5.2. Антисоветские добровольческие вооруженные формирования

5.2. Антисоветские добровольческие вооруженные формирования

Формирование организационных структур антисоветских воинских частей было неразрывно связано с общей нацистской политикой в отношении Советского Союза и населявших его народов.

Центральной линией этой политики стала концепция «славянских недочеловеков», нашедшая свое отражение еще в середине 1920 г. в фундаментальном труде Гитлера «Майн кампф». Свое практическое применение положения «Майн кампф» нашли в 1940–1941 гг. при разработке плана войны против Советского Союза, а также программ экономического и политического порабощения народов СССР. Они сводились к уничтожению и изгнанию населения завоеванных восточных территорий и постепенной замене его немецкими переселенцами-колонистами. Речь шла не только о разгроме государства, но и об уничтожении русских как народа.

В начале войны с СССР, согласно установкам специальной директивы по вопросам пропаганды, немецким войскам предписывалось всячески подчеркивать, что противником Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно «еврейско-большевистское советское правительство со всеми подчиненными ему сотрудниками и коммунистическая партия», что германские вооруженные силы пришли в страну не как враги, что они, напротив, стремятся избавить людей от советской тирании. Пропаганда должна была способствовать распаду Советского Союза на отдельные государства, но в то же время скрывать истинные намерения немцев относительно будущего страны[392]. В то же время особые усилия, направленные на то, чтобы привлечь народы СССР к активной борьбе на стороне Германии и заинтересовать их отдельными аспектами «нового порядка», то есть политические методы ведения войны, исключались, так как в условиях скоротечной и победоносной кампании казались нацистскому руководству излишними.

Участие в войне представителей советских народов под какими-либо политическими лозунгами, будь то борьба за уничтожение большевизма или восстановление национальной независимости, выглядело в свете объявленных Гитлером целей просто немыслимым. В первые месяцы Восточной кампании фюрер говорил, что «…не должно быть позволено, чтобы оружие носил кто-либо иной, кроме немцев!.. Только немец вправе носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец».[393]

Однако уже с первых дней войны, вне всякой зависимости от политических установок гитлеровского руководства, германские вооруженные силы столкнулись с проблемой необходимости использования в своих рядах советских граждан. В первую очередь это было обусловлено большими потерями вермахта в живой силе. В течение первых 8 недель войны германская армия потеряла только убитыми и пропавшими без вести более 100 000 человек — столько же, сколько во всех предшествующих кампаниях, начиная с сентября 1939 г..[394]

Командиры немецких частей на Восточном фронте были вынуждены решать эту проблему своими силами. Они стали высвобождать солдат для фронта путем привлечения советских военнопленных и лиц из числа гражданского населения в качестве вспомогательного персонала в тыловые части, где последние использовались в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих и т. п.

Со временем некоторые, первоначально зачисленные на вспомогательные должности, переводились в состав охранных команд и отрядов по борьбе с партизанским движением, а те, что входили в состав немецких боевых частей, получали оружие и участвовали в боевых действиях наравне с немецкими солдатами.

Важнейшим фактором, повлиявшим на привлечение в ряды вермахта советских граждан и создание из их числа особых вооруженных формирований, несомненно, явилась партизанская война в немецком тылу. Исходя из предпосылки победного окончания Восточной кампании, германские армии и командование тыловых районов групп армий имели в своем распоряжении весьма ограниченные охранные и полицейские силы. Они оказались в трудном положении, когда стало ясно, что быстрая победа над Красной Армией невозможна, и часть этих сил была привлечена к участию в боевых действиях на фронте, в то время как партизанское движение в тылу усиливалось одновременно с расширением оперативных районов групп армий и армий. По этой причине уже в конце июля 1941 г. командующим тыловыми районами было разрешено формировать во взаимодействии с соответствующими начальниками СС и полиции «вспомогательные охранные части» из освобожденных военнопленных.[395]

25 августа 1941 г. командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб официально разрешил принимать на службу в вермахт литовцев, латышей и эстонцев и создавать из них особые команды и добровольческие батальоны для антипартизанской борьбы[396]. Зимой 1941–1942 гг. были созданы балтийские охранные батальоны с целью заменить в тылу немецкие войска для использования последних на фронте, однако начиная с июля 1942 г. эстонские батальоны наравне с немцами сражались на передовой линии.

