Глава 23 СОЮЗ БРИТАНСКОГО ЛЬВА И ЯПОНСКОГО ДРАКОНА
Глава 23
СОЮЗ БРИТАНСКОГО ЛЬВА И ЯПОНСКОГО ДРАКОНА
Вопрос о занятии незамерзающего порта на Дальнем Востоке постоянно обсуждался руководством Морского и Военного ведомств еще с 70-х годов XIX века. Толчком же, заставившим поспешить Россию в этом вопросе, стали действия Германии и Англии.
Англия уже имела несколько военно-морских баз на Дальнем Востоке — Сингапур, Гонконг и другие. В конце XIX века англичане специально для войны с Россией закончили Трансканадскую железную дорогу до порта Ванкувер на Тихоокеанском побережье. Дорога эта имела не столько хозяйственное, сколько военное значение. Поэтому лорд Джон Макдональд, обращаясь к парламенту с предложением приступить к постройке Трансканадской железной дороги, ясно выразил все значение этого важнейшего пути: «Я рекомендую это великое предприятие не с коммерческой точки зрения, хотя я убежден, что и хозяйственная роль его будет велика, но — с точки зрения высших интересов Великобритании. Этот путь явится смычкою между востоком и западом Канады. Он обеспечит Англии экономическое общение с Японией и Китаем. Он явится безопасным путем для британских войск, если их понадобится перевозить к берегам Тихого океана»{149}.
На строительство этой дороги британское правительство потратило много денег, хотя сама эта дорога постройкой была отдана частной компании. Правительство субсидировало компанию суммой в 5 млн. фунтов стерлингов и отдало ей даром 25 млн. акров земли.
Рядом с портом Ванкувер на одноименном острове англичане построили военно-морскую базу и береговую крепость Эскимо. Расходы на строительство базы оплачивались совместно Англией и Канадой. Первоначально, до 1902 г., на острове Ванкувер находился английский гарнизон, а в 1902 г. его сменил канадский.
Британское правительство мечтало и о захвате новой базы в Северном Китае. Внимание английских, германских и русских адмиралов привлекла бухта Циндао (Киао-чоу). Коллежский советник русского МИДа писал: «Стратегическое значение Циндао (Киао-чоу), в силу его графического положения, громадно, оно отдает в руки занявшего его весь Шаньдун и открывает свободный доступ в Пекин, упраздняя все Печилийские укрепления как средства для обороны подступов к столице против владеющего названной бухтой»{150}.
В 1896—1897 гг. германский посол в Китае барон Гейканг несколько раз поднимал вопрос о передаче Циндао Германии. Китайское правительство все время отвечало Германии решительным отказом, ссылаясь, с одной стороны, на свое собственное намерение воспользоваться этой бухтой, как стоянкой для возрождавшегося в те дни китайского флота, а с другой стороны, на право первенства, принадлежавшего по отношению к этой бухте России.
Действительно, еще в 1895 г., в период переговоров с Японией, командовавший в это время соединенными эскадрами в Тихом океане вице-адмирал Тыртов 2-й на совещании со своими ближайшими сотрудниками — вице-адмиралом Макаровым и контр-адмиралом Алексеевым, указал именно на Циндао как на удобнейшую зимнюю стоянку русских судов. Эта же стоянка была необходима России потому, что Владивосток замерзал, рейд Чифу имел большие недостатки, корейские порты были неудобны тем, что телеграф там находился в руках японцев, а стоянка в японских портах, которой Россия пользовалась раньше, после событий 1895 г. оказалась уж совсем неудобной в политическом отношении. «Киао-чоу удовлетворяет условиям, имеется телеграф и провизия»{151}, — писал вице-адмирал Тыртов.
20 октября 1897 г. в Шаньдуне, недалеко от Циндао, местным населением были убиты два католических миссионера, по национальности немцы. Теперь Германия получила повод для захвата Циндао. 26 октября Вильгельм II отправил в Петергоф телеграмму, в которой, сообщая о самом факте нападения китайцев на католических миссионеров, находящихся под его личным покровительством, писал, что он обязан наказать этих китайцев, и выражал уверенность, что Николай II ничего не будет иметь против его решения отправить германскую эскадру в Циндао, дабы с этого пункта действовать против «китайских разбойников». Вильгельм II писал, что Циндао наиболее подходящая стоянка, что наказания необходимы и произведут хорошее впечатление на всех христиан, что он, император, несет известные обязательства перед католической партией в Германии и должен показать себя перед католиками способным оказать им покровительство.
Николай II ответил на эту телеграмму, что он не может быть ни за, ни против отправки германской эскадры в Циндао, поскольку недавно выяснилось, что стоянка там оставалась за русскими судами только временно, а именно на зиму 1895/96 г. Вместе с тем Николай II высказал опасения, что строгие меры наказания только вызовут волнения, произведут тяжелое впечатление на Дальнем Востоке и расширят или углубят пропасть, уже и без того существующую между христианами и китайцами.
Уром 2 ноября 1897 г. три германских судна вошли в бухту Циндао, высадили двести человек десанта и разрушили телеграфную линию. Уступая угрозе германского адмирала, начальник китайского гарнизона очистил порт и укрепления и отступил, оставив в руках немцев орудия, снаряды, амуницию и припасы. Отправившийся к германскому адмиралу за объяснениями генерал Чжан был обезоружен и задержан немцами.
Германская пресса представила убиение двух миссионеров как угрозу всей германской нации. В помощь германской эскадре Тихого океана была немедленно отправлена вновь сформированная из четырех судов 2-я крейсерская дивизия под командованием брата императора принца Генриха. Отправка этих судов происходила с большой помпой и рядом патриотических манифестаций.
