Численное выражение демографической экспансии и ее интерпретации

Численное выражение демографической экспансии и ее интерпретации

Рассматривая столь неравномерное демографическое развитие континента, следует иметь в виду, что перед нами период, в течение которого складывавшиеся веками структуры и типы поведения разрушаются под напором сил, которые действуют с различной интенсивностью, увеличивая дистанцию между населениями и социальными группами. В современном демографическом цикле, подходящем сейчас к концу, 1914 год является тем моментом, когда различия и вариативность явлений достигают максимума и когда часть населения с парадигмами поведения, характерными для традиционного типа воспроизводства, соседствует с населением, завершающим демографический переход. В этот момент максимального демографического развития на Европу обрушилась Первая мировая война, которая уравняла всех.

Рассмотрим в качестве примера семь крупнейших стран континента, в которых проживало около ⁵/₆ всего населения Европы (табл. 6.2): с 1800 по 1913 гг. население Соединенного Королевства увеличивается в четыре раза, население России — почти в три с половиной раза; население Франции — едва на 50 %; Италии и Испании — чуть менее, чем вдвое.

Линия, проведенная, минуя Англию, от Дублина к Триесту, от северо-запада к юго-востоку, идеально разграничивает динамично развивающуюся Европу и Европу, прирастающую медленно. Следует, однако, заметить, что медленно прирастающая Европа — за счет Ирландии, Пиренейского полуострова и Италии — вносит крупный вклад в великую эмиграцию, то есть процент прироста населения не отражает полностью потенциал экспансии вышеупомянутых стран. Отметим, что процент прироста, превышающий 10 ‰ между началом XIX в. и началом Первой мировой войны, в три-четыре раза выше, чем за период 1500–1800 гг., что свидетельствует о кардинальных изменениях.

Таблица 6.2. Население крупнейших европейских стран и среднегодовой прирост с 1800 по 1913 г.

Источник: Sundb?rg G., Aper?us statistiques internationaux, cit. Данные о 1900 и 1910 гг. исправлены и дополнены по: Svennilson I., Growth and stagnation in the European economy, United Nations, Gen?ve, 1954.

В таблице 6.3 представлены показатели рождаемости, смертности и естественного прироста в шести крупнейших странах и в Швеции для ряда периодов между 1800 и 1913 гг. Максимально обобщая данные, можно выделить три основных момента. Первый состоит в том, что во всех странах — где в большей, где в меньшей степени — происходит ощутимое снижение показателей как смертности, так и рождаемости. Второй момент: потенциалы прироста, выраженные разницей между рождаемостью и смертностью, в большинстве стран превышают 10 ‰ в год, в нескольких случаях достигая 15 ‰. Третий: по причине разницы в темпах падения рождаемости и смертности различия между странами очень велики. Так, накануне Первой мировой войны рождаемость в России в два раза выше, чем во Франции, а смертность в той же России в два раза выше, чем в Швеции и в Англии.

В эту обобщенную картину следует включить данные — тоже округленные, но более точные — о рождаемости и смертности, на коэффициент которых влияет возрастная структура населения. В таблицах 6.4 и 6.5 представлены — опять-таки лишь для некоторых стран (напомним, что современные статистические методы утверждаются лишь во второй половине века, поэтому во многих случаях приходится довольствоваться приблизительными оценками) — такие весьма информативные и наглядные показатели, как ожидаемая продолжительность жизни при рождении и среднее количество детей, приходящееся на одну женщину.

Из первого показателя видно, что некоторые европейские страны достигают прогресса еще до середины XIX в., другие страны — Италия, Испания и Германия — делают решающий рывок только к концу века, в России же наблюдается серьезная отсталость. С начала XIX до начала XX в. ожидаемая продолжительность жизни возрастает почти везде на 15–20 лет.

Что касается рождаемости, то ее сокращение наблюдается после 1870 г. везде, кроме Франции, которая первой вступила на путь контроля над рождениями: уже к середине века уровень рождаемости значительно понизился, а накануне Первой мировой войны он был явно ниже уровня воспроизводства (который достигается, когда поколение детей численно замещает поколение родителей). С 1870 по 1910 г. в рассмотренных странах рождаемость падает от минимума падения, чуть превышающего 10 % (Финляндия, Италия), до максимума в более чем 40 % (Великобритания).

Таблица 6.3. Демографические показатели некоторых европейских стран в период с 1800 по 1913 г. (на 1000 жителей)

Примечание. Россия: 1861–1865 гг. для ок. 1865 г.; Италия: 1862–1866 гг. для ок. 1850 г.; Германия: территория на 1913 г., включая Лотарингию и Гольштейн 1817–1821 гг. для ок. 1800 г.; Австрия: Цислейтания[28], исключая Ломбардию и Венето, 1820–1824 гг. для ок. 1800 г. Источник: Sundb?rg G., Aper?us statistiques internationaux, cit.

