Глава 4 ПЕРЕВОРОТ ПЕТРА И РАСКОЛ НАЦИИ
Глава 4
ПЕРЕВОРОТ ПЕТРА И РАСКОЛ НАЦИИ
Одни интеллигенты разумом пользуются, другие ему поклоняются.
Честертон
Да, он грустит во дни невзгоды,
Родному голосу внемля,
Что на два разные народа
Распалась русская земля.
Граф А.К. Толстой
– Мы даже не представляем, чем обязаны великому Петру! – прижимала к пухлой груди ручки некая сановная дама на праздновании 300-летия Петербурга.
В определенной степени она права: но только обязаны мы ему не флотом и не современным управлением, не дорогой в цивилизацию, даже не Петербургом. Петербург в планах Петра ничем не напоминал город, построенный в 1760–1830 годы. По его планам это было то ли подобие Москвы, сходящееся к Петропавловской крепости (как улицы Москвы сходятся к Кремлю), то ли причудливый гибрид между Венецией и Амстердамом.
Россия обязана Петру кое-чем другим: попыткой воплотить в жизнь утопию «регулярного государства». Эти «реформы» Петра дорого обошлись московитам: за годы его правления население Московии уменьшилось на, по разным расчетам, 20–25 %.
Но еще больше мы обязаны Петру чудовищным расколом нации на два почти не связанных друг с другом народа. Последствия этого деяния и правда определили судьбу России на двести лет вперед, на весь Императорский период. Порой последствия аукаются и до сих пор.
Реально Петр совершил только три важнейших деяния:
1. Невероятно усилил государство и уничтожил все группы людей, которые были от него независимы.
2. Невероятно упростил общество и подчинил его государству.
3. Расколол общество на две части. Вот эти-то последствия его правления сказываются до сих пор. Благодарить ли за это Петра?
Усиление государства
Много разных групп служилых людей – до 30. Дети боярские московские и дети боярские городовые, дворяне служилые и дворяне по отчеству, подьячие и окольничьи городовые, бояре верхние и думные дьяки… Всех перечислить невозможно.
Все эти группы служилых людей при Петре упразднялись и сводились в единое сословие. Называли его и шляхетством и дворянством, пока не установилось окончательно одно название – дворянство.
Все дворянство обязывалось служить с 15 лет и до смерти либо полной дряхлости. С его времени повелось «знатное дворянство по годности считать». Негодность по богатству, как становилось по всей Европе. А знатность по годности для службы. Пока служишь – ты дворянин.
Место в иерархии служащих определяла[2] Табель о рангах, введенная 24 января 1722 года. По Табели предусматривалось 14 рангов для всех государственных чиновников. Вводилось четыре колонки чинов: чины гражданские, военные, военно-морские, придворные. Во всех колонках чины каждого ранга приравнивались друг к другу.
Табель о рангах стала единственным критерием «годности» дворянина, определителем его положения в обществе.
Если американец, встречаясь со старым знакомым, смотрел не на него самого, на его машину, то русский человек XVIII–XIX веков столь же последовательно, встретив друга-приятеля, в первую очередь интересовался его рангом. Не вступавший никогда в службу официально именовался «недорослем». Князь Горчаков, никогда не служивший, до седых волос был «недорослем» и в представлениях своего общества, и в официальных документах. У придуманных Пушкиным Лариных, которые «хранили в жизни мирной приметы милой старины», среди всех прочих примет, «…гостям носили блюда по чинам».
Через Табель о рангах почти двести лет пополнялось российское дворянство. При Петре любой чиновник любого ранга получал права личного дворянства; сам факт службы делал человека обладателем немалых привилегий. При этом военный в любом чине мог передавать свое положение по наследству; гражданский чиновник получал права потомственного дворянства, как только дослуживался до VIII ранга.
Позже правительство не раз поднимало планку для тех, кто становился потомственным дворянином, но все равно их число неудержимо росло. И росло число тех, кто был в службе, имел право на личное дворянство, жил по тем же правилам и законам (брили бороду, пили кофе, учили дочерей танцевать, носили европейскую одежду), но до потомственного дворянства еще не дослужился. Тогда же возникло и слово для обозначения этих людей, дожившее до XX века, – «разночинцы».
Если считать и разночинцев, с их личными правами, то за годы правления Петра (всего за 36 лет!) число дворян увеличилось примерно в пять раз.
Конечно, в любом случае эти два века императорской истории из крестьянских общин, из маленьких городков Российской империи выходили бы активные люди, занимали бы совсем иное положение в мире. Но не будь Табели, они могли бы выходить в городскую буржуазию, в круг специалистов свободных профессий, никак не связанных с государством.
