Дела интимные

Дела интимные

Каковы были приблизительный распорядок дня, сфера занятий государя в течение суток? Увы, все наши реконструкции носят значительную долю условности, так как в них привлекается материал за вторую половину XVI–XVII век. Источники по этой стороне жизни Василия III весьма скудны. Актового материала и иностранных описаний дворцовой жизни мало, а в русских летописях эта сторона жизни почти не получала освещения. Такова особенность древнерусского летописания: в нем гораздо больше внимания уделялось внешней политике, войнам, дипломатии или церковному строительству, а вот отношения внутри великокняжеского дома, внутренняя политика, какие-либо государственные преобразования и уж тем более дворцовая жизнь попадали на страницы хроник только случайно. Данная сфера считалась государевой вотчиной, о которой не стоит говорить публично. Во всяком случае, летописцы о ней дружно помалкивали.

Но хотя бы приблизительное представление о повседневной жизни государя, на наш взгляд, составить все же можно. Попытаемся вообразить себе один день с Василием III.

В обычае русских государей было вставать очень рано. Одеваться и совершать утренний туалет (причесывание, умывание) ему помогал постельничий. После чего государь проходил в молельную комнату. Там его встречали духовник, священник и дьяк для совершения службы. Если судить по описаниям XVII века, то после молитвы государя окропляли освященной водой из праздничных сосудов. После чего следовало чтение дьяком вслух фрагмента из книги «Златоуст» — какого-либо церковного поучения.

После этого государь направлялся в покой к жене и встречался с ней в передней или столовой. Вместе они шли в один из кремлевских храмов слушать заутреню. Вернувшись, монарх мог заняться первыми делами: принять доклады от людей в передней, провести какие-то встречи или небольшие заседания с прибывшими во дворец боярами и т. д. Как правило, после этого вместе с боярами и другими спутниками он либо шел к обедне в одну из придворных церквей, либо торжественно выезжал в какой-то московский храм, если случался какой-либо церковный праздник.

По возвращении во дворец государь занимался решением текущих дел, принимал людей, разбирал бумаги, принимал иностранных послов и т. д. После этого следовал обед. Если был какой-либо прием, то он происходил в столовой и стол оказывался более роскошным. В обычные дни государь ел один, и довольно простую пищу. При этом он неукоснительно соблюдал все посты, понимая, сколько глаз подданных на него смотрят, — православный царь по своему положению просто обязан был ревностно и истово соблюдать все обряды и церковные правила, чтобы никто не мог усомниться в его высоком статусе и примере для других христиан.

После обеда государь спал, затем выходил к вечерней службе — и, если в государстве не случалось дел, требующих его вмешательства, от вечерней службы до ужина было его семейное время, время общения с женой, детьми, домочадцами и т. д. День заканчивался молитвой в молельной комнате и отходом ко сну с помощью того же постельничего.

Это — стандартный кремлевский день. На самом деле государь часто был занят публичными делами: смотрами служилых людей, объездом различных дворцовых служб, участием в церковных мероприятиях — молебнах, крестных ходах, выносах икон и т. д. Немалое время занимали выезды — на богомолье в отдаленные монастыри, а также посещения великокняжеских сел, охота и «государев прохлад», то есть загородный отдых. Василий III не был домоседом и посещал по необходимости другие города, выезжал в армию и т. д.

Словом, быть государем означало жить немалым трудом — всегда напоказ, всегда на виду, мало принадлежать себе и гораздо больше — условностям эпохи и потребностям текущей политики. Российские монархи в то время не проводили время в увеселениях, как некоторые их потомки, — для этого просто не было возможностей. Они служили Богу, и их службой Богу была забота о вверенной Господом стране и христианском люде. Так они понимали свое место на этой земле, в это верили и этим жили. Таким был и Василий III.

