1. Рождение субкультуры

1. Рождение субкультуры

Однако не все было так просто. Союз благоденствия, возникший в 1818 году на руинах старой организации, на первый взгляд был более травоядной структурой. Создается впечатление, что декабристы опомнились от первого угара – от безответственной болтовни. Затея начала переходить на более серьезные рельсы. Заговорщики стали задумываться над тем, как они собираются достичь своих целей. Ведь, по сути, цареубийство само по себе ничего не решило бы. Для того чтобы протолкнуть свои идеи, следовало опираться на реальную силу.

Напомним, что большинство тогдашних декабристов было офицерами Генерального штаба. Пестель и Муравьев служили на юге – на Украине. Значит, требовалось ковать кадры. В этом и заключался смысл деятельности Союза благоденствия.

Как мы помним, практически все декабристы отдали дань масонству, и масонские привычки давали о себе знать. Итак, структура Союза благоденствия была следующей. Члены организации были двух родов: «бояре» и «братья». Первые, само собой, были главнее, чем вторые. Региональные отделения назывались управами. Они существовали в Санкт-Петербурге, Москве, Тульчине (там был штаб 2-й армии, где служили Пестель и Муравьев-Апостол), Кишиневе и Одессе. «Центральный комитет» назывался Коренной управой и располагался в Петербурге. Но самым главным новшеством явился принцип эшелонированной пропаганды.

Программный документ Союза благоденствия состоял из двух частей. Первая получила название «Зеленая книга» – по цвету переплета. Она была достаточно доступна. Вторая часть была известна лишь членам Коренной управы. В ней излагались настоящие цели организации.

Как уже было сказано, первоочередной задачей Союза благоденствия было расширение влияния в дворянских массах. Хотя формально в организацию могли вступать и представители купечества, это в «Зеленой книге» было написано явно для красного словца, для демонстрации широты взглядов. Откуда им, купцам, в этой организации взяться? За всю историю декабристских организаций ни одного представителя купечества и рядом не было замечено. Тогдашние коммерсанты недворянского происхождения – это не Третьяков и не Савва Морозов. Они пока только денежку клепали, задумываться о политике у них времени не было. Да и попади какой-нибудь молодой купчик на собрание Союза благоденствия, он бы просто не понял, о чем идет речь.

В целях, провозглашенных в «Зеленой книге», не было, в общем-то, ничего особенного.

«Союз тщательно занимается распространением во всех сословиях народа истинных правил добродетели, напоминает и объясняет всем их обязанности относительно веры, ближнего, отечества и существующих властей. Он показует неразрывную связь добродетели, т. е. доброй нравственности народа с его благоденствием и употребляет все усилия к искоренению пороков, в сердца наши вкравшихся, особенно предпочтения личных выгод общественным, подлости, удовлетворения гнусных страстей, лицемерия, лихоимства и жестокости с подвластными. Словом, просвещая всех насчет их обязанностей, старается примирить и согласить все сословия, чины и племена в государстве и побуждает их стремиться единодушно к цели правительства: благу общему, дабы из общего народного мнения создать истинное нравственное судилище, которое благодетельным своим влиянием довершило бы образование добрых нравов и тем положило прочную и непоколебимую основу благоденствия и доблести российского народа».

Весь документ выдержан примерно в том же духе. Членам предлагается нести в общество мир, добро и любовь. Уговаривать помещиков гуманно обращаться с крестьянами. Создавать приюты для сирых и убогих. Пристраивать «праздношатающихся людей» (тогдашних бичей) к работе… И так далее, и тому подобное. В общем, очень похоже на цели современного западного гуманитарного фонда. Ничего страшного.

Правда, некоторые вещи в документе более интересны: «Во всяком месте по силе своей унижать порочных, презирать ничтожных и возводить добродетельных людей».

А кто «порочный» и «ничтожный»? Это уже нам решать.

Есть и более конкретные вещи: «Заводить новые связи с людьми, кои способны восчувствовать необходимость добродетели; заслужив их доверенность и уважение, утверждать их также примером своим в правилах нравственности. Таким образом следует особенно поступать с молодыми людьми, кои, не получа совершенно основательного воспитания и вступая на поприще общественной жизни, с равной алчностью готовы принять как худые, так и хорошие впечатления».