16 сентября 1941 г. вышел приказ начальника штаба верховного главнокомандующего вооруженными силами генерал-фельдмаршала Кейтеля о подавлении «коммунистического повстанческого движения», где, в частности, говорилось о том, что политические установки Германии относительно указанных территорий не должны влиять на действия военных оккупационных властей. Таким образом, последние получали известную свободу действий, в том числе и в вопросе использования в военных целях советских граждан. При этом указывалось, что «силы из местного населения не годятся для проведения… насильственных мероприятий», а «увеличение этих сил создает повышенную угрозу для собственных войск и к нему поэтому не следует стремиться»[397]. Однако военная обстановка диктовала местным командным инстанциям вермахта свои условия, вынуждая привлекать к участию в вооруженной борьбе новые группы бывших военнопленных и жителей оккупированных территорий.

Очередным шагом стало предложение командования 18-й армии о формировании из казаков специальных частей для борьбы с советскими партизанами, инициатором которого был офицер армейской контрразведки барон фон Клейст. В неблагоприятных для германской армии условиях осени 1941 г. это предложение было поддержано Главным командованием Сухопутных войск Германии (ОКХ), и 6 октября генерал-квартирмейстер Генерального штаба Э. Вагнер разрешил командующим тыловыми районами групп армий «Север», «Центр» и «Юг» сформировать первоначально в качестве эксперимента с согласия соответствующих начальников СС и полиции из военнопленных казачьи части для использования их в борьбе против партизан.[398]

Командующий тыловым районом группы армий «Центр» генерал пехоты фон Шенкендорф предложил сформировать при штабах охранных дивизий кавалерийские эскадроны из освобожденных военнопленных украинской и белорусской национальности, поскольку опыт борьбы с партизанами доказал необходимость усиления пехотных полков в охранных дивизиях конными взводами для ведения разведки. Это предложение также нашло поддержку командования, обязавшего командующих тыловыми районами групп армий 16 ноября 1941 г. сформировать конную сотню при каждой из 10 охранных дивизий. Тогда же ОКХ обязало командующего тыловым районом группы армий «Юг» формировать части из числа военнопленных — представителей тюркских и кавказских народностей, а в конце месяца был получен приказ самого Гитлера о создании Туркестанского легиона. 30 декабря 1941 г. последовал приказ о создании Грузинского, Армянского и Кавказско-магометанского легионов, а еще через несколько дней — санкция на вербовку в Крыму татар-добровольцев.[399]

К пересмотру прежних установок германское руководство вынуждали такие обстоятельства, как срыв планов молниеносной войны, разгром немецких войск под Москвой, а с другой стороны, стремление завоевать симпатии определенных этнических и социальных групп в связи с запланированным на лето 1942 г. наступлением на Кавказ.

Между тем ОКХ, пытаясь окончательно разрешить проблему недостатка охранных частей, приказом первого квартирмейстера Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Паулюса от 9 января 1942 г. уполномочило командование групп армий Восточного фронта формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти[400]. Однако спустя некоторое время растущие потребности вермахта в обеспечении безопасности тыловых районов заставили германское командование расширить круг задач, возлагавшихся на вспомогательные части и контингент призываемых.

В результате весной 1942 г. в тыловых районах немецких армий и групп армий появилось множество вспомогательных частей, не имевших, как правило, ни четкой организационной структуры, ни штатов, ни строгой системы подчинения и контроля со стороны немецкой администрации. Их функции заключались в охране железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных и других объектов, где они были призваны заменить немецкие войска, необходимые на фронте.

Никем не контролируемый рост числа подобных воинских подразделений весной 1942 г. вызвал негативную реакцию Гитлера, который 24 марта 1942 г. запретил их дальнейшее формирование на том основании, что мера эта могла оказаться политически невыгодной при последующем решении проблемы оккупированных советских районов. В то же время было приказано сохранить уже существующие части в необходимом количестве, ограничивая их размеры рамками батальонного звена и ни в коем случае не использовать на фронте.[401]

Тот факт, что само существование подобных частей было все же признано фюрером, знаменовал важный сдвиг в вопросе привлечения советских граждан в германскую армию. И хотя Гитлер говорил еще о том, что «самая большая глупость, которую можно допустить в оккупированных восточных областях, — это дать в руки покоренным народам оружие», шаг за шагом он делал уступки требованиям военной необходимости.[402]

Вслед за национальными легионами и казачьими частями Гитлер признал, наконец, право на существование всех формирований из советских граждан, действовавших на стороне германской армии. Необходимость решительных мер в борьбе с партизанским движением повлияла на позицию фюрера относительно использования в интересах Германии населения оккупированных областей, несколько изменив ее в благоприятную сторону.

