Глава 1 Польский вопрос

Глава 1

Польский вопрос

На польский — глядят, как в афишу коза.

На польский — выпячивают глаза

в тупой полицейской слоновости:

откуда, мол, и что это за

географические новости.

В. Маяковский.

«Стихи о советском паспорте»

25 мая 1945 года в Москве состоялся парад Победы. По Красной площади в триумфальном марше прошли сводные полки советских фронтов, а к подножию Мавзолея Ленина были брошены поверженные знамена и штандарты фашистских армий. Во время торжества шел сильный дождь, и казалось, что сама природа смывает цвета с реликвий разгромленного в тяжелых боях агрессора. После парада Сталин провел в Кремле торжественный прием в честь командующих войсками Красной Армии.

Праздничные столы были накрыты в Георгиевском зале. Военные мундиры перемежались со строгими цивильными костюмами и нарядными платьями дам. Кроме военачальников, на приеме присутствовали известные всей стране писатели, артисты, певцы и музыканты. Яркий свет огромных хрустальных люстр отражался в гранях стоявшей на столах посуды, а когда возглашались заздравные тосты, помещение заполнял мелодичный звон. Он исходил от многочисленных наград на груди победителей.

В завершение торжества Верховный Главнокомандующий произнес тост за здоровье советского народа, особо выделив русский народ. «Я пью, — говорил Сталин, — прежде всего за здоровье русского народа, потому что он заслужил в этой войне общее признание как руководящая сила Советского Союза среди всех народов нашей страны».

Русский народ он назвал «руководящим народом» и подчеркнул, что «доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.

Спасибо русскому народу за это доверие! За здоровье русского народа!»

В этой здравице ничего не было сказано о партии. Русский народ, который «пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии», а не партию, как это делали после смерти Вождя сменявшие его политики, Сталин назвал «решающей силой», принесшей «историческую победу» над врагом.

Сразу после триумфального парада Победы началась подготовка к предстоявшей конференции глав держав-победительниц. Окончание войны с Германией вызвало колоссальные перемены в политическом калейдоскопе мира. Теперь перед Сталиным стояла задача удержать те позиции, которые приобрела страна в ходе войны. Эта задача осложнялась тем, что после неожиданной смерти дальновидного и трезвомыслящего Рузвельта в Белом доме появился мелкий, недалекий и твердолобый, антисоветски настроенный президент Гарри Трумэн.

Смерть президента США Рузвельта, выдвинувшего в период американского кризиса свой «новый курс» (не побоявшись обвинения в «ползучем социализме»), а в годы Второй мировой войны оказавшего большую материальную и экономическую помощь Советскому Союзу, стала испытанием для антигитлеровской коалиции.

13 апреля 1945 г. в телеграмме на имя Трумэна Сталин писал: «Американский народ и Объединенные Нации потеряли в лице Франклина Рузвельта величайшего политика мирового масштаба и глашатая организации мира и безопасности после войны».

В соболезновании советский Вождь выражал «уверенность, что политика сотрудничества между великими державами, взявшими на себя основное бремя войны против общего врага, будет укрепляться и впредь».

Безусловно, что союз лидеров трех великих держав в лице Сталина, Рузвельта и Черчилля, оформившийся на Тегеранской конференции (после разгрома немцев на Курской дуге в 1943 году) в Большую тройку, сыграл важную роль в сохранении послевоенной стабильности Европы. И не только как пример позитивного сотрудничества. В конечном итоге именно заложенные этим союзом принципы удержали мир от глобальной атомной катастрофы во второй половине XX столетия.

Поэтому посмотрим, хотя бы ретроспективно, на фигуры лидеров держав, объединившихся со Сталиным в этом союзе.

Самым старшим по возрасту был Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Потомок известного английского полководца герцога Мальборо, он родился в 1874 году и, благополучно пережив своих коллег по коалиции, умер своей смертью в 1965 г.

Он обладал отличной памятью и тем не менее плохо успевал в школе, а за недисциплинированность его порой секли розгами. Он не любил и не знал математику и вместо престижного университета поступил лишь в кавалерийскую школу[1]. Там не было вступительного экзамена по ненавистному для него предмету.

Школу он окончил через полтора года и, приобретя не так уж много знаний, кроме навыков верховой езды и стрельбы, получил назначение в гусарский полк. Склонный к авантюрам молодой офицер добился командировки на Кубу. Затем служил в Индии, где занимался спортом, ловил бабочек и читал книги по истории и философии. Одновременно он посылал свои корреспонденции в одну из лондонских газет.

Проявив храбрость и находчивость, в Индии он участвовал в подавлении одного из местных восстаний и написал об этом книгу. Затем с помощью матери он добился перевода в Судан, где Великобритания вела колониальную войну. Став очевидцем событий, он опубликовал двухтомник «Речная война», повествовавший о завоевании англичанами Египта и Судана. Как военный корреспондент, публикациями статей он зарабатывал в 20 раз больше, чем остальные офицеры службой. За это его не любили сослуживцы, называя «саморекламщиком» и «охотником за медалями».

Уинстона не смущали такие разговоры, и, отправившись корреспондентом в Южную Африку, где Британия вела войну против буров — выходцев из Голландии, он попал в плен. Ему удалось бежать, спрятавшись в товарном вагоне. Местный англичанин скрывал его в старой шахте, и, добравшись до своих, молодой корреспондент красочно описал собственные приключения.

