Испытатели ракет

Испытатели ракет

Утро 12 апреля 1961 года… Только что прозвучало знаменитое гагаринское «Поехали!». Все бросились в здание, где в одной из комнат установлена аппаратура для связи с космонавтом после выхода его на орбиту. Народу — яблоку некуда упасть. А в соседней комнате три свидетеля этого исторического события выпили по стакану настоящей московской водки в честь первого советского космонавта, о полете которого никто еще и не знает. Выпили первыми в мире! Среди этих энтузиастов — участник этого пуска старший лейтенант Буйновский.

Ну вот я и в Москве! После девяти лет скитаний по казармам, гостиницам, столовым я дома, в кругу своих родных и близких. Первые восторженные дни после моего приезда прошли, жизнь постепенно входила в свое нормальное повседневное русло. Я — военный представитель при организации, где создается системы управления для ракет и космических аппаратов.

Среди многочисленных новшеств царя-преобразователя Петра Первого есть и указ от 11 января 1723 года о создании на Тульском оружейном заводе (по сегодняшнему) службы контроля за качеством изготовляемых заводом ружей, пищалей, пушек и другого военного снаряжения. При этом если дьяк, которому поручено вести контроль, пропускал некачественную продукцию, он должен был всенародно подвергнуться битью палками, а количество ударов зависело впрямую от степени вины этого контролера. Вот оттуда, наверное, и пошли военные представители (военпреды), основная функция которых — защищать интересы Министерства обороны на предприятиях и в организациях, где разрабатывается и производится военная продукция. Со временем эти самые «дьяки» составляли уже большую армию высококвалифицированных военных специалистов. В этом военном образовании были и свои специфические особенности. Например, только среди военпредов уже в советские времена была такая очень солидная и авторитетная должность «районный инженер» со штатной категорией «полковник», которая в армейской среде соответствует где-то должности командира дивизии. Но если командира дивизии в академии учат, как правильно командовать полками, то у военпреда за плечами лишь практические навыки да большой жизненный опыт.

Трудная, но и интересная военпредовская доля! Для того чтобы контролировать весь процесс создания нового образца от момента его задумки до воплощения в «железе», нужно обладать теоретическими знаниями и практическим опытом работы, по крайней мере, на уровне того специалиста, результат творческой деятельности которого ты принимаешь. Оригинальный вид вооруженных сил! Сами не стреляют, на амбразуру грудью не бросаются, да и под пули-то редко попадают, но военпреды — непосредственные участники процессов зарождения, создания и принятия на вооружение новых современных образцов военной техники. В годы войны каждый снаряд, каждая пушка, каждый самолет попадали на фронт только после того, как военпред поставит свою разрешающую подпись, которая значит, что пушка будет стрелять, самолет полетит. Даже в те суровые годы страна считала необходимым сохранить институт военпредов. И история показала — военпреды не подвели! С 1943 года и до конца войны военпред Керимов принимал на заводе снаряды для знаменитых «катюш». А пройдет немного времени — и Герой Социалистического Труда генерал-лейтенант Керим Алиевич Керимов долгие 25 лет будет председателем государственной комиссии по пилотируемым пускам принимать предстартовые рапорты практически всех наших первых космонавтов.

В деле зарождения и развития отечественного ракетостроения и космонавтики большой отряд военпредов принимал самое активное и непосредственное участие. И надо отдать должное создателям этой техники — и Королев, и его сподвижники серьезно и с большим вниманием относились к деятельности представителя заказчика. В свое время достаточно четко определил место военных специалистов в ракетно-космической технике заместитель Королева Анатолий Петрович Абрамов: «Диапазон деятельности военных специалистов практически охватывает весь технологический процесс создания ракетного комплекса, начиная с проектирования и кончая испытаниями. Среди них много настоящих творческих работников, по своей подготовке не уступающих специалистам промышленности. Деятельность их исключительно важна именно в ракетной технике, так как в ракете, являющейся изделием одноразового применения, отказ одного узла или даже детали может привести к невыполнению задачи…» Хорошие, объективные слова!

Надо сказать, что по жизни умный, принципиальный, технически грамотный и логически мыслящий, умеющий сознательно идти на компромиссы, но никогда в ущерб интересов своего ведомства — такой военный специалист неизменно пользовался уважением и авторитетом среди разработчиков и создателей ракетно-космической техники. Есть такой культовый фильм «Укрощение огня», который вот уже многие годы показывают по телевидению накануне Дня космонавтики. Пожалуй, это единственное произведение искусства, где как-то отражена роль военпреда в космической тематике и отношение к нему со стороны Главного конструктора Королева. И примечательно, что в 1952 году после окончания академии военпредом — ведущим специалистом по ракете Р-7 был назначен Александр Александрович Максимов, будущий Начальник космических средств Министерства обороны. Вот в таком специфическом воинском подразделении мне и предстояло нести дальнейшую воинскую службу!

Научно-исследовательский институт по системам управления ракет (НИИ 885) располагался в те времена на Авиамоторной улице, что в районе шоссе Энтузиастов. Директором института и главным конструктором по радиосистемам управления был Михаил Сергеевич Рязанский, а его заместителем и главным конструктором по автономным системам управления — Николай Алексеевич Пилюгин. Оба — ближайшие сподвижники Королева, входящие в его знаменитую «шестерку» Совета Главных конструкторов. Естественно, что все, что проектировалось, создавалось, собиралось в этом институте, делалось под неусыпным контролем военного представительства, которым тогда руководил полковник Иванов Анатолий Михайлович. Я попал в тематическую группу, руководимую Михаилом Наумовичем Брегманом, моим пока единственным знакомым в этом новом коллективе.

