкрепления оказались бы ценными. Однако в 1944 году немцы подвергались сильным ударам советских войск на многих участках Восточного фронта, и изыскать резервы для организации подкреплений было непросто. И наоборот, командованию Красной армии благодаря повсеместному численному превосходству было сравнительно легче перебрасывать войска в нужные места. Конев продолжал стягивать части с прочих участков его фронта в район боев вокруг Корсуня. 5 февраля приказ выдвинуться в район окружения получила 41-я гвардейская стрелковая дивизия[162].

Не имея в своем распоряжении подобных резервов, немцы были вынуждены прибегать к отчаянным способам поиска подкреплений. Многие солдаты из окруженных частей были в отпусках и командировках, когда сомкнулись советские клещи. Некоторые из них прибыли из отпусков и узнали, что их части оказались в «мешке». Эти солдаты стали ядром новой боевой группы, которую предстояло возглавить генерал-майору Вернеру Хааку.

Хааку предложили использовать штаб своей артиллерийской дивизии[163], который получил в подчинение ряд различных подразделений в дополнение к вернувшимся из отпусков солдатам из 57-й, 72-й, 88-й, 389-й пехотных дивизий и корпусной группы «Б». Он также получил указание включить в боевую группу три артиллерийских дивизиона, три батальона реактивных минометов «Небельверфер» и один саперный батальон. Хааку были приданы также пять штурмовых орудий из состава 228-го дивизиона штурмовых орудий. Эта часть фактически входила в состав групп Штеммермана, но некоторые из ее поврежденных машин находились в ремонте за пределами кольца окружения, и пять из них к этому времени удалось починить[164].

Формирование такого рода, которым пришлось командовать Хааку, не было сколоченным, поскольку для этого требовалось предварительное обучение. Это было особенно очевидно в пехотных подразделениях, составленных из солдат, до того незнакомых друг с другом. Один из наиболее важных факторов, определявших солдатскую стойкость и сплоченность в бою, были установившиеся внутри малых подразделений связи между солдатами. А если солдат сразу бросали в бой, как в данном случае, на создание подобных связей не было времени. По сути, отправлять такие импровизированные группы в бой противоречило немецким принципам построения эффективных боевых частей. Но положение становилось отчаянным[165].

Задача, поставленная Хааку, по крайней мере, частично учитывала недостатки его группы. Он получил приказ охранять переправы через Шполку юго-восточнее Звенигородки и прикрыть промежуток между 1-й танковой армией и 8-й армией. Его боевая группа должна была подготовиться к встрече XI и XXXXII армейских корпусов, если они прорвутся из окружения. Поскольку в районе южнее Звенигородки находилось немного советских войск, задача не казалась непосильной и не обещала тяжелых боев, во всяком случае в ближайшее время.

Майор Биттл продолжал летать в «мешок» и обратно. Во второй половине дня он доложил в штаб 8-й армии о положении группы Штеммермана. Существенных изменений линии фронта не произошло. Из выступа у Буртков войска были выведены, но из-за грязи войска перемещались крайне медленно. Немцам было так же сложно отступать, как советским солдатам — преследовать их. Штеммерман доложил, что из-за громадного напряжения подчиненных ему войск приближался кризис. Изнуренность солдат вместе с большими потерями среди офицеров сильно замедляла как подготовку к боевым действиям, так и их ведение. Светлое время суток занимали бои, ночное — перегруппировки, так что у солдат и офицеров оставалось немного времени для сна.

Вывод войск из Ольшаны

Солдаты, сражавшиеся в Ольшане, отчаянно нуждались в сне, но надеяться на то, что наступающая ночь оставит время для отдыха, не приходилось. Обороняющиеся, большую часть которых составляли эстонцы из батальона «Нарва», оказались в положении, когда дальнейшая оборона была невозможна, и отступление стало единственным вариантом. В 23:00 был подписан приказ на эвакуацию из Ольшаны. Для встречи гарнизона были направлены танки. Поздно вечером солдаты гарнизона действительно увидели танки, и войска начали покидать Ольшану. К несчастью, под тяжело нагруженным грузовиком рухнул мост. Мост находился на единственной доступной для немцев дороге, и отступление застопорилось. Была сделана попытка перетащить из грузовика на другой конец рухнувшего моста наиболее ценные грузы, но едва работа началась, по колонне был открыт пулеметный огонь. Грузовики были видны на фоне более светлой западной части неба, а советских солдат скрывала темнота. Вскоре некоторые грузовики загорелись, еще лучше осветив немецкую колонну.