Вот это уже конкретно. Похоже на инструкции, которые даются адептам «Общества сознания Кришны» или «Свидетелей Иеговы»: вербовать молодежь. И, наконец: «Каждый член обязан беспрекословно повиноваться всем законным повелениям властей Союза; ревностно исполнять все даваемые ими поручения и без досады подчиняться всем замечаниям, кои помянутыми властями за неисполнение обязанностей сделаны быть могут.

§ 24. От обязанности дать честное слово и подписку никто освобожден быть не может.

§ 25. Имена членов, оказавших рачительным исполнением своих обязанностей важные Союзу услуги, вносятся в почетную книгу, и подвиги их объявляются по всему Союзу.

§ 26. Тому из членов, который не радеет о своих обязанностях, делается сперва кроткое напоминание, а потом, если он не переменит своего поведения, то исключается из Союза.

§ 27. Тому, кто действует вопреки цели Союза, делается сперва кроткое напоминание наедине, потом при свидетелях; в третий же раз он исключается из Союза.

§ 28. Имена изгнанных из Союза членов вносятся в постыдную книгу».

Забавно, да? Конечно, здесь много от масонских игрищ. Но для гуманитарной организации это уже довольно серьезно…

Методы Союза благоденствия также были схожи с деятельностью современных сект: лезть во все дырки. Так, под влиянием «союзников» находились знаменитое общество «Зеленая лампа», членом которого были Пушкин и Грибоедов; «Вольное общество любителей российской словесности», где побывали практически все заметные поэты того поколения; кишиневская масонская ложа «Овидий» – своеобразный центр культурной жизни. «Вольное общество учреждения училищ по методе взаимного обучения» первое начало играть в игру, которой вплоть до 1917 года будут увлекаться многие скучающие дворяне, – в «народное просвещение». И, кстати, первым же продемонстрировало убогость этой затеи. Дело в том, что господам дворянам учить крестьян было по-человечески скучно. Вот они и хватались за различные новомодные педагогические системы, которых во все времена было предостаточно. Что-то вроде современных «уникальных» систем обучения иностранным языкам. Так, члены «Вольного общества учреждения училищ по методе взаимного обучения» носились с так называемой «ланкастерской школой». Суть ее вот в чем: нескольких людей начинают обучать чтению. Едва только им удалось что-то вдолбить, как учеников превращают в учителей – сажают их учить других. Подобные дворянские затеи всегда проваливались. Интереснее другое. Довольно быстро число членов Союза благоденствия выросло до двухсот человек. Но дело даже не в этом. В отличие от Союза спасения, члены которого не выходили из рамок политического мышления прошлого века, Союз благоденствия привнес новую и очень важную вещь: он создал собственную СУБКУЛЬТУРУ.

При этом слове у современного человека обычно возникает ассоциация с хиппи, панками и прочими металлистами. Но субкультуры бывают разные. Что это вообще за зверь такой? Субкультура – это часть культуры, которая имеет свои четкие особенности. И, так сказать, отделена от основной. У ее представителей собственные ценности, свои представления о том, что хорошо и что плохо.

Все революции XIX–XX веков выросли из революционных субкультур. Так, народовольцы, эсеры и большевики вышли из замкнутой среды «передовой молодежи», откуда и черпали кадры. Каковы же были черты «декабристской» субкультуры?

«Базовой» культурой была дворянская. Сейчас модно ей умиляться. Особенно этим страдают те люди, чьих предков не пустили бы дальше людской. Безусловно, в дворянской культуре, особенно описываемого времени, много привлекательного. Однако есть и некоторые «но». Самое главное – полное незнакомство русского высшего дворянства с собственным народом, с его жизнью и ценностями. Тем более это касается декабристов и гвардейских военных, озабоченных идеей «общего блага». В их среде все остальное считалось «низкой прозой».

Субкультура предполагает разделение окружающих на своих и всех остальных. В наиболее тяжелом случае они, эти «остальные», почитаются людьми второго сорта. Мы, дескать, продвинутые, а они – «обычные». Не достойные уважения.

Было это у декабристов? На все сто! Они ведь заботились об «общем благе». А те, кто просто жил, служил и радовался жизни, заслуживали в лучшем случае снисходительной насмешки. Или – чаще – откровенного презрения. Для многих это оказалось неизлечимым. А. Муравьев, уже отсидев, в мемуарах постоянно пишет о тупой толпе, которая не оценила высоких идей, предлагаемых декабристами.