Собственно развлечений у государя было не так и много. Василий III любил охоту и то, что мы бы назвали «загородными поездками». Особенно во второй половине правления он с удовольствием на один-два месяца покидал Москву, ездил по монастырям или жил в дальних резиденциях. Там прогуливался, размышлял, охотился. У государя было два главных места, где он останавливался подолгу: его охотничьи угодья на Волоке Дамском (первая «потеха» там состоялась в апреле 1515 года; кроме того, летописец зафиксировал крупные поездки на Волок с 14 сентября по 8 ноября 1518 года) и так называемая Новая слобода, которая в будущем войдет в историю как печально знаменитая опричная столица Ивана Грозного — Александрова слобода (здесь, к примеру, Василий III «осеневал» в 1528 году).

Сохранилось описание охоты Василия III, сделанное в 1518 году венецианским послом Франческо да Колло. Он писал:

«Охота происходила в роще, на расстоянии мили от Москвы, окруженной просторной равниной. Принимали в ней участие около 2000 всадников, разделенных на несколько групп, затем пешие с собаками, очень красивыми и породистыми, а кроме того всадники с 200 хищных птиц (наверное, кречетами и соколами) преимущественно белого цвета. Князь в хорошем настроении ехал на белом коне, в белой одежде с золотыми вышивками и предводил своей охотой… В начале охоты гончие собаки отправляются в лес, чтобы преследовать добычу. Выбегает столько лисиц и зайцев, что борзые не знают, кого им преследовать. За один час было собрано 80 лисиц и зайцев, и князь отдает приказ закончить охоту… Неподалеку находятся искусственно устроенные пруды, в которых множество уток, гусей и других птиц. Князь собственноручно выпускает кречетов и других хищных птиц, которые устремляются на добычу. И в данном случае добыча значительная: более 70 уток за очень короткое время. Затем все направляются пировать в соседнюю усадьбу, состоящую из нескольких деревянных построек, очень красивых, находящихся посреди парков и садов… Князь расположился на золотой кафедре, ноги его отдыхают на скамеечке. Около него скамейки, покрытые коврами… Подают арбузы и дыни, яблоки, разные яства и, конечно, пьют много медовухи»[124].

В сентябре 1515 года Василий III ездил «на побывание» в Ярославль; в июне 1519 года «жил» в Острове, а потом вернулся к Москве, но в столицу не поехал, а до осени проводил время в селе Воронцове. Летом 1527 года до конца августа он жил в селе Воробьеве. Осенью 1531 года из Троице-Сергиева монастыря ездил охотиться на Волок и в Можайск. Наконец, он смертельно заболел во время поездки на Волок из Троицы осенью 1533 года, и 23 ноября его привезли в Москву умирать.

Что же касается дворцовых развлечений, то о склонности Василия III к «потехам» у нас нет никаких сведений. Известно, что Иван Грозный любил шахматы (официально запрещенные церковью как «игра развратная»), а Алексей Михайлович — домашнюю музыку и придворный театр. А вот про Василия Ивановича мы ничего не знаем — никаких зацепок.

Были ли у правителя домашние животные? В 1490 году русские правители впервые получили в подарок попугая, которого привез посол германского императора Юрий Делатор[125]. От эпохи Василия III точных сведений о попугаях и канарейках во дворце нет, но они вполне могли быть. Позже, в XVII веке, во дворце в клетках держали соловьев, щеглов, снегирей, перепелок. Из четвероногих не исключено обитание во дворце ручных горностаев и белок. А вот кошки исполняли скорее не декоративную, а практическую функцию: ловили мышей и крыс. Собаки содержались на специальной псарне; неизвестно, держали ли их в покоях дворца. То же касается лошадей.

Мы не знаем круга чтения Василия III. С именем его сына, Ивана Грозного, связывают легендарную библиотеку Палеологов (что, впрочем, является мифом). Известен состав личной библиотеки первого русского царя[126]. А вот читал ли что-либо Василий III, кроме обязательной духовной литературы, неизвестно. Да и культура восприятия священных текстов на Руси была в большей степени слуховой, вербальной — их слушали на церковных службах, читали вслух при различных обрядах и ритуалах, и люди усваивали их и помнили огромные отрывки наизусть из-за многочисленных повторений. Тихое же, личное духовное чтение было распространено в основном в монастырях.