Книга принесла ему огромную популярность в Англии, а известность и связи проложили дорогу в парламент. В 1925 году Черчилль получил пост министра финансов. Теперь он стал вторым человеком в правительстве после премьер-министра. Но, безусловно, в том, что в 1929 году в капиталистическом мире разразился величайший экономический кризис, страшная катастрофа, не было вины британского министра финансов Черчилля.

Однако в новое правительство его не пригласили; и последующие 11 лет он находился на задворках политической жизни. Если такими задворками можно назвать консервативную партию Британского парламента.

Когда его не ввели в правительство в очередной раз, Уинстон переметнулся к либералам, за что получил прозвище Бленхеймская Крыса. Причем у его соратников по партии — консерваторов — имелись основания для презрения к перебежчику — они потерпели на выборах сокрушительный крах.

Впрочем, подобные «крысиные» маневры не являются исключением для «демократического парламентаризма», а предприимчивый потомок лорда Мальборо знал правила политических игр и не страдал излишним морализмом.

Забегая вперед, заметим: в том, что, «присягнув» после смерти Рузвельта новому американскому президенту Гарри Трумэну, Черчилль ополчился против Сталина, не было двуличия. То была позиция убежденного антикоммуниста, не только яростно защищавшего интересы своего класса, но и делавшего свою карьеру.

Но, сохраняя верность классовым принципам, Уинстон Черчилль не менял своих исторических оценок. И когда после смерти Вождя в СССР началась антисталинская истерия, бывший британский премьер писал и говорил с трибуны парламента о своем соратнике по Большой тройке с прежним восхищением. Правда, неизменно называл Сталина «диктатором».

С началом Второй мировой войны обанкротившийся в политике «умиротворения» Гитлера британский премьер Невилл Чемберлен вновь пригласил Черчилля в правительство. Ему выделили адмиралтейство — военно-морское министерство. В 1940 году положение Англии оказалось катастрофическим. Прижатый немцами к морю у Дюнкера английский экспедиционный корпус панически бежал через Ла-Манш.

Вот тогда и наступил долгожданный звездный час: новое правительство Британии возглавил лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль.

Конечно, Черчилль был подлинным сыном Великобритании. Державы, фактически сдавшей Гитлеру Польшу, Чехословакию, Францию, Бельгию, Голландию и другие страны Европы.

Но могли ли англичане, укрывшись на своем острове, противостоять германской военной машине? Способны ли они были спасти континентальную Европу от Гитлера?

Очевидно, что нет. Впрочем, они и не пытались этого делать. Тем более что у колониальной империи существовали другие, более значимые интересы, чем свобода и независимость соседей по Старому Свету.

Однако под угрозой оказалась собственная независимость англичан. И с началом нападения Гитлера на Советский Союз выбор был необходим. Либо объединиться с Гитлером против Сталина, либо содействовать Сталину в его борьбе против Гитлера.

Времени на размышление не было, и, стиснув зубы, Черчилль публично объявил о своей поддержке ненавистной ему Страны Советов. Мог ли он поступить иначе?

Однако, заявив о поддержке СССР, британский премьер не стал ввязываться в войну на Европейском континенте. Он предпочел войну с края. В окрестностях и на обочине Европы.

Он перебросил войска и танки в Африку, где, захватив часть территории колоний Великобритании, Муссолини рвался в Египет, к Суэцкому каналу — главной транспортной артерии британских колонизаторов.

Кто-то может возразить, что, мол, Англия во время войны посылала в СССР транспортные конвои… Да, это так. Располагавшие мощным флотом англичане перевозили к берегам Советского Союза американские материалы, сырье и даже военную технику. Но, во-первых, Англия сама получала от США военную и сырьевую помощь; она остро нуждалась в ней. Она даже выпросила у Рузвельта старые суда, поскольку их собственные корабли германские подводные лодки с немецкой педантичностью топили.

Во-вторых, за все поставки союзников Советский Союз расплачивался золотом. Но что самое главное — американцы и англичане были кровно заинтересованы в том, чтобы русские реально громили германские войска на фронте.

Можно ли уничтожить врага, не убивая его солдат? Как иначе добиться победы над фашизмом, если не вести реальных боевых действий?

Узнав о первом большом поражении гитлеровских войск под Москвой, направлявшийся в США Черчилль телеграфировал Сталину с борта линкора «Герцог Йорк»: «Невозможно описать облегчение, с которым я узнаю о каждом новом дне удивительных побед на русском фронте. Я никогда не чувствовал себя более уверенным в итоге войны».

Он не лгал. Премьер-министр был искренним, поздравляя советского Вождя с победой. И хотя при более пристальном рассмотрении становится понятно, что британский политик предпочитал таскать каштаны из огня чужими руками, Черчилль тоже внес свой вклад в разгром Германии Генералиссимусом Сталиным.

Впрочем, советский Вождь никогда не имел иллюзий в отношении подлинных целей своего британского коллеги по Большой тройке, отличавшегося торгашескими замашками. Он понимал его имперскую логику, но не пренебрегал лучшим экземпляром представителя высокомерной нации. Похоже, что он почти снисходительно относился к этому грузному и лысому англичанину, не расстававшемуся с толстой, как дымовая труба, сигарой. В общении с английским премьером он держался непринужденно и не скрывал своего остро развитого чувства юмора.

Накануне Ялтинской конференции (4-11 февраля 1945 года) Черчилль во второй раз прибыл в Москву. В этот период премьера, как никогда, занимали вопросы английского влияния на послевоенную Европу.