В этом смысле правы те, кто называет декабристов первыми русскими интеллигентами. Высокомерное сознание своей правоты и пренебрежение к «порочным и ничтожным». Заметим, такая позиция очень удобна для того, кто сам с рождения все имеет. Стремление декабристов поучать и обличать очень характерно: все в дерьме, а я в белом фраке.

Еще одна особенность этой субкультуры в том, что большинство членов Союза благоденствия были романтиками. Обычно романтичность воспринимается как положительная характеристика. Романтик – может, и странный, но симпатичный человек. Но ведь романтиком был и такой «милый» человек, как Генрих Гиммлер. Ведь что такое романтическое восприятие мира? Это мифологическое мышление. То есть, грубо говоря, человек смотрит на себя как бы со стороны. Видит себя персонажем полюбившегося ему мифа – героем книги, фильма, историческим персонажем. Вот и декабристы ощущали себя творцами истории и вели себя соответственно. По их терминологии, это была «поэзия», противостоящая жизненной «прозе». Они сознательно подражали античным образцам, строили свою жизнь по тому же лекалу.

Романтическое мировосприятие – вещь тонкая. И подчас очень опасная не только для самого человека, но и для окружающих. Особенно, если романтики мнят себя избранными судьбой для того, чтобы принести стране свободу. Это блестяще продемонстрировали декабристы. Они принимали позы, говорили умным языком и делали красивые жесты, что, впрочем, не мешало им сохранять богемные привычки.

Во все времена одной из форм внутреннего протеста русского человека против «общества» было широкое скандальное пьянство. Декабристы и в этом преуспели. Перепить какого-нибудь представителя «чуждого лагеря» было у них делом чести. Заседания литературного общества «Зеленая лампа», где читали стихи, обсуждали театральные премьеры, говорили о литературе, тоже заканчивались весьма весело.

Тут можно остановиться еще на одной черте субкультур. Как правило, они имеют собственный сленг, который позволяет узнавать своих. Конечно, декабристы не говорили на какой-нибудь «фене»: не те времена, не те нравы. У них была собственная терминология. Точнее – в некоторые слова они вкладывали понятия, общепринятые в своем кругу и не очень понятные окружающим.

И я говорил: тираны! Я говорил: свобода!

Александр Галич

Разберем в виде примера именно эти ключевые для декабристов слова. Свобода – понятие сложное. Каждый воспринимает его по-своему. Сегодня, к примеру, для одного это – свобода печати, для другого – возможность заработать много денег, а для третьего – свобода безнаказанно воровать и грабить. И тогда все было по-разному. Для помещика средней руки, какого-нибудь Собакевича, свобода была возможностью не служить и делать в своем имении то, что левая нога пожелает. И все. Больше ему ничего не было нужно. Для крестьянина «воля» заключалось отнюдь не только – и не столько – в освобождении от крепостного гнета. Прежде всего ему хотелось стать полновластным хозяином своей земли. Работать на себя и только на себя. Ему было без разницы, кто над ним – царь, конституционный монарх или республика. Всегда и во все времена крестьянину было на это глубоко наплевать…

А вот для декабристов понятие «свобода» заключалась в устранении или ограничении самодержавия. Человек из того же светского общества, не включенный в субкультуру, мог бы возразить: а на кой мне это надо? Мне и при царе-батюшке неплохо. А вот свой, слушая стихи, где говорится о свободе, все понимает. И делает правильные, с точки зрения «союзников», выводы.

«Тиран». В первоначальном смысле это слово означает правителя древнегреческого полиса (города-государства), который захватил власть, не имея на это других оснований, кроме грубой силы. Понятное, дело, что подобный узурпатор редко отличался гуманными методами правления. Отсюда и распространенное значение слова – жестокий правитель.

Александр I, конечно, пришел к власти при помощи государственного переворота, сопровождавшегося отцеубийством. Что было, то было. Но, как ни крути, он был законный наследник. Да и особой жестокостью его правление не отличалось. Да, было всякое, в том числе печально известные военные поселения. Но по сравнению с матушкой-Екатериной он был истинным гуманистом. Не говоря уже о Петре Великом, на которого декабристы разве что не молились. А вот в терминологии декабристов Александр стал «тираном». Почему? А так. Планы по насильственному изменению существующего строя надо ведь обосновывать не только с политической, но и с морально-этической, и с литературной точки зрения.

Забавно, что, строго говоря, тираном был Наполеон, от которого не все, но многие декабристы были без ума. К примеру, такие разные люди, как Пестель и Муравьев, откровенно «косили» под французского императора.

