Горечь сиротства

Горечь сиротства

Прошел год, или два – хронология этих событий авторами источников опущена. Весной 1272 или 1273 г. супруги Амбагай-хагана, Орбай и Сохотай, согласно обычаю поехали на кладбище – «в Землю Предков», чтобы совершить традиционную тризну. Оэлун поехала тоже, не случайно запоздала и крайне огорчилась, увидев, что ее не подождали. Она обратилась к вдовам Амбагая с упреками: те ответили, что она не заслуживает приглашения и что они не желают иметь с нею никаких отношений. Казалось бы, что это пустяк, но, как ни странно, именно женская ссора оказалась выражением настроений масс, которые не замедлили воспользоваться случаем. Люди откочевали вниз по реке Онон, кинув семью Есугея на произвол судьбы.

По сути дела, поступок монголов-тайджиутов был не только гнусной неблагодарностью, но и преступлением. Остаться в степи без помощи и защиты – это перспектива медленной смерти, с ничтожными шансами на спасение. Друг Есугея, старик Чарха попытался уговорить уходивших людей ... и получил удар копьем в спину. Оэлун подняла бунчук Есугея и призвала народ не покидать знамя. Многие усовестились и вернулись, но ненадолго. Вскоре они опять ушли вслед за остальными.

Что руководило поступком ушедших? «Ключ иссяк, бел-камень треснул», – сказал Тодоен-Гертай, ударивший копьем верного Чарху. Эта монгольская пословица означала крах чего-либо. А поддерживать ослабевшего и нуждающегося в помощи обывателю противопоказано. Обыватель, степной или городской, будет ползать на животе перед богатырем, но он расплатится за свое унижение с его вдовами и сиротами. Так, семья Борджигинов превратилась в людей «длинной воли», хотя и вопреки своей воле.

То, что дети Есугея остались живы – заслуга Оэлун. Ведь старшему ее сыну в это время было только одиннадцать, а последней дочке – один год. Скот Есугея тайджиуты угнали для себя, и единственной пищей, которой Оэлун и вторая жена Есугея – Сочихэл кормили своих сыновей, были мучнистые клубни саранки и острые, похожие на чеснок, корни черемши. Когда дети подросли, они стали ловить рыбу в Ононе и из детских луков стрелять дроф и сурков. Но для того, чтобы прокормиться таким образом, приходилось забывать слово «отдых», потому что на зиму надо сделать запас. И это кошмарное детство продолжалось пять или шесть лет: точная хронология отсутствует.

Можно только приблизительно вычислить, что около 1178 г. ± два года, когда Тэмуджину было 16 лет, а его брату Хасару – 14 лет, у семьи Борджигинов уже было девять соловых меринов, луки и достаточное количество стрел. К этому времени подросли и дети Сочихэл: Бектер и Бельгутай, ровесники Тэмуджина и Хасара.

Источники не сообщают об отношениях семьи Борджигинов с другими монгольскими племенами. Но ведь долина Онона не планета в космосе и, следовательно, дети Есугея были не совсем одиноки. Так, в 1173 г. одиннадцатилетний Тэмуджин играл в альчики (бабки) на льду Онона с Чжамухой, членом знатного рода племени джаджиратов (Сокровенное сказание. § 116). Весной того же года они обменялись стрелами и поклялись друг другу в верности, как анды – побратимы. Трогательный обычай побратимства, унаследованный монголами от далеких предков и ставший в XII в. почти анахронизмом заключался в крепкой и постоянной взаимовыручки от опасностей: «Анды – как одна душа» – эти слова были ими услышаны от стариков (Алтан-Тобчи, стр. 64), но они их запомнили на всю жизнь.