САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ МЯТЕЖ
САМЫЙ ЗНАМЕНИТЫЙ МЯТЕЖ
Весна 1789 года. Дата для французов знаменательная: в Версале собрались Генеральные штаты. Один из представителей третьего сословия – личность решительная – призывает своих коллег-депутатов к торжественной клятве и созданию Национального собрания. Имя его – Мирабо. Ему сорок лет. Во Франции совершается революция.
У любителей морских приключений весна 1789 года связана с иной сильной личностью. Уильям Блай, командир шлюпа английского Королевского флота. Тридцать шесть лет. Кинематографисты всегда будут представлять его плотным мужчиной с пронзительным взглядом и презрительной нижней губой известного комедийного актера Чарльза Лафтона, героя первого звукового фильма, посвященного мятежу на «Баунти». Был ли Уильям Блай в действительности более худым или менее белокурым, не имеет большого значения. Его железная воля, одушевлявшая железное тело, его исключительное знание моря оправдывали властность и безграничную веру в себя. Но его представление о долге граничило с жестокостью и почти задавило в нем всякое чувство.
В 1788 году лейтенант Уильям Блай, командир «Баунти», получил от правительства важное задание: добыть на Таити саженцы хлебного дерева и в хорошем состоянии привезти их в колонии Англии на Антильских островах. Там, посаженные в землю, они должны были обеспечить обильную и дешевую пищу черным рабам. Ботанику Девиду Нельсону было поручено следить за состоянием растений во время плавания, хирургу Томасу Ледворду – заботиться о здоровье людей. И вот пятьдесят человек отплыли на остров Таити.
В апреле 1789 года, после шестимесячной стоянки на райском острове, трюмы «Баунти» были заполнены саженцами хлебного дерева, тщательно разложенными под надзором Девида Нельсона, и шлюп отправился к Антильским островам.
Погода стояла прекрасная. Но железная дисциплина на корабле капитана Блая, свист плеток, беспрестанные выговоры, суровые наказания, изнуряющая работа слишком резко контрастировали с воспоминаниями о покорных женщинах, их благозвучных песнях, об аромате цветочных венков. С каждым днем атмосфера становилась все тягостнее.
26 апреля матрос Квинтал был приговорен к двенадцати ударам плетью за кражу бутылки рома. Суровое наказание в то время сочли бы вполне заслуженным, если бы не дух садизма, который стремился привнести Уильям Блай. Пороть несчастного Квинтала он поручил матросу Мак-Кою, лучшему другу и названому брату провинившегося. Порка производилась при всех на палубе. После десяти ударов, сопровождавшихся колкими замечаниями и насмешливыми подбадриваниями капитана, израненный, залитый кровью Квинтал потерял сознание. Такой же бледный, как и его друг, невольный палач выронил плеть.
Невозмутимый Блай приказал Мак-Кою добавить остальные два удара, желая выполнить приговор с неукоснительной точностью. Это уже было слишком.
На любом корабле обязанности помощника капитана редко бывают приятными. Этот офицер должен следить решительно за всем, чтобы капитан мог осуществлять командование, не тревожась о частностях. Отличный порядок на судне, послушный и обученный экипаж – вот в основном чего ожидает каждый капитан от своего помощника. Помощнику на «Баунти», Христиану Флетчеру, приходилось почти ежедневно, хотя за ним никогда не было никакой вины, выслушивать при всех строгие выговоры Блая, иногда оскорбления. Экипаж втайне сочувствовал ему.
Под утро 28 апреля 1789 года шлюп шел среди островов архипелага, названного Блаем архипелагом Дружбы (название ироническое, так как туземцы островов были более чем негостеприимны). На горизонте показался остров Тофоа. Спокойное море, чистое небо, прекрасный восточный ветер. Кажется, ничем нельзя было объяснить необычайное возбуждение, царившее на палубе «Баунти». Ничем, кроме бунта, а это как раз и происходило: две трети матросов становились в тот момент «мятежниками с «Баунти» (под таким именем они останутся в истории морского флота). Внезапный, вызванный отвратительной формой наказания матроса Квинтала мятеж закончился победой мятежников без пролития крови.