Привлечение советских граждан в создаваемые немцами формирования носило как добровольный, так и принудительный характер. Германское командование стремилось получить в свое распоряжение благонадежных и заинтересованных лиц и поэтому не скупилось на щедрые обещания.[403]

К концу лета 1942 г., по мере роста потребностей в охранных войсках, германское командование наряду с набором добровольцев фактически приступило к мобилизации годных к военной службе мужчин в возрасте от 18 до 50 лет под вывеской добровольности[404]. Суть такой мобилизации состояла в том, что перед жителями оккупированных районов ставилась альтернатива: быть завербованными в «добровольческие формирования» или угнанными на принудительные работы в Германию. Поздней осенью на смену скрытой мобилизации пришло открытое принуждение с применением против уклонявшихся санкций — вплоть до привлечения к суду по законам военного времени, взятия из семей заложников, выселения из дома и прочих репрессий.[405]

Другую категорию советских граждан, вовлеченных на путь сотрудничества с германской армией, составили военнопленные. В работах некоторых западных авторов содержатся утверждения о массовых сдачах в плен красноармейцев по причине их антисоветских убеждений и нежелания сражаться за Сталина.[406]

Это неверное предположение, хотя отдельные явления такого рода действительно имели место. Однако далеко не все подобные случаи были связаны с сознательным политическим выбором бойцов и командиров Красной Армии. Довольно распространенной, особенно на начальном этапе войны, причиной, заставлявшей красноармейцев переходить линию фронта, был страх за судьбу родных и близких, оставшихся на оккупированной территории. Известны также случаи, когда военнослужащие, оказавшись под угрозой военного трибунала и расстрела за малейшую оплошность или по навету, искали спасения у противника.[407]

Приступая к вербовке советских военнопленных в германскую армию, командование вермахта менее всего беспокоилось о соблюдении статей международных конвенций 1899 и 1907 гг., запрещающих принуждать военнопленных к участию в боевых действиях против собственной страны. При этом первостепенное внимание уделялось все же привлечению добровольцев, прежде всего тех, кто так или иначе пострадал от действий советских властей в период коллективизации и сталинских чисток, кто был озлоблен репрессиями по отношению к себе и к своим близким и искал случая, чтобы отомстить.

Данный аспект нашел свое применение и в российском кинематографе, в частности в художественном фильме «Штрафбат», где наглядно показано, как часть пленных красноармейцев соглашается идти на службу к немцам, аргументируя свою измену различными обидами на советскую власть.[408]

От этой категории красноармейцев уже в самом начале войны исходила инициатива участия в вооруженной борьбе против ненавистного им режима. И хотя таких добровольцев, готовых из политических побуждений сражаться на стороне врага, было относительно немного, они составляли активное ядро восточных формирований и служили надежной опорой немецкого командования.

Наиболее активно поиск добровольцев осуществлялся среди военнопленных — представителей национальных меньшинств Советского Союза. Было объявлено, что последние по своим религиозным убеждениям являются в основной своей массе противниками большевизма и что с ними следует обращаться хорошо для того, чтобы завоевать их расположение.[409]

В некоторых случаях обращалось внимание на социальное происхождение вербуемых. В докладе штаба 5-й танковой дивизии об использовании «добровольческой роты» рекомендовалось в первую очередь отбирать крестьян и сельскохозяйственных рабочих, «поскольку в них таится непримиримая ненависть к коммунизму». О промышленных рабочих говорилось, что они «в большей степени заражены коммунизмом» и «их вступление и согласие служить чаще всего объясняется желанием на какое-то время получить хорошее содержание, чтобы потом при первой возможности исчезнуть». Что же касается офицеров Красной Армии, то их предложения рекомендовалось отклонять в связи с тем, что «они находятся под коммунистическим влиянием и в большинстве являются шпионами». В подтверждение приводился эпизод, когда двое принятых в роту офицеров в первом же бою перебежали на сторону Красной Армии, прихватив с собой еще трех человек из числа «добровольцев».[410]