А Российская империя была замыслена и создана Петром так, чтобы максимально сохранить тяглый характер государства: внизу – тяглые; вверху – служилые. Всякий, кто переставал быть тяглым, тут же сам становился служилым…
Фактически Петр вернулся на двести лет назад, к временам Судебника Ивана III 1495 года.
Упрощение общества
Почти одновременно с введением Табели Петр нанес два мощных удара по церкви. Уничтожено патриаршество – один удар. Определена норма: 1 священник должен приходиться на 150 дворов прихожан. Не больше!
В 1722 году все «лишние» священники выключались из своего сословия, и еще повезло тем, кто угодил в солдаты. А священники, жившие на помещичьей земле и выключенные из списков, были приписаны к помещикам в качестве крепостных. То есть с 1722 года все священники Российской империи стали или чиновниками государства, или крепостными.
Петр совершенно сознательно упрощает структуру общества, создавая из множества разнообразных слоев один слой зависимых тяглых людей, платящих подушную подать.
В ходе подушной переписи 1719–1724 годов холопов внесли в списки, а потом обложили податью. Так был уничтожен тысячелетний институт холопства, и все стали тянуть два тягла, в пользу и помещика и государства – и бывшие холопы, и владельческие крестьяне. Потом во владельческие крестьяне стали вписывать и церковников, которые не вошли в новые списки, а жили на помещичьей земле, и эти люди тоже несли одни и те же повинности в пользу государства и помещика.
Раньше, до введения подушной подати, холопы не платили государству. Петр сделал крестьян такими же холопами, а холопов такими же крестьянами, платящими подушную подать. До Петра многие московиты были и неслужилыми, и нетяглыми – вольница, церковные люди. Петр уничтожил это положение вещей.
При нем не стало неслужилых и нетяглых, все стали только и исключительно или тяглыми, или служилыми.
Сама сумма подушной подати – 74 копейки с помещичьего крестьянина, 1 рубль 24 копейки с посадского или с черносошного крестьянина была получена очень просто – путем раскладки стоимости государственного аппарата и армии на все население Российской империи.
Еще раньше удар обрушился на так называемые промежуточные слои общества.
Приходится признать, что Петр произвел огромное «упрощение общества». Он упростил отношения в среде дворянства, уничтожив и смешав разные группы служилых людей, разные виды собственности, свел разные возможности дворян к одной-единственной – к службе, по преимуществу военной.
Он уничтожил все нетяглые и неслужилые слои общества, попросту не давая ему развивать отношения, не связанные с государством, – то есть двигаться в ту же сторону, что и вся остальная Европа.
Так же последовательно он уничтожил все многообразные формы подчинения и закрепощения крестьян, и при нем великое множество форм и видов неравенства сменилось гораздо более однозначными формами рабства.
Он уничтожил все разнообразные виды собственности в крестьянской среде, не давая возможности черносошным крестьянам порождать и развивать буржуазные отношения собственности, как это происходило в XVII веке.
В число государственных крестьян вошли черносошные крестьяне севера, ясачные крестьяне – народы Поволжья, однодворцы юга, часть из которых сама владела крепостными, а землю держала на поместном праве…
Шло слияние патриарших, церковных, монастырских крестьян.
Совершенно исчезла вольница – все нетяглые и неслужилые люди допетровского времени, а было их во времена Алексея Михайловича до четверти населения.
Мало того что при Петре общество стало несравненно менее свободным, чем было еще при Софье… Оно стало еще и менее разнообразным, а это еще хуже и опаснее. Ведь во внутреннем разнообразии общества – залог его возможного развития… Чем сложнее, разнообразнее общество, чем более разные люди его составляют – тем легче отвечает такое общество на вызовы времени, двигается вперед, совершенствуется. А чем оно проще, тем с большим трудом общество приспосабливается к изменяющейся жизни.
При Алексее Михайловиче, даже при Михаиле Федоровиче общество было свободнее и разнообразнее, чем при Петре. То есть тогда Московия была ближе к европейской модели общества и могла легче и быстрее развиваться.
И содеянное Петром еще кто-то называет «прогрессом»?!
Раскол народа
Часто Петра называют реформатором в области культуры: мол, он позволил брить бороды, учить языки, читать европейские книги и тем самым начал европеизацию России, поставил ее на европейский путь развития.
Не может быть представлений, находящихся дальше от действительности!