Германское правительство воспользовалось шаньдунским инцидентом и внесло в рейхстаг проект об усилении флота.
Китайское правительство пыталось сопротивляться. К Циндао был послан пятитысячный отряд, а князь Гун[44] обратился к русскому послу А.И. Павлову с просьбой послать русскую эскадру в Циндао. Николай II сгоряча отдал приказ эскадре идти в Циндао, но 8 ноября приказ этот был отменен.
Потеряв надежду на помощь извне, Китай вступил с Германией в новые переговоры и в конце декабря 1897 г. заключил с ней особое соглашение, по которому Германия получала право на арендное пользование бухтой Циндао в течение 99 лет.
Любопытно, что район Циндао был подчинен ВМФ, а не министерству колоний Германии. За несколько лет Циндао превратился из маленькой рыбацкой деревушки в 60-тысячный город с многочисленными промышленными предприятиями и мощной крепостью. На Циндао стала базироваться эскадра германских кораблей.
Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что аннексия Циндао вызовет лавинообразную серию захватов других китайских территорий прочими империалистическими государствами, среди которых первыми будут Англия и Япония. Одним из самых лакомых кусочков Китая был Порт-Артур. Захват его был неизбежен. Вопрос заключался лишь в одном — кто это сделает.
Таким образом, России пришлось решать — занимать ли ей Порт-Артур, или его займут другие. Кроме того, русской эскадре на Дальнем Востоке давно уже требовался незамерзающий порт. Единственная военно-морская база на Тихом океане, Владивосток, зимой замерзала. Хороших ледоколов не было, и приходилось или на полгода ставить эскадру на прикол, или на зиму уходить гостить в порты Японии или Китая. Обычно наши адмиралы предпочитали гостить в Японии. Причем не последним аргументом базирования в Нагасаки были любвеобильные гейши. Морское министерство рассматривало несколько вариантов создания незамерзающей военно-морской базы. Причем моряки отдавали предпочтение не Порт-Артуру, а базе на юге Корейского полуострова. Основные аргументы: контроль над стратегическим Цусимским проливом, защита Кореи от вторжения японцев и, наконец, то, что Владивосток был вдвое ближе (почти на 800 миль).
Управляющий Морским министерством вице-адмирал Тыртов писал: «Помешать из далекого Порт-Артура подготовлениям Японии к внезапному занятию Кореи нам будет значительно труднее, чем английской эскадре из Безикской бухты захвату Босфора. Для того чтобы... своевременно разрушить такой план захвата и чтобы Япония не решилась на это предприятие в сознании риска неудачи и неизбежных громадных потерь, необходимо иметь опорную точку на юге Кореи. База эта... нужна сверх того как связующее звено Владивостока с Порт-Артуром. Станция в южной Корее являлась бы, кроме того, сильной угрозой... более многочисленному торговому флоту Японии. Приобретение такого порта должно составлять цель, к которой необходимо стремиться неуклонно...
Для обеспечения нашего спокойствия и развития на крайнем Востоке нам нужны не дальнейшие приобретения в Китае..., а достижение преобладания на море. Но такое преобладание недостижимо одним уравнением наших сил в Тихом океане с японскими и даже некоторым излишком с нашей стороны, пока расстояния наших баз от объекта действий, т.е. Корее, будут так велики, как теперь по сравнению с Японией, для которой всегда будет служить большим соблазном возможность... перебросить в Корею целую армию раньше, чем это даже будет известно во Владивостоке или Порт-Артуре. Поэтому нам необходимо стремиться приобрести... защищенную базу в юго-восточной части Кореи, предпочтительнее всего Мозампо[45], чтобы обеспечить себя от всяких неожиданностей со стороны Японии»{152}.
Как видим, и тогда нашим адмиралам были однозначно видны все недостатки Порт-Артура. Но дело решили экономические интересы, и не столько России, сколько конторы Витте и К°. Им Порт-Артур нужен был не как военно-морская база, а как опорный пункт для торговой экспансии в Северном Китае. А формально для царя и для общественности выдвигается совершенно справедливый аргумент — не захватим мы, захватят другие.
Действительно, захват немцами Циндао заставил Англию начать сосредоточение своей Тихоокеанской эскадры у Чусанских островов, недалеко от устья Янтсекианга. Намерения англичан были известны. Отдельные суда английской эскадры появились в Печилийском заливе[46]. С конца ноября в Петербург стали поступать тревожные известия, что в Чифу ожидается британская эскадра в полном составе, что она идет затем в Порт-Артур, дабы предупредить Россию.
Посол Павлов сообщил об этом в Петербург 25 ноября. 27 ноября из самого Чифу донес об этом русский консул Островерхов. Наконец, о подобных планах Англии намекнул русскому представителю в Пекине и германский посол барон Гейкинг.
Когда известие о намерениях англичан дошло до командующего Тихоокеанской эскадрой контр-адмирала Федора Васильевича Дуба-сова, то он предложил Морскому министерству занять архипелаг Кор-годо с портом Мозампо. Русская военно-морская база там, как доносил Дубасов, вполне разрешила бы вопрос о стратегическом упрочнении России на берегах Восточного океана и давала русским опорный пункт, господствующий над сообщениями Кореи с Северным Китаем и Японией, связанный к тому же с Сеулом главной в Корее большой дорогой, расстоянием всего до 400 верст. 27 ноября 1897 г. Дубасов доносил в Петербург: «Мог бы занять эту базу и удержать, минировав второстепенные проходы и защищая эскадрой главные»{153}. Телеграмма эта была получена 30-го вечером, уже после того, как 29 ноября в 3 часа ночи в Нагасаки, где находилась русская эскадра, были посланы совсем иные распоряжения, расходившиеся с мнением командующего Тихоокеанской эскадрой. Впрочем, если бы его телеграмма и была получена до этих распоряжений, вряд ли Петербург изменил бы свое решение — занять не Мозампо, а Порт-Артур.
