Глава 5 ОСОБЕННОСТИ «ДАМСКОЙ ПОЛИТИКИ»

Глава 5

ОСОБЕННОСТИ «ДАМСКОЙ ПОЛИТИКИ»

После окончания войны за польское наследство дипломатические отношения Франции и России прервались на несколько лет, если не считать сношений по поводу возвращения на родину французских пленных.

В 1739 г. императрица Анна Иоанновна решила пойти на сближение с Францией и обменяться послами. Французский агент в России, некий Лалли подал кардиналу де Флёри записку, в которой говорилось: «Я не могу дать более простой и в то же время более верной идеи о России, как сравнив ее с ребенком, который оставался в утробе матери гораздо долее обыкновенного срока, рос там в продолжение нескольких лет и, вышед наконец на свет, открывает глаза, протягивает руки и ноги, но не умеет ими пользоваться; чувствует свои силы, но не знает, какое сделать из них употребление. Нет ничего удивительного, что народ в таком состоянии допускает управлять собою первому встречному. Немцы (если можно так назвать сборище датчан, пруссаков, вестфальцев, голштинцев, ливонцев и курляндцев) были этими первыми встречными. Венский двор умел воспользоваться таким положением нации, и можно сказать, что он управлял петербургским двором с самого восшествия на престол нынешней царицы». Записка заканчивалась словами: «Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что выгоды Франции требуют необходимо иметь лицо, которое бы готово было извлечь из того выгоды для своего государя»[26].

И кардинал нашел такое «лицо» — 34-летнего маркиза де ла Шетарди. На представительские расходы де Флёри выделил маркизу 50 тысяч ливров в год. Шетарди прибыл в Петербург в декабре 1793 г. в сопровождении двенадцати секретарей, восьми капелланов, шести поваров и пятидесяти ливрейных камер-пажей, камердинеров и других слуг. Не забыл маркиз прихватить и 100 тысяч бутылок дорогих французских вин.

Шетарди получил от кардинала специальную инструкцию, в которой говорилось: «Россия в отношении к равновесию на севере достигла слишком высокой степени могущества, и в отношении настоящих и будущих дел Австрии союз ее с австрийским домом чрезвычайно опасен. Видели по делам польским, как злоупотреблял венский двор этим союзом. Если он не мог в недавнее время привести на Рейн корпус московских войск в 10 000, то, когда ему понадобится подчинить своему произволу всю империю, он будет в состоянии наводнить Германию толпами варваров. Германские владетели так разъединены и так слабы, что от них нельзя ожидать твердой решимости предотвратить такое великое несчастие — предвестник их будущего падения, и его величество давно обдумывает способы воспротивиться тому»[27].

После первой же аудиенции у Анны Иоанновны Шетарди отправился с визитом к 28-летней Елизавете Петровне, ведшей в то время весьма скромный образ жизни и окруженной шпионами императрицы. Посол и незаконнорожденная дочь Петра могли объясняться без переводчика — Лизу с детства учили французскому, как невесту Луи XV.

А в России назревал династический кризис. Императрице Анне потребовался наследник. И она вспомнила о своей племяннице — дочери Екатерины Ивановны и Карла Леопольда, герцога Макленбург-Шверинского. Других потомков у слабоумного Ивана V не было. (Другой вопрос, что злые языки утверждали, будто больной Иван был бесплоден, а дочек ему «настругал» спальник[28] Василий Юшков.)

В 1718 г. у Карла Леопольда и Екатерины Ивановны родилась дочь, которую крестили по протестантскому обряду и нарекли Елизаветой Христиной. После ее рождения семейная жизнь супругов совсем разладилась, и через три года мучений Екатерина Ивановна забрала свою трехлетнюю дочь и уехала в Россию.

Императрица Анна Иоанновна перекрестила Елизавету Христину по православному обряду, и она стала Анной Леопольдовной.

28 января 1733 г. в Петербурге состоялась свадьба Анны Леопольдовны с Антоном Ульрихом, герцогом (принцем) Брауншвейг-Люнебургским. 12 августа 1740 г. у Антона Ульриха и Анны Леопольдовны родился сын, названный Иваном. Вскоре больная императрица Анна Иоанновна выпустила манифест, где младенец Иван Антонович объявлялся великим князем с титулом императорского высочества и наследником российского престола. А еще через 11 дней императрица подписала новый манифест, где регентом Ивана был объявлен ее фаворит Бирон, а не отец, Антон Ульрих или мать, Анна Леопольдовна.

17 октября 1740 г. императрица Анна Иоанновна скончалась в возрасте 46 лет. На следующий день, 18 октября, столица присягнула новому императору — младенцу и его регенту.

Теперь Бирон стал неограниченным правителем России. Но немец сел явно не в свои сани. Раньше его терпели как фаворита императрицы, теперь же ему не на кого было опереться.