Во-первых, отродясь Петр ничего не «позволял» и не «разрешал», он исключительно повелевал и приказывал.
Во-вторых, ведь питье кофе или ношение шляпы-треуголки вовсе не превращает человека в европейца. А Петр требует именно перенимать какую-то форму, внешний вид европейской жизни. Таковы его указы о брадобритии, о курении табаку, о питье кофе, о ношении европейской одежды, об ассамблеях – то есть о строго обязательных сборищах у того или другого дворянина.
Все эти указы могли преследовать только одну цель: как можно быстрее внешне уподобить Россию – Европе, а московитов – голландцам.
«Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победой и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни своих обритых бояр», – писал А.С. Пушкин [8. С. 121].
Пройдет 12 лет, и Пушкин, начав писать «Историю Пугачева», соберет такие свидетельства о пугачевском «равнодушии» к барскому образу жизни, что и сегодня, почти через 300 лет, их бывает порой страшно читать.
А главное – Пушкин не прав в том, что, мол, народ упорствовал и потому сохранил «бороду и русский кафтан». Петр никогда не заставлял крестьян брить бороды. Легендарный указ о брадобритии, выпущенный Петром после возвращения из Голландии в 1698 году, предусматривал откуп – 100 рублей в год с купцов, 60 рублей с бояр, 30 рублей с прочих горожан. Заплативший выкуп получал специальный медный знак, который носил под бородой. Если прицепятся должностные лица из-за «неправильного» вида – бородач задирал бороду, показывал знак.
Но вот крестьяне платили сумму совершенно несопоставимую: всего 1 копейку при въезде в город и при выезде оттуда. А в деревнях и в маленьких городках, где не было воинских команд, впускавших в города и выпускавших, – там на бороды никто не покушался.
И получается, что дело-то вовсе не в «стоическом» поведении крестьянства, а в безразличии Петра к его облику. Или просто руки не дошли? Вряд ли. О попытках брить казаков никаких сведений у нас не сохранилось, а духовенству с самого начала разрешалось бороды «оставить». И тем более никто не отнимал русского кафтана у мещан, купцов и казаков.
Так что даже смена одежды и брадобритие касались от силы 3 % населения. И ведь эта смена форм совершенно не мешала дворянству оставаться таким же, каким оно было и до Петра. Все так же родители сговаривали детей, не спрашивая их согласия, и так же большаки решали все за родовичей, и так же родители могли до рубцов пороть своих взрослых сыновей, а случалось – и дочерей. Раньше сговаривали детей люди в старомосковском платье, в низеньких палатах, отцы и матери отдельно. Теперь люди в коротких кафтанах сговаривали в комнате с картинами и зеркалами, пия кофе и любуясь фарфоровыми безделушками. Ну, и что изменилось по сути?
Конечно, за изучением языков, ношением короткой одежды европейцев и внешними приметами быта типа зеркал, картин или бальных танцев следовали и другие перемены – часто вовсе не желанные Петром (например, осознание себя личностью, стремление владеть частной собственностью или оградить от вторжения остального общества свою личную жизнь). Но реформы проводились не для этого.
В XVII веке европеизация вовсе не означала освоения этих внешних форм западного быта и охватывала все слои общества. На рубеже XVII и XVIII столетий всякая европеизация, независимая от государства и его усилий, была полностью запрещена и все достигнутое – разрушено.
Весь XVIII век шла медленная европеизация – сначала формальная, внешняя, потом и глубинная; но вовсе не европеизация Российской империи и не всего русского народа. Это была европеизация исключительно служилого сословия, и в первую очередь дворянства.
Собственно, что сделал Петр? Своими указами он разорвал единый народ на две части.
Петр приказал дворянству и всем служилым учить языки, носить платья «в талию» и немецкие камзолы, вешать в домах картины и собираться на ассамблеи. Этой части русского народа он велел внешне европеизироваться (подчеркиваю – в основном чисто внешне!). Но другой части русского народа – крестьянам, купцам, мещанам и казакам категорически запретил делать что-либо подобное.
Эти реформы только еще сильнее разобщали податных и служилых. Раньше это были разные, но части одного общества с одним строем понятий и системой ценностей. Теперь общество оказалось разорванным на уровне даже бытовых привычек.
Указы Петра вбили клин между двумя группами населения: служилыми и тяглыми, жителями нескольких самых больших городов и деревенским людом. После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга, как представителей едва ли не разных народов.