После продолжительных бесед в Кремле, демонстрируя расположение к гостю, Сталин принял приглашение Черчилля поужинать в здании английского посольства в Москве. Накануне Черчилль побывал в освобожденной Италии; он с упоением рассказывал о своих впечатлениях, подчеркивая, как его восхищенно приветствовали итальянцы.

Выслушав собеседника, Сталин улыбнулся и посетовал на непостоянство жителей Рима.

— Совсем недавно они так же восторженно славили Муссолини, — заметил он.

И его собеседнику пришлось умерить свой пыл в отношении итальянцев, столь легкомысленно распоряжавшихся своим театральным «Браво!».

Одной из проблем, давно мучившей московского гостя, была Польша. Та самая Польша, которую англичане беззастенчиво бросили на растерзание Гитлеру в начале войны. Для британского политика поляки стали своеобразной идеей фикс, занимавшей его вечно интригующий ум. Рассуждая о сотрудничестве трех великих держав после войны, Черчилль озвучил мысль о моральной ответственности Англии за духовные ценности польского народа.

По-видимому, намекая на семинарские годы учебы советского Вождя, он указал на важность того, что Польша католическая страна и нельзя допустить, чтобы ее послевоенное внутреннее устройство осложнило отношения с Ватиканом.

В устах лидера страны, где в качестве государственной господствовала англиканская (протестантская) церковь, еще с XVI века порвавшая с католицизмом, забота о мнении римского понтифика выглядела по меньшей мере несерьезно. Если не сказать, что эта мысль отдавала демагогией.

Сталин внимательно выслушал оппонента. И после небольшой паузы серьезно поинтересовался:

— А сколько дивизий у римского папы?

Прагматик Черчилль не мог не оценить этого аргумента — почти насмешки, подчеркивающей мизерность фигуры католического папы, охраняемого горсткой ряженых швейцарцев с алебардами.

После визита в английское посольство советский Вождь пригласил гостей в Большой театр. В первом отделении давали «Жизель». Во втором выступал Ансамбль песни и пляски Красной Армии. Многоярусный зал театра, от партера до галерки, был заполнен зрителями и залит теплым светом хрустальных люстр и светильников. В оркестровой яме музыканты настраивали инструменты.

Появившихся в правительственной ложе Черчилля и Сталина люди долго приветствовали стоя; бурное рукоплескание сочеталось с возгласами. Восторг был не менее эмоциональным, чем восклицания, какими одарили Черчилля темпераментные итальянцы. Сталин даже отступил в глубину ложи, чтобы все аплодисменты и приветствия достались гостю. Он давал ему возможность насладиться сладостью славы. Премьер-министр намек понял и, чуть склонившись, любезно пригласил хозяина выйти вперед.

Да, Вождь обладал отменным чувством юмора и мгновенно реагировал на экспромты собеседников. Во время антракта за ужином в небольшой гостиной кто-то из присутствовавших сравнил Большую тройку союзников со Святой Троицей.

Сталин мгновенно продолжил шутку:

— Если это так, то господин Черчилль, конечно же, Святой дух — он летает повсюду…

То был намек на последнее путешествие англичан в Италию. Посмеявшись, Черчилль и сопровождавший его Иден попросили провести их в туалет, помыть руки. Они долго не возвращались, даже после третьего звонка. А когда появились, Иден пояснил причину задержки:

— Мы заговорились и не услышали звонка. У премьер-министра там возникли некоторые новые идеи относительно Польши.

На следующий день Черчилль с Иденом были приглашены в кремлевскую квартиру Сталина. Встретив визитеров и проведя их в столовую, хозяин указал на одну из дверей и прокомментировал:

— Здесь ванная комната, где вы можете помыть руки, когда вам захочется обсудить важные политические проблемы…

Да, Вождь умел шутить, и об этом писали многие из его современников.

Истерически взбалмошная и самовлюбленная Польша (Rzezpospolita) занимала мысли Черчилля не потому, что он хотел восстановить справедливость. С этим можно было не считаться. В политическом смысле он хотел компенсировать английское предательство союзника накануне войны, оплатив его русской монетой победы.

Впрочем, Европа веками рассматривала Речь Посполитую как разменную монету в конфликтные моменты своей истории. Только в 1770-1790 гг. ее трижды делили между Пруссией, Австрией и Россией. Затем ее присвоил Наполеон, а после его свержения Венский конгресс произвел второй передел. В этот раз — на шесть частей. Вновь образованное царство Польское и Белостоцкий округ были переданы России, часть территории отошла Пруссии и Австрии, а Краков с округом был объявлен «вольным городом».

Фактически воинственная Польша часто служила куском «европейского мяса», которым «удовлетворяли» победителей. Увы, но, несмотря на амбиций, сама Польша никогда не была способна защитить собственную независимость; это приводило поляков в ярость, и гордые шляхтичи всегда выплескивали ее на Россию. Хотя именно Россия, громя на земле Европы агрессоров и захватчиков, рыскавших по полям Старого Света, неизменно вытягивала неуемных соседей из той бездны, в которой польская нация могла исчезнуть навсегда.

Человек, глубоко понимавший обостренную уязвимость национального сознания поляков, Сталин на Ялтинской конференции пошел на рациональный компромисс. Он согласился с решением Парижской конференции 1919 года. На ней министр иностранных дел Великобритании Керзон, премьер-министр Франции Клемансо и американцы предложили границей между Россией и Польшей линию Керзона. Она должна была пройти по реке Одра и Ныса-Лужицка.