Бирон решил укрепить свою власть с помощью репрессий — были арестованы несколько десятков офицеров и чиновников. Принца Антона Ульриха взяли под домашний арест. Но эти действия возымели обратный эффект.

В ночь с 7 на 8 ноября генерал-фельдмаршал Миних с ведома Антона Ульриха и Анны Леопольдовны поднял по тревоге 80 гвардейцев и совершил государственный переворот. Бирон и десяток его сторонников были арестованы. В ходе переворота не было пролито ни капли крови, если не считать кулачной драки между Бироном и арестовавшими его гвардейцами.

Теперь Анна Леопольдовна получила неограниченную власть и стала именовать себя Правительницей Российской, младенец же Иван по-прежнему числился императором Иваном V. Бирон был приговорен к четвертованию, но Анна Леопольдовна заменила казнь ссылкой на Северный Урал, в Пелым.

Одновременно Анна Леопольдовна приступила к выдавливанию из властных структур генерал-фельдмаршала Миниха, которому она и была обязана властью. Она перестала лично принимать Миниха, а своего мужа Антона Ульриха неизвестно за какие заслуги сделала генералиссимусом и начальником Миниха. В конце концов 57-летний Миних не выдержал и в марте 1741 г. подал в отставку, которая немедленно была принята. Таким образом, от власти был отстранен самый талантливый полководец и администратор.

Через сто лет Александр Герцен съязвит: «Миних и Бирон вырывали друг у друга государство, как кружку пива».

Что же касается Антона Уильриха, то он представлял собой полнейшее ничтожество и давным-давно не имел интимных отношений с женой. Будучи генералиссимусом, он не играл никакой роли ни в военных, ни в гражданских делах. Двадцатидвухлетняя Анна Леопольдовна отдала страну на откуп пройдохам немцам типа Остермана, Линара и К0, а сама почти все время валялась в огромной постели, читая душещипательные романы. Впрочем, в постели она никогда не бывала одна. Там постоянно находилась ее любимая фрейлина Юлиана Менгден. Верноподданные и высоконравственные дореволюционные историки писали о возвышенной дружбе двух этих дам. А безнравственные современники не стеснялись их называть лесбиянками.

Развал системы управления в стране не был секретом ни для русских, ни для иностранных дипломатов в Петербурге. И те, и другие прекрасно понимали, что бардаку в верхах скоро придет конец.

Наиболее реальной претенденткой на русский престол была Елизавета Петровна. За 16 лет офицерство, чиновники да и просто обыватели устали от немецкой мафии, правившей от имени ничтожных и нелегитимных монархов. Жестокие и нелепые указы Петра I были напрочь забыты, и все вспоминали только его победы и достижения. В дочери Петра все видели возрождение Великой России и освобождение от ненавистных немцев. О незаконности ее рождения в 1740—1741 гг. уже никто не вспоминал.

Елизавета получила весьма слабое образование, а точнее говоря, не имела никакого. Например, она до самой смерти не могла понять, почему в Англию нельзя проехать в карете. Но она имела то, что называется житейским умом, и была склонна к лицемерию и интригам. Понимая свое двусмысленное положение в правление обеих Анн, Елизавета старалась не вмешиваться в государственные дела и тем избежала заточения в монастырь. Она разыгрывала из себя эдакую простушку-хохотушку. Любила игры, хороводы, охоту, постоянно меняла любовников. Она обожала бывать на свадьбах и крестинах, но не у простолюдинов или чиновников, а исключительно у офицеров и солдат гвардейских полков.

После смерти Анны Иоанновны в Петербурге стали зреть сразу два заговора в пользу Елизаветы. Один — спонтанный, снизу, среди солдат и младших офицеров гвардейских полков. Другой же заговор готовился послом Франции Иоахим Жаком де ля Шетарди и послом Швеции Эриком Нолькеном. Причем если Шетарди вступил в контакт с Елизаветой по прямому указанию своего правительства, то Нолькен действовал, в основном, в инициативном порядке. В инструкции Шетарди, данной ему кардиналом де Флёри, Елизавета была указана как единственное лицо, в пользу которого нужно было действовать для свержения немецкого правительства и для оттеснения России обратно на восток. Посредником между дипломатами и Елизаветой стал ее личный врач Иоганн Лесток, француз по происхождению.

Франция предложила Швеции полностью оплатить все издержки в войне с Россией. Шетарди потребовал от Елизаветы Петровны подписать обращение к русским войскам в Финляндии не сопротивляться шведам, а также дать письменные гарантии территориальных уступок шведскому королю. У Елизаветы хватило ума отвертеться от письменных обязательств, а уж на словах она была на все согласна, а взамен просила деньги, деньги и еще раз деньги.