Барон Розен, русский посланник в Токио, писал: «Нам очевидно опасно оставление этой важнейшей для нас позиции в бессильных руках Китая»{154}. Того же мнения держались и в Петербурге. Управляющий МИДом граф Муравьев находил, что теперь, по получении согласия китайского правительства на свободное посещение русскими судами китайских закрытых портов, он находит вполне возможным и своевременным немедленную отправку нескольких русских судов в Порт-Артур, «дыбы предупредить занятие этой гавани другой нацией»{155}.
Генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович заявил: «Надо послать в Артур сильную эскадру». Николай II, как всегда, не имел ни своего мнения, ни вообще каких-то идей в области дальневосточной политики. Он традиционно колебался. Наконец, 28 ноября дядя Алексей уговорил царя согласиться на отправку русской эскадры в Порт-Артур.
29 ноября 1897 г. в 3 часа ночи контр-адмиралу Дубасову было послано по телеграфу приказание немедленно по получении этой телеграммы отправить в Порт-Артур отряд из трех судов. «Отряд должен спешить, — говорилось в депеше, — и по прибытии оставаться в этом порту впредь до распоряжения, причем судам быть готовым ко всяким случайностям. Сохраните поручение в строжайшем секрете даже от командиров; его должны знать только вы и Реунов. Официально назначьте посылку отряда в какой-нибудь другой порт. Остальные суда эскадры держите в полной готовности; уведомьте срочно о получении телеграммы и о выходе отряда»{156}.
1 декабря в Петербург пришло новое известие, что четыре английских судна спешно грузятся углем в Чифу и что они, по всей видимости, идут к Порт-Артуру. Очевидно, что англичане могли предупредить русских: от Чифу до Порт-Артура было несколько часов хода, от Нагасаки до Квантуна — два с половиной дня. В Морском министерстве начали беспокоиться. Наконец, 2 декабря от Дубасова была получена телеграмма о сделанных им распоряжениях и депеша о состоявшемся в ночь на 1 декабря выходе контр-адмирала Реунова из Нагасаки.
Предполагалось, что в Порт-Артуре уже могут находиться английские корабли. Поэтому Реунову было предписано тотчас же по прибытии в Порт-Артур заявить местным властям, что русские корабли, имея право в силу состоявшегося соглашения пользоваться китайскими арсеналами, пришли фактически осуществить это право; что вслед за отрядом Реунова придут и другие корабли русской эскадры, для которых нужно при помощи местного арсенала выполнить некоторые работы; что китайские власти должны передать это заявление английским кораблям, если последние находятся в Порт-Артуре или придут туда, и просить англичан об очищении места для русской эскадры. Если же англичане не приняли бы заявления властей и приступили бы к занятию порта, то Реунов должен был до получения определенных указаний из Петербурга ограничиться энергичным протестом. Во всяком случае, он не имел права непосредственно требовать от иностранных судов, чтобы они покинули порт, а тем более начать против них какие-либо враждебные действия.
Но англичан в Порт-Артуре не оказалось. Когда 4 декабря задержанный в пути свежим ветром отряд Реунова появился наконец на его внешнем рейде, там находилось всего два военных судна, да и то китайских. Английская же лодка «Дафнэ» пришла в Порт-Артур только 6 декабря. Несмотря на запрещение китайских властей, она вошла во внутренний рейд и, простояв три часа, ушла обратно.
Контр-адмирал Дубасов считал необходимым наряду с Порт-Артуром занять и Талиенван. 2 марта 1898 г. он телеграфировал в Петербург генерал-адмиралу: «Без поддержки Талиенвана — Порт-Артур мог быть изолирован, и связь их обоих с внутренней базой могла быть прервана»{157}. Об этом еще 27 ноября говорил управляющий Морским министерством граф Муравьев, считая, что одновременно с занятием Порт-Артура должны быть отправлены суда и в Талиенван. Как раз 2 декабря из Чифу был передан новый слух, будто бы Англия уже овладела Талиенваном. Поэтому 3 декабря в три часа ночи Дубасову было отправлено приказание Николая II немедленно послать в бухту Талиенван один крейсер и две канонерские лодки. «Невозможно позволить англичанам хозяйничать на севере»{158}, — телеграфировал великий князь Алексей Александрович.
8 и 9 декабря крейсер «Дмитрий Донской» и лодки «Сивуч» и «Гремящий» вошли в гавань Талиенвана. Английских судов там не оказалось. 17 декабря в Порт-Артур пришла канонерка «Кореец». Одновременно с ней пришли на внешний рейд и встали на якорь английские крейсера «Immortalite» и «Iphigenia». Китайцы подняли им сигнал, что вход в порт запрещен, и англичане через некоторое время ушли.
Первоначальные отношения русских и китайцев были самые дружественные. Русский посол Павлов писал: «Китайские власти в Порт-Артуре и Талиенване оказывают нашим судам самое широкое внимание»{159}. Три китайских судна по очереди ходили в Чифу для подвоза русским кораблям провизии. Сухопутное китайское начальство предупреждало каждое желание русских моряков. Происходил взаимный обмен подарками, обедами и любезностями. Весь запас угля в Порт-Артуре был передан контр-адмиралу Реунову совершенно бесплатно, затем по распоряжению центрального китайского правительства из Шанхайгуаня был выслан дополнительный запас угля для русских кораблей. Наши корабли пришли в Порт-Артур с минимальным запасом угля и без денег, так как при выходе из Нагасаки командирам дано было знать, что они идут в Фузан[47]. А в Фузане уголь был уже заготовлен, и расстояние было недалеко. Когда же в море были вскрыты запечатанные конверты с приказанием, оказалось, что отряд идет в Порт-Артур. «К счастью, угля хватило, но были и такие суда, которые висели на волоске»{160}, — писал один из очевидцев. По приходе же в Порт-Артур русских выручили китайцы.