Азиаты в плену у европейцев
Петр и не думал изменить тяглое государство или дать «частную свободу». Но он очень последовательно превращал русских туземцев в рабов русских европейцев. Если русские европейцы виделись ему чем-то вроде новых голландцев, то русские туземцы – чем-то вроде африканцев, голых черных сородичей его любимого Ганнибала.
Указом от 1711 года крепостных было разрешено продавать без земли: опять же, как Ганнибала или как негров в США. То, что раньше происходило очень редко, в виде исключения, и считалось эксцессом, теперь стало повседневной бытовой нормой. Раньше крепостной был зависимым, но членом общества. Он обеспечивал своим трудом помещика, которому земля с крепкими этой земле людьми давалась для того, чтобы он мог полноценно служить. Отнимая поместье, отнимали и прикрепленных к земле.
Теперь поместье и вотчина становились наследственным видом владения, а крестьян можно было продавать НЕЗАВИСИМО от того, продолжал ли помещик служить. Уже при Петре появились случаи, совершенно немыслимые при первых Романовых: когда богатые дворяне меняли крепостную девицу на заморскую диковинку: попугая, наученного матросским ругательствам, или разлучали семью, продавая в разные имения мужа, жену и детей. Тогда это казалось опять же крайностью, эксцессом; общество привыкло спустя еще поколение.
Холопов и крестьян слили в общем бесправии. Среди всего прочего, это вызвало резкий, в несколько раз, рост барщины. В середине XVII века на барщине была только треть поместий, потому что барскую землю обрабатывали холопы; в XVIII веке никаких холопов не стало, и на барщине оказалось две трети всех поместий.
Все податные, все тяглые ограничивались в передвижениях по стране. Для них вводились паспорта («пачпорта»), и нарушение паспортного режима – утеря паспорта, просрочка, выход за пределы разрешенной территории – автоматически делало человека преступником. Такого следовало немедленно арестовать и отправить на прежнее место жительства.
Кроме того, все тяглые ограничивались в выборе рода занятий и в возможностях «вертикальных» перемещений из одного сословия в другое, расположенное выше. В XVII веке крестьяне беспрепятственно становились богатейшими купцами, получали образование. Купец Посошков даже написал очень интересную книгу [9]. Уже при Петре Посошков, порождение допетровских времен – редкое исключение из правила, а эпоха Елизаветы Петровны и Екатерины II не знает богатых и образованных купцов, которые еще и книги пишут.
После Петра все неслужилые люди в Российской империи автоматически стали тяглыми и притом ограниченными во множестве прав и возможностей; и все тяглые обеспечивали существование служилых. «Русские азиаты» содержали «русских европейцев», обеспечивали им саму возможность быть «европейцами».
Петр не наряжал мужиков в немецкие одежды и не заставлял их бриться под угрозой кнута и плахи, но сколько мог насиловал их экономически. Крестьяне отвечали доступными им средствами: бежали. С 1719 по 1727 год числилось беглых 200 тысяч человек – почти столько же, сколько в Российской империи было дворян и чиновников.
В 1725 году насчитывался миллион недоимок по подушной подати; к 1748 году недоимки возросли до 3 миллионов, а к 1761-му – до 8 миллионов.
В Верховном тайном совете стали рассуждать, что если так дальше пойдет, то ведь не будет ни податей, ни солдат. А в записке Меншикова для императрицы высказывалась потрясающая истина: оказывается, что солдат с крестьянином связан, как душа с телом, и если не будет крестьянина – не будет и солдата, то есть и армии.
Заботясь об укреплении этого народного тела, правительство указами от 1729 и 1752 годов повелевало отдавать беглых, бродяг и безместных церковников в крепостные тем помещикам, которые согласятся платить за них подушную подать.
Беглых возвращали, пороли кнутом, а они опять бежали, увлекая новых рассказами о вольной жизни в Речи Посполитой, на Дону или в Сибири.
А каково приходилось остальным, пока не сбежавшим, показали события осени и зимы 1733 года – в этот год хлопнул особенно сильный неурожай, и оборванные, еле живые от голода крестьяне наводняли города, прося подаяния и одним своим видом вызывая жалость.
И дальше было ненамного лучше. Крупные шайки по 100 и 200 конных то ли разбойников, то ли повстанцев постепенно переловили, или они ушли из государства, но все «царствование Елизаветы было полно местными бесшумными возмущениями крестьян, особенно монастырских. Посылались усмирительные команды, которые били мятежников или были ими биваемы, смотря по тому, чья брала. Это были пробные мелкие вспышки, лет через 20–30 слившиеся в пугачевский пожар» [7. С. 183].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.