В сентябре 1741 г. Шетарди передал Елизавете от имени французского короля 2 тысячи дукатов. За сентябрь — ноябрь того же года он несколько раз вручал ей различные суммы, в общей сложности на 22 423 франка. В секретном донесении в Версаль от 4 ноября 1741 г. Шетарди просил выделить на финансирование заговора 100 тысяч экю, но король посчитал эту сумму чрезмерной[29].

Посол Нолькен выдал Елизавете 100 тысяч рублей и поспешил сообщить в Стокгольм, что Россия на грани государственного переворота, что войска не будут сражаться за Анну Леопольдовну и т.д. В Стокгольме сделали вывод, что достаточно одного только вида шведских войск, чтобы власть Анны Леопольдовны и немцев рухнула, а новая императрица в благодарность за помощь щедро наделила бы шведского короля русскими землями.

28 июля 1741 г. в Стокгольме к русскому послу Бестужеву явился надворный канцлер и объявил, что шведский король вынужден объявить России войну.

Анна Леопольдовна и К0 малость подумали и 13 августа также разрешились манифестом от имени малолетнего Иоанна. В нем, между прочим, говорилось: «Между неверными и дикими, бога не исповедующими погаными, не только между христианскими державами еще не слыхано было, чтоб, не объявя наперед о причинах неудовольства своего или не учиня по последней мере хотя мало основанных жалоб и не требуя о пристойном поправлении оных, войну начать, как то действительно ныне от Швеции чинится».

Главным начальником шведского войска в Финляндии был назначен граф Левенгаупт, сеймовый маршал, самый популярный в это время человек в Швеции. По своим правилам, утвержденным на сейме он мог приехать к войску только через четыре недели после объявления войны.

Шведское командование распространяло в русских и собственных войсках дезинформацию о том, что Елизавета Петровна обратилась с манифестом к русским войскам не сопротивляться шведам. По другой версии, Елизавета сама объявилась среди шведских войск в Финляндии. Кроме того, к шведам-де приехал и малолетний Петр Голштинский, племянник Елизаветы.

У русских командовать основной армией, дислоцированной в Финляндии, было поручено фельдмаршалу П.П. Ласси. Как уже говорилось, наиболее талантливым и опытным русским полководцем был Миних, но Анна Леопольдовна боялась усиления влияния Миниха больше, чем шведов. Театром военных действий стала Южная Финляндия. Ласси разбил шведов под Вилеманстрадом, но развить успех не смог.

16 августа 1741 г. русское правительство обратилось за помощью к прусскому королю, стремясь вовлечь его в войну со Швецией. Хотя оба государства имели союзный договор, но хитрый Фридрих II сумел отвертеться, найдя лазейку в трактате.

Шведы, в свою очередь, пытались вовлечь в войну Турцию. Но османам в данный момент было не до России. Они с часу на час ожидали нашествия грозного персидского хана Надира.

Тем временем в Бресте началось вооружение большой эскадры, которую предполагалось направить на Балтику для помощи шведам. По этому поводу русский посланник Кантемир имел серьезный разговор с кардиналом Флёри, руководившим в то время французской внешней политикой. Одновременно британское правительство дало понять, что в случае появления французских кораблей на Балтике туда войдет и британская эскадра для нейтрализации французской эскадры. В итоге французские корабли так и не покинули Бреста.

 24 ноября 1741 г. в 1 час пополудни правительство Анны Леопольдовны отдало приказ всем гвардейским полкам быть готовым к выступлению в Финляндию против шведов на основании, как говорили, полученного известия, что Левенгаупт идет к Выборгу. Но во дворце Елизаветы поняли так, что правительство нарочно хочет удалить гвардию, зная приверженность ее к цесаревне, и люди близкие — Воронцов, Разумовский, Шувалов и Лесток — стали настаивать, чтобы Елизавета немедленно с помощью гвардии произвела переворот. Елизавета долго колебалась, лишь во втором часу дня пополудни 25 ноября она решилась.

Елизавета надела поверх платья стальную кирасу, села в сани и отправилась в казармы Преображенского полка в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца, своего старого учителя музыки. Приехав в гренадерскую роту, уже извещенную о ее прибытии, она нашла ее в сборе и сказала: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!» Солдаты и офицеры закричали в ответ: «Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем!» Цесаревна взяла крест и обратилась к солдатам: «Клянусь умереть за вас. Клянетесь ли умереть за меня?» — «Клянемся!», — прогремели в ответ солдаты. «Так пойдемте же, — сказала Елизавета, — и будем только думать о том, чтоб сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало».

Из казармы Елизавета отправилась в Зимний дворец, она ехала в санях, окруженная гренадерами. По дороге Елизавета отправляла группы солдат для арестов приверженцев Брауншвейгской династии. Среди них оказались граф Миних, граф Головкин, барон Менгден, Остерман и другие.

Гренадеры буквально на руках внесли Елизавету в Зимний дворец. Там она направилась прямо в караульное помещение и обратилась к сонным гвардейцам, не бывшим в курсе событий. «Не бойтесь, друзья мои, — сказала цесаревна, — хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю, и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей». «Матушка, — отвечали солдаты, — давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем».

