Часть 6 Перемены в «МОССАД»

Часть 6

Перемены в «МОССАД»

Сейчас вновь обратимся к наиболее известному из учреждений израильской разведки — к «Моссаду».

В начале шестидесятых годов в нем, точно так же как в политической и общественной жизни страны, произошли определенные изменения. Отражением некоторых из них стала смена директоров «Моссад». Вновь пришедший к руководству государством Бен-Гурион внезапно для многих принял отставку Иссера Харела и назначил новым директором «Моссад» генерала Меира Амита из военной разведки. По воспоминаниям самого Амита, новое назначение было осуществлено волевым решением самого Бен-Гуриона и явилось для Меира достаточно большой неожиданностью. В марте 1963 г. военный курьер вручил генерал-майору, проводившему инспекторскую проверку частей в районе Мертвого моря, листок бумаги с лаконичным сообщением: «Немедленно свяжитесь с премьер-министром в Тель-Авиве». Дисциплинированный генерал сразу же позвонил в приемную Бен-Гуриона. Звонка ждали; с характерной израильской бесцеремонностью советник премьера сообщил: ««Старик» хочет немедленно вас видеть и посылает за вами самолет». Спустя три часа Амит уже был в приемной премьера в Тель-Авиве, в районе Кирия. Амита сразу провели в кабинет; Бен-Гурион поздоровался и показал копию письма Иссеру Харелу. Это было согласие принять отставку «мемунеха». Затем, даже не спросив Амита, хочет ли он занять освободившийся пост, Бен-Гурион заявил: «Ты будешь новым руководителем «Моссада»». Приказ есть приказ, и Амит подчинился. Бен-Гурион также предупредил, что новый руководитель уже не будет иметь прежних полномочий. Больше не будет «мемунеха», отвечающего одновременно за внешнюю разведку и внутреннюю безопасность. Сосредоточение такой власти в одних руках было признано нежелательным.

Биографическая справка.

Меир Слуцки родился в 1926 году в Тиберии, социалист по убеждениям. Юношей вступил в киббутц Алоним, находящийся в Нижней Галилее, а позже — в «Хагану». Сменил, в числе многих палестинских евреев, «слишком европейскую» фамилию на «Амит». Во время войны за независимость 1948 года он командовал ротой, участвовал в боях. По окончании войны не возвратился в киббутц, а остался в армии. В 1950-х годах Амит командовал пехотными и танковыми подразделениями и был одним из тех, кто внедрил в израильской армии принцип: «Делай, как я» — не отсиживаться в тылу, а вести своих людей в бой, подавая личный пример. Во время Суэцкой кампании 1956 года Амит подружился с генералом Моше Даяном и стал его адъютантом. Он также нашел время для продолжения образования и получил ученую степень по экономике в Колумбийском университете Нью-Йорка. В 1962 году Даян порекомендовал назначить Амита руководителем военной разведки.

В прежние годы служба в «Аман» не приносила её руководителям ничего, кроме неприятностей. Трое из четырех руководителей «Амана» были вынуждены со скандалом уйти в отставку: в 1949 году это был Иссер Беери, которого обвинили в нарушении гражданских прав и даже приговорили к тюремному заключению; в 1955 году — Биньямин Джибли, который затеял и, как считается, провалил операцию «Сусанна» в Египте; в 1958 году — Иошафат Харкаби, как официально считается — за провал учения по мобилизации резервистов. Харкаби, однако, сменил человек, который был чистым воплощением успеха, генерал Хаим Герцог. Ранее он пришел на смену Беери, а в 1958 году вернулся на службу, чтобы придать новый имидж «Аману». Ему удалось восстановить уважение к этой службе, — но даже Герцог не мог вывести это агентство из тени, которую отбрасывал Харел.

Когда в 1962 году Герцог в очередной раз собрался возвратиться на дипломатическую работу и в политику, пост начальника «Амана», несмотря на возражения Харела, был предложен Амиту. Иссер Маленький сразу же заявил, что считает ошибкой назначать на этот пост человека, не имеющего опыта работы в разведке, — хотя он, возможно, чувствовал в этом генерале потенциального соперника, причем имевшего свою собственную команду. Но влияние Харела на Бен-Гуриона уже пошло на убыль,[42] и Амит получил назначение.

Вскоре Меир Амит попытался снять напряженность в отношениях военной разведки с «Моссадом». Справедливо считая, что интересы защиты Израиля выше мелкой ревности и соперничества, он предложил установить тесное взаимодействие между всеми разведывательными службами.

В принципе, никто против этого не возражал и не мог возражать. Кроме того, существовали и механизмы взаимодействия и координации; собственно, комитет «Вараш» по своей главной задаче и должен был возглавлять этот естественный и необходимый процесс. Но практически после попыток примирения, длившихся несколько недель, напряженность и враждебность между спецслужбами только усилилась.

Здесь был вопрос далеко не только в личных взаимоотношениях двух ветвей разведки, сложившихся на разных уровнях, от руководителей до рядовых оперативников. «Моссад» фактически был выстроен Харелом «под себя», принимал стиль и методы его руководства, отражал в корпоративной идеологии его личность. «Аман» под сильным влиянием и энергичного, открытого современным веяниям Хаима Герцога, и «американского менеджера» Меира Амита, и, несомненно, новых реалий разведывательной работы, выстраивался совершенно иначе. Что касается самих руководителей, то их раздирали не просто разногласия, у них была противоположная ментальность. Харел был тактиком, а Амит — стратегом. Харел месяцами самозабвенно носился по Америке или Европе в поисках маленького Йосселе Шумахера или какой-то другой добычи, спал на раскладушках, уходил от слежки. Военные разведчики находили эти методы и результаты такой работы смехотворными, поскольку в конечном счете агентура «Моссада» не могла сделать ничего существенного в отношении опасности самой непосредственной, то есть получения сведений о военной мощи арабских стран; агентурные удачи, о которых уже рассказывалось, осуществились по линии «Аман».