Но, конечно, прежде всего Сталин учитывал интересы и собственной страны. Он не согласился со ссылкой Черчилля на позицию эмигрантского польского правительства, желавшего вернуть границу на рубежи конца Гражданской войны. Он риторически заявил:

— Что же, вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора…

Однако он был справедлив и отверг другое предложение британского премьер-министра: решить «польский вопрос» в отсутствие поляков. Советский Вождь пояснил:

— Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции. Я думаю, господин Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков?

Многие называют меня диктатором, недемократом. Однако у меня достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство должно быть создано только при участии поляков и с их согласия.

Мысль была неоспорима, и Сталина поддержал американский президент.

Еще один союзник Сталина Франклин Делано Рузвельт родился в 1882 году в семье крупного землевладельца и предпринимателя. Он имел высшее юридическое образование и занимал ответственные посты в крупных фирмах и банковских компаниях, а в 1910 году его избрали в сенат. Позже ему предложили пост помощника морского министра.

Но в 1921 году Рузвельта неожиданно постигло тяжелое несчастье. В результате заболевания полиомиелитом у него отнялись ноги. Потеряв возможность самостоятельно передвигаться, он не упал духом. Он продолжил занятия политической деятельностью и в 1928 году стал губернатором штата Нью-Йорк.

На следующий год в США начался страшный экономический кризис. По улицам городов блуждали десятки миллионов, безработных и бездомных, остановилось производство, банкротились банки; бросая обжитые места и дома, миллионы семей перемещались по просторам Америки. Наступила депрессия, начался голод и болезни; страна оказалась на грани социального и политического взрыва.

В этих сложнейших условиях Рузвельт рискнул принять участие в президентских выборах кандидатом от демократической партии. Одним из пунктов его программы было требование контроля над бизнесом. По словам Теодора Рузвельта, двоюродного брата Франклина, контроль над «этой безответственной антиобщественной силой может осуществляться в интересах народа одним способом» — предоставлением полномочий «федеральному правительству».

Практическим лозунгом предвыборной кампании нового кандидата стал тезис: «Собственность каждого человека подчинена общему праву коллектива регулировать ее использование в той степени, в какой это может потребовать общественное благо».

То был откровенный вызов олигархам. Он объявлял им войну, и они, в свою очередь, обвиняли Рузвельта в приверженности к «ползучему социализму». Однако Франклин Рузвельт настаивал: «…В настоящий момент наше общество должно вменить в обязанность правительству спасение от голода и нищеты тех сограждан, которые сейчас не в состоянии содержать себя».

Народ поддержал решительного кандидата, и избранный президентом США Рузвельт взял курс на планирование государственной экономики. Без чего, как он считал, «невозможно преодолеть хаос производства и эгоизм частных собственников».

Несмотря на травлю со стороны олигархов, промышленников, банкиров и главарей криминальных структур, он сумел преодолеть кризис. Сначала в сельском хозяйстве, а затем и в других секторах экономики. К началу Второй мировой войны США вышли из катастрофического кризиса, и страна четыре раза избирала его своим президентом.

Политические и экономические отношения с Америкой Сталин стал налаживать еще в 1933 году. Это отвечало интересам обеих великих держав, но Рузвельт действовал осторожно, с оглядкой на оппозицию и общественное мнение. Сообщение о восстановлении дипломатических отношений между США и СССР появилось 17 ноября, а затем начали развиваться торговые и финансовые связи.

Но дело шло сложно, и политическое сближение двух стран наметилось лишь в 1937 году, когда послом в Москве Рузвельт назначил Девиса. Новому американскому послу президент рекомендовал: «…Не только передавать правительству аккуратную информацию, а завоевать доверие Сталина».

Осенью 1941 года, когда немцами был взят Киев и началась блокада Ленинграда, Рузвельт направил в Москву своего ближайшего советника Гарри Гопкинса. Вернувшись в США, Гопкинс передал президенту слова Сталина:

«Дайте нам зенитные орудия и алюминий, и мы можем сражаться три или четыре года». На Рузвельта это заявление произвело впечатление.

Еще большее впечатление на всю Америку произвело 7 декабря 1941 года. Днем, в 13 часов 10 минут, японские самолеты разбомбили корабли военного американского флота в бухте Перл-Харбор. Вскоре войну Соединенным Штатам объявил и Гитлер.

Личная переписка Рузвельта и Сталина продолжалась до конца жизни американского президента. Она началась 16 декабря 1941 года, но их первое знакомство состоялось только на Тегеранской конференции. К этому времени Сталин стал маршалом не только по званию. Он имел почти трехлетний опыт войны и практику руководства боевыми действиями многомиллионных войск на фронтах, протяженность которых превышала протяженность любого предшествовавшего вооруженного противостояния в истории человечества.

За его плечами были разработка и координирование нескольких десятков крупных операций, как дни поражений, так и дни побед. Крупнейшими из них стали величайшие в истории планеты: Московская, Сталинградская и Курская битвы.

Являясь руководителем страны и Верховным Главнокомандующим Красной Армии, в отличие коллег по Большой тройке, он непосредственно руководил планированием и проведением всех крупных операций. Его воле подчинялся и весь тыл — тысячи предприятий оборонной промышленности, снабжавшие воюющую армию танками и самолетами, орудиями и боеприпасами.

Идею встречи Большой тройки инициировал американский президент. Он давно хотел познакомиться с Вождем и военным руководителем государства, непосредственно противостоявшего в смертельной схватке мировому фашизму. Впервые Рузвельт и Сталин встретились в Тегеране.