Таблица 6.4. Ожидаемая продолжительность жизни в некоторых европейских странах в период с 1750 по 1915 г.

Примечания: ¹ Нидерланды — 1816–1825 гг.; Испания — 1787–1797 гг. ² Нидерланды — в среднем за 1841–1850 и 1851–1860 гг.; Испания — 1863–1870 гг. ³ Швеция, Германия и Нидерланды — в среднем за 1871–1880 и 1881–1890 гг.; Англия — 1876–1880 гг. ⁴ Англия, Швеция, Германия и Нидерланды — в среднем за 1891–1900 и 1901–1910 гг.; Россия — 1896–1897 гг. ⁵ Для Нидерландов — в среднем за 1900–1909 и 1910–1919 гг.; Швеция — 1911–1915 гг.

Источник: Dublin L.-I., Lotka A. J., Spiegelman M., Length of Life, Ronald Press, New York, 1949. Данные для Испании взяты из: Reher D., La familia en Espana. Pasado y pr?sente, Alianza Editorial, Madrid, 1996, pp. 169–171. Для Италии: данные в среднем по Ломбардии, Венето и Тоскане за 1750, 1800 и 1850 гг. взяты из: Breschi M., Pozzi L., Rettaroli R., Analogie e differenze nella crescita d?lia popolazione italiana, 1750–1911, в «Bollettino di Demografia storica», XX, 1994. Для России: данные относятся к Московской области за 1745–1763 и 1851–1858 гг. и взяты из: Blum A., Troitskaja I., La mortalit? en Russie au XVIIIe et XIXe si?cles: estimations locales ? partir des Revizii, в «Population», LI, 2, 1996.

Таблица 6.5. Среднее число детей на одну женщину в некоторых европейских странах в период с 1800 по 1910 г.

Источник: Chesnais J.-C., La transition d?mographique, PUF, Paris, 1985, a также официальные данные.

Особое внимание следует обратить на влияние эмиграции, весьма заметное после 1840 г. Можно предположить, что по всей Западной Европе (то есть за исключением России, Венгрии, балканских стран, Греции) чистые потери от эмиграции за период 1841–1915 гг. достигли 35 млн чел. — в среднем почти полмиллиона в год, что соответствует 2,5 из каждой тысячи жителей континента. Средние потери от эмиграции в Европе можно также оценить в 25–30 % от превышения рожденных над умершими. Разумеется, следует иметь в виду, что эти цифры не отражают существенных различий ни по территориям, ни по периодам, и все же они дают понять, что на протяжении большей части столетия эмиграция представляла собой типичный выход для демографических излишков. Гораздо меньше проявлено влияние эмиграции на население Восточной Европы, где чистые потери за период 1840–1915 гг. составили около 10 млн чел. — менее 10 % естественного прироста за эти годы. Однако не следует забывать, что в это число не входят 5 млн русских мигрантов в Сибирь (а речь идет о настоящей межконтинентальной миграции) и что Россия заселяла южные территории.

Скупые данные, представленные в таблицах 6.2–6.5, очерчивают границы великой демографической революции, происходившей в XIX столетии и получившей название «демографического перехода». Этот термин, ставший не менее популярным, чем «промышленный переворот», описывает непростой переход от традиционного типа воспроизводства к современному, от высоких показателей рождаемости и смертности к низким.

Значительные изменения, произошедшие в течение «долгого» XIX века, ставят перед исследователем целый ряд проблем, и число их растет по мере того, как от общих соображений мы переходим к частностям. Существует общепринятая парадигма демографического перехода, в которой — на самом общем уровне объяснения — сокращение смертности признается основной причиной наступивших изменений. Это сокращение произошло отчасти по экзогенным причинам: исчезновение чумы и естественные трансформации в эпидемиологических циклах, — но в большей степени по причинам эндогенным, которые следует искать в социальной и демографической системе. Это — повышение производительности сельского хозяйства и улучшение организации рынка, а следовательно, ослабление кризисов выживаемости; все возрастающий приток ресурсов pro capite; изменения в типе поведения и в организации общества, а также преграды, поставленные передаче инфекций.

Сокращение смертности обусловливает ускорение прироста; усиливающаяся нагрузка на ресурсы приводит в действие уравновешивающие механизмы системы, сокращающие рождаемость либо путем ограничения брачности, либо, главным образом, с помощью распространения добровольного контроля над рождаемостью. Последовательность сокращение смертности — ускорение прироста — сокращение рождаемости представляет собой процесс, продолжающийся вплоть до достижения окончательного равновесия, когда устанавливается низкий уровень сначала смертности, а потом рождаемости. Весь цикл перехода совершается за более или менее длительное время, в зависимости от темпов развития, на фоне которого он происходит. Этот процесс можно рассматривать и в мальтузианском ключе, полагая, что приведение численности населения в соответствие с ресурсами происходит посредством сокращения рождаемости, все меньше связанной с биологическим фактором и поставленной под контроль каждого конкретного индивидуума.