Мой мудрый начальник сделал одно доброе дело: прямо на следующий день после моего прихода на службу он определил тематику моей будущей деятельности — контроль разработки системы управления новой королевской ракеты — и сразу же отправил меня на комплексный стенд, где начиналась отработка системы управления для этой ракеты. Мне было приказано денно и нощно находиться на стенде, изучать, осваивать, знакомиться с разработчиками и испытателями, работать со схемами. В общем, пустили меня, как говорится, в свободное плавание.

Это были времена, когда весь советский народ под мудрым руководством нашей партии в лице Никиты Сергеевича Хрущева занимался двумя важнейшими проблемами: выращиванием где только можно кукурузы и созданием «ракетного щита Родины». Если по части кукурузы были проблемы (ну никак она не хотела произрастать за Полярным кругом!), то с ракетами было попроще. Бурными темпами формировался, развивался и креп военно-промышленный комплекс, куда со временем вошли все наиболее значимые отечественные научно-исследовательские, опытно-конструкторские и промышленные организации и предприятия всех республик тогдашнего Советского Союза. При этом наши мудрые руководители спустили в эти организации четкую директиву: наряду с основной тематикой каждое такое предприятие должно выпускать что-нибудь из ширпотреба. Идея в общем-то хорошая и разумная, ибо предприятия военных отраслей имели для этого хороший технический и технологический потенциал. А далее, как всегда у нас. Директиву «спустили», а разумно организовать работу забыли. Вот и получилось, что в Астрахани современный завод по изготовлению сложнейших бортовых вычислительных комплексов в качестве продукции народного потребления выпускал… прищепки для белья и заколки для женских причесок. А крупнейший завод по производству ракет в Днепропетровске наладил в двух полуразвалившихся бараках производство в качестве ширпотреба популярных тогда тракторов «Беларусь». При этом в год украинцы выпускали тракторов больше, чем Минский тракторный завод — основной производитель этой продукции! Вот такие «перекосы» социалистического планового хозяйства.

Подошло время заменить «старушку» Р-7 на более совершенную ракету с современными боевыми и техническими характеристиками. Естественно, что эту работу поручили ОКБ-1, возглавляемому Королевым. Так появилась ракета Р-9 (изделие 8К75).

Это была красивая, изящная, современная по тем временам ракета! Ее создатели не без гордости все время подчеркивали, что в ней реализован «принцип Циолковского», суть которого в том, что двигатели Р-9 работали последовательно: заканчивали работу двигатели первой ступени ракеты, после чего включались двигатели второй ступени (в отличие от «семерки», где двигатели всех ступеней «пакета» запускались одновременно прямо на старте). Как подсчитал в свое время гениальный Константин Эдуардович, выходной энергетический эффект получается значительный, что дало возможность существенно увеличить дальность полета новой ракеты. Одна маленькая «недоработка» была у этой ракеты. Команда на выключение двигательной установки поступала на борт ракеты по каналам радиосистемы управления. А это значит, что любой «недоброжелатель со стороны» может повлиять на процесс управления ракетой и привести к невыполнению боевой задачи. Естественно, что более современной и надежной должна быть и ее система управления. Вот над этим и трудился дружный коллектив энтузиастов во главе с Николаем Алексеевичем Пилюгиным, к тому времени уже членом-корреспондентом Академии наук, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии.

Конечно, система управления ракеты 60-х годов ни в какое сравнение не идет, например, с бортовыми программно-вычислительными комплексами ракет и космических аппаратов конца XX века. Но по тем временам ракета Р-9 имела систему управления, в которой были воплощены наиболее передовые мысли, конструкторские и технологические решения. Кроме уже упомянутой системы угловой стабилизации, ракетой в полете управляют, удерживают на расчетной траектории, регулируют тягу двигателей и в заданный момент их выключают еще несколько бортовых систем, построенных на различных физических принципах и имеющих свой состав бортовых приборов. В соответствии с заданной циклограммой управляют работой всей совокупности этих приборов бортовые программные электромеханические устройства. И ведь мало создать такой умный бортовой прибор, надо разработать и «подстыковать» к нему еще и сложную наземную аппаратуру, которая в режимах автономных, комплексных и предстартовых испытаний должна следить за надежным функционированием бортовых систем вплоть до старта ракеты.

Создание современных систем управления для любых сложных комплексов, включая и ракетные, можно популярно и наглядно представить в виде знаменитого райкинского костюма. И действительно, в огромной армии «портных» — разработчиков системы можно выделить специалистов по созданию чувствительных элементов системы — гиро-приборов, кто-то разрабатывает приборы усиления и преобразования, кто-то мудрит над сложным кабельным хозяйством, системные лаборатории «колдуют». над циклограммой работы всей системы управления, воплощая ее в многочисленные бортовые коммуникационные приборы, энергетики думают над созданием эффективных бортовых источников питания. Сложнейшая, кропотливая работа! И на каждом участке есть свой военпред-контролер, который внимательно следит и за выполнением требований военного ведомства (в виде исходных данных или технических заданий), и за соблюдением норм многочисленных ГОСТов и другой нормативной документации. В отличие от знаменитой интермедии Райкина, в общей схеме создания системы управления нового изделия есть объединяющее начало, общее звено, подразделение, куда стекаются как ручейки результаты творческих мук всего коллектива разработчиков (схемы, чертежи, графики, циклограммы) и где, собственно, и начинается долгий и сложный процесс рождения новой системы. Это — комплексные лаборатории, отделы, которые, как показала жизнь, первыми получают как благодарности и награды при удачных пусках, так и нарекания, вплоть до увольнений, — при отказах, сбоях и авариях, независимо по чьей вине это происходит. Моя трудовая деятельность на новом для меня поприще началась с непосредственного взаимодействия именно с таким подразделением.