Следуя инструкциям из столицы, генерал-губернатор Печили заявил английскому консулу в Тяньцзине, что «русские пришли в Порт-Артур для защиты интересов Китая».
Известие о появлении русских судов в Порт-Артуре вызвало тревогу в Англии и Японии. 18 декабря 1897 г. английская эскадра адмирала Бюллера в составе шести кораблей (общее водоизмещение 24 940 т) появилась на рейде Чемульпо. Тогда же разнеслись слухи о намерении англичан высадить десант на острова Чусан и в порт Гамильтон. 10 января 1898 г. газета «Starndart» поместила на своих столбцах самую воинственную статью, лорд Уолсней заявил, что если война начнется, то она застанет британскую армию в блестящем состоянии.
Русскому послу в Лондоне приказано было заявить английскому правительству, что Россия крайне удивлена тревогой, возникшей как в лондонской печати, так и в общественных сферах столицы, что, по мнению русского правительства, интересы России и Англии на Дальнем Востоке не могут прийти в серьезное столкновение. Из дальнейших объяснений с английским премьером стало очевидно, что Лондон вполне удовлетворен этим ответом. Вообще же солидарность России с Германией невольно заставила Англию действовать с особой осторожностью. Уже 10 января 1898 г., в тот самый день, когда в Лондоне появилась статья в «Starndart», контр-адмирал Дубасов донес, что общее настроение стало спокойнее, что отношения русских и английских судов носят дружественный характер, а встречи между адмиралами русской и английской эскадр отличаются особенной любезностью.
В Японии появление русских судов у Квантуна повлекло целый ряд воинственных приготовлений. Всем адмиралтействам было приказано держать корабли в полной боевой готовности, поспешить с их ремонтом, вести работы даже ночью.
Министр иностранных дел Японии Нисси запросил русского посланника, какие цели преследовала Россия, занимая Порт-Артур, и имеют ли русские в виду содействие или противодействие германским предприятиям в Китае. Барон Розен ответил, что занятие Порт-Артура стоит в прямой связи с занятием Циндао, что поступок немцев побуждает Россию искать обеспеченной стоянки вблизи Шаньдунского полуострова, что «наша политика всецело направлена к поддержанию мира и спокойствия на Крайнем Востоке», и что посылка отряда для временной стоянки в Порт-Артуре, очевидно, лишь мера предосторожности, «ни против кого не направленная и принятая с согласия китайского правительства»{161}.
В то же время японский посланник в Пекине потребовал от китайцев объяснений и напомнил им данное при возвращении Ляодунского полуострова обещание не уступать этой местности никакой другой державе. Китайцы ответили, что о территориальной уступке Порт-Артура нет и речи, и что по дружескому соглашению с Россией ее флоту лишь предоставлено право пользоваться Порт-Артуром и Талиенваном для временной стоянки.
Подобно Англии, Япония не решилась на активный протест. Она не могла не видеть, что «тройственный союз», с которым она уже имела дело в период ратификации Симоносекского договора, не рухнул, а живет. Настолько согласованы были все операции германской и русской эскадр, что всего за один месяц они заняли у Китая три лучших северных гавани. Конечно, Япония еще более убедилась бы в силе и прочности этого союза, если бы могла слышать, что сказал 5 декабря 1897 г. русскому послу в Берлине император Вильгельм II, беседуя с ним по поводу Циндао и Порт-Артура: «Ваши враги — будь то англичане или японцы — становятся и моими врагами, и какими бы агрессивными они ни были, как бы ни противостояли вашим интересам, будьте уверены в том, что германская эскадра станет бок о бок с вашими военными судами»{162}. Таким образом, управляющий морским министерством был прав, сообщая 9 января Дубасову, что «опасаться неприязненных действий Японии или Англии нет оснований»{163}.
За день до прихода русской эскадры в Порт-Артур китайцы попросили у России новый заем в сто миллионов лан. Деньги Китаю были крайне необходимы для выплаты Японии последних взносов денежной контрибуции. 2 декабря 1897 г. Д.Д. Покотилов[48] передал министру финансов России просьбу Китая, чтобы Россия гарантировала и этот заем подобно тому, как она уже обеспечила заем 1895 г. В ответ на это СЮ. Витте 4 декабря уведомил Покотилова, что Россия возьмет на себя совершение нового займа при условии, если Китай: 1) предоставит ей надлежащие гарантии в исправности своих платежей по этому займу; 2) подтвердит в безусловной форме разрешение южного направления Китайской Восточной железной дороги (то есть задуманного в то время направления на Бодуне и Нингуту взамен нынешнего направления на Цицикар и Нингуту); 3) примет на себя обязательство не допускать никаких иностранцев, кроме русских, к сооружению железных дорог и к эксплуатации других промышленных предприятий во всех трех провинциях Маньчжурии, а равно и в Монголии и т.д. А, кроме того, Китай предоставит России выбрать гавань для устройства порта для Добровольного флота, причем в новый порт будут иметь право входить все суда под русским флагом.