Некоторые штрихи к облику государя и какой-то свет на его человеческие интересы проливают пять сохранившихся писем Василия III его второй жене, Елене Глинской (1525–1533)[127]. Единственная немедицинская тема писем — сообщение о том, что муж-государь послал супруге подарок. Но тут Василий III оригинальностью не отличился: он преподнес икону, образ Преображения (1526). Основное содержание посланий — информация о своем здоровье и вопросы о здоровье Елены и наследника престола княжича Ивана: «Яз здесь, дал Бог, милостию Божиею и Пречистые Его Матери и чюдотворца Николы, жив до Божьей воли и поздорову есми совсем и не болит у меня, дал Бог, ничто. А ты б ко мне и вперед о своем здоровье отписывала и о своем здоровье без вести меня не держала и о своей болезни отписывала, как тебя там Бог милует, чтобы мне про то было ведомо» (1526).

О сыне Иване — особая забота Василия III, которая сквозит буквально в каждой фразе письма: «…а ныне писала есми ко мне, что у сына Ивана явилось на шее под затылком место высоко и крепко, а наперед чего о том еси мне не писала! А ныне пишешь, что утре, в неделю, на первом часу, то место на шее стало у него повыше и черленее, а гною нет, и то место у него поболает. И ты ко мне наперед того чего деля о том не писала?» (между 1530 и 1533 годами).

Новоиспеченный отец буквально исходил беспокойством: «И со княгинями бы еси и з боярынями поговорила, что таково у сына Ивана явилося и жывет ли таково у детей у малых? И будет жывет, ино с чего таково жывет, с роду ли, или с иного с чего? О всем бы еси о том з боярынями поговорила и их выпросила, да ко мне о том отписала подлинно, чтобы то яз ведал. Да и впредь как чают, ни мака ли то будет?»

Что такое эта зловещая «мака»? Значение этого термина раскрыл американский исследователь Э. Кинан[128]. Под ним понималась опасная болезнь, туберкулез шейных лимфатических узлов (современное название — туберкулезный шейный лимфаденит). Слава богу, оказалось — не «мака». Нарыв прорвался, вышел гной, опухоль спала. Будущий Иван Грозный выжил… Но беспокойство Василия Ивановича не было пустым: туберкулезные поражения тканей в XVI веке лечить не умели, сам Василий III умрет от похожей болезни — ученые предполагают, что у него мог быть туберкулезный абсцесс на ноге.

В остальных посланиях Василий благодарил жену за описание цвета мочи второго сына, Юрия, просил сообщать, что кушают дети, как здоровье матери, рассказывал о том, как у него болят зубы. В общем, его письма почти ничем не отличаются от взволнованных посланий любого начинающего папы к маме о своем первенце. Да и предмет описания тоже — чем ребенок пописал, что съел, что означает то или иное красное пятнышко на его коже… Круг интересов и проблем абсолютно универсален и в XVI веке, и в наши дни. Единственный нюанс — ни одно из этих писем не написано Василием собственноручно. Все он диктовал своему дьяку. Значит ли это, что государь был неграмотным? В принципе, такая ситуация не исключена. Известно, к примеру, что сын Василия III Иван Грозный умел читать — но мы также не знаем ни единой буквы, написанной им собственноручно. В качестве подписи монарх прикладывал перстень с печатью.

Вообще болезни особ государева семейства были большой проблемой. Характерно, что Василий III, узнав о болезни сына, просит жену не обратиться к врачу, а поспрашивать мамок-бабок, других придворных женщин, рожавших младенцев. Где же государев лекарь? Он не фигурирует ни в одном из писем. Видимо, такой должности еще не существовало — недаром Софья Палеолог в 1490 году выписывала для пасынка врача из Италии. Несколько большее количество заморских докторов появится только при дворе Ивана Грозного, да и это будет вызвано не желанием наладить медицинское обслуживание царя, а просто общим увеличением числа иностранцев в Москве. Собственная придворная медицинская служба появится только у весьма болезненного государя Михаила Федоровича (1613–1645) — первого русского царя, который носил очки.