С самых первых шагов своей практической деятельности я попал в несколько пикантное положение. С одной стороны, я — новичок, который впервые на стенде увидел нагромождение приборов, разъемов, проводов, что в совокупности называется системой управления и что мне в самое ближайшее время надо досконально изучить. Конечно, с помощью разработчика этих приборов. А с другой стороны, я должен контролировать их действия, следить за тем, чтобы ни один дефект, ни одна недоработка схемы не осталась за пределами их внимания. Здесь нужно выбрать правильную линию поведения по отношению к разработчикам. Если есть необходимость, приходи и честно говори, что не могу разобраться в схеме или не знаю, как работает тот или иной прибор. И всегда с их стороны была помощь и поддержка. Но и представитель заказчика, когда находил в их работе ошибки, дефекты и несоответствия документации (а это одна из основных его функций), должен не стараться, грубо говоря, «тыкать их носом» (бывали среди нас и такие), а по мере сил и возможностей предлагать им для рассмотрения варианты правильного решения. Я, например, со временем выработал для себя четкое и строгое правило: мои знания схемы, прибора должны быть если не выше, то, во всяком случае, на уровне знаний разработчиков. В дальнейшем это правило позволило мне принимать правильные, технически грамотные и обоснованные решения, всегда достойно представлять свое ведомство, на равных вести диалог с разработчиками и принимать активное участие как в решении принципиальных вопросов, так и в поиске схемных ошибок и распутывании сложнейших комплексных «узлов». Было приятно, что к твоему мнению прислушиваются и приглашают тебя не как контролера, а как специалиста, когда надо разобраться с каким-то сложным, запутанным вопросом.

По отработанной технологии и сложившейся практике создания систем подобного класса общая идея и задумки проектанта воплощались в чертеже, в схеме, макете. Далее конструкторская и технологическая документация попадает в монтажные цеха, где эти самые электрические и монтажные схемы прямо у тебя на глазах кропотливым трудом технологов, сборщиков и монтажниц превращаются в реальные сложнейшие и зачастую уникальные приборы. Мне нравились цеха пилюгинской фирмы. Они какие-то теплые, ярко освещенные и уютные, контингент — молодежь, здесь нет беготни, каждый занят на своем рабочем месте конкретным делом, разговор неторопливый, вполголоса. Температура, запыленность, влажность — параметры, которые для каждого производства должны быть свои и постоянно контролироваться. Особо жесткие требования в цехах, где собираются гироскопические приборы, — попасть в эту зону можно, только полностью сняв с себя одежду и облачившись в специальные костюмы, несколько раз в течение рабочего дня проверяется запыленность помещения — не более пяти-семи невидимых пылинок в одном кубическом метре воздуха. Но вот наступает время, когда первые, еще макетные образцы приборов будущей системы управления выходят из цехов и концентрируются в одном месте, где их собирают в единую схему. Вот тут-то на передний план и выходит совершенно уникальный отряд разработчиков — стендовики. Их уважительно и любовно все называли испытателями.

Комплексный стенд для нового изделия в упрощенном представлении — большое, светлое помещение, где на элементарных стеллажах аккуратно уложены приборы, опутанные со всех сторон разноцветными проводами, собранными в толстые кабельные жгуты и стволы. Да и задача вроде бы простая: при подаче питания на стенд нужно чтобы ничего не взорвалось, не загорелось, а все это сложнейшее переплетение приборов и кабелей работало в полном соответствии с программой, заложенной разработчиком. Каждый из сотрудников такого подразделения не только должен знать физическую суть и схему всего того, что развернуто на стенде, но и не гнушаться черновой работой: снять и заменить вышедший из строя прибор, разобрать и перебрать, если надо, весь стенд, перекладывать тяжеленные кабели и по тысяче раз отключать — подключать штепсельные разъемы и колодки (некоторые разъемы имели до сотни контактов и весили несколько килограммов). В общем, интеллектуал с некоторым «чернорабочим» уклоном. Все разработчики прямо-таки молились на стендовиков и моментально прибывали к ним на стенд по первому же их требованию. Начав свою военпредовскую деятельность на стенде, смело могу утверждать, что там трудились истинные энтузиасты своего дела, которые, не считаясь со временем и личными интересами, полностью отдавали себя этой сложной, но интересной и творческой работе. Вот у французского императора Наполеона была его любимая «старая гвардия», с которой великий полководец начинал свои первые победоносные походы в Африке и Европе. Император ценил, любил и берег эту свою гвардию, обращался к ней в самые трудные моменты. Вот такая же гвардия — «испытатели» — была и у Николая Алексеевича Пилюгина, и у Сергея Павловича Королева. Они беспредельно доверяли своим помощникам, верили их испытательскому чутью, они знали, что они их никогда и нигде не подведут и не подставят. Суровый по натуре, Сергей Павлович, например, с этой своей «старой гвардией» был прост и по-человечески душевен, всех их называл по имени, и у него даже голос, кажется, становился как-то спокойнее и мягче, когда он к ним обращался. И они все отвечали своим главным полной взаимностью. На любых испытаниях, особенно при пусках на полигоне, эти королевские и пилюгинские «маршалы» пропускали через себя все аварии, отказы, сбои, ошибки, нестыковки между системами различных организаций, а их природный ум и смекалка, дарования истинного испытателя, как правило, подсказывали в экстремальных условиях правильные решения. За что их и ценили и Королев, и Пилюгин и при каждом возможном случае представляли к наградам и званиям. Общение и деловые контакты с этими людьми многое дали и мне в моей последующей службе, а потом и работе. Я, так же как и все на стенде, не щадя своего пока единственного лейтенантского костюма, таскал кабели, несчетное количество раз подключал эти чертовы тяжеленные отрывные разъемы (по предстартовой циклограмме в момент отрыва ракеты от стартового устройства эти разъемы автоматически отстреливаются), ползал по схемам в поисках хитроумных «бобов», увлекался и как работник стенда спорил и что-то доказывал разработчикам, заставлял их переделать, улучшить схему или конструкцию прибора. Прошло немного времени, и стендовики стали относиться ко мне как к равному, чем я очень гордился.