Четверо промолчавших офицеров были арестованы. Затем Елизавета отправилась во внутренние помещения дворца, не встречая сопротивления караульных.

Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Анна Леопольдовна, проснувшись, удивилась: «Как, это вы, сударыня?!» Увидев за спиной Елизаветы гренадер, она догадалась, в чем дело, и стала умолять цесаревну не делать зла ни ее детям, ни девице Менгден, с которой бы ей не хотелось разлучаться. Елизавета обещала Анне все это, посадила ее в свои сани и отвезла в свой дворец, за ними в других санях отвезли туда же маленького Ивана Антоновича.

Утром был издан краткий манифест о восшествии на престол Елизаветы Петровны. Остерман, Миних, Левенвольд, Михаил Головкин и другие деятели были отправлены в Сибирь. Все семейство бывшей правительницы Анны Леопольдовны оказалось в тюрьме в Холмогорах. Фельдмаршал Ласси быстро сориентировался и уже утром 26 ноября приехал поздравить Елизавету и тем сохранил свое положение.

С приходом к власти Елизаветы Франция оказалась в весьма сложном положении. Суть его хорошо иллюстрирует письмо министра иностранных дел Франции Ж. Амелота от 12 января 1742 г. к графу Кастеллану, посланнику в Константинополе: «Теперь еще рано начертать план наших действий относительно России. Восшествие на престол принцессы Елисаветы нам выгодно в настоящую минуту потому, что немецкое правительство было совершенно преданно венскому двору; а новая царица обнаруживает расположение к Франции и требует ее посредничества для окончания шведской войны. Но до сих пор все это только одни слова, и его величество король как прежде, так и теперь желает чести и безопасности шведов. Они не могут заключить мир, не приведя по меньшей мере в безопасность своих границ, и я предвижу, что Россия может согласиться на это только из страха перед союзами, могущими образоваться против нее. Поэтому вы должны поддерживать расположение, которое Порта начала оказывать в пользу Швеции».

Амелот направил гневное письмо Шетарди в Петербург: «Я был очень изумлен, что на другой день после переворота вы решились писать к гр. Левенгаупту о прекращении военных действий. Еще более изумило меня то, что вы хотели взять на свою ответственность все последствия этого. Я не могу примирить такого образа действий с знанием намерений короля... Я посылаю сегодня курьера в Стокгольм, чтобы стараться успокоить там умы и дать знать, как это и есть в действительности, что перемена государя в России нисколько не изменяет ни чувств короля к Швеции, ни видов Франции... Если война продолжится, то шведы не останутся без союзников... Важно, чтобы заключение мира между Россиею и Швециею было в наших руках. Пусть царица останется в уверенности насчет благонамеренности короля; однако не нужно, чтобы она слишком обольщала себя надеждою на выгодность мирных условий».

11 января 1742 г. Шетарди лично прочел Елизавете требования французского короля о территориальных уступках Швеции. Елизавета ответила, что она употребила бы все средства, указанные ей французским королем, для выражения своей благодарности шведам, если бы только дело не касалось уступок, противных ее славе и чести. Пусть сам король будет судьей: что скажет народ, увидя, что иностранная принцесса, мало заботившаяся о пользе России и ставшая случайно правительницей, предпочла, однако, войну стыду уступить что-нибудь, а дочь Петра I для прекращения той же самой войны соглашается на условия, противоречащие столько же благу России, сколько славе ее отца и всему, что было куплено ценой крови ее подданных для окончания его трудов.

Елизавета была права, уступка русских территорий Швеции неизбежно привела бы к государственному перевороту в России.

Тогда Шетарди решил действовать через ближних советников императрицы — вице-канцлера Бестужева и лейб-медика Лестока. Он предложил обоим ежегодную пенсию от французского короля в 15 тысяч ливров. Бестужев вежливо отказался, а Лесток принял пенсию, пообещав содействовать соблюдению интересов Франции в русской политике.

Хотя Россия и Швеция продолжали находиться в состоянии войны, шведский посланник Эрик Нолькен вел переговоры с русскими вельможами в Петербурге, а в апреле 1742 r: даже прибыл в Москву на коронацию Елизаветы. Но и в Москве Нолькен не получил согласия русского правительства на какие либо территориальные уступки и в конце мая отправился в Швецию.