Единственным выходом для немецких солдат было как можно скорее отбежать от грузовиков и укрыться в придорожных канавах. В темноте этого не было видно заранее, но как только солдаты оказались в канавах, выяснилось, что те заполнены тающим снегом, грязью и водой. Медленно пробираясь по этой жиже, немецкие солдаты в конце концов добрались до цели и оказались под защитой других частей XI армейского корпуса. Им удалось вынести много раненых, но гаубицы, минометы и прочую тяжелую технику пришлось бросить.

Советские войска пытаются рассечь «мешок», 5–6 февраля

К утру 6 февраля два немецких корпуса находились в окружении более недели, но все еще занимали довольно большую территорию. Поскольку окруженные войска имели возможность получать снабжение по воздуху, советское командование имели причины опасаться, что операция может затянуться. Возможно, они вспоминали Сталинградскую операцию, проведенную годом раньше, когда немецкая 6-я армия продержалась в окружении почти два с половиной месяца, прежде чем окончательно сложила оружие. Затягивания операции следовало избежать, поскольку это, скорее всего, привело бы к значительно большим потерям.

Кроме того, окруженная группировка сковывала важные соединения Красной армии, которые могли быть эффективнее использованы в других местах. Прежде всего это касалось танковых армий Ротмистрова и Кравченко, которые были заняты на обороне части внешнего фронта кольца окружения. Танковые армии по своему устройству не были предназначены для решения подобных задач, но у Ватутина и Конева не было другого выбора. И если бы «мешок» удалось бы сжать, а то и рассечь на части, то битва, скорее всего, быстро завершилась бы. И даже если бы финал не удалось приблизить, меньшая окруженная территория требовала меньше сил для ее удержания кольца окружения, что позволило бы высвободить часть находившихся на внутреннем фронте окружения сил и заменить ими танковые армии на внешнем фронте окружения. Это были веские аргументы в пользу продолжения и наращивания атак на группу Штеммермана. В конечном итоге Коневу и Ватутину приходилось учитывать попытки немцев вызволить окруженные войска, особенно действия III танкового корпуса. Если бы кольцо окружения удалось сместить к северу, расстояние, которое требовалось пройти силам корпуса, увеличилось бы.

В соответствии с этим в течение ночи на 6 февраля Конев подписал приказы 4-й гвардейской армии и 5-му гвардейскому кавалерийскому корпусу занять Городище в 20 километрах к юго-востоку от Корсуня. Генерал-майор Селиванов, командир 5-го гвардейского кавалерийского корпуса, решил атаковать село Валяву, расположенное на дороге между Городищем и Корсунем. Если бы Валява была захвачена, немцам стало бы труднее отступить из Городища, особенно с тяжелым вооружением. Таким образом, появилась бы возможность не только освободить Городище, но и нанести серьезный урон в людях немецкому XI армейскому корпусу[166].

После захода солнца казаки Селиванова и части четырех стрелковых дивизий нанесли удар по стыку между XI и XXXXII армейскими корпусами. Начался жаркий бой, поскольку Лиеб приказал удерживать дорогу между Городищем и Корсунем любой ценой. Он запросил возвращение танков дивизии СС «Викинг» для оказания помощи 72-й дивизии в отражении советской атаки. Штеммерману было ясно, что советское командование рассчитывает рассечь «мешок» на две части. 6 февраля упорное сопротивление немецких солдат не дало этому произойти. Войска продвигались гораздо медленнее, чем рассчитывали советские командиры.

Вопрос был в том, как долго удастся сдерживать советские войска. Тяжелый бой привел к большому расходу боеприпасов, а 6 февраля ввезти в «мешок» по воздуху удалось очень немного. Из 19 взлетевших «Юнкерсов» лишь один приземлился в Корсуне. Двадцать «Хейнкелей» вылетели к окруженным войскам, неся на борту груз из канистр для сброса над их позициями. Но ни одному не удалось выполнить это. Начальник штаба 4-го воздушного флота генерал-майор Карл-Генрих Шульц сделал заявление на этот счет, что для поддержки двух окруженных корпусов было сделано все возможное, но ужасная погода сделала снабжение по воздуху почти невозможным. Действительно, генерал-лейтенант Зейдеман, командир VIII авиакорпуса, встретившись со Шпейделем во второй половине дня, сказал, что не стоит ожидать регулярного снабжения, несмотря на все усилия экипажей самолетов.