Прошли еще пара-тройка месяцев моей самоотверженной работы на стенде, и где-то к лету шестидесятого года я уже достаточно прилично знал свою подопечную систему и заодно, как говорится, по ходу освоил специфику и тонкости обязанностей военпреда. Мне нравилась эта работа! Хорошо помню свой первый самостоятельный выход «на дело» в качестве заказчика. Где-то осенью мы с сотрудниками стенда Николаем Михайловичем Лакузо и Евгением Александровичем Дымовым (оба, кстати, из числа пилюгинских «маршалов») отправились в Загорск на огневые испытания («прожиг») двигателей ракеты Р-9, где работала и наша система управления. Для меня это все было ново и интересно. Здесь я впервые попал в компанию, которая очень скоро стала для меня родной и близкой. В этой большой и в общем-то дружной семье, главенствующую роль в которой занимали представители головной организации Сергея Павловича Королева, были и управленцы, и двигателисты, и заправщики, и наземщики, и телеметристы, и радисты, и еще много-много самых различных специалистов — участников сложнейшего процесса разработки, создания и испытаний современных по тем временам ракетных комплексов. Эта командировка в Загорск памятна для нас и одним печальным событием. Мы были на двух-трех предприятиях и на каждом из них участвовали в траурной церемонии прощания с разработчиками и испытателями, погибшими при взрыве ракеты и пожаре на полигоне в Тюра-Таме.

Трагедия произошла 24 октября I960 года. На площадке 41-го полигона готовилась к первому пуску боевая ракета Р-16 разработки Конструкторского бюро Михаила Кузьмича Янгеля, упорно конкурирующего с Сергеем Павловичем. Отличительной особенностью этой ракеты являлось использование высококипящих (но при этом очень токсичных!) компонентов топлива для ее двигателей. Это, в свою очередь, давало возможность обеспечить длительное хранение на боевом дежурстве заправленной ракеты, что существенно повышало боеготовность всего ракетного комплекса по сравнению с ракетами типа Р-7 и Р-9, где в жесткий временной цикл боевого пуска входило и время (довольно-таки длительное) на заправку7 ракеты жидким кислородом. В этом новая ракета имела явные преимущества. Как это часто бывает на первых пусках, при работах на старте было много дефектов, отказов, неувязок, несоответствий документации, неправильных действий расчетов и испытателей от промышленности. Все это при наличии времени естественно и устранимо. А вот его-то у испытателей и не было! Подарок советскому народу от Ракетных войск — запуск новой ракеты — нужно было осуществить к 43-й годовщине Октябрьской революции. Такая уж у нас традиция! Все предстартовые работы проводились под наблюдением и при участии главкома Неделина. Конечно же, «временной» фактор, наличие большого начальства — все это не могло не сказаться на ходе предстартовых работ. К тому же испытательные бригады военных и промышленности были на пределе физических возможностей. Пошли действия и операции, которые в нормальных условиях никто бы не санкционировал. Главная заповедь испытателей — около заправленной ракеты никто не должен находиться — здесь была проигнорирована полностью! Заправленная ракета, как виноградная гроздь, была вся «обвешана» номерами расчетов и испытателями. В какой-то момент прошла несанкционированная команда на разблокировку запуска ракеты. Запустились двигатели второй ступени, прожгли топливные баки первой ступени и — взрыв! По рассказам немногочисленных оставшихся в живых очевидцев — страшная, опустошительная картина. Погибли около ста человек: рядовые, офицеры, испытатели полигона (среди них и наши ростовчане), гражданские специалисты, разработчики новой ракеты и просто те, кто в силу своих служебных обязанностей находился в это время на 41-й площадке. Среди погибших — старожилы, руководители полигонных служб Александр Иванович Носов (к этому времени уже Герой Социалистического Труда), Евгений Иванович Осташев, Рубен Мартиросович Григорьянц и многие другие. На боевом посту погиб и наш первый главнокомандующий.

Слушатели 3-го курса Ростовского училища Виталий Дожлев и Эдуард Буйновский. 1957 г.

Мой дел Леонтий Буйновский накануне Первой мировой войны. 1912 г.

С родителями и сестрой перед отъездом в Ростов. Август 1954 г

Офицер воспитатель 3-й батареи 2-го МАПУ Борис Селезнев. 1949 г.

Сергей Иванович Плющев — командир 3-й батареи 2-го МАПУ. 1946 г.

Воспитанники 3-й батареи 2-го МАПУ выпуска 1954 года.

В первом ряду: четвертый слева — генерал-полковник Ю. И. Плотников; пятая — вдова нашего комбата Г. И. Плющева; шестой — офицер-воспитатель Б. П. Селезнев; третий справа — генерал-майор Ю. А. Проклов. 2001 г.