Был ещё один существенный фактор, который определил и болезненную реакцию основных разведслужб на назначение Амита, и его деятельность на этом посту, и его малоудачные попытки установления сотрудничества с Хареловским «Моссадом». В «Моссаде» приближалась, назревала смена поколений. Большинство старших офицеров и работников среднего звена приближались к пенсионному возрасту. Естественно, что они — как абсолютное большинство людей, работающих по призванию, — не стремились уходить в отставку, но уже не так воспринимали новое и, чтобы поддержать самоощущение правильности, необходимости и незаменимости своих действий, прибегали к навыкам и методикам, наработанным в прежние годы. И это были не единичные работники — произошло то, что на спортивном языке называется «команда постарела». Не только Харел держался за старые приемы и методики — это относилось и к агентству в целом. Они уже не видели то, что стало ясно замечаться снаружи — состарившаяся команда утрачивает эффективность. Немаловажным был и возрастно-образовательный консерватизм к техническим новшествам у старшего звена моссадовцев, людей с огромным военным и подпольным опытом, но не с академической подготовкой. А ведь это был период, когда назревала и разворачивалась очередная технологическая революция, и те, кто не сумел вовремя отреагировать на новые технологии, стали все заметнее отставать.

В этом отношении традиции чуткой к новшествам военной разведки, заложенные ещё Герцогом в первый свой приход к руководству «Аман», получили хорошее продолжение в работе под руководством генерала Амита. В военной разведке формировалась сильная «команда» — а «Моссад» начал существенно отставать. В то же время совершенно понятно было компетентным людям, что потенциал агентства очень велик. Высшее армейское командование, естественно, ожидало, что назначение Амита на пост директора «Моссада» положительно скажется на практической разведывательной отдаче этого агентства. Он был хорошим организатором и квалифицированным руководителем, и можно было ожидать, что совмещение постов начальника «Моссада» и «Амана» пойдет на пользу всему разведывательному сообществу. Кстати, прежде никто не совмещал этих постов, — только использовали общее оперативное подразделение («команду 131») в интересах то одной, то другой ветви разведывательного сообщества.

Когда Амит в генеральском мундире первый раз появился в штаб-квартире «Моссада», недалеко от прежнего места службы, его встретили очень холодно. Первым его встретил Харел, «кислый, как лимон». Уходящий шеф «Моссада» произнес несколько дежурных слов, затем поднялся и ушел, а его три секретарши горько зарыдали. Но уход Харела из кабинета ещё не означал, что бывший «мемунех» прекращает борьбу; через несколько лет Харел даже вернулся на пост руководителя «Моссад», но ненадолго. Теперь уже очевидно, что его отставка, на поверхности связанная с относительными неудачами и существенно осложнившимися отношениями его с руководством страны, отражала глубинные тенденции исторического развития. Наибольшую ценность в разведке приобретали новые способы и подходы, развитию которых, по большому счету, Харел мешал и мешал тем больше, чем успешней действовал «традиционными» методами. Но это было позже; а тогда он попытался сразу переиграть ситуацию и призвал на помощь своих многочисленных сторонников во всех ветвях разведывательного сообщества, людей своего менталитета. Уже 27 марта 1963 г. на стол нового начальника «Моссада» легла шифровка. В ней выражалась обеспокоенность по поводу ухода Харела и содержался призыв «принять все возможные меры для его возвращения». Шифровка была подписана главными представителями «Моссада» в Европе, но под ней стояли не имена, а псевдонимы, и Амиту пришлось выяснять у своих помощников, что её подписали ветеран марокканской операции Шмуель Толедано, резидент в Париже Ицхак Шамир, а также резиденты Мордехай Алмог и Йозеф (Джо) Раанан.[43] Их работа была чрезвычайно важна для «Моссад» и государства. Они возглавляли самые ответственные резидентуры.

Справка:

Обычно такая резидентура действует под прикрытием посольства, но резидент не информирует посла о своей деятельности и подчиняется непосредственно Тель-Авиву. В каждой резидентуре есть представители двух основных направлений деятельности «Моссада»: информационного и внешних связей. Основные резидентуры «Моссад» в Европе были во Франции, под прикрытием посольства и Отдела военных закупок, Италии, в Бонне под прикрытием «Комиссии по репарациям», возглавляемой Леваноном Нахимья («Ахасом»), Вене, где действовали организации «Палестина-Амт» и «Хиас», а также представительство «Джойнта», в Лондоне — под прикрытием посольства и в Западном Берлине, где достаточно долго резидентуру покрывала киностудия «Фортуна», руководимая А. Шлезингером. По общему правилу, работа каждого представителя «Моссада» за рубежом строго законспирирована, и работники одного направления не знают, чем занимаются их коллеги из другого. В их задачу входит поддержание контактов с представителями секретных служб страны пребывания, но они также руководят работой собственных разведывательных сетей, — разумеется, не информируя об этом спецслужбу страны пребывания.