Разрыв между командирами воюющих войск и людьми, принимающими решения в Берлине, становился все больше. Утром Буссе сообщил Шпейделю по телефону, что ОКХ не дало разрешения на прорыв из «мешка». В любом случае III танковый корпус находился еще в 30 километрах от внутреннего фронта окружения, слишком далеко для успешного прорыва. Если это расстояние не сократить, любая попытка прорыва обернулась бы несчастьем. Тем не менее командование группы армий «Юг» направило в ОКХ письменный запрос на разрешение прорыва. Хотя Буссе и Шпейдель считали, что начинать прорыв все еще преждевременно, их предыдущий опыт говорил о том, что ОКХ потребуется заметное время для принятия решения. Лучше было сначала получить разрешение, а затем уже в подходящий момент отдать приказ.

Тем временем распутица создавала трудности для снабжения и в Красной армии. В 8:20 полковник Рейнгард, начальник штаба XXXXVII танкового корпуса, сообщил в 8-ю армию, что враг молчит на большей части фронта корпуса. На участках, обороняемых 106-й и 376-й дивизиями, активности противника не отмечалось. 320-я дивизия подверглась нескольким атакам местного значения, которые были относительно легко отбиты. 11-я и 13-я танковые дивизии также не ощущали активности противника. Немцам было ясно, что действия советских войск сдерживает отсутствие боеприпасов. Лишь в Липянке шел серьезный бой, продолжение атак 3-й и 14-й танковых дивизий 5 февраля. Но даже в Липянке боевые действия были не слишком интенсивными. Советские солдаты уже подорвали большинство мостов, затруднив немцам атаки северной части села.

Несмотря на то что для переброски подкреплений в район боев потребовалось бы несколько дней, Вёлер решил постараться найти дополнительные силы. Ослабив оборону Кировограда, можно было высвободить 2-ю парашютную дивизию. Забирать 2-ю парашютную дивизию у LII армейского корпуса было рискованно, но Вёлеру пришлось пойти на этот риск. Он приказал командиру корпуса вывести дивизию с передовой и подготовить ее для выполнения дальнейших указаний.

Антон Мейзер: бой за хутор

В ненастную погоду населенные пункты представляли особую важность. Дома могли укрыть солдат от непогоды и дать им возможность просушить одежду, которая, намокнув, почти не защищала от холода. Бои часто разгорались в селах или в непосредственной близости от них. Не был исключением и бой, в котором довелось участвовать Антону Мейзеру, оказавшемуся в пехоте после того, как его батарея израсходовала боеприпасы. Ранним утром 6 февраля посыльный доставил приказ майора Штельцнера, командовавшего батальоном, в который попал Мейзер. Батальону ставилась задача взять маленький хутор. Мейзер не доверял Штельцеру, считая его плохим командиром, большую часть времени отсиживающимся в теплом доме в нескольких километрах от передовой[167].

Напротив, лейтенант Сораевски, который по-прежнему командовал батареей Мейзера, был офицером, к которому Мейзер питал глубочайшее уважение, поскольку тот обладал компетентностью, личным мужеством и умело руководил подчиненным ему подразделением. Сораевски разработал план захвата хутора, который на самом деле представлял собой всего несколько домов по обе стороны дороги. План Сораевски был хорошим примером взаимодействия огня и маневра, и вначале все шло удачно. Огневое прикрытие обеспечивал вынесенный вперед пулемет, а также огонь из захваченных в ходе атаки домов. Один за другим пехота атаковала дома, забрасывая в окна ручные гранаты. Однако, захватив четыре дома, лейтенант Сораевски получил ранение в грудь, как раз когда он почти ворвался в пятый. Мейзер увидел это и приказал пулеметчикам прекратить огонь. Он бросился к Сораевски и увидел, что его жизнь уже не удастся спасти. Последние слова Сораевски были: «Скажите моей матери и передайте ей мои часы. А теперь, пожалуйста, захватите оставшиеся дома». Через несколько минут все дома были захвачены, но потеря лейтенанта Сораевски, командира, которого так уважали и любили подчиненные, омрачила этот успех. Однако горевать времени не было, поскольку выяснилось, что в погребах некоторых домов вместе с мирными жителями прячутся советские солдаты. Эти солдаты застрелили двух немцев.