Спокойные и уверенные манеры советского маршала, его логика и веские суждения, компетентность в знании ситуации и остроумие произвели сильное впечатление на Рузвельта. За поведением советского Верховного Главнокомандующего пристально следили и члены союзных делегаций.

После победы под Сталинградом весь мир посмотрел на Советский Союз иными глазами. Номер журнала «Тайм», вышедший в свет 4 января 1943 года с портретом Сталина на обложке, представил его как человека истекшего года с «лицом из гранита».

Могли ли они тогда писать иначе? Руководитель державы, сумевший в дни тяжелейших испытаний остановить врага на подступах к советской столице, а затем, мобилизовав средства и силы, разгромить противника под Москвой и Сталинградом, не мог не вызвать общего внимания и естественного интереса. Для Запада он по-прежнему оставался загадкой. Члены иностранных делегаций пристально следили за маршалом. Всматриваясь в каждый жест и ловя смысл его фраз, они пытались понять и осознать подлинное существо этого человека.

Наблюдавший Вождя в Тегеране Шервуд писал: «Сталин непрерывно чертил на клочке бумаги и курил на совещаниях. Говорил он тихо, едва слышно, и, обращаясь к переводчику, казалось, не тратил сил на то, чтобы подчеркивать те или иные фразы…» Но все обратили внимание на то, что за непринужденной сдержанностью манер в его рассуждениях четко проступали «интеллект, знания и живость ума».

Да, он не походил на жестокого диктатора из варварской страны, каким западная пресса рисовала Сталина до войны. Один из участников встреч Большой тройки американский адмирал Леги позже отмечал: «Мы сразу почувствовали, что имеем дело с исключительно умным человеком, который убедительно говорил и был преисполнен решимости добиться того, что хотел для России.

Подход маршала к нашим общим проблемам был прямым, доброжелательным и учитывающим точки зрения его двух коллег до тех пор, пока один из них не выдвигал какую-либо идею, которую Сталин считал неприемлемой с точки зрения советских интересов. В таких случаях он говорил правду в глаза вплоть до колкостей».

Он действительно иногда позволял себе «колкости». Периодически получая информацию о публикациях в «демократической» прессе, он знал о бытовавшем на Западе мнении, приписывающем ему склонность к жестокости. История сохранила эпизод, позволяющий оценить своеобразный юмор Вождя как реакцию на подобные истерические оценки.

Искушенный дипломат, привыкший к парламентской демагогии, Черчилль нередко прибегал в переговорах к тактике хитрости, обмана и проволочек. Впрочем, такой была вся школа английского дипломатического искусства, в течение столетий развивавшаяся на опыте успешных международных интриг и обмана.

На совещании представителей правительств США и Англии в апреле 1942 года по вопросу открытия второго фронта, стремясь оттянуть эту акцию, англичане использовали старый прием. Употребляя двусмысленные слова и выражения, они маскировали возможное под обещанное. При этом ложь трудно было отличить от правды.

Участник совещания американский генерал Ведемейер вспоминал: «Англичане вели переговоры мастерски. Особенно выделялось их умение использовать фразы и слова, которые имели более одного значения и допускали более чем одно толкование…Когда дело шло о государственных интересах, совесть наших английских партнеров становилась эластичной…»

Кстати, своеобразный дуализм слов и понятий — вообще одна из особенностей англосаксонских языков. В отличие от русского языка, где понятия оттенков и различий в значении сказанного выражены разными словами, у наших соседей разные понятия определяются одним словом. Употребив двусмысленное выражение, впоследствии можно извратить его смысл, объясняя, что говорившего неправильно поняли.

Вождь заметил эту особенность переговоров, стремление Черчилля и его окружения завуалировать скрытые мысли, придать им обтекаемость и неопределенность. Сталину приходилось требовать от переводчиков точного определения смысла и толкования сказанного.

Человек, прекрасно владевший тонкостями «великого и могучего», сам он излагал свои мысли предельно точно. Но, видимо, его раздражала подобная дипломатическая «игра в слова», и порой он противопоставлял английскому лицемерию русский гротеск.

В воспоминаниях Черчилль привел эпизод, произошедший во время Тегеранской конференции во время ужина лидеров Большой тройки в апартаментах Сталина. Когда речь зашла о послевоенной судьбе гитлеровских генералов, советский Вождь с непроницаемым лицом сказал, что после победы нужно будет как можно скорее казнить немецких генералов и офицеров как военных преступников, — их не менее 50 тысяч.

Черчилль пишет, что, возмущенный этой мыслью, он вскочил, заявив:

— Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! Англичане никогда не потерпят массовых казней!

Однако, уловив шутливый характер предложения, сын Рузвельта неожиданно поддержал Сталина. И это вызвало новый взрыв негодования британского премьера. Но, как бы выступив в роли третейского судьи, с улыбкой шутку продолжил сам президент Рузвельт:

— Необходимо найти компромиссное решение, — предложил он. — Быть может, вместо казни пятидесяти тысяч военных преступников мы сойдемся на сорока девяти тысячах?

Сообразив, что над ним откровенно иронизируют, Черчилль обиделся и, выйдя в соседнюю темную комнату, встал у окна. Позже он вспоминал, что неожиданно почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел Сталина и Молотова. Улыбаясь и глядя британскому премьеру в глаза, Сталин сказал, что он пошутил, а в продолжение разговора заключил:

— Крепкая дружба начинается с недоразумений.

Приведя этот эпизод в своей интерпретации, У. Черчилль отметил: «Сталин бывает обаятельным, когда он того хочет».