Выпускники 2-го МАПУ герой Афганистана Юрий Березовский и Эдуард Буйновский.

Пройдет немного времени, и воспитанник 2-го МАПУ старший вице-сержант Ю. И. Плотников сам станет воспитателем молодых ракетчиков. 1997 г.

Капитан А. И. Кепов — гроза молодых лейтенантов-ракетчиков. 1959 г

Старший вице-сержант 2-го МАПУ выпуска 1954 года. Ю. А. Проклов.

Начальник Академии им. Дзержинского генерал-полковник Ю. И. Плотников и начальник Института им. Можайского генерал-полковник летчик-космонавт Л. Д. Кизим с коллегами. 1997 г.

Юрий Гагарин — первый космонавт планеты

1961 г.

Герман Титов.

Слова дарственной надписи оказались пророческими — мы много лет служили в одной части.

Звездный городок с высоты птичьего полёта.

Первая женская космическая группа.

Слева направо: Жанна Сергейчик, Валентина Пономарева. Ирина Соловьева, Татьяна Пицхелаури.

В. М. Жолобов на тринадцатом году ожидания своего космического полета.

И дождался все-таки!

Юрий Гагарин с «космическими» детьми.

Титов — он и в Америке Титов.

С президентом США Дж. Кеннеди. 1962 г.

Инженеры второго отряда слушателей-космонавтов. 1963 г.

Юрий Гагарин и на парашютных прыжках первый!

Готовимся к первому парашютному прыжку.

1963 г.

Инструктор Н. К. Никитин дает последние указания.

Рабочие будни в сурдокамере.

После первого прыжка все остались живы.

Перегрузки центрифуги.

Они были первыми.

Валентина Терешкова — наша «Чайка».

Валентина Терешкова на Волге.

Славный боевой путь прошел Митрофан Иванович Неделин! Участник трех войн — Гражданской, в Испании, Великой Отечественной. Войну закончил командующим артиллерией фронта, Героем Советского Союза. С 1955 года — заместитель министра обороны по специальному вооружению и реактивной технике. С этого момента Митрофан Иванович — организатор и активный участник работ по созданию и вводу в эксплуатацию боевых ракетных комплексов. Ни один пуск новой ракеты не проходит без участия Неделина. Уважительно относились к нему7 Сергей Павлович Королев и вся его знаменитая «шестерка» главных конструкторов. Все в том же фильме «Укрощение огня» прекрасный ленинградский актер Владимиров очень хорошо, правдиво раскрыл образ Неделина. Незабываем для нас, молодых лейтенантов, момент, когда на площадке № 2 Тюра-Тама после удачного первого пуска Митрофан Иванович поблагодарил нас за успешную работу и сказал несколько добрых слов напутствия. Примечательно, что приказ о назначении Главного маршала артиллерии Неделина первым главнокомандующим Ракетными войсками стратегического назначения был подписан 17 декабря 1959 года — в день, когда наша часть становилась на боевое дежурство. Погиб Митрофан Иванович в 58 лет. Это еще так мало!

В августе I960 года я получил очередное воинское звание. Теперь я не просто лейтенант, а старший инженер-лейтенант. Как только до меня дошла эта радостная весть, я где-то нашел две звездочки, кое-как прилепил их к погонам, одну даже, помнится, чуть ли не пришивал нитками, и помчался в столовую принимать поздравления народных масс. Странно, но на мои погоны никто не обратил внимания! Ну ладно, министру обороны и моим большим начальникам — им просто не до меня. Это я еще допускаю. Но мои коллеги-разработчики, почему же они обходят молчанием этот, можно сказать, исторический факт?! Я уж и так и сяк, и погонами чуть ли ни каждому в лицо тычу, и глазами вроде бы показываю, куда надо смотреть. Никакой реакции! Помнится, обиделся я на них по молодости сильно. А на следующий день уже и сам забыл про свое новое высокое воинское звание.

И вот наступает кульминационный момент! К концу I960 года разработчики должны сдать нам, заказчикам, штатный комплект бортового и наземного оборудования, предназначенного для отправки на полигон и проведения летных испытаний новой ракеты. Ответственная, хлопотливая пора как в жизни создателей нового образца, так и тех, кто этот образец принимает на вооружение. Здесь уж я представлял свое ведомство и был тверд (но справедлив) при проверках и приемке аппаратуры и документации к ней на соответствие требованиям заказчика. Очень мне пригодились здесь мои круглосуточные бдения на стенде. Я, конечно, при сдаче-приемке был «Матильдой в центре событий», хотя в этом сложном и ответственном для нас процессе принимал участие практически весь личный состав нашего военного представительства. Как и положено в плановом социалистическом хозяйстве, сдача-приемка была завершена в последний день месяца, последний месяц квартала и последний квартал года — 31 декабря 1960 года часов в 10–11 вечера, прямо накануне Нового года. Все прошло успешно. Конечно, много было замечаний и предложений со стороны заказчика, но сам Николай Алексеевич Пилюгин заверил нас, что до отправки техники на полигон все дефекты будут устранены. На этом мы и договорились, после чего в узком кругу стендовиков-испытателей коротенько рюмашкой отметили это событие и понеслись домой встречать Новый год. Впереди ответственный этап летных испытаний новой королевской ракеты с нашей системой управления.