Этот протест был гораздо мягче «бунта шпионов», который имел место 22 года назад, когда проводилась реорганизация политического департамента министерства иностранных дел. Реакция на него на первых порах тоже показалась более сдержанной. Новый шеф «Моссада» сразу обозначил свое кредо: «Мне не нравится ваше поведение, — написал он в ответ на послание ветеранов службы, — я не привык к коллективным протестам». Вскоре Амит даже съездил в Париж, в числе прочих дел и для примирения со своими европейскими оперативниками, — но фактически, в деловом плане, работа так и не наладилась. Через два года после того, как четверо резидентов «Моссада» направили телеграмму протеста Амиту, все они ушли из разведки.[44] Люди опытные, заслуженные и весьма амбициозные, они предпринимали отставку каждый по личному решению, без координации или договоренности друг с другом, да и по разным поводам. Но причина была, видимо, одна: они почувствовали, что им не простят этого шага и ни былого доверия, ни шансов на дальнейшее продвижение по службе у них нет.

Интересы налаживания работы требовали определенных компромиссов — не время и не место было проводить «большую чистку», убирать всех «Хареловцев» и назначать своих людей — и времени не было, и выбор подходящих совсем не так велик. Надо было максимально использовать старые кадры, «перевербовывая» их в новую идеологию. Здесь требовалась бюрократическая дипломатия; кое-что удалось сделать верно. Например, генерал Амит сделал одного из протеже Харела, Якоба Кароза, своим заместителем. Кароз, возглавлявший политическое направление и отвечавший за связи с иностранными партнерами, служил в агентстве с самого его основания как один из «альтернативных дипломатов». Он принял предложение Амита, — чем немного успокоил рьяных приверженцев Харела.

Реальному снижению напряженности в разведывательном сообществе способствовали перемены в израильском правительстве. В июне 1963 Бен-Гурион оставил пост премьера и основал новую центристскую партию под названием «Рафи», которую поддержали Моше Даян и Шимон Перес. Партия «Мапай», все ещё обладавшая большинством в кнессете, избрала своим лидером Леви Эшкола, который вскоре стал новым премьер-министром Израиля.

Эшкол, замечательный дипломат, обаятельный и разносторонний человек, как многие штатские проявлял большой интерес к разведке, внимательно следил за ходом некоторых операций и при случае высказывал благодарность и самому руководителю, и агентам Амита. В свою очередь, «американский менеджер» М. Амит позаботился о том, чтобы Эшкол, бывший в то время одновременно и министром финансов и знавший все финансовые пружины, увеличил бюджет «Моссада». Это позволило Амиту принять на работу некоторых своих прежних соратников, не форсируя увольнение ветеранов, и ускорить реформу секретной службы.

Меир Амит считал главным для разведки сбор военной и политической информации по арабским странам. Как глава разведывательного сообщества и председатель комитета «Вараш», он настаивал, что «Моссад» не должен без крайней необходимости втягиваться в проведение операций, не имевших отношения к этому процессу. В то же время он предпринял усилия по усилению координации и повышению эффективности внешней разведки. В частности, высокопрофессиональное, но скомпрометированное «делом Лавона» «подразделение 131» было передано в состав «Моссада» для усиления существовавших там, в составе комитета «Решут», двух небольших оперативных подразделений. На замену ушедшим оперативникам — соратникам Харела и носителям преодоленного временем менталитета, — Амит привел своих людей. Многие пришли из «Амана», включая руководителя информационного отдела военной разведки Рехавья Варди. Амит также добился повышения в воинских званиях израильских военных атташе, некоторые из них стали одновременно резидентами «Моссада». Штаб-квартира «Моссада» перебралась в современное здание в центре Тель-Авива. Амит завел шикарный кабинет в американском стиле, отделанный деревом и обставленный модной мебелью. Кое-кого из ветеранов «Моссада» эта роскошь приводила в ярость. Диссиденты в среде «Моссада» стали намекать, что Амит транжирил деньги и даже подкармливал некоторых своих коррумпированных подчиненных. Эти слухи раздражали Амита, и он пытался пресекать их, — но не отказывался от своего устланного коврами шикарного офиса.

Амит также изменил подход «Моссада» к подбору кадров. Раньше основная ставка, по примеру англичан, делалась на рекомендации друзей, но Амит решил использовать более современные методы. Потенциальных кандидатов стали искать не только в армии, но и в университетах, а также в деловых кругах и среди новых иммигрантов. Особый акцент делался на подборе кандидатов с европейской внешностью и умением одеваться по-европейски.

Не обходилось и без недоразумений. Одно из них произошло с Чарли Майоркасом.

Персональное досье.

Отец Майоркаса вырос в Швейцарии, мать была австрийкой, сам Чарли родился в Стамбуле и, чтобы избежать призыва на военную службу, выехал во Францию, где начал изучать медицину, но потом переключился на коммерцию. В 1965 году этот турецкий еврей переехал в Израиль — «Еврейское агентство» готово было финансировать его обучение. В университете он привлек внимание кадровиков «Моссада» и с энтузиазмом принял сделанное ему предложение. После трех лет обучения основам разведывательного искусства выяснилось, что он гомосексуалист, и его немедленно уволили из «Моссада» — никто не хотел идти на риск и брать на работу человека, уязвимого для шантажа в сексуальном плане. «Я хотел служить своей стране, — говорил Майоркас, — а мне навесили это. Кто из израильтян может сравниться со мной: мое происхождение, знание Европы, свободное владение восемью иностранными языками?» Сейчас, по прошествии десятилетий, очевидно, что новая кадровая политика, ориентированная прежде всего на личные качества и способности, принесла плоды — и разведка работала эффективно, и провалы (неизбежные в любой разведслужбе) с людьми нового набора происходили совсем нечасто.