Командование кораблем принял на себя помощник капитана Христиан Флетчер. Матросам хотелось воздать должное жертве Блая, и, кроме того, они считали Флетчера единственным среди офицеров, кто сумел бы привести восставших на остров Таити, земной рай, куда они все стремились. Несколько поразмыслив, Флетчер согласился. Руководствовался он не столько чувством мести, сколько желанием восстановить свою честь, над которой так долго глумился капитан.
Уильям Блай, крепко привязанный к мачте и под охраной двух вооруженных матросов, отнюдь не утратил своего высокомерия. Взгляд его метал молнии, в голосе слышались громовые раскаты, как будто он нарочно хотел вызвать к себе еще большую ненависть. Угрозы матросов становились все конкретнее: сверкали ножи и кое-кто даже стал целиться в капитана из ружья в ответ на его оскорбления. Флетчер понял, что действовать нужно немедленно, если он не хочет, чтобы у него на глазах произошло убийство. На воду был спущен баркас, куда погрузили шестнадцать килограммов солонины, три мешка хлеба, шесть литров рома, шесть бутылей вина и три бочонка пресной воды – всего на сто двадцать литров. Вместе с Блаем в лодку спустились еще восемнадцать человек, отказавшихся присоединиться к восставшим.
В течение четверти часа баркас оставался почему-то прямо позади шлюпа, откуда несся непрерывный поток оскорблений, адресованных главным образом Блаю.
После минутного упадка сил Блай вдруг вскочил на ноги, рискуя перевернуть баркас. Из уст его полились потоки брани. Четверо или пятеро самых озлобленных матросов взяли его на мушку, но никто не выстрелил. Тогда Флетчер скомандовал:
– Отдать фалинь!
«И влепить им залп!» – послышалось несколько голосов. Но матросы все же не стали стрелять из пушки по своим недавним и безоружным теперь товарищам. Тем не менее эти девятнадцать моряков постарались уйти побыстрее, схватившись за три пары весел. «Баунти» поднял паруса, и вскоре шлюп и баркас потеряли друг друга из виду. Каждый из них отправлялся навстречу своей судьбе.
Обратив лицо к морю, Блай, казалось, ничего не видел и не слышал. Потом он обернулся и суровым взглядом обвел свой маленький экипаж и маленький корабль. Первый его приказ: привести в порядок съестные припасы и все вещи, поспешно сваленные в кучу на дне баркаса. К нему вернулась прежняя его самоуверенность.
Девятнадцать моряков в семиметровой перегруженной лодке. Самая близкая земля – остров Тофоа, о котором они ничего не знали, но стоянка «Баунти» на соседнем острове оставила по себе горькое воспоминание: местные жители были слишком негостеприимны, пришлось пускать в ход огнестрельное оружие. Теперь же в распоряжении моряков было только четыре тесака. Благословенный остров Таити находился за 1200 миль от них, но при встречном ветре плыть туда на баркасе было невозможно. С обратной стороны лежал Тимор (Нидерландская Индия): 3500 миль, в три раза дальше, чем Таити.
– Туда и направимся, – решил Блай. – В зависимости от волнения и ветра будем идти то на веслах, то под парусом.
Доплывут они туда за полтора месяца. Сорок три дня, как числится в анналах морской истории.
Блай сделал перекличку. Самый старший по чину, Джон Фрайер, был назначен помощником капитана, вместо «предателя» Флетчера. Остальные шесть офицеров (это были гардемарины) остались верными Блаю. Составили две команды гребцов, куда входили старшины и матросы, два кока, плотник Перселл, судовой казначей и два человека дворянского звания, которые будут грести наравне с другими: ботаник Нельсон и хирург Ледворд. Некоторое время плыли на веслах, потом подняли паруса. Блай рискнул причалить к острову Тофоа, чтобы пополнить, если будет возможно, запасы пресной воды и продовольствия.