12 марта 1898 г.в Желтое море вошли прибывшие с Балтики броненосные крейсера «Рюрик» и «Дмитрий Донской». Но еще 11 марта китайские сановники в Пекине на переговорах с русским послом А.И. Павловым согласились передать России Порт-Артур и Талиенван с прилегающими территориями в аренду сроком на 25 лет. Статья 6-я соглашения определяла, что Порт-Артур для военных и коммерческих судов других государств будет считаться закрытым портом, но зато Талиенван, кроме одной из его внутренних бухт, будет считаться открытым для иностранной торговли и доступ в него будет предоставлен коммерческим судам всех наций.
Параллельно с переговорами в Пекине русское командование вело переговоры в самом Порт-Артуре с местным начальством — генералами Сун-Цином и Ма-Юйкунем. Под их началом только в Порт-Артуре состояло 7500 человек пехоты и конницы при двадцати полевых орудиях. В конце концов, генерал Сун-Цин получил 100 тыс.рублей, а генерал Ма-Юйкунь — 50 тыс.рублей. Досталось и мелким чиновникам.
28 февраля Павлов сообщил Колесову, прикомандированному в качестве переводчика к русской эскадре: «...в мое распоряжение уже предоставлены денежные средства на выдачу пособия китайским властям Порт-Артура и Даляньваня, дабы привлечь их на нашу сторону... Полагаю чиновникам категории Гу, Ли, Хо практичнее всего определить теперь ежемесячно от 100 до 200 лан со дня прихода наших судов в Порт-Артур и обещать единовременно более крупную сумму в несколько тысяч лан»{164}.
Трудно сейчас сказать, что произвело большее впечатление на китайских военных — приказ из Пекина, «живые» деньги или 12-дюймовые пушки броненосцев «Сисой Великий» и «Наварин». Но меньше, чем за сутки (с 15 на 16 марта) все китайские солдаты покинули Порт-Артур. Взятка китайским генералам окупалась хотя бы тем, что в Порт-Артуре ими были брошены в исправном состоянии десятки мощных крепостных орудий, многие из которых позже участвовали в обороне крепости в 1904 г.
На занятие Порт-Артура Англия ответила традиционным британским шантажом — послала мощную эскадру в Желтое море. Эта эскадра превосходила по силе русскую, но у наших адмиралов на сей раз оказались крепкие нервы, и они попросту игнорировали англичан. Отважиться на войну против России без союзников Англия бы никак не осмелилась.
Поскольку «владычице морей» не удалось отстоять китайский суверенитет над Порт-Артуром, она решила забрать у Поднебесной империи порт Вэйхайвэй[49] с окрестностями. 25 марта 1898 г. Англия потребовала от китайского правительства уступки Вэйхайвэя на северном побережье Шаньдуна, дабы иметь собственную базу на подступах к Пекину. Заодно английское правительство заявило претензии на увеличение своих владений на полуострове Цзюлун (Коулун) на материке напротив Гонконга. Аренда Цзюлуна была оформлена англо-китайским договором от 9 июня, а аренда Вэйхайвэя — 1 июля 1898 г.
Одновременно британская дипломатия добилась расширения прав английского судоходства по рекам Китая. Так, к примеру, она получила фактическое признание бассейна реки Янцзы, богатейшей части Китая, в качестве сферы влияния Англии. Забегая вперед, замечу, что сразу же после занятия Вэйхайвэя Англия сосредоточила там мощную эскадру. С 1900 г. в составе этой эскадры находилось не менее пяти новейших британских броненосцев, а также крейсера, миноносцы и другие суда. Назначение этой эскадры понятно уже из того, что все пять броненосцев ушли с Дальнего Востока в Англию в течение месяца после Цусимского боя.
В декабре 1900 г. в первом номере социал-демократической газеты «Искра» была опубликована статься В.И. Ленина «Китайский вопрос». Там говорилось: «Одно за другим, европейские правительства так усердно принялись грабить, то бишь "арендовать" китайские земли, что недаром поднялись толки о разделе Китая...
Эту политику грабежа давно уже ведут по отношению к Китаю буржуазные правительства Европы, а теперь к ней присоединилось и русское самодержавное правительство. Принято называть эту политику грабежа колониальной политикой. Всякая страна с быстро развивающейся капиталистической промышленностью очень скоро приходит к поискам колоний...
Ради наживы кучки капиталистов буржуазные правительства вели бесконечные войны... Вспомните восстания индийских туземцев против Англии и голод в Индии, или теперешнюю войну англичан с бурами...»
Указывая на размеры вызванных войной расходов, Ленин писал о политике русского царизма: «И эти бешеные деньги бросает правительство, которое бесконечно урезывало пособия голодающим крестьянам, торгуясь из-за каждой копейки, которое не находит денег на народное образование, которое, как любой кулак, выжимает соки из рабочих на казенных заводах, из мелких служащих...»
Эта статья интересна не только отражением точки зрения русских социал-демократов — будущих большевиков и меньшевиков, взгляды которых по данному вопросу не расходились. Увы, и сейчас на просторах «СНГовии» есть немало либералов-антикоммунистов, разделяющих взгляды Ленина, но выражающих их куда менее внятно. Вот, мол, какая императорская Россия, захватила Порт-Артур и покушалась на всю Маньчжурию. Уж куда лучше деньги потратить на обустройство Дальнего Востока, переадресовать на нужды народного образования, здравоохранения и т.п. Допускаю, что такая позиция была бы справедлива, если бы Англия, Германия, Япония и другие государства не вели экспансии в Тихоокеанском бассейне вообще и в Китае в частности. Если бы Россия не заняла Порт-Артур, она через несколько лет получила бы сильного и агрессивного противника вдоль всей многотысячекилометровой границы от Байкала до Владивостока, то есть то, что мы имели в 1935—1945 гг.