Заметные изменения произошли в «Моссаде» и с привлечением женщин к оперативной работе. С сексом (хотя и не только с ним) была связана большая победа, одержанная разведсообществом — речь идет о получении Израилем новейшего на то время советского истребителя. Новинка советского авиастроения, тщательно засекреченный МИГ-21 произвел большое впечатление на военные круги Запада по первым же косвенным сведениям, полученным от наблюдения за демонстрационными и учебными полетами и на основе немногочисленных боевых столкновений. Когда большие партии МИГ-21 начали поступать на вооружение ВВС арабских стран, всерьез забеспокоилось и руководство Израиля. Командующий ВВС генерал Эзер Вейцман настаивал, что получение и изучение «Мига» может быть ключом к победе в очередной войне.

Рассматривалось несколько вариантов: перехват самолета в воздухе и принуждение его к посадке в Израиле; внедрение своего агента в качестве пилота ВВС одной из арабских стран; принуждение или подкуп арабского летчика. Несмотря на очевидные трудности, — чем подкупить пилота-араба, офицера самого привилегированного рода войск, которые пользовались всеми благами, которые предоставлялись военнослужащим в арабских странах? последний вариант все же представлялся наиболее перспективным. Попытки подкупить или заманить в ловушку очередного арабского пилота начались.

Группа Джона Леона Томаса, разведчика, который некоторое время успешно работал в Египте, попыталась завербовать молодого офицера египетских ВВС, Хуана Карлоса, копта (египетские христиане) по происхождению; офицеру был предложен миллион американских долларов за угон в Израиль или на Кипр «МИГа» — но Карлос предпочел рассказать о попытке вербовки египетским контрразведчикам и Томас был схвачен и затем казнен. Один из выводов, который был сделан в разведывательном сообществе из этой неудачи, заключался в необходимости тщательнее анализировать личности кандидатов на вербовку. «Аман» и «Моссад» накопили огромную массу информации по военно-воздушным силам Египта, Иордании, Сирии и Ирака. Израильская разведка фиксировала и анализировала мельчайшие детали, имевшие отношение к пилотам этих стран, — и все это хранилось и обрабатывалось на новых компьютерах, которыми Амит вооружил «Аман». Информация была столь подробной, что у тех, кто работал с этими данными, было ощущение, что они лично знакомы с сотнями арабских летчиков. Следующая попытка уже не привела к провалу, но когда в 1964 году египетский пилот, капитан Аббас Хилми перелетел в Израиль, спецслужбы были весьма разочарованы. Хилми действительно был пилотом египетских ВВС, и самолет его был советского производства, но это оказался учебно-тренировочный «Як», который не представлял особого интереса для тех, кто хотел заполучить боевой самолет. Конечно, капитану Хилми устроили в Израиле теплый прием. Сообщенная им информация существенно пополнила сведения «Амана» по ВВС арабских стран. Хилми также оказался полезным и в пропагандистских целях, поскольку публично осудил вмешательство Египта в Йемене и попытки загнать эту страну в сферу влияния радикального арабского социализма военной силой, да ещё с использованием таких варварских средств, как боевые отравляющие вещества.

Перебежчик получил щедрое материальное вознаграждение и хорошую работу, но он не смог приспособиться к жизни в Израиле. Вопреки настоятельным предостережениям, он решил переселиться в Южную Америку и «Моссад» снабдил его новыми документами и большой суммой денег. Дальнейший его путь — быстрым шагом в долину смерти. В Буэнос-Айресе Хилми совершил несколько роковых ошибок. Прежде всего он отправил открытку своей матери в Египет. Открытка, разумеется, была перехвачена египетской контрразведкой, которая таким образом узнала, где скрывается перебежчик. Потом он сблизился с одной египтянкой, с которой познакомился в ночном клубе. Увлекшись ею, он согласился пойти к ней домой. Это была типичная западня, которую используют все разведки мира. На квартире Хилми ждали египетские контрразведчики. Летчика скрутили, доставили в посольство, а затем как «дипломатическую почту» отправили в Египет. Там он был признан виновным в измене и расстрелян.

Спустя год у израильской разведки появилась новая подходящая цель. На этот раз это был один из лучших иракских пилотов Мунир Редфа, из зажиточной семьи христиан-маронитов — религиозно-этнического меньшинства и в самом Ираке, и в его вооруженных силах. Редфа прошел обучение в Советском Союзе и был пилотом самолета «Миг-21». «Наводку» на него как на возможный объект вербовки дал Джозеф Максур, старый слуга в доме отца Мунира, давно связанный с израильской разведкой. Кроме того, обработка иракской прессы, материалов радиоперехвата и сообщений агентуры из Ирака также показали, что Мунир осуждал бомбардировки курдских деревень на севере Ирака; было также сделано максимум возможного для составления психологического портрета, определения склонностей, слабостей и привязанностей Мунира. Анализ показал, что какое-то одно средство не сработает и необходим своего рода «комплексный подход». Тщательно отобранные специально для этой миссии агенты были направлены в Ирак через Европу с заданием установить контакт с Редфа и его семьей. Затем была проведена и собственно операция. Ключевую роль в ней сыграла женщина, красавица-израильтянка американского происхождения.