Агитируя военнопленных за вступление в ряды вермахта, немецкие офицеры и пропагандисты из национальных комитетов обещали им хорошие жизненные условия, питание и денежное довольствие как для германских солдат, а после войны — щедрое вознаграждение и разнообразные льготы. Учитывая ужасающие условия, в которых находились военнопленные, беспроигрышным аргументом вербовщиков было напоминание об отношении к ним Сталина, что должно было окончательно убедить доведенных до последней степени страданий людей, что обратного пути для них нет. Именно это стало для многих военнопленных последним толчком в их решении пойти на службу к немцам.

Говоря о добровольности советских военнопленных, следует иметь в виду, что в подавляющем большинстве случаев речь шла о выборе между жизнью и смертью в лагере от непосильного труда, голода и болезней. Изъявляя желание вступить в германскую армию, многие из них объявляли себя «казаками» и «украинцами», так как последним немцы всегда отдавали предпочтение.[411]

Вступая в создаваемые немцами формирования, часть завербованных надеялась, что до прямого участия в боях против своих соотечественников дело не дойдет, зато по прибытии на фронт создастся реальная возможность вырваться из рук немцев и перейти на сторону Красной Армии и партизан. Других подкупало новое положение в качестве солдат вермахта и связанное с этим улучшение питания и жизненных условий. Были и такие, кто выбирал службу у немцев из карьерных побуждений или ради материальной выгоды, кто стремился завоевать доверие новых хозяев и навсегда связать с ними свою судьбу.

Не ограничиваясь одним лишь набором добровольцев, германское командование уже с весны 1942 г. стало широко практиковать прямой набор в охранные и вспомогательные формирования вермахта всех военнопленных, признанных медицинскими комиссиями годными к строевой службе. В распоряжениях немецких командных инстанций говорилось о необходимости тщательной проверки лагерей «на предмет годности военнопленных как вспомогательной силы»[412]. Особое внимание уделялось прежде всего представителям тюркских и кавказских народов, а также казакам и украинцам. При вербовке нередко использовались угрозы расстрела, а также прямой обман, когда военнопленные отбирались под предлогом создания из них рабочих команд и зачислялись в воинские формирования без всякого на то согласия.[413]

Уже в сборных лагерях происходил отбор по национальным группам, которые размещались в разных бараках, а затем отправлялись в подготовительные лагеря центров формирования национальных легионов, казачьих и других частей, расположенные на оккупированной территории СССР и в Генерал-губернаторстве (Польша). По сравнению с условиями лагерей военнопленных режим здесь менялся в лучшую сторону, и хотя будущие легионеры и казаки все еще содержались под строгой охраной, охранникам теперь запрещалось избивать их без всякого повода. В целях восстановления физических сил военнопленных улучшалось их питание. По прибытии в лагеря все они проходили санитарную обработку и получали взамен своей изношенной красноармейской одежды стандартное обмундирование из трофейных запасов.[414]

О действительных причинах таких перемен пленные узнавали иногда по прошествии некоторого времени от выступавших перед ними представителей германского командования и национальных комитетов, которые говорили им, что они более не являются военнопленными, а будут приравнены к немецким солдатам и сами станут солдатами национальных легионов, казачьих и украинских частей, что теперь им придется следовать строгой военной дисциплине и тот, кто не хочет выполнять приказы своих новых начальников, будет вновь отправлен в лагерь военнопленных[415]. Желающих возвращаться, как правило, не находилось. Те же, кто имел мужество отказаться, попадали в категорию «политически нежелательных» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

1942 г. принес немецкой стороне новые проблемы в этом вопросе. Начатое летом немецкое наступление выдохлось, так и не достигнув ни одной из намеченных целей. В такой обстановке перед германским военным и политическим руководством как никогда ранее остро встал вопрос поиска дополнительных резервов борьбы и в связи с этим — изменения традиционных методов восточной политики.