Да, Вождь понимал и ценил юмор, даже такой тонкий, как английский, но реагировал на шутки по-разному. Через несколько дней отмечали день рождения начальника английского генерального штаба Алана Брука. Выслушав поздравление, в ответном тосте именинник беспардонно заявил:

— Наибольшие жертвы понесли англичане в этой войне, сражались больше других и больше сделали для победы…

Если это была шутка, то выглядела она некорректно. Скажем больше, то был откровенней перебор. Жертвы советского народа, вынесшего всю тяжесть войны и обеспечившего разгром гитлеровских войск, многократно превышали потери как солдат, так и мирных жителей Альбиона. Вождь не мог пропустить такой очевидно провокационный пассаж без ответа. Он насупился и встал, претендуя на ответный спич.

Участие в конференциях Большой тройки он использовал не для демонстрации своего ума, знаний и интеллекта. Даже в часы застолий он работал, стремясь донести до союзников свою точку зрения.

— Я хочу сказать, — негромко произнес он, — о том, что сделали для победы президент Рузвельт и Соединенные Штаты. В этой войне главное — машины. Они могут производить ежемесячно 8-10 тысяч самолетов, Англия — три тысячи. Следовательно, Соединенные Штаты — страна машин. Эти машины, полученные по ленд-лизу, помогают нам выиграть войну…

Он ничего не сказал о жертвах советского народа. Это было очевидно само собой. Народ, который в одиночку выигрывал войну не мог не нести жертвы, но он нуждался в технической помощи. И, также ничего не сказав об американском народе, Сталин недвусмысленно призывал увеличить эту помощь, внося тем более полнокровный вклад американского народа в скорейшее достижение полной победы.

Реально вопрос о судьбе главных нацистских преступников был поставлен на повестку в последующие дни переговоров. И когда Черчилль предложил их казнить без суда и следствия, Сталин категорически возразил.

По признанию Черчилля в письме Рузвельту, Сталин «неожиданно занял ультраправую позицию. Не должно быть казней без суда: в противном случае мир скажет, что мы их боялись судить. Я указал на трудности, связанные с международным правом, но он ответил, что, если не будет суда, они должны быть приговорены не к смертной казни, а к пожизненному заключению».

То был наглядный урок западному «демократу», называвшему советского Вождя «диктатором», — о действительных «правах человека». Даже если он преступник.

В воспоминаниях Черчилль приводит еще один пример мудрости Сталина. На Тегеранской конференции Рузвельт высказал мысль, что после войны мир будут контролировать «4 полицейских». Имелось в виду: «тройка» вместе с Китаем. Однако Сталин не согласился с такой точкой зрения. Китай не будет так силен, указал он, а европейским странам он чужд, поэтому лучше рассматривать Европу и Азию.

Черчилль резюмировал: «В этом вопросе советский Вождь показал себя определенно более проницательным и высказал гораздо более правильное понимание действительного положения вещей, нежели президент».

Уже с первой встречи Рузвельт и Сталин прониклись взаимными симпатиями и доверием. Вспоминая личные встречи со Сталиным, Рузвельт отмечал: «Этот человек умеет действовать. Работать с ним одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос, который хочет обсудить, и никуда не отклоняется»[2].

Лидеры внимательно присматривались друг к другу. И со временем в спорных вопросах президент все чаще вставал на сторону советского руководителя. Когда при обсуждении восточных границ Польши между членами Большой тройки уже сложилась договоренность: восстановить границу по «линии Керзона», — потребовалось уточнение.

Черчилль представил карту, где линия была нанесена. Обозначив ее движением пальца, министр иностранных дел Англии Иден указал, что она проходит восточнее Львова. Сталин отрицательно покачал головой. Он сказал, что у Молотова есть более точная карта — оригинал. Действительно, на подлиннике Львов отходил к СССР.

— Но ведь этот город еще недавно был польским! — в отчаянии возмутился Черчилль.

— Еще раньше Варшава была русской, — лаконично заключил Сталин.

И, чтобы у оппонентов не оставалось сомнений в правомерности советской позиции, Молотов продемонстрировал потемневшую от времени телефонограмму Керзона. В ней английский лорд перечислял города, по его плану отходящие к России; возражать было невозможно.

Конечно, премьер-министр понимал, что в сравнении с СССР и США его некогда мощная империя отходит на второй план. Позже, в воспоминаниях, он признавался, что на заседаниях Большой тройки все чаще осознавал, «какая малая страна Британия».

Он пишет: «С одной стороны от меня, скрестив лапы, сидел огромный русский медведь, с другой — огромный американский бизон. А между ними сидел бедный маленький осел… и только он один из всех трех знал верный путь домой». Под «маленьким ослом» он подразумевал символ своей партии.

Безусловно, трудно представить «маленьким ослом» самого Черчилля. Толстого, грузного и тяжеловесного англичанина, постоянно плетущего теплый плед для Британии из паутины политических интриг, коварства и хитрости. И если уж его стоило назвать «ослом», то безусловно большим.

Он не мог не ощущать своеобразный комплекс неполноценности. Озабоченная своими колониями Британия мало что могла принести на алтарь победы в Европе. Она не могла предложить союзникам ни танков, ни самолетов, ни даже достаточного количества солдат. Она все больше выглядела лишь как мелкий пособник, подручный, суетящийся у ног упрочивавшей свое влияние и мощь Америки и СССР, взявшего на свои плечи всю тяжесть войны.