А как же в начале XVI века лечился русский монарх? А так же, как и все остальные: молитвой, баней, народными снадобьями. Так, сын Василия III Иван Грозный лечился от зубной боли прикладыванием к щеке зуба святого Антипия, окованного серебром. Зуб хранился в его личной молельной комнате, стало быть, бывал часто востребован… Когда у Василия III в 1533 году открылась на бедре рана, его лечили прикладыванием к ней печеного лука и смешанной с медом пшеничной муки. Все, к чему привели подобные меры, — воспаление и летальный исход.

Таким образом, жизнь человека, даже столь обеспеченного и благополучного, как государь всея Руси, была воистину в руце Божьей. Французский историк Ж. Ле Гофф, описывая средневековое общество, обратил внимание на особую психологию тогдашних людей. Их жизнь была необычайно хрупка, так как количество «факторов риска» несравнимо с нашим временем. Эпидемии, случайные отравления некачественной пищей, пожары (Василий III пережил первый крупный городской пожар, уничтоживший значительную часть Москвы, в 14 лет, в июле 1493 года), войны, несчастные случаи, а для рядовых горожан, монахов, крестьян — еще и произвол власть предержащих, когда прибить могли просто так, походя, даже не заметив… Сколь-либо серьезная болезнь почти всегда означала смерть или увечье.

Но вот эта хрупкость бытия обеспечивала особую интенсивность жизни. Люди спешили жить, спешили что-то успеть. Рано взрослели, рано заводили семью, рано совершали поступки, для которых сегодня существует гласный или негласный возрастной ценз. Люди того времени отличались от нас бо?льшим чувством остроты жизни, необходимости ее полноты.

В полной мере это относится и к жителям Московского государства времени Василия III. Можем ли мы хоть в какой-то степени приподнять завесу над их мировоззрением, моралью, поведенческими установками? И эту модель перенести — с известной долей условности — на Василия III? Наверное, кое-что здесь возможно. Как известно, все православные христиане должны были ходить к исповеди. Сохранились церковные служебные сборники XVI века, содержащие вопросы, которые священники должны были задавать прихожанам. Из этих вопросов можно установить круг нравственных проблем, волновавших людей того времени именно в личной, интимной сфере и области человеческих взаимоотношений. Причем это касалось всех, от простолюдина до великого князя. У каждого из них был свой духовный отец, исповедовавший по типовым и высочайше утвержденным и освященным образцам. В Чине исповедания есть оговорка: «…аще ли сам будет князь»[129], то есть на главу светской власти распространялись те же правила, что и на всех.

Набор грехов был основан на христианском вероучении. При этом преступлением являлся как сам проступок, так и «помышление» о нем: все равно очиститься можно было только через покаяние. На первом месте стоял блуд (разнообразные прегрешения в половой сфере), затем татьба (воровство), грабеж могил, разбой, душегубство, осуждение других, несправедливый гнев, клевета, хула, ложь, зависть и прочие «скверные помышления», ссора с другом, которая не закончилась примирением, лукавство, лень, тщеславие, жадность, сребролюбие, насилие, немилосердие, языческие верования («к волхвам ходишь»), нарушение клятвы или неправедная клятва (особенно «именем Господним»), неправедный суд за взятку. Прегрешением было при передаче исказить смысл слов князя. Знание лекарственных трав и зелий приравнивалось к «отравам бесовским» и также запрещалось.