Выдавая себя за богатую американскую туристку, она на одном из приемов в высшем свете Багдада познакомилась и сумела заинтересовать собой Редфа. В первый же вечер Мунир провожал её домой и попросил о новой встрече. В последующие дни и месяцы «американка» (ее имя до сих пор хранится в тайне) и Редфа встречались часто; красавица была прекрасным собеседником и заинтересованным слушателем. Летчик был счастлив в семейной жизни, в семье росли двое детей, но здесь он получал нечто большее, в том числе и понимание тех проблем, которые его, втянутого в войну на истребление курдов, особенно мучили. Роман развивался; следуя хорошо отработанной тактике разведки, дама отказалась вступать с ним в интимную связь в Ираке. И Редфа согласился отравиться с ней в Париж, где они «будут безраздельно принадлежать друг другу». Проведя два дня в Париже, Редфа согласился слетать с возлюбленной в Израиль, где, по её словам, у неё были «очень интересные друзья». Через 24 часа с фальшивым паспортом, которым его снабдила парижская резидентура «Моссада», он рейсом «Эль-Ал» вылетел в Тель-Авив. Там Мунира встретили как особо важного гостя, чуть ли не с оркестром и после теплых приветствий отвезли на авиабазу в пустыне Негев, где он встретился со старшими офицерами «Амана» и «Моссада», которые обрисовали ситуацию и предложили ему вознаграждение в миллион долларов и убежище для всех членов его семьи за угон «Мига». Редфа был ошеломлен осведомленностью израильтян о военно-воздушных силах Ирака. Они знали имена иракских пилотов и их советских инструкторов. Разведчики в деталях описывали ему аэродромы, командные посты и жилые помещения иракских летчиков. Затем Муниру устроили встречу с командующим израильскими ВВС генералом Мордехаем Ходом, недавно сменившим Эзера Вейцмана. Здесь уже речь шла о конкретных действиях. Мунир сказал: «Я не могу принять решение, пока не буду уверен в безопасности моих жены и детей. Вы же знаете, в Багдаде за такие дела вешают». Его заверили, что пока его семья не будет в полной безопасности, никаких действий предприниматься не будет. И тогда от летчика было получено принципиальное согласие. В штабе ВВС отработали маршрут, который огибал станции слежения и авиабазы Ирака и Иордании, и условия связи. Мунира предупредили ещё раз: «Полет будет крайне опасным. Вам предстоит преодолеть 900 километров. Если в командовании ваших ВВС разгадают этот план, самолет попытаются перехватить. Если это не удастся иракцам, могут попросить иорданцев. Но если будете четко следовать маршрутом и не паниковать, все пройдет благополучно. И учтите: как только вы отклонитесь от полетного задания, обратная дорога будет отрезана».

— Я доставлю вам самолет, — ответил Мунир Редфа.

Согласно договоренности на счет Редфа в швейцарском банке была положена крупная сумма. Через несколько дней иракский летчик вместе со своей подружкой, которую он продолжал считать американкой, вернулся через Париж в Багдад и операция началась. Сначала из Ирака была вывезена его семья. «Моссаду» очень помог старый слуга-еврей, который много лет жил в семье Редфа. Сын Редфы внезапно «заболел», причем с такими отчетливыми тревожными симптомами, что медицинский консилиум настоятельно порекомендовал провести специальный курс лечения в Лондоне. «Больного» повезла мать; маленького братишку тоже решили не оставлять без присмотра. Самолет до Лондона летел из Тегерана; во время одной из промежуточных посадок, уже в Европе, семья покинула борт — и через несколько часов оказалась в Израиле, где жили под чужим именем до прилета отца. 15 августа 1966 г. Редфа, до вылета нарушив только один пункт инструкции — он приказал солдатам-техникам без санкции советских советников заправить подвесные баки его самолета горючим, — в условленной точке «выпал» из поля зрения локаторов, изменил маршрут, пролетел через Иорданию и посадил свой «Миг» на одной из авиабаз на юге Израиля. Та из иорданских РЛС, которая «перекрывала» маршрут МИГа и должна была вовремя засечь самолет и, следовательно, дать иорданским летчикам, в те годы лучшим в арабских странах, выполнить просьбу иракских союзников о перехвате, вовремя «ослепла» по заданию «Моссад»; для «покрытия» умышленной слепоты персонала иорданской РЛС несколько лет распространялась информация о том, что «МИГ» в сопровождении американской эскадрильи летел не на юг, а на север, через Турцию, садился и заправлялся на турецкой авиабазе.

Это был первый случай, когда столь современный советский самолет оказался на Западе. Даже спустя несколько десятилетий представители ВВС США и НАТО вспоминают об этом эпизоде как о выдающемся достижении израильской разведки. Это действительно стало показателем мастерства в агентурной работе; замечательно действовала и «американка». Характерный эпизод: когда Мунир попрекнул, что она использовала его чувства для выполнения задания, женщина проникновенно сказала: «Да, это так, но и шпионы могут чувствовать». Операция завершилось благополучно. Семья Редфа обзавелись новыми именами, а деньги, полученные в качестве вознаграждения, позволили им вести обеспеченную жизнь в Израиле. «Американка» также благополучно покинула Ирак и до сих пор спецслужбы так её и не «вычислили». Спустя некоторое время «МИГ-21» открывал воздушный парад в честь 20-й годовщины государства, а знание его особенностей и боевого применения заметно помогли израильским пилотам в Шестидневной войне.