И, надо заметить, что такое развитие событий предсказывали десятки русских генералов, дипломатов и журналистов с 1894 по 1903 год. Разница была лишь в том, что до 1900 г. наиболее вероятным считался захват всего или только Северного Китая Англией, то есть индийский вариант с созданием огромной «туземной» армии, вышколенной британскими инструкторами, которая неизбежно будет выдвинута к русским границам. А с 1900 г. стал преобладать японский вариант, то есть перспектива захвата Маньчжурии Японией.
О захвате Англией Вэйхайвэя и Гонконга уже говорилось. В 80-х годах XIX века Англия захватила Сингапур, Малайю и северную часть острова Борнео, а также ряд архипелагов в Тихом океане, имевших важное стратегическое значение. Среди них были острова Гилберта (заняты Англией в 1892 г.), острова Эллис (1892 г.), острова Санта-Крус (1898 г.), Соломоновы острова (1885 г.) и т.д.
Франция в 80-х годах оккупировала Камбоджу, Лаос и Вьетнам, а также ряд архипелагов в Тихом океане (Новая Каледония, острова Лоялти, острова Общества, Маркизские острова и др.).
Германия кроме Циндао захватила западную часть Новой Гвинеи, Марианские острова, Маршалловы острова, Каролинские острова, архипелаг Бисмарка, острова Западные Самоа и т.д.
Соединенные Штаты в 1893 г. окончательно присоединили к себе Гавайские острова, а в ходе испано-американской войны захватили Филиппинские острова (янки будут оттуда выбиты японцами лишь в 1942 г.), острова Гуам, Уэйк, Мидуэй, Восточное Самоа и т.д.
В такой ситуации у России не было иного выхода, как укрепить свои позиции на Дальнем Востоке. В ином случае ее бы попросту выкинули с берегов Тихого океана.
Занятие Порт-Артура и постройка КВЖД поставили перед русским правительством сложный вопрос — как их охранять? Восстание «боксеров» показало в Китае, что охранная стража КВЖД способна защищать дорогу лишь от шаекхунгузов[50]. В правящих кругах России никто не сомневался в целесообразности укрепления крепости Порт-Артур, усилении Дальневосточной эскадры и создании надежной защиты для КВЖД. Вопрос был лишь в том, как и в каком объеме это делать.
Занятие Россией Порт-Артура многими европейскими политиками и журналистами было воспринято с явным удовольствием и, я бы сказал, с радостью. Причем речь идет не о друзьях, а о заклятых врагах России. По этому поводу наиболее ясно выразилась германская газета «Fremdemblatt»: «Весь цивилизованный мир должен единодушно радоваться, что Россия так глубоко увязла в делах Дальнего Востока и что европейские и особенно балканские дела теперь надолго избавлены от ее грубого и кичливого влияния»{165}. Таким образом, Англия страховала для себя целость Индии, Австрия — свободу на Балканском полуострове, Германия — в Турции и Малой Азии.
После занятия Порт-Артура русская политика в Европе не изменилась. Руководство армии и флота докладывало царю, что Россия в состоянии иметь флот на Дальнем Востоке, существенно превосходящий японский, и в то же время оставшиеся на Балтийском флоте силы будут равны по мощи всему Германскому флоту. Армия готовилась к наступательной войне с Германией. А параллельно продолжалась подготовка к захвату Проливов на юге. И все это делалось в исключительно благоприятной для России внешнеполитической обстановке. Германия в 1894—1905 гг. не была еще готова к войне на два фронта (одновременно с Россией и Францией). Да и сил воевать с Россией у Германии не было. Турция переживала очередной период внутренней нестабильности и абсолютно не была готова к войне даже в союзе с Англией. Британия на три года (1899—1902 гг.) погрязла в англо-бурской войне, а главное, на Даунинг-стрит все с большим и большим опасением смотрели на возрастание экономической и военно-морской мощи Германии. Итак, Англии вроде тоже было не до России.
Однако в этот момент британские дипломаты сумели найти себе достаточно сильного союзника в лице Японии. Сразу замечу, что союз со Страной восходящего солнца был нужен не только против России, но в перспективе и против Германии, и он действительно сработал и в 1904-м, и в 1914 гг.
Первые зондажи о возможности заключения англо-японского союза были начаты в марте 1901 г. в Лондоне. Их вели японский посол Хаяси и министр иностранных дел Англии Ленсдаун. Условия союза стали предметом длительных споров в правящих кругах Лондона и Токио.Только 8 октября 1901 г. Хаяси получил указание возобновить переговоры об англо-японском соглашении, и только 16 октября он изложил Ленсдауну содержание японского предложения: Япония всегда более заинтересована в Корее. В Маньчжурии она заинтересована якобы лишь постольку, поскольку захват этой области Россией легко может привести к захвату ею также и Кореи. Японское правительство желало бы иметь с Англией такой союз, который обеспечивал бы каждому участнику военную помощь союзника на случай войны из-за интересов на Дальнем Востоке более чем с одним противником.
6 ноября Ленсдаун встретился с Хаяси и передал ему английский проект союзного договора. Британское правительство предложило расширить сферу действия союза за пределы Дальнего Востока. Оно желало иметь японскую помощь также и на случай войны из-за Индии. Зато в отношении Кореи английский проект предусматривал совместные действия только в целях предотвращения захвата ее Россией.Японское правительство возражало. Оно не соглашалось расширить сферу союзных обязательств за пределы Китая и Кореи. С другой стороны, оно желало распространить действие договора не только на случай покушения третьей державы на Корею, но и на войну из-за любых попыток какой-либо державы ограничить господствующее влияние Японии в этой стране. Иными словами, Япония хотела получить поддержку Англии на тот случай, если Россия будет мешать Японии самой произвести фактический захват Кореи.