На фоне вечернего неба вырисовывались острые гребни главной вершины острова, поднимавшейся на 600 метров над уровнем моря. Шапка облаков над ней оранжевого цвета, так как это был полупотухший вулкан. За милю от берега ветер совсем упал. Блай приказал взяться за весла.
– До утра к берегу приставать не будем, – распорядился он, – а то как раз угодим в руки туземцев.
Перед наступлением темноты он велел выдать всем по порции рома, как это издавна делали во всех морях мира капитаны всех кораблей, на которых развевался флаг английского военного флота. Обычай сохранял свою силу. Ром несколько ободрил измученных тревогой людей.
В девять часов утра баркас подошел к берегу в пустынной бухточке. Среди крупной гальки пляжа мясник Лэмб вывихнул ногу и тут же услышал проклятия Блая. Хирург стал осматривать вывих.
Берег оказался сухой, и морякам удалось собрать в углублении среди скал всего около шести литров дождевой воды. Ее разделили на всех поровну, так же как и небольшое количество хлеба.
– Мне кажется, наветренный берег будет зеленее, – сказал Блай. – Занять свои места! Идем в ту сторону.
Поднялся ветерок и даже стал крепчать. При первом же повороте волна с кормы чуть не потопила баркас.
– Всем, кто умеет плавать, выпрыгнуть за борт! – прогремел голос Блая.
Привыкшие беспрекословно подчиняться, несколько матросов прыгнули в воду. Облегченная лодка закончила поворот, и плывущие снова заняли в ней свои места. Подойти к желанному берегу оказалось, увы, невозможно. Неподалеку от бухточки были видны кокосовые пальмы, но вместе с ними и рифы. Самый молодой гардемарин и один из коков вызвались добраться до берега вплавь. Обвязавшись пеньковым тросом, они доплыли до острова и вернулись с одними лишь кокосовыми орехами. Не заметив нигде пляжа, Блай приказал идти обратно в бухту. На обед все получили по одному ореху.
– Надо экономить продукты!
На следующее утро новая попытка обойти вокруг острова опять окончилась неудачей. Пришлось еще раз возвратиться в бухту.
– Надо осмотреть этот обрывистый берег, – решил Блай.
Подъем был опасный и трудный. Пробираясь среди скал и лиан, помощник, боцман, ботаник Нельсон, хирург Ледворд и Блай одолели наконец эту стену, обнаружив наверху лишь ложбины да скалы. Вдали был виден вулкан. Баркас, стоявший у подножия обрыва стометровой высоты, казался совсем крохотным. На чахлых бананах, пробившихся среди камней, удалось найти три грозди плодов. Спуск был еще труднее, чем подъем.
На другой день на отвесный берег вскарабкался младший гардемарин Тинклер. У самого края одной из расселин он увидел хижину и троих ее обитателей: двух мужчин и одну женщину. Он сумел уговорить их спуститься вниз, к бухте. Они произносили непонятные слова и усиленно жестикулировали.
В обмен на две золоченые пуговицы от мундира Блая островитяне согласились дать немного воды и очищенных кокосовых орехов. Они обещали Нельсону привести к ним других людей. На следующий день прибыли две пироги, а со скал спустились еще туземцы. Всего собралось человек пятьдесят. Облик вполне мирный, все без оружия. Люди привезли с собой плоды хлебного дерева и несколько литров воды, обменяв все это на один носовой платок и пряжки от башмаков. Блай с помощью лупы, с которой он никогда не расставался, сумел, к изумлению туземцев, разжечь большой костер и велел испечь на нем самые крупные плоды хлебного дерева.
Ночью изгнанники с «Баунти» снова остались одни. Блай решил подождать возвращения островитян, обещавших снабдить их провизией. Моряки собрали все мелкие вещицы, которые могли бы послужить обменной монетой.