Осознание слабости своей страны ущемляло самолюбие британского лидера. Чтобы поддержать собственное реноме, однажды в разговоре со Сталиным Черчилль попытался объяснить успехи союзников влиянием высшей силы, вставшей на его сторону как благонравного христианина. Он заявил:

— Я полагаю, что Бог на нашей стороне. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы он стал нашим верным союзником.

— Ну, тогда наша победа обеспечена, — сохраняя серьезное выражение лица, согласился Сталин. — Ведь дьявол, разумеется, на моей стороне. Каждый знает, что дьявол — коммунист. А Бог, несомненно, добропорядочный консерватор.

То был намек на то, что буржуазные консерваторы оказались неспособны добиться победы над Гитлером без союза с коммунистами.

Но советский Вождь не стремился оскорбить своего союзника. Вечером на юбилее британского премьер-министра Сталин провозгласил тост: «За моего боевого друга Черчилля!»

В ответ именинник заявил, что человек, поставленный в один ряд с крупнейшими фигурами в русской истории, подобными царю Петру I, заслуживает звания: «Сталин Великий».

Однако сам Сталин отреагировал на этот приятный комплимент неожиданно, но предельно ясно:

— Почести, которые воздаются мне, в действительности принадлежат русскому народу. Очень легко быть героем и великим лидером, если приходится иметь дело с такими людьми, как русские… Красная Армия сражается героически, но русский народ не потерпел бы иного поведения со стороны вооруженных сил. Даже люди не особенно храбрые, даже трусы становятся героями в России.

Эти слова, произнесенные в Тегеране, не были демонстрацией показной скромности или скрытым лицемерием. Хотя бы потому, что, выделяя русский народ, он невольно мог вызвать ревностную зависть и даже недовольство со стороны граждан СССР других наций и народностей.

Впрочем, эта мысль, высказанная в узком кругу лидеров великих держав, не предназначалась для печати. Но дело даже не в этом. Пройдет почти полтора года, и он повторит эту мысль 25 мая 1945 года, после Парада Победы, трансформировав ее в тост «О русском народе».

Такие слова не бросают на ветер. Это те сокровенные убеждения, которые оглашаются искренне. Своеобразное признание великого человека в уважении к великому народу. Народу, не однажды спасавшему Европу, а теперь и весь мир, от захватчиков. То были убеждения человека, вставшего во главе всех народов Советского Союза. Вождь искренне верил в то, что говорил; и он знал, о чем говорил. Он всю жизнь служил этому народу.

Нет, потомок древнего аристократического рода Мальборо Уинстон Леонард Спенсер Черчилль не был «большим ослом». Прожженный политик, хитрый и расчетливый, успешно лавировавший позади великих лидеров двух мировых держав, он всю войну оставался как бы в обозе сталинских, а позже и американских армий, идущих на Берлин.

Он не только спешил подбирать, что «плохо лежит». У американцев он выпрашивал экономическую помощь, а у русских хотел перехватить плоды побед. Забегая вперед, скажем, что, отойдя от Сталина, он уже никогда не встанет в рост великого мирового политика.

Но в начале 1945 года, на Ялтинской конференции, Черчилль еще купался в лучах славы, которую принес ему союз со Сталиным и Рузвельтом. Заместитель министра иностранных дел Англии Александр Кадоган записал 9 февраля в дневнике: «Премьер-министр чувствует себя хорошо, хотя и хлещет ведрами кавказское шампанское, которое подорвало бы здоровье любого обычного человека».

Да, Черчилль не жаловался на здоровье и еще будет маячить на прогнивших от ветхости парламентских подмостках милой ему Англии, но он не сделает ничего хорошего. Позже он долго будет писать мемуары, восславляя себя и роясь в тех крохах своих заслуг, которые он собрал с рабочих столов Сталина и Рузвельта.

Преданно служивший своему классу, он презирал «простой» народ, а в жителях английских колоний видел лишь человеческое «сырье», предназначенное для укрепления мощи английской нации. Жена Черчилля как-то обмолвилась: «Уинстон всегда смотрел на мир как бы в шорах… Он ничего не знает о жизни простых людей. Он никогда не ездил в автобусе и только один раз был в метро».

Конечно, не отсутствие опыта поездок в метро испортило репутацию премьера. Англия катастрофически утрачивала свое влияние как великая держава мира. «Британский лев» на знаменах империи линял и дряхлел. Его хватка ослабела, казалось, что у него выпадают зубы, и этого не могли не осознавать соотечественники Черчилля.

К концу войны становилось все более очевидным, что в сравнении со Сталиным и Рузвельтом лидер правительства Альбиона отошел на второй план.

Экспансивный Черчилль чувствовал падение своей собственной репутации. И когда она съежилась до опасных для его политической карьеры пределов, именно он начал одним из первых тянуть за трос, опустивший «железный занавес». Тогда на авансцену мировой истории вышло «чисто английское» привидение — незримый дух «холодной войны». Главная пакость, которую он сделал для народов мира.

В своих мемуарах, опубликованных уже после смерти Сталина, Черчилль писал, что его политическая стратегия стала меняться уже в марте 1945 года. Он так пояснял этот поворот:

«Во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира; во-вторых, надо незамедлительно создать новый фронт против ее стремительного продвижения; в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток; в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий — Берлин; в-пятых, освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеет важное значение; в-шестых, Вена и по существу вся Австрия должны управляться западными державами…; в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные притязания маршала Тито… Наконец — и это главное — урегулирование между Западом и Востоком по всем основным вопросам, касающимся Европы, должно быть достигнуто до того, как армии демократии уйдут…»

Странно, что на исходе жизни английский политик вообще решился публично огласить свою программу. Ибо в действительности он не сумел выполнить из нее ни одного пункта. Ни одного! По существу неглупый человек, Черчилль лишь признался в своем двуличии по отношению к своему великому коллеге по Большой тройке. Он не материализовал своих замыслов.