К грехам также относились злословие в адрес родителей и церкви (а также болтовня и смех в церкви во время службы). Нельзя было бить священника и монаха и выгонять его из своего дома. Порицались опоздание на церковную службу или тем более ее пропуск без уважительной причины. Само собой, жестко порицалось недержание постов. Отдельно выделялось такое прегрешение, как напиваться «до блевотины» (или «до беспамятства»), чревоугодие, объедение, веселые пиры с плясками и гуслями (как и вообще скоморошьи песни и игра на музыкальных инструментах). К числу экзотических грехов относились «помочиться на восток», «смех до слез», мазание калом или обливание мочой одежды окружающих из неприязненных побуждений, питье взрослыми женского молока, потребление в пищу мяса медведя и бобра, умывание молоком и медом с целью кого-нибудь потом напоить оскверненным напитком. Надлежало каяться в толковании снов, в нанесении ударов по лицу, плевании в лицо, рот и нос.

Убийство наказывалось епитимьей до пяти лет, но примечательно, что в некоторых списках убийство в бою, на войне тоже считалось грехом, достойным церковного наказания. То же касалось случайного убийства разбойника или вора — за них надо было нести покаяние.

Главный круг вопросов, которые задавали при исповеди, касался проблемы телесной чистоты. Прежде всего интересовались, каким образом прихожанин лишился девственности: было это в законном браке или нет и естественным или противоестественным путем. Дальше шли вопросы, со сколькими женщинами он спал, были ли это чьи-то жены, или вдовы, или блудницы, или принужденные силою рабыни, или — самое тяжкое — монахини. Следующий ряд вопросов был посвящен гомосексуальным связям. Пассивный грех считался менее тяжким, активная роль — бблыним согрешением, а хуже всего было сочетание этих ролей. Затем шли вопросы о половых сношениях с животными и о мастурбации («ручной грех»), которая разделялась на самоублажение и использование для этого чужих рук, что еще хуже, потому что грешат двое. Здесь в одном из списков Чина исповеди стоит примечательная ремарка: «…якоже некде князи творят с собою и иных губяще». Видимо, развлечения при княжеских дворах иногда приобретали своеобразный характер…

Вслед за этим исповедник начинал спрашивать, имел ли прихожанин половые сношения с родственниками, очень подробно перечисляя всю родню от братьев и сестер до родителей и их родственников. Следующим согрешением считалась связь с женой, «как с мужчиной» (анальный и оральный секс). Причем если жене нравилось, наказание было втрое большим (три года епитимьи против одного года, если муж заставил жену). Такой же запрет и такая же система наказаний (троекратного в случае, если женщине нравился этот вид половой связи) касались позиции «женщина сверху».

Видимо, здесь играли роль определенные гендерные стереотипы: мужчина не должен занимать даже в сексуальных позах подчиненное положение, а всегда обязан доминировать. Что же касается запретов на оральный, анальный секс, мастурбацию, гомосексуализм, то они запрещались, так как отрицался любой вид сексуальной связи, ставящий своей целью греховное ублажение плоти, но не деторождение. Можно было только с женой, только в разрешенные церковью дни и только для зачатия ребенка. Все остальное являлось грехом. Даже «…язык в рот втыкать жене» и просто спать голым.

Нельзя было иметь половую связь в субботу вечером и в святые праздники, в среду и пятницу. Не подобало кусать и хватать женщин и мужчин за груди и половые органы. Церковному наказанию подлежал также человек, не умывшийся после сношения и грязными руками берущий еду и питье. Половым преступлением считалось наступить кому-то на ногу (видимо, форма заигрывания в той же церкви между прихожанами и прихожанками, стоявшими толпой во время службы). Сюда же относилось подмигивание. Грехом было посещение «сонмища», где собирались «блудные бабы», причем не важно, было ли результативным это посещение. Запрещалось иметь половую связь с пьяной собственной женой, надо было подождать, пока она протрезвеет. Особо запрещались половые связи с иноверцами.

Развод был разрешен, но за второй брак прихожанин уже нес церковное наказание, а в случае третьего брака он нес пятилетнюю епитимью, причем ему запрещалось во время службы заходить в храм, он должен был стоять «у церкви»[130].