На рассвете прибыли две пироги. Привезли они только шесть плодов хлебного дерева и несколько литров воды. С берегового обрыва спустился в сопровождении свиты крупный мужчина, облаченный в какую-то мантию. Видимо, вождь. В руках у него было копье с наконечником из акульих зубов. Жестами он потребовал, чтобы ему показали лупу, которая может зажигать огонь. Блаю с большим трудом удалось получить ее обратно. Появился другой вождь, еще более важный, которого первый встретил очень почтительно. Блай подарил им рубашку и перочинный ножик. В благодарность они объяснили, что от них до самого близкого острова всего два дня пути и что плыть надо на запад-северо-запад. Нельсон, кое-как исполнявший роль переводчика, сумел заключить торговую сделку: в обмен на последние золоченые пуговицы с кителя командира туземцы привезли им клубней ямса. На этом торговля закончилась, так как вожди стали требовать лупу. Блай отказал им наотрез.
Отношения после этого сразу испортились. В бухточке было уже сотни две островитян. Дружеские жесты сменились хриплыми криками и враждебными гримасами. Сохраняя спокойствие, Блай приказал своим людям погрузить в баркас печеные плоды как можно спокойнее, не привлекая внимания излишней спешкой. Это было выполнено без помех, а полученную от туземцев воду выпили на месте. И как раз в это время поднялся оглушительный шум – удары камней друг о друга. Нельсон уловил смысл одной фразы:
– Все вы сейчас умрете!
Блай подал команду. Англичане двинулись прямо на толпу туземцев. Захваченные врасплох, те расступились, освобождая проход к морю. Моряки бросились в баркас и схватились за весла.
– Якорь! – крикнул старшина Нортон.
Привязанный за конец троса якорь остался на темном песке пляжа. Нортон бросился к нему бегом, но его тут же окружили туземцы.
Блай сразу обрубил канат, и баркас под градом камней стал отходить от берега. Нападающие бросились в пирогу. Началось преследование. Легкая пирога настигала баркас.
– Снять куртки! – скомандовал Блай. – Бросайте их в море!
И на этот раз моряки повиновались не рассуждая. Чтобы подобрать неожиданные сокровища, туземцы прекратили погоню.
– Поднять паруса!
Ветер пришел на смену гребцам. Пирога осталась далеко позади.
Хирург Ледворд мог перевязать раненых. У плотника Перселла и старшины Элфинстона были сильно рассечены головы, остальные отделались ушибами. Хором прочитали заупокойную молитву по несчастному Нортону, потом благодарственный молебен.
Суровый урок принес свои плоды: теперь уж они не пристанут к неизвестному острову. Однако самым близким портом, где были европейцы, оставался все-таки Тимор в Нидерландской Индии. Блай торжественно взял на себя обещание довести туда своих людей.
– При условии полного повиновения. Поклянитесь в этом!
Все поклялись.
Порядок вахт, минимальный пищевой рацион, расписание рабочего времени экипажа – все было определено в точности. По выходе в открытое море началась, как и можно было ожидать, сильная качка. Чтобы уберечь продовольствие, приходилось непрерывно вычерпывать из баркаса воду. В море выбрасывали те немногие вещи, какие лишь с большой натяжкой можно было назвать лишними. 3 мая Блай подсчитал, что со времени поспешного отплытия с острова Тофоа они прошли 86 миль. Из крепкой веревки и тряпок смастерили подобие лага. Блай показывал пример выдержки, оставаясь у руля по восемнадцать часов подряд.
5 мая, в то время когда командир спал, четверо моряков закричали: «Земля!» Блай тут же протер глаза. Показался низменный остров, за ним другие острова.
– Это Фиджи, – сказал Блай.
– К какому острову будем приставать? – спросил Перселл.
Блай побагровел и почти закричал в ответ: после событий на Тофоа надо не останавливаться, а любой ценой обходить все острова. Ни один европеец их пока не исследовал, но, по словам капитана Кука, населены они были каннибалами. Никто не смел роптать. Острова остались позади. Потом встретились другие. От ночного холода, жажды, голодания, усталости люди теряли душевные силы, кое-кто начал тихонько жаловаться, но Блай все слышал. За каждой жалобой следовал суровый выговор.