Параллельно с переговорами Хаяси состоялся визит в Европу бывшего японского премьера маркиза Ито. 13 ноября 1901 г. он прибыл в Париж и встретился там с Делькассе. Французский министр иностранных дел был крайне заинтересован в примирении Японии с Россией. Он всеми силами стремился избавить свою союзницу от необходимости отвлекать свои войска от германской границы в Восточную Азию. Делькассе убеждал Ито в необходимости соглашения с Россией. Он рассчитывал, что Япония нуждается в средствах, и Ито будет просить о предоставлении займа, но этого не произошло. Ито только выразил надежду, что соглашение будет достигнуто, и пообещал в случае необходимости прибегнуть к посредничеству Франции.
12 (24) ноября Ито прибыл на берега Невы. Японский дипломат Исии писал в своих «Дипломатических комментариях», что «русские деятели... и сам царь устроили более чем королевский прием маркизу Ито. Они говорили с ним о политических вопросах и заняли чрезвычайно благожелательную позицию»{166}.
В беседах с Николаем II, Ламздорфом и Витте Ито требовал установления японского протектората в Корее, на что ему было заявлено, что интересы России требуют обеспечения свободы плавания по Корейскому проливу. Если это условие будет принято, то Россия признает промышленные и коммерческие интересы Японии в Корее. Русское правительство было готово предоставить Японии преимущественное право «подавать советы» и оказывать «помощь», в том числе и военную, корейскому правительству. Но, признавая право Японии вводить в Корею свои войска, русское правительство настаивало, чтобы численность этих войск и сроки их пребывания в Корее были ограничены, и чтобы Корея не использовалась Японией «для стратегических целей» против России. Японские войска не должны были переступать определенную зону воль русско-корейской границы. В обмен от японцев требовалось признание русского преобладания в Маньчжурии и в других областях Китая, граничащих с Россией. Япония должна была «ни в чем не стеснять там свободы действий России».
Сотрудник японского посольства в Лондоне привез в Петербург к Ито проект англо-японского договора, хотя информировать Ито об этом можно было бы гораздо проще — по телеграфу из Токио. Но специально был выбран более демонстративный способ. Ито посоветовал своему правительству не торопиться с подписанием союза с Англией, пока не выяснится полностью вопрос о возможности заключить выгодное соглашение с Россией.
В конце переговоров в Петербурге Ито предложил продолжить переговоры и заключить соглашение в Токио, куда он и выехал через Италию. Внезапно 17 января 1902 г. в Петербурге было получено извещение о заключении договора между Англией и Японией.
Причины столь резкого поворота японской дипломатии не ясны до сих пор. Советские историки склонны винить в этом генералов Катцура и Ямагато, занимавших ключевые посты в японском кабинете. Исследования же В.А. Золотарева указывают и на жесткий нажим британского правительства на Японию.
Как бы то ни было, 18 (30) января 1902 г. Ленсдаун и Хаяси подписали союзный договор. В первой его статье обе стороны признавали друг за другом право на охрану в Китае и Корее своих интересов, «если им будут угрожать либо агрессивные действия какой-либо другой державы, либо беспорядки, возникшие в Китае или Корее, и потребуется интервенция какой-либо из договаривающихся сторон для защиты жизни и собственности ее подданных»{167}.
Таким образом, договорные обязательства касались не только отпора покушениям третьей державы на захват Кореи или Китая. Они предусматривали также «право» на противодействие любым попыткам третьей державы — предположительно России — «угрожать интересам» Японии или Англии в этих двух странах Восточной Азии. В высшей степени растяжимые формулировки статьи 1 предоставляли широкие возможности для изыскания поводов как для вмешательства во внутренние дела Китая и Кореи, так и для развязывания войны против России. Если бы, например, Россия воспротивилась каким-либо агрессивным действиям Японии в Корее, то японскому правительству было бы нетрудно подвести этот случай под формулировки статьи 1 англо-японского договора. Оно могло бы заявить, что, противодействуя Японии, Россия «угрожает» японским интересам.
Статья 2 обязывала каждую из договаривающихся сторон соблюдать строгий нейтралитет в случае, если другая сторона, защищая свои интересы в Китае или Корее, окажется вовлеченной в войну с третьей державой.
В случае войны одного из союзников с двумя или более державами договор (статья 3) обязывал другого его участника оказать союзнику военную помощь.
Этот англо-японский союзный договор стал крупной победой японской дипломатии. Об Индии в договоре не было сказано ни слова, зато в отношении Кореи и Маньчжурии договор обеспечивал Японии все, чего добивалось ее правительство. Договор этот давал возможность Японии начать войну против России, не опасаясь, что какая-либо держава окажет России вооруженную поддержку, поскольку воевать бы тогда пришлось не только с Японией, но и с ее союзницей — Англией. Договор был одобрен парламентом и опубликован.
Заключение англо-японского союзного договора сопровождалось обменом секретными нотами. В них устанавливалось, что «в мирное время» военно-морские силы обеих сторон, «насколько это возможно», будут действовать согласованно и что будут предоставлены взаимные льготы в использовании доков и в снабжении углем военных кораблей каждого союзника в портах другого. В нотах констатировалось, что в данный момент Англия и Япония содержат на Дальнем Востоке силы, превосходящие морскую мощь любой другой державы. Обе союзницы заверяли друг друга, что они не имеют намерения ослаблять усилий к сохранению такого превосходства.