А пример Мунира Редфы оказался заразительным: 11 октября 1989 г. на небольшом аэродроме Мегиддо на севере Израиля приземлился «Миг-23» первого официального перебежчика из Сирии. Эта модель МИГА была уже известна (он поставлялся арабам с 1973 года), но содержала ряд существенных доработок в электронной «начинке» и потому представляла интерес как для израильских, так и для американских ВВС. Майор сирийских ВВС Мухаммад Бассам Адель, 34-летний холостяк, несомненно, рисковал своей жизнью, — во время полета его могли сбить как сирийцы, так и израильтяне. Израиль даже выразил искреннее удивление его прибытием и тем, что израильская система ПВО не сумела выявить отдельный самолет. На пресс-конференции летчик заявил, что он действовал совершенно самостоятельно и у него ранее не было никаких контактов с Израилем. Сирийцы, естественно, тут же заявили, что Адель был в течение нескольких лет шпионом «Моссада» и просто украл самолет. В данном случае реакция Сирии гораздо более обоснована. Майор ВВС просто не стал бы рисковать головой, без предупреждения вторгаясь в воздушное пространство Израиля — система ПВО отреагировала бы на появление «чужого» однозначно и жестко: его перехватили бы и сбили либо истребители, либо зенитчики. Да и «демократических идеалов» и денег он бы получил не меньше — но с куда меньшим риском, — если бы полетел на север и посадил бы самолет на какой-нибудь американской авиабазе. Майору было нужно именно в Израиль косвенно это подтверждается и тем, что Адель, так же как и Редфа, быстренько получил новое имя, и ему помогли начать новую жизнь. Что же касается действительно произошедшего переполоха в системе радиолокационной разведки и оповещения, то скорее всего он вызван техническим сбоем системы ПВО. Израильская разведка ожидала бегства Аделя, хотя и не знала точно, когда это произойдет.

Одна из крупных операций, санкционированных Амитом, привела к осложнениям и временной смене руководства. Это было связано с Марокко. Ведущий член Лиги арабских стран, Марокко устами своего руководства всегда горячо поддерживало дело «освобождения» Палестины, оказывало поддержку ООП, присоединялось к пылким национал-популистическим декларациям ЛАС. Однако король Марокко Хасан II с его прозападными настроениями чувствовал угрозу со стороны радикальных режимов в соседнем Алжире и несколько более удаленном Египте, и тайно сохранял взаимовыгодные отношения с Израилем. «Моссад» оказал Хасану II помощь в создании его секретной службы, а король в своей стране умерял антисемитизм и не препятствовал еврейской эмиграции.[45] Отношения между двумя странами были тайными, но очень прочными — просто близкими к идеалу. Но именно эти «близкие к идеалу» отношения вскоре привели к весьма тяжкому потрясению для разведсообщества Израиля и для самого Меира Амита. В историю это вошло как «дело Бен-Барки».

Видный марокканский оппозиционер Мехди Бен-Барка, который в вынужденной европейской эмиграции вел активную «подрывную» работу, королевским судом Марокко был заочно приговорен к смертной казни. Служба безопасности Марокко, возглавляемая генералом Мухаммадом Уфкиром, решила привести приговор в исполнение независимо от местонахождения Бен-Барки. В проведении этой операции Уфкир попросил помощи у «Моссада», зная развитость и силу его европейской резидентуры и агентурный опыт. Амит согласился, как говорила заангажированная пресса, «из опасений, что отказ отрицательно скажется на положении евреев в Марокко». Решение принималось на уровне первых руководителей спецслужб: Амит встретился с Уфкиром во Франции осенью 1965 года и обсудил детали операции. «Моссад» согласился устроить Мехди Бен-Барке западню. 29 октября 1965 г. израильские агенты выманили Бен-Барку из Женевы в Париж якобы для встречи с кинорежиссером. Там, около кафе на Левом берегу, три офицера французской службы безопасности, сотрудничавшие с марокканцами, «арестовали» Бен-Барку — а затем по команде самого Уфкира марокканцы вывезли Мехди за город и попросту расстреляли. Тело Бен-Барки закопали в саду виллы в пригороде Парижа. Амит и Уфкир считали, что тайна похоронена вместе с трупом. Кто обратит внимание на исчезновение или даже на убийство не самого яркого представителя весьма брутальной ближневосточной политики? Однако генерал де Голль немедленно приказал расследовать все обстоятельства исчезновения Бен-Барки в центре Парижа что и было выполнено быстро и полно. Расследование выявило не только израильско-марокканский сговор, но и причастность к этому французского эквивалента «Моссада» — Службы внешней документации и контрразведки (SDECE). Президент де Голль получил ещё одно подтверждение некорректности или нелояльности SDECE, — а он давно и совсем небезосновательно предполагал, что его собственная спецслужба может плести против него заговор. «Большой Шарль» пришел в ярость и приказал «навести порядок в доме» — тогда и была проведена жесткая чистка в спецслужбах Франции. Но досталось и Израилю: действительно, трудно представить харизматического правителя, который останется равнодушен к бесцеремонным действиям союзника Франции на её территории. Де Голль приказал закрыть базировавшееся в Париже крупнейшее европейское представительство «Моссада» и полностью прекратил сотрудничество с израильскими спецслужбами. Наверняка это сказалось и на общей перемене позиции де Голля в отношении к Израилю, которая сыграла такую большую роль в вспышке военного конфликта в 1967 году.