Эта парадигма может быть переведена на микроуровень — уровень индивидуума или семьи. Предположив, что сокращение смертности есть prius[29] процесса перехода, мы увидим, что в семьях — при неизменном уровне рождаемости — остается все больше выживших детей, а значит, следует восстановить равновесие, вернуться к прежним размерам семьи, сократив рождаемость: это будет самой простой и наименее болезненной реакцией. Конечно, и современный процесс развития влияет на поведение брачных пар в том же направлении, так как развитие городского индустриального общества приводит к увеличению относительной «стоимости» воспитания детей. Это происходит по той причине, что дети начинают приносить доход, а значит, становятся самостоятельными позже, чем в аграрных сообществах; что здоровье детей, их благосостояние, образование требуют более серьезного вклада, как денежного, так и родительского; что мать, уже не привязанная только к домашней работе, на какой-то период оказывается выключенной из рынка труда. Так, увеличение относительной стоимости детей, пусть и при неуклонном увеличении ресурсов, становится причиной ограничения рождаемости; ему же способствует ослабление контроля со стороны общества, то есть традиционных, религиозных и государственных установлений. Механизмы распространения с легкостью переносят этот феномен из города в деревню, из более зажиточных и культурных слоев в менее обеспеченные, из бурно развивающихся центров на периферию.

Данная парадигма перехода имеет свои сильные стороны, в частности: а) то, что сокращение смертности является incipit[30] всего процесса; б) что следствием ее становится ограничение рождаемости; в) что развитие — те рельсы, по которым идет как рост экономики, так и перемены в обществе, а за ними следуют и демографические изменения; г) что прочие демографические факторы имеют второстепенное значение. Однако эти четыре постулата не всегда подтверждаются на практике, и в непростой европейской истории встречаются, как мы увидим ниже, многочисленные и знаменательные исключения. Не всегда, например, сокращение смертности предваряет сокращение рождаемости; не всегда демографический переход происходит в темпе, заданном экономическим развитием; не всегда прочие демографические факторы имеют второстепенное значение; наконец, демографические изменения не являются переменной величиной, односторонне зависимой от экономики: они, как мы убедимся ниже, взаимосвязаны.

Эта взаимозависимость и выходит на первый план при пересмотре модели перехода. Ранее мы говорили о взаимодействии между ограничивающими и определяющими факторами. Долгие века это взаимодействие отличалось низкой динамикой, и демографические структуры оставались относительно неизменными, приводя к характерной для традиционного типа воспроизводства стабильности — весьма, впрочем, относительной, поскольку она всегда находилась под угрозой непредвиденных бедствий и великих кризисов. Но когда в XVIII в. система ограничивающих факторов становится менее жесткой, по причинам, связанным с техническим развитием, с изменением биопатологического фона или с открытием новых территорий для заселения, демографическая система — система определяющих факторов — тоже включается в этот процесс. Реакции могут быть самыми разнообразными и иметь место в разное время: ускорение демографического прироста может оставаться в мальтузианском кругу, когда за увеличением численности населения (из-за сокращения смертности или увеличения брачности, вызванных ослаблением ограничивающих факторов) следует восстановление равновесия путем нового подъема или вспышки смертности (это случалось во многих наиболее отсталых населениях Европы, живших в условиях традиционного типа воспроизводства дольше, чем все прочие). Или же система приводится в равновесие с помощью комбинации ограничивающих факторов — более низкая брачность, более низкая брачная рождаемость, более активная эмиграция — в соответствии с природными, историческими или культурными особенностями. Так, во Франции очень рано и почти повсеместно начал практиковаться контроль над рождаемостью, а в Скандинавии участились эмиграция и поздние браки. Наконец, само приспособление к стремительному приросту может происходить через последующее ослабление ограничивающих факторов: например, создаются ресурсы, призванные поддержать демографический рост. Так было в Англии, где рождаемость начала снижаться чуть ли не на век позже, чем во Франции, потому что рост человеческих ресурсов при наличии капитала питает рост экономики; к тому же в течение долгого периода оставался такой запасной выход, как миграция.

Таким образом, демографический переход следует понимать как комплекс реакций на мощный импульс к приросту, следующий за ослаблением системы связей и ограничивающих факторов, присущей традиционному типу воспроизводства. Тогда можно будет объяснить, почему сокращение рождаемости запаздывает в Англии — родине современного индустриального подъема, но происходит очень рано во Франции, которая оставалась сельской страной вплоть до середины XIX в.; или почему в Ирландии, где восстановление демографического равновесия происходит посредством эмиграции и поздних браков, снижение брачной рождаемости отмечается позже, чем на Сицилии, жители которой могут выбрать миграцию, но не могут изменить брачность, которую определяют правила, глубоко укорененные в обществе. Иными словами, путь народонаселения к типу воспроизводства с низкой рождаемостью и низкой смертностью может варьироваться: он не обязательно следует логике процессов и последовательности явлений, предполагаемых парадигмой демографического перехода.