Однажды на крючок, выброшенный позади баркаса, попался дельфин. У всех уже текли слюнки, и, когда животное сорвалось с крючка и исчезло, сам Блай крепко выругался. Несмотря на все, жизнь на баркасе была хорошо организована. При штормовой погоде вычерпывали воду, во время ливней старались собрать побольше дождевой воды, потом сушили на солнце вещи, жевали хлебные корочки, маленькими глотками пили воду – свой скудный дневной рацион.
7 мая моряки, с силой налегая на весла, ушли от преследования туземных пирог. 8 мая погода снова была ясной, и командир решил побриться. Без воды и мыла. Вооружившись кое-как наточенным ножом, корабельный кок Смит исполнял роль цирюльника, оставляя иногда на щеках и подбородке Блая, стойко все переносящего, глубокие царапины. Примеру командира никто не последовал, все уже привыкли к своим бородам.
В тот же день Блай показал офицерам судовой журнал, где он аккуратно делал записи, не пропуская ни дня. На чистой странице капитан по памяти набросал карту:
– Вот место, где проходил, наверное, «Эндевор», между выступом Новой Голландии (так еще называлась тогда Австралия) и Новой Гвинеей. Это единственный проход, через который можно одолеть гряду рифов и достичь острова Тимор. Мне никогда не приходилось плавать в этих краях, но я слышал рассказы капитана Кука и запомнил все подробности.
Блай заставил офицеров выучить карту наизусть, «на случай беды», пояснил он. Однако никто теперь не мог даже вообразить, что они останутся без него. К вечеру 9 мая началась сильная буря, не стихавшая до полудня 12 мая.
– Мне кажется, что самое скверное осталось уже позади, – сказал Блай.
Чтобы все поверили в его оптимизм, он велел раздать по две ложки рому на каждого и по кусочку солонины. Ночью водяной смерч, а за ним ураган захлестнули и его оптимизм и баркас. Послушные дисциплине люди привычно вычерпывали воду, но каждый из них вверял свою душу Богу. Ветер дул со скоростью 120 километров в час. Буря длилась всю ночь, целый день, еще одну ночь, но к утру 14 мая вновь наступило затишье и на горизонте показались острова.
– Капитан Кук говорил мне об этих островах, – сказал Блай. – Называются они Новые Гебриды.
Будет ли у них тут остановка? Никто не смел спросить об этом. Вблизи одного из островов Блай приказал спустить паруса. Улыбка озарила лица. Ступать по твердой земле, пить сколько хочешь воды и есть досыта! И вот эта сказочная мечта теперь сбывалась...
– Мистер Перселл, – обратился Блай к плотнику, – буря сильно потрепала грот. Постарайтесь привести его в порядок. Как только работа будет закончена, отправляемся дальше.
Перселл не двинулся с места. В первый раз плотник отказывался повиноваться. Молчание было томительным. Потом, все так же не двигаясь с места, Перселл заговорил. Он просил сделать остановку. От имени всех своих больных и обессиленных товарищей плотник требовал по крайней мере один день для отдыха. Блай встал со скамьи, страшный огонь блеснул в его глазах. Однако этот грозный порыв неожиданно стих перед обращенными к нему бледными, испуганными лицами.
– Кто согласен с Перселлом, поднимите руку!
Руку подняли два офицера и старшина. Но согласие светилось во всех глазах.
Блай размышлял. Все в тот момент притихли. Прошло две минуты. Наконец Блай заговорил:
– Нет. К берегу не подойдем. Слишком велик риск.
Говорил он спокойным голосом, решимость его казалась непоколебимой. Перселл осмелился настаивать:
– Мы все слишком устали. Нам необходим отдых.
– Ты не имеешь права говорить от имени других, – ответил Блай. – Если ты действительно устал, я тебя высажу. Но только одного. Может, ты все-таки предпочтешь починить парус?