6 июня 1742 г. Нолькен прислал в лагерь фельдмаршала Ласси с унтер-офицером и барабанщиком известие о своем прибытии и письмо на имя Шетарди для пересылки в Москву. Унтер-офицер и барабанщик были помещены при команде конной гвардии в ставке генерал-майора Ливена. Но в тот же день среди гвардейских пехотных полков раздался крик: «К ружью! Шведы, шведы!» гвардейцы устроили настоящий мятеж и пытались линчевать шведских парламентеров и офицеров-иностранцев, находившихся на русской службе. С большим трудом Ласси и Кейту удалось подавить мятеж и спасти несчастных шведов. Виновные отделались весьма мягкими (для военного времени) наказаниями — 17 зачинщиков были сосланы в Сибирь или в дальние гарнизоны. Этот бунт хорошо показывает настроения, царившие в русской армии. В такой ситуации ни о каких уступках Швеции не могло идти и речи.

В aвгycтe армия Ласси окружила шведские войска у Гельсингфорса. Теперь шведская армия могла получать подкрепления только морем. Но и эта связь скоро прекратилась, так как шведский флот из-за нaчавшейся эпидемии ушел из Гельсинrфорса в Карлскрону, а эскадра Мишукова заперла шведскую армию с моря. В Гельсинrфорсе были заперты 17 тысяч шведов, русских же было там не более 17,5 тысячи. Тем не менее 24 aвгycтa командующий армией генерал Буснет капитулировал.

В январе 1743 r: в городе Або, захваченном русскими войсками, начались переговоры о мире. 7 августа 1743 г. в Або был подписан окончательный мирный договор. Согласно ему, к России отходила Кюменегордская губерния, то есть бассейн реки Кюмийоки с городами Фридрихсгамом и Вильманстрандом, а также rород Нейшлот (по фински Олавилинна) из провинции Саволакс.

В свою очередь, Петр Ульрих, герцог Голштейн-готторпский, в знак избрания его наследником российского престола отступится от тех требований, которые всегда выдвигало его герцогство (Голштейн) по отношению к Швеции.

А между тем в Европе с 1741 г. шла война за австрийское наследство. 20 октября 1740 г. скончался император Священной Римской империи Карл VI Габсбург. Еще в декабре 1724 г. он обнародовал так называемую Прагматическую санкцию, согласно которой, императорский титул должен был передаваться только членам семейства Габсбургов, причем даже по женской линии. И вот теперь австрийский престол должна была занять дочь Карла VI Мария Терезия. Однако Мария была младшей внучкой императора Леопольда I, а старшая — женой баварского курфюрста Карла Альберта.

И вот в 1741 г. Карл Альберт начинает войну против Марии-Терезии, а в начале следующего года он объявляет себя императором Священной Римской империи Карлом VII.

Любитель баталий, французский король Луи XV не мог удержаться от соблазна и послал войска на помощь Карлу VII. Его поддержал прусский король Фридрих II. Соответственно, главный противник Франции на море Британия приняла сторону Марии Терезии.

20 января 1745 г. умер «параллельный император» Карл VII, тем не менее война за австрийское наследство продолжалась. 4 июля 1745 г. Фридрих II наголову разбил войска Марии Терезии при Гогенфридберге, а затем разгромил Саксонию. В итоге в конце декабря 1745 г. между ним и Марией Терезией был подписан сепаратный мир. Мария Терезия уступала Пруссии Силезию, а Фридрих II за это признал ее супруга Франца I императором Священной Римской империи. С тех пор Пруссия держала нейтралитет в войне.

В декабре 1743 г. в Петербург вновь прибыл маркиз Шетарди. Он был вынужден покинуть северную столицу в середине 1742 г. по требованию Бестужева. Сейчас Шетарди желал склонить императрицу к союзу с Луи XV. Он дал взятку Лестоку, и лейб-медик стал «агентом влияния» Франции. Однако подкупить Бестужева не удавалось. 28 мая 1744 г. Шетарди писал в Версаль: «Совершенно невозможно договориться с Бестужевым, который охотно принес бы в жертву интересы России, если бы верил, что тем самым причиняет вред интересам Франции... Тот, кто руководит в России иностранными делами, — смертельный враг Франции»[30].

Переписка Шетарди велась, естественно, шифром, а французские шифры в те годы были лучшими в мире. И тем не менее Бестужеву удавалось читать их. Алексей Петрович еще в октябре 1741 г. в дополнение к другим должностям был назначен главным директором почт. Им была разработана специальная технология перлюстрации дипломатической почты. Бестужев подобрал великолепных специалистов — «печатнорезчика» Купи и шифровальщика Христьяна Гольбаха (1690—1764). Гольбах был профессором математики питерской Академии наук, автором ряда статей о решении дифференциальных уравнений, превращении расходящихся рядов в сходящиеся и т.п. По просьбе Бестужева Елизавета Петровна 18 марта 1742 г. подписывает именной указ о назначении Гольбаха на «особливую должность». В итоге Гольбах получил чин статского советника и жалованье — 1500 рублей. (Чин статского советника соответствовал в армии генерал-майору.)

Гольбах работал не покладая рук. Так, только с июля по декабрь 1743 г. он дешифровал 61 письмо «министров[31] прусского и французского дворов». Работа Гольбаха была достойно оценена императрицей.