Наоборот, все — с точностью до противоположного — осуществил Сталин. И то, что, освободив Австрию и ее столицу Вену, Красная Армия позже вывела свои войска из этой страны, со стороны советского Генералиссимуса было своеобразным презентом западной демократии в лице Черчилля.

Сталин не только скрупулезно честно выполнил все обязательства, принятые им на Тегеранской и Крымской конференциях. По большому счету, только благодаря ему во второй половине XX столетия человечество избежало третьей мировой войны.

Но, оглядываясь на минувшее с позиции сегодняшних дней, следует спросить: а о какой «смертельной угрозе для свободного мира» вообще шла речь? Чем угрожал Советский Союз «демократии» Запада?

Разве Советский Союз убил миллионы людей в Корее, залил напалмом Вьетнам, уничтожал жителей Алжира и других слаборазвитых стран? Разве СССР пытался задушить Кубинскую революцию, едва не спровоцировав ядерную мировую войну?

Кто поддерживал десятки лет диктаторские режимы и подавлял народное освободительное движение во всех странах Азии, Африки и Южной Америки? На чьей совести уничтожение на планете десятков миллионов людей?

Может быть, это СССР уже в начале XXI века бомбил Сербию и Ирак и развязал там гражданскую войну?

Вот далеко не полный перечень войн и конфликтов, вспыхнувших уже после Второй мировой войны, во второй половине XX столетия. Вехи кровопролитной политики США и их сателлитов:

1945, сентябрь — война Франции против народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи.

1956, 31 октября — англо-франко-израильская агрессию против Египта с целью захвата Суэцкого канала.

1961, 12-15 августа — кубинские-эмигранты под прикрытием вооруженных сил США высадились в заливе Кочинос, где были разгромлены вблизи Плайя-Хирон.

1965, 7 февраля — американская авиация начала регулярные бомбардировки Демократической Республики Вьетнам.

1965, 8-9 марта — первые американские войска высадились в Южном Вьетнаме.

1965, 24 апреля — 26 мая — вооруженная интервенция США против Доминиканской Республики.

1967, 21 апреля — государственный переворот и установление военной диктатуры в Греции.

1967, 5-10 июня — шестидневная война Израиля против Египта, Сирии, Иордана, Ливана и Ирака.

1969, 14 августа — британские войска вошли в Северную Ирландию.

1973, 11-12 сентября — военный переворот при поддержке США в Чили.

1973, 6-23 октября — война Израиля против Египта и Сирии.

1982, 2 апреля — 14 июня — война Англии против Аргентины за Фолклендские острова.

1982, июль-август — осада израильскими войсками Бейрута.

1993, 27 июня — американский ракетный удар по Багдаду.

То была горячая, кровавая политика истерической «холодной войны». Нагнетание напряженности и угрозы в отношении СССР и стран народной демократии перемежалось в ней с реальными бойнями. В них государства западной «демократии» истребляли население десятков стран.

Приведем любопытный факт. В начале нового столетия статистика Америки насчитала только среди живущих в стране более 25 000 000 ветеранов минувших войн. Факт потрясающий! Это больше, чем количество солдат, воевавших по обе стороны фронта во Второй мировой войне.

То есть на протяжении всей второй половины XX и начала XXI столетия США ведут непрерывную, перманентную войну! Ау, «демократы» всех стран и народов! Ау, борцы за права «одного» человека! Ау, люди, истерически рыдающие «над слезой одного ребенка»! Где вы?

Стремясь подчинить мир, американская демократия знала лишь одну логику — удовлетворение собственных интересов. Это напоминает манию наркомана, сидящего на игле. Новое столетие страна непуганых демократов тоже открыла преступлениями: бомбовыми ударами по Сербии, Афганистану, Ираку, угрозами насилия в отношении Ирана и Сирии.

Странно, но мировая общественность даже не заметила, что причиной тотальных бомбежек Сербии стали не пресловутые права албанцев в Косово. Нет и нет! Завязнув в пошлой интриге с Моникой Левински, похотливый Клинтон решил отвлечь внимание глупцов из своей страны на другое событие.

Ему грозила отставка, как Никсону. Рассчитывая на принцип: «коней на переправе не меняют», американский президент организовал «маленькую» войну в Европе. Но, как гласило название одного из американских фильмов — «Загнанных лошадей пристреливают». И отчасти и за подобный террор американцы лишились двух «зубов», торчащих в небе Нью-Йорка.

Но начиналась эта шизофреническая серия шантажа и государственного терроризма еще до окончания Второй мировой войны. В дни, когда еще не смолкли пушки.

В послевоенных публикациях историков широко комментировался факт встречи в начале марте 1945 года командующего войсками СС в Италии генерала Карла Вольфа с руководителем американской разведки Алленом Даллесом. Встреча состоялась в Цюрихе, и, как вспоминал Черчилль, «сведения об этом сразу же были переданы в штаб-квартиру союзников». Речь не шла о советской стороне.

Сговор готовился втайне от СССР. И лишь 21 марта посол США в Москве сообщил о результатах переговоров Советскому правительству. Реакция Сталина была резкой. Он писал союзникам:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.