Поднятая проблема обсуждалась 18 декабря 1942 г. на организованной Розенбергом конференции с участием начальников оперативных тыловых районов Восточного фронта и представителей центральных военных управлений, ответственных за проведение политики и осуществление хозяйственной деятельности на оккупированной территории. Обсуждая возможности привлечения советского населения к активному сотрудничеству с немцами, военные представители недвусмысленно заявляли, что вермахт нуждается в непосредственном использовании населения оккупированных районов для ведения боевых действий и восполнения потерь личного состава войск. Без привлечения сил местного населения, по их мнению, не могла быть успешной и борьба со все расширяющимся партизанским движением. Поэтому они считали необходимым пойти на определенные уступки в обращении с населением, такие как ускоренное восстановление частной собственности, в особенности на землю, улучшение продовольственного снабжения, свертывание принудительной депортации, ограниченное участие местных жителей в решении управленческо-административных вопросов, а главное — дать русскому населению такую политическую цель, которая пришлась бы ему по вкусу. При этом участники совещания недвусмысленно высказывались о том, что речь идет лишь о мероприятиях временного характера, которые сразу же после окончания войны могли быть подвергнуты любой ревизии.[416]

Прозвучавшие аргументы произвели сильное впечатление на Розенберга, который обещал довести результаты конференции до сведения фюрера. В январе 1943 г. рейхс-министр подготовил для Гитлера проект так называемой «Восточной декларации», сводившейся в основном к выполнению таких мероприятий, как 1) создание национальных представительств отдельных народов, 2) формирование народных армий в качестве союзников Германии в войне против СССР, 3) отмена всей большевистской экономической системы и переход к восстановлению частной собственности.[417]

Несмотря на свое согласие с некоторыми предложениями Розенберга, фюрер отклонил идею с декларацией и отказался до окончания войны вносить в проводимую политику какие-либо изменения.

Единственным официальным документом, встретившим всеобщую поддержку, стала инструкция Министерства пропаганды, подписанная Й. Геббельсом 15 февраля 1943 г., в которой особо подчеркивалась необходимость избегать в пропаганде, рассчитанной на народы Советского Союза, всех дискриминирующих их высказываний и ни в коем случае не упоминать о колонизаторских планах Германии.

Инструкция Геббельса была спущена на места и породила дальнейшие разработки местных командных инстанций относительно задач и методов пропаганды среди населения оккупированных областей и солдат восточных формирований. Мероприятия в области пропаганды знаменовали собой решительный сдвиг в методике осуществления гитлеровской восточной политики. Однако это не означало внесения каких бы то ни было изменений в ее основополагающие установки. Речь шла о грандиозной уловке, призванной заставить народы Советского Союза проливать пот и кровь ради победы германского рейха.

Именно эту цель преследовала начатая службой пропаганды вермахта акция, ключевой фигурой в которой стал генерал-лейтенант А.А. Власов, взятый в плен в июле 1942 г. после разгрома под Любанью 2-й Ударной армии.

Зная об отношении Сталина к своим военнопленным, а тем более к генералам, помня приказ № 270, объявлявший попавших в плен командиров дезертирами и изменниками, Власов не мог питать никаких надежд относительно своей дальнейшей карьеры в Красной Армии и, по-видимому, сочтя, что обратного пути для него нет, согласился на предложение капитана службы пропаганды вермахта В. Штрик-Штрикфельдта создать и возглавить армию для борьбы против сталинской диктатуры.[418]

В сентябре 1942 г. Власов подписал первую листовку, адресованную «товарищам командирам и советской интеллигенции», призывавшую к борьбе против сталинского режима. Вслед за этим отделом пропаганды ОКВ было разработано воззвание «Русского комитета», так называемая Смоленская декларация, включавшая в себя обращение «к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза». Целями комитета провозглашались: свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией; создание в содружестве с Германией и другими народами Европы новой России без большевиков и капиталистов.[419]

Красноармейцы и все русские люди призывались к переходу на сторону действующей в союзе с Германией Русской освободительной Армии. Обращение было дополнено политической программой из 13 пунктов, не накладывавшей, однако, никаких обязательств на германское правительство. 27 декабря 1942 г. этот манифест был подписан Власовым как председателем «Русского комитета», местом деятельности которого был обозначен город Смоленск. Несмотря на фиктивность этой организации и ее деклараций, рассчитанных исключительно на привлечение перебежчиков, Власов и примкнувшие к нему пленные генералы и офицеры рассчитывали на то, что «Русский комитет» и Русская освободительная армия станут известными среди солдат восточных частей, военнопленных и населения оккупированных территорий и послужат средством сплочения всех «национально мыслящих сил» и создания массового «освободительного движения».