С 1744 г. он получал новое жалованье — 2000 рублей, а в 1760 г. был пожалован в тайные советники — третий класс по табелю, соответствовавший генерал-полковнику, и жалованье в 4500 рублей.

Шетарди, уверенный в надежности своих шифров, крайне неосторожно высказывался о женских слабостях императрицы: «Слабость сей принцессы, во всяком случае, довольно доказуется, и такую она леность к делам имеет, что для избежания труда думать она лучше любит мнение ее министра принимать». Писал Шетарди и о «сладострастной летаргии и плотских похотях», в которые погрузилась Елизавета, о «настоящей ненависти» ее «ко всем делам», о «нетвердости мыслей ее» и «непостоянстве», что мешало иметь с ней «серьезный разговор», что она «никогда не размышляет»[32].

Поначалу Елизавета не поверила вице-канцлеру, и тогда Бестужев произвел дешифровку писем в ее присутствии. Императрица пришла в бешенство. На рассвете 6 июня 1744 г. в дом маркиза прибыл сам начальник Тайной канцелярии А. Ушаков и зачитал «Записку...», согласно которой, Шетарди приказывалось собраться в 24 часа и, «ни с кем не прощаясь», покинуть пределы империи.

Объективности ради надо сказать, что вице-канцлер Бестужев не был рыцарем без страха и упрека, как его представляют сейчас некоторые преуспевающие беллетристы. Он брал взятки, и немалые, но у послов Австрии и Пруссии.

Так, благодаря огромной сумме, выплаченной вице-канцлеру, 22 мая (2 июня) 1746 г. в Петербурге был подписан секретный договор между Россией и Австрией (имеется в виду правительство Марии Терезии). А 29 декабря того же года Елизавета Петровна собрала в Зимнем дворце совещание, на котором был составлен план кампании.

Тридцатитысячное русское войско, по мнению фельдмаршала Ласси, должно было действовать на Рейне вместе с союзниками. По плану кампании, «войско должно было выйти из Курляндии и двигаться через Литву и Польшу на Краков, в Силезию одной дорогой, разделяясь на три колонны, по маршруту, предложенному австрийским посланником бароном Бретлаком. Войско должно было двигаться 162 мили по территории Польши в течение не менее трех месяцев, учитывая, что каждый третий день будет отдыхом. На содержание корпуса выдавалась сумма вдвое больше внутренних цен, итого выходило 145 525 рублей 83 копейки. Следовательно, надо было требовать у английского двора уплаты вперед 150 тысяч ефимков наличными деньгами, чтобы для подготовки провизии и фуража в Литву и Польшу до вступления туда русского войска отправить нарочных комиссаров. Если же эта сумма английскому двору покажется слишком большой, то пусть тогда англичане пришлют своих комиссаров, которые будут заготавливать и выдавать войску провизию и фураж. В землях австрийской императрицы продовольствие войскам также должно быть приготовлено от английского двора или от Марии Терезии, по их соглашению. Войско отпускалось на два года, считая с выступления его за границу. Если мир будет заключен до этого срока, то войско будет отпущено в Россию раньше».

В январе 1742 г. главнокомандующим русской экспедиционной армии был назначен генерал-фельдцейхмейстер князь В.А. Репнин.

15 марта 1748 г. 37-тысячная армия Репнина выступила в поход. В германские порты на Балтике прибыло 60 русских галер для поддержки войск с моря и их снабжения. Войска должны были войти в район Рейна — Мозеля.

В июле русская армия вступила во Франконию. Людовик XV вновь не пожелал драться с русскими, и в апреле 1748 г. в Ахене (Аахене) открылся международный конгресс, результатом которого стало подписание 18 октября 1748 г. Ахенского мира. По его условиям, был подтвержден Дрезденский мир 1745 года, то есть передача Силезии Пруссии. Три итальянских герцогства — Парму, Пьяченду и Гуастелу (Гвасталу) — Австрия передала испанского инфанту Филиппу, а часть Миланского герцогства — Сардинии.

Ну, а Россия? Россия получила дырку от бублика, конечно, если не считать удовлетворенных амбиций матушки Елизаветы Петровны.

Фавориты и министры, правившие Россией от имени императрицы Елизаветы Петровны, по-прежнему втягивали страну в чуждый ей конфликт на территории Германии.

Позже царские и советские историки придумают «обоснование» для этой глупой войны, суть которых сводится к тому, что «Россия вступила в эту войну с целью устранить опасность установления прусской гегемонии в Центральной Европе. Прусская агрессия угрожала не только Австрии, но также Саксонии и России»[33]. Увы, толковых объяснений этому не приводит ни Л.Г. Бескровный, ни иные историки.