Я, конечно, работал с полной самоотдачей, но все же не забывал, что я живу в Москве — культурном и спортивном центре всей нашей страны. Это к чему-то да обязывало. Прежде всего я стал искать место, где я могу продолжить трудную, но благородную работу по закаливанию своего тела и совершенствованию своей фигуры, то есть продолжить занятия гимнастикой. Когда-то в конце далеких 40-х годов мы, трое друзей-соседей по Песчаной улице: Анатолий Кулаков, Валентин Чучукин и я, начинали со школьных гимнастических кружков. Кулаков оказался прирожденным гимнастом, где-то через пару лет стал уже мастером спорта, а к моему возвращению в Москву он был уже членом сборной Союза в компании знаменитых тогда гимнастов Юрия Титова, Бориса Шахлина, Павла Столбова. Долговязому Чучукину и мне с ногами футболиста оставалось только завидовать успехам нашего дружка и «болеть» за него на соревнованиях. Валентин на полпути сошел с дистанции и бросил тренировки, а я упорно и регулярно продолжал ходить в спортзал, хотя и понимал, что до Кулакова мне далеко. По приезде в Москву я каким-то образом умудрился попасть в одну из сборных команд по гимнастике Московского военного округа, тренировки которой проходили в прекрасном гимнастическом зале ЦСКА, что у станции метро «Аэропорт», в пяти минутах от моего дома. Команда эта состояла из солдат срочной службы, которые по гимнастическим возможностям не очень-то далеко от меня ушли, да я что-то и не помню, чтобы за два года наших совместных тренировок в каких-либо приличных соревнованиях они проявляли свое спортивное мастерство. Видно, такие же сачки, каким во времена МАПУ был и я, когда убегал на тренировки в ЦЦСА от тягот и лишений воинской службы. Тренером у нас был симпатичный и обаятельный Борис Алексеевич Ипполитов, один из отпрысков знаменитой вело-конькобежной семьи Ипполитовых, сам в прошлом гимнаст. По требованию нашего веселого тренера занятия начинались с того, что каждый из нас должен был рассказать какой-нибудь свеженький анекдот, после коллективного обсуждения которого мы и приступали непосредственно к тренировке. Я тренировался по уже отработанной в МАПУ и Ростове методе: самозабвенно, с полной отдачей сил выкладывался до конца. Бывали дни, когда я терял за одну тренировку пару килограммов веса. В эти дни я прибегал домой и, не снимая даже шинели, с ходу выпивал две бутылки кефира (любимейший мой напиток до сих пор!), а потом в течение вечера, растягивая удовольствие, выпивал еще три-четыре бутылки любимого напитка. Бедная мама в дни тренировок запасала для меня целую батарею бутылок. Ну и конечно же, перед каждой тренировкой я стирал и гладил свои спортивные вещички и на тренировку являлся всегда чистенький, в аккуратно подогнанной форме. Иногда в нашем спортзале тренировался со своим персональным тренером великий Кулаков. Своей отточенной техникой, сложнейшими упражнениями он всех нас очаровывал, я даже стеснялся к нему подходить. Со страхом и восхищением наблюдал его соскок «тройное сальто» с перекладины, ведь сам и простое-то сальто делал с грехом пополам. Пожалуй, Анатолий Кулаков и Валентин Чучукин — мои самые старинные друзья с 1949 года, когда мы бегали вокруг нашего дома на Песчаной в поисках пустых бутылок, чтобы их сдать и на вырученные деньги сбегать в кино. Как бежит время! Наши дружеские, семейные отношения сохранились до сих пор, но только, к сожалению, ограничиваются лишь телефонными звонками. Старые стали.

Работа работой, гимнастика гимнастикой, но жить в Москве и не увлекаться театром — никто не поверит! В те далекие времена, для того чтобы сходить в театр, требовалось одно лишь желание — билеты были недорогие, достать их особого труда не составляло. Я пересмотрел и переслушал весь тогдашний репертуар Театра оперетты, в Большом заслушивался ариями из опер Верди, одного из любимых мною композиторов до сих пор. Наверное, по молодости я очень эмоционально и искренне воспринимал все то, что происходило на сцене, — смахивал тайком скупую мужскую слезу, когда вместе с Альфредом прощался с Травиатой или провожал в последний путь Аиду (прелестная Галина Вишневская, в которую мы с отцом были безнадежно влюблены) с ее возлюбленным Радамесом. Если бы я вел свою личную Книгу рекордов Гиннесса, то в разделе «Впервые» я бы записал факт моего посещения Большого театра, где ставилась опера Бизе «Кармен» и где впервые вышли на профессиональную сцену Ирина Архипова и Александр Пархоменко, бывшие архитектор и офицер Советской Армии и ставшие со временем звездами нашей отечественной оперы. Но особо бы отметил факт своего присутствия на первом спектакле, поставленном Большим театром на сцене Кремлевского Дворца съездов, — балете Чайковского «Лебединое озеро» с несравненной Майей Плисецкой в главной роли. Это было сразу же после какого-то очередного помпезного съезда, и попасть в только что построенное чудо архитектуры, да еще не на торжественное мероприятие по специальным приглашениям райкомов партии, а всего лишь на спектакль — это, я вам скажу, событие по тем временам неординарное. До сих пор даже помню ряд, где сидел, — двадцатый. А первые триумфальные выступления Мариса Лиепы в «Корсаре» в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко! Не забывал, конечно, и про драматические театры. Бывал во МХАТе и в Малом, застал еще корифеев русской сцены Яблочкину, Царева, Хмелева (бесподобный Каренин), Турчанинову, Жарова. Бывал и в модном тогда «Современнике», который располагался еще в старом, сейчас уже снесенном здании на площади Маяковского. В общем, старался не отставать от культурной жизни столицы.