В XVI веке выделяются также отдельные списки «Вопросов вельможам». Судя по формулировке первого вопроса («Не изменил ли еси государю великому князю…»), некоторые можно отнести к правлению Василия III, потому что здесь еще не фигурирует царский титул. Вельможу спрашивали, не изменял ли он государю и не умышлял ли подобной измены через клятву верности — крестное целование; не морил ли свою челядь «ранами великими, наготою и босотою», не доводил ли своих «рабов» и подчиненных до самоубийства; не судил ли неправедно и не брал ли «мзды»[131].

Насколько данные тексты могут характеризовать нравы российского населения в первой половине XVI века? Думается, что вполне могут, хотя и с известными оговорками. Понятно, что если вопросы задавались, то, значит, имелись прецеденты — спрашивали только о том, что в принципе могло быть. Для средневековья характерно повышенное, болезненное, обостренное внимание к проблеме телесного греха — и именно ему посвящены самые подробные разделы вопросников.

Другое дело, что некоторые вопросы не стоит абсолютизировать и распространять на все общество. Ведь что такое вопросник в чину исповеди? Это рабочий экземпляр, написанный каким-то священником в качестве пособия для себя и своего круга. Несмотря на общепринятую основу — Чин Иоанна Постника — текст очень сильно варьировался. Его правили в соответствии с собственными представлениями, а также имевшими место прецедентами. Нередко происходила путаница. И поэтому в одних текстах считалось грехом мочиться на восток, а в других — на запад… Ко многим пунктам надо относиться с осторожностью и не отождествлять сексуальные фобии конкретного попа с типичными особенностями половой жизни россиян XVI века.

Можно ли как-то увязать эти тексты с нравственным обликом Василия III? Вопрос довольно сложный. С одной стороны, кажется нелепым, чтобы государя спрашивали, мочился ли он в молоко с целью потом им кого-нибудь напоить. С другой — из истории взаимоотношений сына Василия III, Ивана Грозного, со священником придворного Благовещенского собора Сильвестром мы знаем, что духовные лица в своем контроле могли быть очень дотошными. Иван IV жаловался, что от него требовали отчета во всем: что он ест, как он спит, что делает с женой и прочее, «до малейших и худейших». Терпение царя в конце концов лопнуло, и Сильвестр закончил свои дни в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре. Но этот сюжет подтверждает, что священники особо не стеснялись вмешиваться в интимную жизнь даже таких суровых правителей, как Иван Васильевич Грозный.

Существовал ли особый чин исповеди для государей? Да, но появляется он довольно поздно, в первой трети XVII века, и выглядит достаточно официозно. А список помещенных в нем вопросов — это просто какая-то летопись прегрешений русских монархов от Василия III до Василия Шуйского (1606–1610). Царей спрашивали, сколько раз они разводились и меняли жен (Василий III и Иван IV), не постригали ли свою жену в монастырь (они же), не захватывали ли престол насилием и неправдою (Борис Годунов, Лжедмитрий), не казнили ли кого неповинного (тут можно перечислить всех монархов XVI века, исключая разве что слабоумного Федора Ивановича), не нарушали ли они международных договоров (все нарушали), не обижали ли церковь (все обижали) и т. д.[132] То есть перед нами явно какая-то парадно-официозная декларация, которая мало может помочь нашей книге.

Нам представляется, что в эпоху Василия III только происходило становление особого социального статуса великого князя и государя всея Руси. И он исповедовался по общему чину. Если в чинах исповеди XIV–XV веков еще содержатся упоминания о князе, что подтверждает применимость этих вопросников к исповеди власть предержащих, то что такого должно было случиться в начале XVI века для изобретения особого, «деликатного» чина исповеди для великого князя московского и всея Руси? Думается, здесь все зависело от персоналий. Понятно, что духовниками Василия III могли стать только умные священнослужители, знавшие, когда и что можно и нужно сказать. Что, впрочем, не отменяет рисуемого в исповедальных вопросниках общего фона нравов эпохи.