На самом деле перед Россией стояли две жизненно необходимые задачи. Во-первых, требовалось ликвидировать огромную Дикую Степь и устранить татарскую угрозу Центральной России, а затем получить выход в Средиземное море, а во-вторых, освободить Правобережную часть Малой России и Белую Русь от гнета польских панов. Причем последнюю задачу нужно было решать срочно — магнаты Речи Посполитой проводили жесткую политику полонизации населения и искоренения православной церкви. Еще при Петре Великом Правобережье могло само упасть к ногам царя, но русские власти не только не поддержали борьбы казачества с панами, но и всеми силами сдерживали ее.

Наконец, у России были и второстепенные задачи — освоение берегов Тихого океана и укрощение среднеазиатских кочевников.

Участие же в германских войнах ничего не давало России, а лишь отрывало ее ресурсы от решения национальных задач.

Почему же тянуло в Европу всяких там Бестужевых-Ркжиных, Воронцовых, Шуваловых и др.? Во-первых, огромные взятки, регулярно выдаваемые послами Англии, Франции и Австрии. Ну, а во-вторых, европейские дела для них были придворной политической игрой, в ходе которой можно свалить конкурента и получить от императрицы новый чин и новые поместья.

Кстати, об императрице. Елизавета унаследовала от отца лишь страсть к Бахусу и Венере. Умственные же способности она унаследовала от матери-чухонки.

В Елизавете Петровне непостижимым образом сочетались набожность, строгое соблюдение всех церковных постов и обрядов, частые поездки на богомолье со страстью к балам, маскарадам, охотам, катанию с гор летом на роликовых тележках, а зимой — на санях. Но главным в ее жизни были фавориты.

И вот царице начали нашептывать гадости про прусского короля Фридриха II. Честно говоря, и без наговоров он внушал неприязнь подобным дамам. Фридрих терпеть не мог женщин и попов, и их не допускали к нему во дворец, за исключением каких-либо особо важных церемоний. Король был энциклопедически образован, много писал — интересно, но очень едко.

У Фридриха не было ни малейшего желания ссориться с Россией, с которой у него не было ни спорных проблем, ни даже общей границы. В августе 1754 г. в Берлине проездом оказался Лейтрум — подполковник русской службы. Король пригласил его во дворец Сан-Суси и в конфиденциальной беседе попросил сообщить кому следует в Петербурге, что он, Фридрих, «к ее Особе [Елизавете. — А.Ш.] всегда имел совершенное почтение, каково подлежит высоким и преславным Ее добродетелям и качествам». Далее король заявил, что «не желает более как восстановления между двумя дворами доброго согласия и получения по-прежнему себе дружбы Ее Величества Императрицы... Повторял он мне высокопочитание свое к священной Ее Величества Особе и к удивлению достойным Ее высоким качествам, оказывая при том и собственное свое желание о восстановлении доброго согласия... Его Величество прибавил к тому еще сие, что завещание Петра Великого есть неоспоримое доказательство, что польза России велит быть в согласии с Пруссией; что для себя он ничего не требует... что он весьма б рад был, ежели б ему позволено было послать сюда в тайне кого-нибудь, который бы мог изъявить его намерение...»[34].

10 сентября 1754 г. Лейтрум подал запись разговора с Фридрихом, но не императрице, а вице-канцлеру М.И. Воронцову. Дошла ли записка до Елизаветы, неизвестно, скорей всего — нет. Зато ей со всех сторон нашептывали, мол, прусский король о забавах вашего величества отозвался так-то и так-то. Обидчивая Елизавета насмерть возненавидела Фридриха.

Объективности ради стоит отметить, что аналогичная картина происходила и в Версале. Австрийскому канцлеру Кауницу и его дипломатам удалось убедить маркизу де Помпадур, что безбожник Фридрих сочиняет о ней фривольные стишки и всячески издевается над ее поведением.

Кстати, тот же Кауниц высказался о России: «...так как политика этого государства истекает не действительных его интересов, но зависит от индивидуального расположения отдельных лиц, то невозможно строить на ней продолжительную систему»[35].

Итак, три милые дамы — Мария Терезия, мадам де Помпадур и Елизавета Петровна — страстно хотели воевать со зловредным Фридрихом.

Что же касается Англии, то ее короля Георга II гораздо более интересовало его наследственное владение в Германии — Ганновер, нежели сама «владычица морей». По приказу короля британские дипломаты дали взятку канцлеру Бестужеву-Рюмину, и тот 19 (30) сентября 1755 г. в Петербурге подписал так называемую субсидную конвенцию сроком на четыре года. По условиям этой конвенции, Россия обязывалась в обмен на единовременную британскую субсидию в 500 тысяч фунтов стерлингов выставить 55-тысячный корпус и до 50 галер в случае нападения на Англию или ее союзников. Статья 5 распространяла обязательства России и на Ганновер. Конвенция предусматривала, что Англия должна выплачивать России по 100 тысяч фунтов стерлингов ежегодно на содержание русского корпуса на границе еще до начала военных действий — «диверсии». Но вот что интересно: из текста «субсидной конвенции» было неясно, против кого же она направлена.