Посещая, так сказать, «салоны высокого искусства», я конечно же не забывал и про испокон веков любимое занятие царских, советских и российских офицеров — танцы в присутственных местах (раньше это называлось более романтично: балы в Дворянском собрании). В любом военном гарнизоне, где бы он ни находился, — в тайге, в степи, в крупном городе или заштатном, забытом Богом городишке, — везде есть или должен быть культурно-воспитательный и развлекательный центр, у которого по планам политработников (или как они сами себя любовно называли — политрабочие) огромное количество воспитательных функций, начиная от создания университетов марксизма-ленинизма и заканчивая кружками художественной вышивки. Где-то в конце этого перечня — культурно-массовые и спортивные мероприятия, среди которых танцы, или вечера отдыха, наиболее популярны среди офицерской молодежи. У этих центров, как правило, одно название: Дом офицеров (городской, окружной, гарнизонный). Центральный дом Советской Армии — тот же фактически Дом офицеров, только всеармейского масштаба, да еще располагался в красивейшем старинном здании с анфиладой парадных залов и комнат и более уютный по сравнению с другими Домами офицеров, где мне приходилось бывать. Для меня ЦДСА плюс еще и ностальгические воспоминания — ведь здесь я занимался гимнастикой, когда учился еще в МАГГУ. И еще вспоминается, что накануне 23 февраля 1952 года — праздника Дня Советской Армии в ЦДСА был вечер отдыха генералов и офицеров Генштаба, куда отец пригласил нас с мамой. Я, воспитанник МАПУ, весь, конечно, вальяжный, брючки выглажены, фольговые погоны излучают сияние по всему залу, единственный минус — я в то время был еще «хазаренком», то есть стриженным наголо, но это меня нисколько не смущало. Отец должен был прийти прямо с работы. Пришел и очень нас с мамой обрадовал — на плечах у него были новенькие погоны полковника. Как же мама была счастлива в этот вечер! То она танцует томное танго с мужем — молодым полковником (им тогда еще и сорока не было!), то вальсирует с сыном — молоденьким курсантиком, причем оба смотрят на свою очаровательную партнершу откровенно влюбленными глазами. Был даже момент, когда мы с мамой остались в танце единственной парой, и, видно, настолько это у нас хорошо получалось, что нам даже аплодировали. Я хотя и самоуверенным типом был в те времена, но все же понимал, что это внимание и аплодисменты относились в первую очередь к моей партнерше — молодой, красивой женщине, моей маме.

В те молодые, лейтенантские годы два фактора заставляли нас регулярно посещать ЦДСА. Первое — билеты на танцы продавались только офицерам. Это очень важный момент! В субботу вечером гордый и красивый лейтенант идет к кассе по живому коридору, где справа и слева стоят очаровательные создания, мечтающие попасть на танцы в ЦДСА, и только и слышишь «Возьмите билетик для меня». Ты — ноль внимания, ты — хозяин положения, от тебя в данный момент, может быть, зависит судьба девушки, на тебя все смотрят с надеждой и ожиданием. Ради этих минут стоит жить! И все же ты посматриваешь незаметно по сторонам, выбирая достойную для себя партнершу. Выбор сделан, два билета у тебя на руках. Счастливая девушка смотрит на тебя влюбленными глазами, лихорадочно дает деньги («Ну что вы, я вас приглашаю». — «Ой, спасибо!»), и мы почти как влюбленная парочка направляемся в сторону танцзала. Проходим бдительную старушку-контролера, заходим в зал. И тут мгновенно происходят превращения, как у Золушки, когда часы пробили 12. Выбранная партнерша моментально исчезает, растворяется в общей массе, и если в ходе вечера удается ее найти, то она смотрит на тебя удивленными, непонимающими глазами, а если ты начинаешь канючить о своих на нее правах, то она грозится обратиться к дружиннику. Вот оно, типичное женское коварство! Даешь себе слово больше никогда не идти на поводу у женщин. Но приходит очередная суббота, и ты опять идешь вдоль этого прелестного коридора, млея от своего величия и могущества. Далее картина повторяется.