Ответом на немецкие призывы к сдаче было молчание. Мейзер решил, что один из домов с погребом нужно поджечь, что вскоре заставило пятерых человек вылезти с высоко поднятыми руками. Все они были одеты в штатское, но после этого стреляли в нарушение Женевской конвенции. Но в войне на Восточном фронте нарушения случались очень часто. Никого не удивило бы, если бы советских «солдат» расстреляли на месте, но Мейзер отправил их в соседний дом и приставил к ним охрану.

Люди, прятавшиеся еще в одном погребе, отказывались сдаваться. Мейзер слышал, что в погребе находятся женщины и дети. Тут из погреба раздался выстрел по приближавшемуся к входу фельдфебелю. В ответ тот немедленно забросил в погреб гранату. За взрывом последовали стоны. Наружу вылезла женщина с раненым ребенком, следом вышли два солдата. В погребе люди Мейзера обнаружили трупы еще двух солдат и одной женщины.

Бой закончился, и Мейзер принялся быстро писать донесение. Он решил написать отдельное донесение о смерти лейтенанта Сораевски, но перед этим нужно было закончить донесение о бое. Он выяснил, что кроме лейтенанта Сораевски было убито двое и еще один солдат получил ранение. Как раз когда Мейзер закончил свое донесение, раздались винтовочные выстрелы. Оба пулеметчика, которые из любопытства высунули головы из укрытия, были поражены в голову. Мейзеру пришлось добавить в отчет еще двоих убитых. Цена, заплаченная за взятие хутора, показалась ему слишком высокой, а потери — бессмысленными, поскольку Красная армия занимала высоту, господствующую над местностью. Сомнения Мейзера в Штельцнере усилились еще больше, когда во второй половине дня, похоронив убитых, он получил приказ оставить большую часть захваченного хутора. К тому же приказ Штельцнера включал детальный план устройства обороны и расположения ротного командного пункта. Мейзер, как и находившиеся с ним пехотинцы, нашел этот план совершенно непригодным. Они составили сообщение с протестом против приказа и отправили его Штельцнеру с посыльным.

Вскоре прибыл лейтенант с приказом Мейзеру сдать ему роту, которой Мейзер командовал после гибели Сораевски. Мейзер пожал плечами и предоставил новому офицеру возможность взять на себя ответственность за выполнение приказов Штельцнера, хотя и отметил недостатки, присущие построению обороны, которое приказал организовать командир батальона. Однако приказ оставался в силе, и Мейзеру оставалось только ждать развития событий.

Советские попытки рассечь «мешок», 7–10 февраля

Утром 7 февраля в штабе 8-й армии начальник снабжения внимательно изучал ситуацию со снабжением группы Штеммермана. Он пришел к выводу, что запасов корпусов хватит в лучшем случае до 9 февраля, но не больше. Критическим фактором были боеприпасы. Положение с продовольствием было лучше. 7 февраля генерал Лиеб посетил свое прежнее соединение, корпусную группу «Б», чтобы посмотреть, как питаются солдаты. Впоследствии он отмечал в своем дневнике, что в наличии было много сосисок, хлеба, сахара и сигарет — этих запасов хватило бы, по крайней мере, еще на 10 дней. Положение с продовольствием служило утешением, но оно не могло отпугнуть Красную армию.

Перемещаться по глубокой грязи на автомобиле было очень сложно, и даже на маленьком самолете «Шторх» сейчас было очень рискованно приземляться где-либо, кроме поверхностей с твердым покрытием. В связи с этим командирам было сложно встречаться друг с другом. Но железные дороги не страдали от распутицы, и Вёлер решил ехать в штаб фон Формана на поезде. Вёлер хотел вывести с передовой две из своих танковых дивизий, направить их на левый фланг корпуса и атаковать в северном направлении. Как обычно, фон Форман видел много трудностей в осуществлении этого замысла, но обещал сделать все возможное, чтобы перебросить танки в намеченный район.