Плотник молча приступил к работе. Парус был уже почти готов, когда на берегу появилась кучка туземцев, кричавших что-то с явной угрозой. Силы Перселла удвоились. Туземцы уже садились в пироги, когда баркас смог поднять паруса, уплывая под градом стрел. Инцидент был исчерпан.
Не только усталость, но и страшная теснота на маленьком баркасе изматывала нервы моряков. Через несколько дней после случая с Перселлом офицер, раздававший еду, заметил пропажу довольно большого куска свинины. Блай допросил весь экипаж, обращаясь к каждому по очереди. Подозрение пало на кока Лэмба, но он отпирался, а прямых улик не было. Поскольку плетки тоже не было, наказания не последовало, но отношения между людьми испортились.
20 мая был солнечный день. Моряки увидели на поверхности моря нырявших за рыбой крачек.
– Значит, недалеко большая земля, – сказал ботаник Нельсон. – Возможно, это Новая Голландия.
– На Новой Голландии живут страшные дикари, – сказал Блай.
Совсем больной Нельсон стал говорить в каком-то полубреду. Со всеми научными подробностями он описывал всевозможные раковины, крабов, рыб, какие только можно было найти по берегам и в прибрежных водах материка, который командир считал проклятым. Остальные слушали его с жадным вниманием.
– Сегодняшняя порция хлеба, – перебил его Блай, – выдаваться не будет. Надо экономить продукты.
Протестовать никто не посмел. Кок Смит изловчился и схватил севшую в это время на баркас крачку.
– Кровь ее выпьет Нельсон, – сказал Блай. – Он самый больной среди нас.
Восемнадцать кусков кровянистого мяса и костей тянули по жребию: хирургу досталась голова, Блаю лапа с перепонками. На другой день убили еще одну крачку, а днем позже сразу три птицы подкрепили силы изголодавшихся людей.
С приближением к экватору моряки стали страдать от жгучих лучей солнца. Из всяких тряпок, какие только у них были, Блай велел всем сделать чалмы.
– Покройте голову и каждые полчаса окунайтесь в море.
Уже довольно долго баркас шел вдоль рифов, на безопасном от них расстоянии. Гряда рифов казалась бесконечной и непрерывной. В каком же месте прошел через нее «Эндевор»? Ночью легли в дрейф. К утру ветер совсем затих, течение несло их на буруны.
– На весла! – приказал Блай.
Лишь у четверых хватило силы взяться за весла. Бросив руль, Блай тоже стал грести. И вот между рифами они заметили разрыв, за которым виднелась лагуна. Проход «Эндевора»!
При полном безветрии прошли через буруны. Лагуна, усеянная мелкими бесплодными островками, чуть дальше омывала два острова покрупнее, зеленых и лесистых. На одном из них они заметили песчаный пляж. Баркас мягко врезался в песок.
Шатаясь, словно пьяные, люди ступали по твердой земле. Самые бодрые перенесли больных, опустив их на теплый песок. Все, у кого нашлись силы, стали на колени, стянув с головы намотанные тряпки. Уильям Блай читал благодарственный молебен.
Первая настоящая еда после двадцати шести дней полуголодного существования казалась просто пиршеством. Сочные устрицы, сердцевина пальмы, которую, конечно, никто бы не додумался извлечь без указаний ученого Нельсона, а на десерт какие-то восхитительные плоды, несколько напоминавшие крыжовник. Родниковая вода была в неограниченном количестве, так же как и целительный сон.
На следующий день чуть окрепшие люди насобирали валежника и с помощью лупы капитана разожгли костер. В вынесенном на пляж котелке варились устрицы с сухарями и кусками сала. Была пятница 29 мая.
– Сегодня день Реставрации, – сказал Блай. – Я хочу назвать островок этим словом.
И по случаю хорошего настроения он позволил себе пошутить:
– Название это вдвойне заслуженно. Разве кто станет утверждать, что мы скверно восстановили тут свои силы?