Тут можно привести еще один забавный эпизод. В оде Пушкина «Вольность» есть строки:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, страх природы,

Упрек ты богу на земле.

Как следует из предыдущей строфы, да и из всего смысла стихотворения, поэт имел в виду Наполеона. А вот декабристы этого упорно не желали замечать и с восторгом цитировали это произведение. Что, кстати, вслед за ними делали те советские исследователи, которым очень хотелось «пристегнуть» Пушкина к революционерам.

Почему я так долго рассуждаю о проблеме субкультуры? Без нее многое в дальнейшем не очень понятно. Субкультура имеет свои законы. У людей, вовлеченных в нее, меняется система ценностей. Все свои – здесь. А вне – чужие, с которыми разговаривать не о чем. В результате человек начинает жить по законам этого мирка, все реже и реже задумываясь: а правильно ли он поступает.

В случае с декабристами дело усугублялось тем, что это была очень «семейная» революционная среда. Кто-то из семьи, внедрившись в нее, тащил туда же своих младших братьев. Тогда семейные связи были крепче. (Впрочем, и теперь люди часто ввязываются в разные сомнительные дела, подчиняясь авторитету старшего брательника.) Это хорошо видно по следственным делам декабристов. Один из родственников – серьезный деятель, другой (или другие) – крутятся рядом. Вот, к примеру, братья Кюхельбекеры. Старший, Вильгельм (друг Пушкина), – активный участник восстания на Сенатской площади, пытавшийся убить великого князя Михаила Павловича. Младший, Михаил, явившись на площадь, понял, во что вляпался, и уговаривал солдат разойтись. Но свою «пятерку» получил. Примерно то же – с братьями Бестужевыми. Трое из них были вполне убежденные бунтари. А вот четвертого, самого младшего, затащили за компанию. Он тоже на площади осознал, что угодил куда-то не туда. Потому-то один из всех не поехал на каторгу, а был отправлен в «горячую» точку – на Кавказ.

У субкультуры есть еще одна особенность. Раскрутившись, она начинает жить по собственным законам, вне зависимости от желания тех, кто стоял у ее истоков. Именно это можно наблюдать и на примере декабристов. Значительная часть членов (в том числе и основателей) Союза благоденствия впоследствии отошла от своих юношеских увлечений. Они благополучно перешли в категорию тех самых «обычных людей», которых так презирали. Но на их место пришли другие. И еще: если у истоков стояли своеобразные, но все же приличные люди, то потом рядами и колоннами повалила откровенная сволочь… Да и из стариков остались, прямо скажем, весьма мрачные личности.

Честно говоря, если уж проводить исторические параллели, то можно уверенно сказать: декабристы более всего напоминают не французских якобинцев и уж тем более не русских большевиков. А… советских диссидентов. Точнее, если говорить о времени Союза благоденствия, – элитную московскую фрондирующую интеллигенцию. Недаром эти граждане так любили декабрьских мятежников. Нутром чуяли своих.

Автор эти строк в свое время насмотрелся на так называемых диссидентов всех видов и родов. Утверждаю: это и в самом деле очень похоже. Они вот так же собирались по сталинским квартирам внутри Садового кольца, за хорошо накрытыми столами. Поругивали власть и почитывали самиздат. Одни потом остепенились и нормально влились в общество. Другие всю жизнь продолжали потявкивать из-за угла на власть, которая их кормила. Третьи затеяли серьезные игры. И началось подполье, в которое втягивались как-то невзначай. Ряды их стали пополняться завистниками, неудачниками, профессиональными бездельниками и откровенными сумасшедшими. Вся эта публика и стала определять лицо движения. Пошли тюрьмы и лагеря, где диссиденты наперебой закладывали друг друга[4]. Они думали, что являются героями. А оказались – предателями Родины… Такая вот диалектика.

К счастью, несмотря на все отчаянные попытки, героев из этой публики создать не удалось. Сейчас, несмотря на то, что вроде бы их идеи победили, бывшие диссиденты опасаются признаться в своем прошлом. Потому что в приличном обществе могут и морду набить.

Но вернемся в начало XIX века. Там до 1820 года все обстояло более или менее пристойно. А за спинами молодых борцов за свободу все явственнее вставали тени тех, кто если не направлял движение, то во всяком случае оказывал на него весьма сильное влияние. Чужими руками, разумеется. Но об этом я расскажу позже.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.