С началом пропагандистской кампании в лагерях военнопленных и на оккупированных территориях началась массовая вербовка советских граждан в ряды Русской освободительной армии. Однако результаты кампании были более чем скромными. Население давно уже не верило немцам, и пропагандистские усилия, не подкрепленные никакими реальными шагами, никак не способствовали созданию массового антикоммунистического движения.

Так, по 4 районам Ленинградской области — Псковскому, Середненскому, Новосельскому и Карамышскому — в РОА вступило не более 80 человек, большей частью ранее осужденных советской властью. По городу Пскову служить в РОА изъявило желание около 20 человек. Более успешно прошла вербовка в Псковских лагерях военнопленных, откуда, по данным партизан, удалось набрать до 200 человек.[420]

Руководство кампанией осуществлял специально созданный для этой цели в феврале 1943 г. восточный батальон пропаганды особого назначения, одновременно находившийся в ведении отдела пропаганды ОКВ и отдела иностранных армий Востока ОКХ.[421]

Одновременно при немецких дивизиях были созданы группы русских пропагандистов в составе 5 офицеров и 15 унтер-офицеров и рядовых — так называемые группы перехвата, которые должны были вести через линию фронта агитацию за переход красноармейцев на сторону РОА. Организаторы акции надеялись, что за счет перебежчиков эти группы вырастут до размеров батальонов и даже полков[422]. В пунктах сбора военнопленных и в пересыльных лагерях создавались «русские подразделения обслуживания» в составе 1 офицера, 4 унтер-офицеров и 20 рядовых РОА каждое.[423]

Однако военно-политические мероприятия отдельных служб вермахта не получили поддержки у гитлеровского руководства. Гитлер раз и навсегда дал понять, что ни русская армия, ни государство в какой бы то ни было форме — независимое или автономное — созданы не будут.

В этот период «восточные» формирования находились под постоянным воздействием советской пропаганды, направленной на их разложение и переход на сторону Красной Армии и партизан. С весны 1943 г. эта пропаганда усилилась как ответ на «власовскую акцию» германского командования и имела некоторые результаты. Так, только за 1943 г. на сторону партизан с оружием в руках перешло около 14 тысяч солдат «восточных формирований»[424]. Это было не так уж и много по сравнению с их общей численностью, однако внушало немцам серьезные опасения за надежность остальных частей в условиях продолжающегося кризиса на фронте.

Все это повлияло на позицию германского командования относительно дальнейшего использования «восточных формирований».

Таким образом, потеря германской армией стратегической инициативы летом — осенью 1943 г., отрицательно сказавшаяся на благонадежности «восточных» частей, заставила вермахт отказаться от использования на Востоке формирований из граждан Советского Союза и перебросить их в оккупированные Германией страны Европы.

Сложная общественно-политическая ситуация в СССР накануне и в период Великой Отечественной войны и разнообразные формы и методы вербовки советских граждан в немецкие формирования привели к тому, что в их рядах оказались самые разные люди — от убежденных врагов режима до лиц, вовлеченных на путь сотрудничества с врагом силой обстоятельств и вне связи с их политическими симпатиями и антипатиями.

Предпринятые германским командованием и политическим руководством пропагандистские мероприятия преследовали цель идейно сплотить разрозненные «восточные» части и использовать их для разложения военнослужащих Красной Армии. Созданные в ходе этих мероприятий военные и политические организации, наиболее значительной из которых была Русская освободительная армия, являлись практически лишь пропагандистским лозунгом. Непримиримая позиция Гитлера относительно будущего России не позволяла и никогда не позволила бы им обрести реальные формы. Между тем изменявшаяся не в пользу Германии фронтовая обстановка вынуждала немецкое командование ради сохранения «немецкой крови» идти по пути создания антисоветских формирований и уравнивания «восточных добровольцев» с немецкими военнослужащими.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.