О том, стоит ли какой-то Ганновер жизней нескольких десятков тысяч русских солдат, ни Бестужев-Рюмин, ни сама Елизавета и не думали. Тем временем «скоропостижный» Фридрих узнал о «субсидной конвенции» и предложил Георгу II гарантировать безопасность Ганновера всего за каких-то 20 тысяч фунтов стерлингов, а в обмен потребовал военную помощь Англии в случае вторжения «иностранной державы» в Германию. В итоге 16 января 1756 г. Англия и Пруссия заключили Вестлинстрескую конвенцию, фактически это был военный союз.

Ряд западных историков назвали 16 января 1756 г. днем «дипломатической революции». Действительно, рухнула вся система европейских союзов. Примирились Бурбоны и Габсбурги, враждовавшие с XVI века. 2 мая 1756 г. в Версале был заключен военный союз между Францией и Австрией.

Когда британский посол в Вене Кейт заметил Марии Терезии, что союз с Францией есть нарушение прежних дружественных отношений Австрии и Англии, то императрица с жаром ответила: «Не я покинула старую систему, но Англия покинула и меня, и систему, когда вступила в союз с Пруссиею. Известие об этом поразило меня, как громом. Я и король прусский вместе быть не можем, и никакие соображения в мире не могут меня побудить вступить в союз, в котором он участвует. Мне нельзя много думать об отдаленных землях, пришлось ограничиться защитою наследственных владений, и здесь я боюсь только двух врагов: турок и пруссаков. Но при добром согласии, которое теперь существует между обеими императрицами, оне покажут, что могут себя защитить и что нечего им много бояться и этих могущественных врагов»[36].

Что же касается второй императрицы, то Елизавета Петровна, несмотря на протесты Бестужева, еще 14 марта 1756 г. разорвала «субсидную конвенцию» с Англией.

Подробный рассказ о ходе Семилетней войны выходит за рамки нашего повествования. Здесь лишь скажу, что, несмотря на то что Франция и Россия были союзницами, отношения между ними оставляли желать лучшего. Луи XV упорно желал видеть русских в роли пушечного мяса и был категорически против любых территориальных приобретений России. Естественно, что объявление Елизаветой Петровной Восточной Пруссии русской губернией вызвало бурю возмущения в Париже. Но пока Фридрих бил французов, Луи приходилось ограничиваться мелкими пакостями России.

Смерть русской императрицы спутала европейским политикам все карты.

25 декабря 1761 г. после двух суток агонии Елизавета Петровна скончалась. Перед смертью императрица потребовала от сената обещание не заключать мира с Пруссией без участия союзников. Однако через несколько часов после смерти тетушки Петр III отправил своего любимца Андрея Гудовича в Берлин с известием о своем восшествии на престол и с предложением Фридриху II «доброго согласия и дружбы». Ко времени приезда Гудовича в Берлин король находился в Бреславле. 31 января 1762 г. Фридрих получил весть о приезде посла Петра III и о содержании его грамоты. «Благодарение небу, — писал король своему брату Генриху, — наш тыл свободен». «Голубица, принесшая масличную ветвь в ковчег» — Гудович — был приглашен в Бреславль и принят с распростертыми объятиями.

28 января 1762 г. Фридрих отвечал Петру: «Особенно я радуюсь тому, что ваше императорское величество получили ныне ту корону, которая вам давно принадлежала не столько по наследству, сколько по добродетелям и которой вы придадите новый блеск».

Петр III начал в одностороннем порядке освобождать прусских пленных и велел передать немцам часть больших запасов зерна, собранных в русских магазинах и предназначенных для кампании 1762 года.

Новый британский премьер-министр, лорд Бьют, не зная о пресмыкании Петра III перед Фридрихом, отправил новому русскому императору письмо, в котором обещал заставить своего союзника, то есть прусского короля, отдать России все германские области, которые запросит Петр III. Взамен Бьют просил, чтобы Россия осталась в составе коалиции против Фридриха. Теперь король потерял своего последнего серьезного союзника. Однако Петр не ответил лорду, а переслал оригинал письма Фридриху.

24 апреля (5 мая) 1762 г. канцлер Воронцов и полковник Гольц подписали мирный договор между Россией и Пруссией, подготовленный Фридрихом II.

Договор объявлял прекращенным состояние войны между Россией и Пруссией. Русский император объявлял себя гарантом мира в Европе, и в Германии особенно.

Россия без каких-либо компенсаций возвращала Пруссии в течение трех месяцев все свои завоевания: Восточную Пруссию, Померанию, Силезию, эвакуировала свою администрацию и войска из этих областей.

Россия предоставляла часть своих войск в пользу Пруссии, чтобы она могла победить Австрию.

Россия обещала помирить Пруссию со Швецией без ущерба для Пруссии.