В самом же Израиле причастность «Моссад» к этому убийству держалась в секрете. Когда журнал «Бул» намекнул, что в деле Бен-Барки может быть «израильский след», «Шин Бет» немедленно конфисковала все 30 тыс. экземпляров и лишь 5 номеров достигли газетных киосков. Были наказаны впервые в истории Израиля, — по инициативе цензурного управления и решению суда, редакторы журнала, кстати люди вполне четких сионистских убеждений.

На правительственном уровне, без придания дела огласке, скандал разгорелся вовсю; в конечном итоге столкновение политических сил вылилось в странный компромисс — вновь под знамена был призван Иссер Харел.

Как и следовало ожидать, ничего хорошего от новой попытки совместить представителей разных методик и идеологий не получилось. Они фактически толкали «воз» ответственной и сложной работы в противоположных направлениях. Это усугублялось и личной неприязнью между руководителями, и наличием разных «школ» внутри «Моссад».

В большинстве вопросов Амит отказывался сотрудничать с Харелом. Сам же Харел искал и находил пути «обхода» Амита. Выглядело все это как тяжелая бюрократическая склока из числа тех, которые время от времени поражают большие учреждения. Используя свои личные связи и знание секретных архивов, Харел сумел заполучить секретные досье «Моссада» и составлял резко критические «докладные записки», а также вызывал руководителей департаментов на совещания к Эшколу, на которых часто поднимал вопрос о деловых качествах Амита и его недостатках.

Одним из проявлений конфликта стало то, что выдвигавшиеся Амитом предложения о проведении тайных операций в большинстве своем отклонялись Харелом. Такая судьба постигла, например, смелый план, который предусматривал негласную поездку Амита в Каир для встречи с вице-президентом Египта маршалом Хакимом Амером.

Это была идея одного из зарубежных еврейских бизнесменов, своеобразного агента влияния,[46] имевшего хорошие связи в египетском руководстве, и она очень заинтересовала Амита. Но Харел поднял шум в политическом руководстве: это, мол, западня и ни при каких условиях нельзя допустить поездки шефа «Моссада» в стан врага, Амита заставят выдать все израильские секреты. История не терпит сослагательного наклонения, но вполне можно предположить, что такие переговоры могли изменить ход событий на Ближнем Востоке. Но, как известно, переговоры с Египтом в тот период так и не состоялись; Амит не раз говорил впоследствии, что они с Хакимом Амером могли бы достичь перелома в межгосударственных отношениях на десять лет раньше.

А тем временем напряженность на границах с Сирией и Египтом постоянно нарастала, и не было времени спорить о том, кто возглавляет израильскую разведку, надо было работать и бороться с врагами настоящими. Получилось так, что усилия и старания Харела, его связи и опыт интриги только приблизили окончательное понимание невозможности продолжения его пребывания в действующем руководстве разведки. «Второе пришествие» Харела окончилось через 9 месяцев. Надвигающаяся война отметала в сторону второстепенные вопросы и требовала от разведки сосредоточиться на главном: на подготовке к войне.

Главная цель перестройки «Моссад» была в том, чтобы радикально улучшить информационное освещение обстановки в соседних арабских странах, с которыми Израиль находился в постоянной конфронтации. Анализ состояния дел показывал, что единичные источники, приобретенные после вынужденного ухода супершпионов Когена и Лотца, не давали достаточной полноты сведений — а обстановка все больше накалялась и многое говорило о том, что может разразиться новая война. «Ближний прицел», естественно, не означал ослабления «стратегического партнерства» — наоборот, при Амите активно развивалась работа спецслужб по неофициальному сотрудничеству с «родственными» структурами на Западе и на Востоке. Возможно, именно в этот период отношения с ЦРУ и МИ-6 вышли на лучший уровень; вполне вероятно, этому способствовали и личные связи: директор ЦРУ Ричард Хелмс учился с Меиром Амитом в Колумбийском университете. Большого развития получило и движение в регионы Азии и Африки — можно сказать, что выдвинутая первым директором «Моссад» Рувеном Шилоем концепция «периферийной зоны» нашла горячего приверженца в лице Амита, хотя наибольшая активность проявлялась в геостратегической близости к рубежам страны. Так, в этот период укрепились тайные связи Израиля с Эфиопией, Турцией и Ираном. Возникали тайные взаимодействия: например, Израиль и Иран помогали мятежным курдским племенам бороться с центральной властью Ирака. В Йемене израильтяне помогали роялистам бороться с повстанцами и египтянами. В Южном Судане сбрасывали с парашютами продовольствие мятежным христианам — ослабление центральной власти Хартума в тот период считалось благоприятным для Израиля. Большой разборчивости в поисках союзников не проявляли (как, впрочем, и в последующие времена, о чем будет отдельный разговор). Большого развития достигла и «альтернативная дипломатия» в удаленных странах.