Селиванов надеялся, что его казаки возьмут Валяву 6 февраля, но упорное сопротивление немцев не позволило им сделать это в срок, на который рассчитывал их командир. Утром 7 февраля Валява наконец была занята после тяжелых уличных боев. Вскоре немцы организовали контратаку, чтобы вернуть село, но к наступлению темноты не имели решительного успеха. Ожесточенные бои за село продолжались в течение ночи, а затем еще несколько дней. Немецким командирам было ясно, что пока Валява в руках Красной армии, угроза разрыва связи между XI и XXXXII армейскими корпусами сохраняется. Существовал вариант отвести войска из окрестностей Городища и района к юго- востоку от него и сосредоточить части XI армейского корпуса в районе, который в данный момент удерживал XXXXII армейский корпус. Поскольку было гораздо вероятнее, что ближе всего к окруженной группировке продвинется III танковый корпус, а не куда более слабый XXXXVII танковый корпус, наиболее реалистичной выглядела организация прорыва из района Шендеровки. Однако сдача позиции по реке Ольшанке раскрыла бы замысел немцев их противникам. Ни фон Манштейн, ни Вёлер не хотели ставить Конева и Ватутина в известность относительно своих планов.

На этом этапе битвы многие советские части тоже испытывали трудности со снабжением. Распутица была не единственной причиной. С тех пор как III танковый корпус достиг Гнилого Тикича, маршруты снабжения ключевых советских соединений, таких, как 6-я танковая армия, оказались гораздо протяженнее, чем прежде. 6 февраля 2-я воздушная армия начала подготовку операции по снабжению наземных войск, и 8 февраля 2-я и 6-я танковые армии, а также 40-я армия начали получать снабжение самолетами По-2. Операция снабжения по воздуху продолжалась до самого конца битвы. И хотя объем доставленных по воздуху грузов был не так велик, как у немцев, его вклад оказался весьма ценным.

В 9:30 8 февраля Шпейдель направился в Малую Виску, где встретился с начальниками штабов XXXXVII танкового корпуса, 10-й моторизованной, 14-й танковой, 106-й пехотной и 320-й пехотной дивизий. Шпейдель в общих чертах описал предстоящие операции, которые требовали некоторых перегруппировок. Основное направление удара находилось на левом фланге XXXXVII танкового корпуса, где планировалось задействовать 11-ю танковую дивизию. Чтобы высвободить дивизию Витерсхейма, дивизии, представители которых собрались в Малой Виске, должны были занять более протяженные участки обороны. Предстояли существенные перегруппировки, которые неминуемо влекли за собой дальнейшую борьбу с грязью.

Примеры трудностей, вызванных распутицей, можно найти в журнале боевых действий танкового батальона 14-й танковой дивизии. Задачи посыльного в батальоне пришлось возложить на огнеметный танк. Для доставки запасных частей к нескольким танкам, оставшимся в батальоне, использовались шасси танков Pz-IV. Изначально предназначенные для тренировки механиков-водителей, они до окончания оттепели оставались главным средством для обеспечения снабжения батальона. С тех пор, как немцы впервые столкнулись с русской распутицей осенью 1941 года, им было ясно, что надежно преодолевать ее могут только гусеничные машины. Помимо танков и полугусеничной техники немцы разработали ряд оснащенных гусеницами транспортных машин, таких как «Молтье» (Maultier) и гусеничный тягач «Восток» (Raupenschlepper Ost), но производство и обслуживание таких машин обходились дорого, а кроме того, они потребляли больше горючего, чем обычные грузовики. В связи с этим их всегда не хватало. И тем не менее дело у немцев обстояло лучше, чем у советской стороны, которая вообще не имела собственного производства таких машин.

8 февраля XXXXII армейский корпус ожидали два сюрприза. Первым из них было советское предложение о сдаче (описанное в прологе книги), а вторым стала советская атака через реку Рось, выше по течению от Стеблева. Переправившись у Николаевки, несколько советских рот вошли в лес к востоку от реки, прежде чем спешно собранные немецкие войска сумели временно сбить советский плацдарм. Восточнее, у Валявы, сложилось тупиковое положение, но ситуация у Городища оставалась сложной. Лиеб отмечал в своем дневнике, что «машины, артиллерия, тяжелое вооружение 72-й, 389-й дивизий и дивизии СС „Викинг“, как и сотни раненых, застряли в Городище. Отход на прежние позиции привел бы к неприемлемым потерям в личном составе и материальной части. Позиции требовалось удержать в течение еще 24 часов».