31 мая, когда Блай решил собираться в путь, моряки зароптали. Но у капитана словно был дар предвидения. Экипаж еще продолжал волноваться, когда появились туземцы с поднятыми копьями. После этого уже никого не пришлось уговаривать, что уходить надо побыстрее.
В последующие дни, проплывая мимо других островов, моряки замечали на их берегах темные силуэты обнаженных людей, нередко стоявших на одной ноге, упираясь в нее другой ногой, согнутой под прямым углом. Некоторые держали в левой руке какую-то штуку из дерева в виде треугольника. Моряки не могли понять, что это за странный предмет. Им ни разу не выпало случая увидеть летящий бумеранг.
Наконец Блай разрешил сделать еще одну стоянку в бухточке небольшого острова, казавшегося пустынным. И опять между капитаном и плотником вспыхнул спор.
– Покончим с этим раз и навсегда! – воскликнул Блай.
Он схватил нож и бросил Перселлу другой.
– Защищайся!
Шестнадцать изможденных зрителей не посмели вмешаться. Все стояли, затаив дыхание. Противники застыли на месте, в четырех шагах друг от друга. И тут Перселл бросил свой нож на землю. Он смирился и на этот раз. Блай принял его капитуляцию. Когда спокойствие было восстановлено, капитан сообщил, что баркас прошел 2390 миль, две трети расстояния, отделяющего остров Тофоа от Тимора.
12 июня вдали показался остров Тимор. Блай подходил к нему осторожно, помня утверждение Кука, что «часть острова» населена каннибалами. Тридцать шесть часов просматривали они берег и наконец при восходе солнца заметили форт, построенный наверняка не туземцами. Блая одолевало последнее сомнение:
– А что если, пока мы плавали, Англия с Голландией начали войну?
Как в таком случае отнесется к английским морякам голландский гарнизон? Но куда отступать? Выбора не было. Громким голосом капитан окликнул берег. Ни звука в ответ, ни единой души на берегу. Остальные моряки тоже стали кричать и прислушиваться. Никакого ответа. Берег был пустынным и безмолвным. Вдруг Нельсон показал куда-то пальцем: из-под деревьев вышел мужчина – смешная фигура в ночном колпаке. Блай окликнул человека:
– Эй! На берегу! Вы по-английски говорите?
Никакого ответа. Фигура на берегу исчезла. На баркасе теперь царила тревога. Что, если голландцы бросили форт, а этот оставленный ими ночной колпак напялил себе на голову какой-нибудь людоед? Может быть, даже туземцы отвоевали свой остров обратно.
Забавный часовой в колпаке появился вдруг снова. За ним следовал человек в морской форме. К морякам вернулась надежда. Начались переговоры на английском языке. Вскоре на берег вышел неожиданно проснувшийся голландский капитан, желая узнать, кто к ним пожаловал. Он разрешил им под свою ответственность пристать к берегу.
Занималась заря. Когда более или менее здоровые моряки вышли из баркаса на берег, они уже оказались среди пестрой толпы любопытных, привлеченных сюда непонятным шумом и суетой. На берег выходили в порядке старшинства, больных несли на руках. Это была Купанга, столица Тимора. Голландцы оказали им гостеприимство, и в первую очередь губернатор Ван Эсте. Однако рассказам об одиссее англичан поверили не сразу.
В ожидании подходящего судна моряки отдыхали, лечились местными средствами, не очень эффективными. Нельсону уже ничто не могло помочь, организм его был слишком ослаблен. 20 июля 1789 года ботаник скончался. Когда шестнадцать моряков опускали его в землю, им показалось, что в глазах Блая блеснули слезы, хотя Перселл уверял, что это было просто от слишком яркого солнца.
Оставшиеся семнадцать человек отправились в Батавию, откуда можно было попасть в Англию. Для старшины Холла, для одного из коков и для Элфинстона этой мечте не суждено было сбыться: в Батавию доставили на носилках покрытые язвами мощи, и больше они уже не встали. Здоровые товарищи похоронили их. На родину вернулось только четырнадцать человек.