Было немала стран — только в одной Африке около трех десятков, — где Израиль после установления дипломатических отношений открывал посольства и проводил различные программы помощи. Там, как и в любой другой стране, «Моссад» использовал посольства в качестве прикрытия для разведки. Но в тех странах, с которыми не было официальных отношений или они были прерваны вследствие обострения обстановки, роли менялись — и «альтернативным дипломатам» приходилось порой выполнять функции, обычно не свойственные спецслужбам. В некоторых странах резидентуры, работающие под «крышей» торговых представительств, медицинских центров и тому подобных организаций, оказывались в числе очень немногих реальных представителей стран Запада; и внутриполитическая обстановка в этих странах складывалась так, что в ряде случаев только израильтяне из неместных могли серьезно работать. С точки зрения правящей верхушки этих государств, США и СССР представляли собой для большинства стран региона опасные сверхдержавы, которые могли, исходя из своих представлений о пользе для дела, в любой момент раздавить правительство или группировку, которая обратилась к ним за помощью; европейские страны были тем самым врагом-колонизатором, от которого хотелось избавиться навсегда — а Израиль вроде не был так опасен и ни в чем не провинился перед какой-нибудь Угандой или Того. В разведсообществах стран, которые имели интересы в Африке, это быстро осознали — и Амит без особого труда, например, убедил американцев выделить Израилю несколько миллионов долларов на дополнительное финансирование деятельности израильской разведки в этих регионах. Небезосновательно считалось, что это отвечает интересам Запада. В документах ЦРУ эта операция имела кодовое название «КК Маунтин». Конкретное осуществление экспансии осуществлялось на основе договоров и договоренностей, по которым около дюжины африканских стран пригласили израильских советников по вопросам сельского хозяйства, промышленности, торговли и обороны. Сотни экспертов (среди них были как «настоящие израильтяне», так и специалисты из стран Запада, временно откомандированные своими правительствами для таких миссий) работали над различными проектами, — а вслед за ними шли израильские разъездные политики. По всему континенту ездила министр иностранных дел Голда Меир, премьер-министр Леви Эшкол также был почетным гостем в ряде стран Африканского континента. Во многих случаях это оборачивалось установлением или развитием дипломатических отношений, что было и остается очень важным для Израиля.

Число советников и, естественно, агентов «Моссада», быстро возрастало. Правительства принимавших стран относились к последнему обстоятельству вполне благосклонно, и вскоре Израиль установил тесное сотрудничество в области разведки с Кенией, Заиром, Либерией и Ганой. В каждой из этих стран Израиль готовил кадры для спецслужб и оказывал помощь в их деятельности. Все это вместе взятое укладывалось в понятие «политических акций». Содержание разведывательного термина «политическая акция» раскрывает наиболее полно в своих мемуарах Майлз Коуплэнд, считающий себя в этом вопросе одним из главных специалистов ЦРУ и одним из первых, если не первым, кто предложил эту схему действий, сочетающую различные каналы влияния с приоритетом спецслужб. Он определяет это как способность «выстроить систему лоббирования в коммерческих и промышленных кругах разведываемой страны таким образом, чтобы она подспудно оказывала нужное давление на правительство», а также целевое направление соответственным образом ориентированных советников и использование местных деятелей в качестве агентов влияния.[47]

Произошли в тот период определенные подвижки и в работе в Азии. «Моссад» открыл резидентуру в бывшей британской колонии — Сингапуре, который стал частью Малайзии и вскоре превратился в процветающий город-государство. Руководящая верхушка Сингапура, состоявшая из этнических китайцев, опасавшаяся и соседней Малайзии, и собственного малайского меньшинства, была заинтересована в помощи, прежде всего в военной области и укреплении службы безопасности. «Моссад» создал в Сингапуре постоянную военную миссию, которую возглавил полковник Биньямин (Фуад) Бен-Элизер, очень опытный офицер специальных войск. Миссия оказывала советническую поддержку, помогала в подготовке кадров, снабжала оружием. Сингапур стал своеобразным «трамплином» для распространения «альтернативной дипломатии» по всей Азии. Первые крупные успехи в этом направлении были достигнуты в Индонезии. Первый президент Индонезии, доктор Сукарно, один из лидеров антизападного Движения неприсоединения, был твердым противником Израиля. Однако в 1965 году в результате государственного переворота он был отстранен от власти. Генерал Сухарто, мобилизовав правые элементы, уничтожил около 300 тыс. коммунистов и стал президентом. Страна «умылась кровью», но полного подавления оппозиции, поддерживаемой Китаем, не произошло. Ради укрепления власти Сухарто был готов на все, в частности, и на радикальную смену внешних союзников. Он установил контакт с израильтянами — и «Моссад» направил в Джакарту группу советников из Сингапура. Вскоре они, чаще всего выдавая себя за европейцев или американцев, стали обучать индонезийскую армию и спецслужбы, прежде всего индонезийскую службу внутренней безопасности. В силу твердого антиколониального курса Индонезия не доверяла ЦРУ и другим западным спецслужбам, и для неё «Моссад» был идеальным партнером; религиозные позиции (в Индонезии большинство населения исповедует ислам) здесь отступали на второй план. Израильской разведке было разрешено иметь в Джакарте крупную резидентуру под «коммерческим прикрытием», — так на профессиональном языке разведки называется маскировка разведчика под бизнесмена. Сухарто не раз заявлял, что как исламская страна Индонезия никогда не пойдет на установление с Израилем дипломатических отношений, но тайные связи стали очень тесными. Индонезийские военные и разведчики проходили подготовку в Израиле. Основной акцент в их подготовке делался на изучении тактики антипартизанских действий, подавления вооруженных групп. Уже после Амита, в 1970 году, при посредничестве «Моссада» Израиль поставил в Индонезию значительное количество вооружений, включая дюжину американских истребителей «Скайхок», которые «освободились» после перевооружения ВВС Израиля. Наряду с доходами от продажи оружия Индонезии (а это ещё предполагало долгосрочное военно-техническое сотрудничество), израильская разведка приобрела ещё более прочные оперативные позиции в этой исламской стране.