Антон Мейзер отступает

Рота, в которую был зачислен Мейзер, состоявшая из артиллеристов из его батареи и солдат из пехотной роты, в предыдущий день не участвовала в серьезных боях. Однако Мейзер и сержант из пехоты видели, как советские войска подтягивались на фланги немцев. Оба были уверены, что их позиция была совершенно непригодна для обороны, и постарались убедить командира роты проигнорировать приказ Штельцнера. Но лейтенант Рудель, командовавший их ротой, был направлен на фронт до окончания учебы и практически не имел боевого опыта. В результате он не стал пытаться идти наперекор принятому решению, а вместо этого в точности следовал приказам, полученным от Штельцнера[168].

8 февраля советские войска перешли в атаку, создав угрозу обхода немецких позиций. Как и предсказывали Мейзер и пехотный сержант, немцы оказались слишком слабы, чтобы отбить советскую атаку, особенно с учетом сильно растянутой линии обороны. Немецкие солдаты стали отступать, но сержанту удалось превратить беспорядочное бегство в управляемый отход, хотя потери были значительны. Когда он и его люди встретили пехотного лейтенанта с тридцатью солдатами, то сразу же влились в его отряд. Им было достаточно сидения на безнадежной позиции по приказу окопавшегося в тылу майора-артиллериста.

Мейзер двинулся дальше в сторону командного пункта Штельцнера, где он нашел майора, и доложил ему о случившемся. Мейзер не поскупился на критику приказов Штельцнера, так что прежде, чем он успел закончить доклад, Штельцнер побагровел от злости и закричал, выхватывая пистолет: «Вы с ума сошли! Немедленно назад в роту!»

«Господин майор, вам следует знать, что не можете так обращаться со мной, — отвечал Мейзер. — Господин майор, вы, кажется, не поняли моего доклада. Рота больше не существует. Удостоверьтесь у других подразделений. А теперь, господин майор, сообщаю вам, что я болен! У меня сильно разболелась старая рана».

Штельцнер, казалось, был на грани потери самообладания, но Мейзер направился в ближайший дом, не упуская из вида майора. Как и ожидалось, в доме Мейзер нашел батальонного врача, который сказал, что Мейзер поступил совершенно правильно. В этот момент врача прервал телефонный звонок. Звонил Штельцнер, который потребовал, чтобы Мейзера проверили очень критически, чтобы получить медицинское свидетельство, что он пытался уклониться от боя. Доктор спокойно ответил, что Мейзер не пытался уклониться от боя, а его рана безусловно оправдывает его нахождение в тылу. К тому же Мейзер настолько ослаблен, что нуждается в недельном отдыхе от боя.

Штельцнер сердито бросил трубку, ничего больше не сказав. Мейзер был внесен в список больных, но недолго оставался в доме-госпитале. Не ставя Штельцнера в известность, Мейзер объявил себя здоровым. Доктор назвал Мейзера сумасшедшим, но отпустил его, снабдив болеутоляющими средствами. Мейзер присоединился к наспех собранному пехотному подразделению. Как и многие другие подобные формирования, оно не имело успеха в бою, и вскоре Мейзеру вновь пришлось разыскивать свою дивизию.

Снабжение окруженных сил по воздуху

Кое в чем события развивались для группы Штеммермана благоприятно. Наиболее важным из таких моментов было весьма успешное снабжение по воздуху 8 февраля. В течение дня согласно первоначальным докладам на аэродром Корсуня было доставлено 20 тонн боеприпасов и 14 кубометров горючего, а кроме этого, в «мешок» были сброшены 127 контейнеров с различными грузами. К тому же в течение ночи на 9 февраля было доставлено еще 100 тонн боеприпасов и 32 кубометра горючего, а 566 раненых обратными рейсами были вывезены в тыл. Фактически позже обнаружилось, что эти первоначальные доклады давали весьма скромную оценку — впоследствии сообщалось, что в промежуток между утром 8 февраля и утром 9 февраля в группу Штеммермана было доставлено по воздуху 150 тонн боеприпасов и 60 кубометров горючего. Это было наибольшее количество, которое до сих пор удавалось ввезти по воздуху за 24-часовой интервал.