Англо-японский договор оживленно обсуждался в Европе. В Германии не скрывали злорадства, считая, что этот договор поставит в затруднительное положение и Англию, и Россию. Некоторые берлинские газеты дошли до того, что объявили этот договор делом германского правительства. Во Франции считали, что англо-японский договор направлен главным образом против России, и решили, что Франция, как союзница, обязана внимательно отнестись к указанному договору, способному, кроме того, повлечь за собой и борьбу против французского влияния в южных провинциях Китая. Соединенные Штаты приняли этот союз «скорее хорошо, чем дурно», так как им все же проповедовался в китайской политике принцип открытых дверей, причем статс-секретарь Хэй заявил, что англо-японское соглашение «вполне соответствует американским интересам»{168}.
В России, увы, должного значения этому договору не придали. Хотя еще в 1897 г. в особой записке от 12 апреля русский посол в Токио барон Розен высказал предположение, что в корейском вопросе Япония будет искать опоры в Англии и найдет здесь полное сочувствие и нравственную поддержку. «Англия нуждается на Дальнем Востоке в союзнике, — писал Розен, — который поддерживал бы сухопутными войсками действия английского флота. Такого союзника она могла бы найти в лице Японии с ее превосходно организованной и сравнительно сильной армией. Вследствие этого Англия и стремится всеми силами втянуть Японию в союз с собой, который обеспечил бы за ней преобладание, которого она, несомненно, ищет как здесь, так и повсюду»{169}.
Кстати, в Петербурге вспомнили и высказывание старого русофоба лорда Керзона, сделанное им в Палате общин еще 7(19) июля 1897 г. в ответ на запрос сэра Чарльза Дилька. Керзон определил интересы Англии так: во-первых, «чтобы независимость Кореи была обеспечена» и «чтобы она не была поглощена территориально или административно Российской империей»; во-вторых, «чтобы корейская территория и корейские порты не сделались базисом для планов территориальных расширений, могущих нарушить равновесие сил на Крайнем Востоке и дать одной державе [естественно, России. — А.Ш.] военно-морское преобладание в восточных водах». Лорд Керзон закончил свои объяснения словами: «Какие бы то ни было попытки одной державы вроде тех, которые я описывал, найдут нас готовыми к охране там наших интересов»{170}.
В начале 1902 г. Ламздорф обратился к французскому правительству с предложением совместно выступить с ответом на англо-японский союз. Французское правительство не одобряло отвлечения сил России на Дальний Восток, но все же согласилось на то, чтобы 20 марта 1902 г. оба союзных правительства опубликовали общую декларацию. В ней говорилось: «Будучи вынужденными учитывать возможность враждебных действий других держав, либо повторения беспорядков в Китае... оба союзных правительства оставляют за собой право озаботиться в такого рода случаях принятием мер, необходимых для охраны их интересов»{171}.
Декларация эта намекала правительствам Японии и Англии на возможность франко-русского сотрудничества на Дальнем Востоке, но вопрос, примет ли это сотрудничество военные формы, оставался открытым. Поэтому декларация имела малообязывающий характер, Франция не оказала своей союзнице существенной политической помощи на Дальнем Востоке.
Чтобы более не возвращаться к отношениям России и Франции в 1900—1905 гг., скажу, что в 1893 г. — начале 1894 г. был заключен русско-французский союз. Этот союз был основан на целом ряде политических и военных соглашений, подписанных обеими сторонами. Советские и нынешние «демократические» историки смотрят на этот союз сквозь призму 1914 г. и рассматривают его исключительно как союз против Германии. Но русское правительство полагало, что Франция будет союзницей России и в конфликтах с другими странами. Причем для этого были вполне реальные основания.
В 70—80-х годах XIX века произошло несколько серьезных дипломатических конфликтов между Англией и Францией, когда дело шло к вооруженным столкновениям. Это касалось Египта, Судана, Экваториальной Африки, Индокитая и т.д. В ряде случаев в те годы русская и французская дипломатия действовали единым фронтом против англичан.
Летом 1900 г. состоялось совещание начальников Генеральных штабов России и Франции. Принятые на них решения, зафиксированные протоколом от 2 июля, вносили во франко-русский союз еще два важных изменения. Первая поправка касалась Австро-Венгрии, а вторая — Англии. Впервые союзнические обязательства России и Франции распространялись на случай войны против Англии, правда, не автоматически, как против Германии, а только при условии, что оба правительства приняли бы специальные решения «об ожидании взаимной помощи в возможной войне с Англией». В протоколе говорилось: «Если Англия нападет на Францию, то Россия в состоянии совершить тактическую диверсию в пользу Франции на границах Афганистана и Британской Индии» с целью «произвести в Англии большой моральный эффект»{172}. В протоколе указывалось, что после завершения строительства железной дороги Оренбург — Ташкент Россия сможет сосредоточить для этой цели в течение шести недель до 300—350 тысяч человек. В связи с этим Франция предоставила России заем на строительство железной дороги в Средней Азии.
Если же Англия нападет на Россию, то «Франция может произвести в пользу России диверсию путем концентрации на побережье Ла-Манша от 100 до 150 тыс. человек»{173}.
Таким образом, имелся в виду только случай нападения со стороны Англии. Если бы война с Англией перешла бы в войну с Германией, то Германия стала бы для обеих союзниц основным противником. То есть франко-русский союз теперь направлялся и против Англии, хотя Германия и признавалась главным противником.
На самом же деле французское правительство не только не собиралось ссориться с Англией, но и желало союза с ней. А антибританское соглашение с Россией предназначалось, с одной стороны, с целью задобрить и усыпить бдительность восточного партнера, а с другой — легонько пошантажировать Англию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.