В графстве Кент Блай нашел свою жену. Мы ничего не знаем об этой встрече. Известно только, что в последующие дни капитаном владела лишь одна мысль: поскорее выйти в море и разыскать «своих» мятежников, чтобы передать их потом в руки палача. Но для начала капитану Уильяму Блаю самому пришлось предстать перед военным судом, так как к потере судна Адмиралтейство всегда относилось строго. Несмотря на тяжкие улики Перселла, капитан был оправдан. И вот наконец Блай смог отправиться на поиски Флетчера и других мятежников. Он их не нашел. Отведя его руку, провидение само решило вмешаться, как мы сейчас увидим.
После того как Блай и его приверженцы были изгнаны с «Баунти», судно направилось к ближайшему острову Тубуаи, в 300 милях к югу от Таити.
– Обоснуем на нем колонию, – говорили восставшие, – и заживем как братья.
Высадившись на остров, они сразу увидели, что там не было самого необходимого, чего требовал их замысел, – женщин. Посовещавшись, решили вернуться за женщинами на Таити, выбрать самых привлекательных и обманом увезти на Тубуаи.
– Капитан Блай открыл замечательный, плодородный остров, – объявили они на Таити. – И вот он прислал нас сюда за женщинами, чтобы заселить этот необитаемый остров.
Им удалось уговорить женщин, а также некоторых мужчин, не из самых лучших. На Тубуаи, острове отнюдь не райском, все эти люди быстро почувствовали разочарование. Начались ссоры и потасовки. Флетчер был не в силах навести порядок, к тому же все решения принимались теперь общим голосованием. Большинство высказалось за возвращение на Таити. Шестнадцать моряков вернулись туда с туземцами. Все они вскоре были перебиты в драках или, попав в руки английских властей, повешены.
Остальные мятежники долго на «Счастливом острове» не задержались, не без основания думая, что больше там потеряют, чем найдут. По-прежнему на шлюпе «Баунти» они взяли курс на юго-восток, и больше о них никто не слышал.
До того самого дня в 1808 году, когда капитан промыслового суденышка «Топаз», сделав остановку на острове Питкерн (1300 миль к юго-востоку от Таити), с удивлением встретил там седовласого англичанина, который сказал ему:
– Меня зовут Александр Смит. Я последний оставшийся в живых из всей команды Флетчера, помощника капитана «Баунти».
Остальные, объяснил он, давно перебили друг друга. Однако до этого трагического эпилога некоторые из них успели, завести семью. До сих пор на Питкерне можно увидеть метисов, детей мятежников с «Баунти».
Невозможность мести еще сильнее ожесточила Блая. Кое-какое утешение он находил лишь в карательных экспедициях. Его послали, например, подавлять восстание английских моряков в устье Темзы. Он принимал участие в обстреле Копенгагена. В 1805 году его назначили губернатором Нового Южного Уэльса в Австралии. В то время столица Сидней была всего лишь исправительной колонией. Подопечные Блая, люди, видавшие виды, не могли вынести установленного им режима. Снова вспыхнул мятеж. Поскольку все происходило на твердой земле, и Блая нельзя было высадить в плавучую тюрьму, мятежники заключили его в крепость. Чтобы вызволить грозного капитана, потребовалось вмешательство присланного из Англии полка. Начальство Блая рассудило, что его карьера губернатора должна на этом завершиться. Он вышел в отставку и поселился в своем имении в графстве Кент, где и умер в 1817 году в возрасте восьмидесяти четырех лет.
Крутой нрав, жестокость, отвага, надменные манеры, прямолинейность и нетерпимость – никто не может сказать, в какую сторону склонилась чаша весов, когда беспощадный Уильям Блай предстал перед Страшным судом. Вызывая восхищение немногих, ненависть большинства, он бесспорно остается героем одного из самых удивительных приключений Тихого океана.