Танцы в ЦДСА — это красивый музыкальный спектакль! Вот, например, вальсирует высокий, статный подполковник (по-моему, он был в этом звании еще в царской армии) с холеной бородкой и в сапогах «бутылочкой» (не путать с сапогами «гармошкой»!). Его партнерша, которая больше как на лейтенанта и не рассчитывала, млеет в его объятиях, а когда ее партнер, элегантно опустившись на одно колено, грациозно обводит ее вокруг себя, то она медленно и плавно переходит в полуобморочное состояние. Я любил наблюдать такие сцены. И еще об одной особенности этого заведения. Мои приятели и коллеги по МАПУ, Ростову, части, приезжая в отпуск или по делам в Москву, не могли не заглянуть в ЦДСА, зная, что там обязательно кого-либо встретишь, тем более гостиница здесь же, рядом. Как правило, встречи эти проходили эмоционально, бурно, с посещением буфета (стакан вина, похожего на портвейн, — 30 копеек!). Постоянным участником этих встреч ветеранов была моя подружка Люда (одна из немногих, которая признала меня после прохода в танцзал). Как-то так незаметно, в кругу друзей, бывало, наступал момент, когда Люда, пристально и внимательно всматриваясь в меня, спрашивала: «А ты хто такой?» А я не мог вразумительно ответить ей на этот вопрос. Все. Пора домой. Движение домой у нас состояло из трех последовательных фаз. Первая, наиболее простая, — добраться до дома Люды. По тем временам — без проблем. Это сейчас московские обыватели боятся выходить из дома уже после 10 часов вечера. Люда жила на Арбате, в переулке Сивцев Вражек на четвертом этаже (по сегодняшнему это шестой — седьмой этаж) большого старинного дома без лифта. Сейчас в этом доме какая-то «крутая» поликлиника. С трудом, морально и физически поддерживая друг друга и делая кратковременные, но приятные остановки на лестничных площадках, мы наконец-то добирались до нужной нам двери. Наступала вторая, более сложная фаза. Нам нужно было восемь раз позвонить и ни в коем случае не сбиться! Представляете картину: поздняя ночь, с первым звонком в дверь просыпается вся коммуналка и каждый лихорадочно начинает считать звонки — к нему или мимо (дух бериевских времен был еще силен). Кто жил в коммунальной квартире, тот знает, какие утром могут быть разборки, если поздний клиент ошибается количеством звонков и попадает не по адресу. Собрав всю силу воли, мы с подружкой успешно решали почти всегда и эту проблему. Наступала последняя, самая сложная и ответственная фаза. Именно в тот момент, когда Людина мамаша открывала дверь, я должен был отпустить Люду, чтобы она плавно перешла в объятия мамы, а я — пулей вниз. Далее — такси (10 копеек за километр. Фантастика!), и через полчаса я уже уютненько устраивался на ночь в своем кресле-кровати. Так что комментарии Людиной мамы слушала только Люда (если, конечно, слышала). Ее мама боялась меня, а я боялся мамы. А зря она меня боялась. В те времена я был культурным, воспитанным, ответственным и, уж если честно, немного трусоватым (в плане того, чего боялась Людина мама) юношей. Так что им, считай, повезло. Я уж подзабыл, Люда не то училась, не то уже работала портнихой. Не без задней мысли, конечно, я заказал ей сшить для меня парадно-выходные трусы с гульфиком (по-тогдашнему — с ширинкой). Творческий процесс по созданию этого шедевра портняжного искусства проходил мучительно и долго, одних примерок было где-то около десяти. Получился продукт нашего совместного творчества, которому сегодня позавидовал бы и знаменитый мэтр Вячеслав Зайцев. Печальна судьба этого самого продукта. Придет время, когда моя молодая жена выбросит на свалку две самые дорогие вещи моего скудного холостяцкого приданого — трусы, сшитые на заказ, и автоматическое помойное ведро (нажмешь педаль — откроется, отпустишь — закроется). «Надо решительно рвать со старым холостяцким прошлым», — твердо заявила моя мудрая жена. Я, конечно, с ней был согласен. А что мне оставалось делать? Тде ты сейчас, мой верный товарищ по лихим набегам в ЦДСА!

И вот в феврале 1961 года поступила команда двигаться на полигон. Испытания на полигоне организовывала и проводила фирма С. П. Королева — головной разработчик новой ракеты. Маршрут пока новый, но со временем станет родным и близким: Внуково, на минутку — ресторан, старенький Ил-14, посадка в Куйбышеве и вот снова Тюра-Там!

Испытания ракеты Р-9 проводились на знакомой площадке № 2, пока еще простой, не «гагаринской». Каждая организация, участвующая в летных испытаниях, имела свою «экспедицию», основная задача которой — встреча и размещение прибывающих сотрудников, материально-техническое обеспечение работ по подготовке и проведению испытаний. Была такая «экспедиция» и у фирмы Пилюгина. Нам, представителям заказчика, вообще-то не рекомендовалось размещаться и решать бытовые проблемы вместе со своими разработчиками, но наше начальство далеко, а местному, полигонному, было как-то все равно, где и как военпреды размещаются, как питаются, как преодолевают большие полигонные расстояния. Разместился я в знакомом мне по старым временам длинном одноэтажном неуютном бараке, а ребята жили в новой, можно даже сказать комфортабельной гостинице. Руководителем испытаний по системе управления от фирмы Пилюгина был назначен Николай Михайлович Лакузо, а от заказчика я был сам себе командир. От королевской фирмы всеми работами командовал Борис Аркадьевич Дорофеев. Почти все время на полигоне были и Королев, и Пилюгин, но Николай Алексеевич частенько за себя оставлял Владилена Петровича Финогеева — своего любимца и ближайшего помощника, обладающего природным чутьем испытателя, прекрасно разбирающегося в любых схемах, который мог с ходу предложить нужное техническое решение там, где мы сутками ломали голову.

Летные испытания нового изделия в условиях полигона — это один сплошной рабочий день, который мог продолжаться 24 часа без перерывов на обед и ужин, без сна и отдыха и даже без глотка свежего воздуха, ибо на старте вся наша наземная аппаратура находится в бункере глубоко под землей. Начало летных испытаний сложного комплекса — это все равно что первые репетиции большого симфонического оркестра, в состав которого вошли известные, а следовательно, и капризные, музыканты-виртуозы. Каждый знает себе цену, у каждого инструмент настроен на «свою ноту», каждый желает быть первой скрипкой. Без хорошего, но жесткого дирижера здесь не обойтись. Прямо как на полигоне, где впервые встречаются фирмы — разработчики систем ракеты! Каждый считает, что без его продукции ракета не полетит (и чего здесь спорить — ракета уже не ракета, если у нее нет двигателя или системы управления, или просто отказал какой-нибудь маленький дренажный клапанок, на который в ходе испытаний никто и внимания-то не обращал). В ходе совместных комплексных испытаний в случае появления каких-либо отказов или нестыковок каждый утверждает, что у него все в порядке, причину надо искать у соседа. И здесь тоже без «дирижера» — волевого, даже жесткого руководителя не обойтись. И таким руководителем у нас был Сергей Павлович Королев.