Наш адрес — Москва-400

Наш адрес — Москва-400

Июль 1959 года… На бетонке вдоль монтажно-испытательного корпуса второй площадки полигона Тюра-Там выстроилась войсковая часть полковника Михеева, только что произведшая успешный запуск межконтинентальной ракеты, принятой на вооружение нашей армии. Главный маршал артиллерии Неделин перед строем благодарит всех за успешную работу. Это — первая боевая часть вновь создаваемых Ракетных войск стратегического назначения. В ее строю — два начальника расчета — лейтенанты Буйновский и Батюня.

Месяц отпуска после окончания училища пролетел незаметно и как во сне. Первые дни пребывания дома я не отходил от зеркала — любовался собой в лейтенантской форме. И это понятно, ведь я долгих семь лет ждал этого звездного часа! Потом выслушивал вполне заслуженные и в то же время искренние комплименты в свой адрес со стороны моих близких — сестры и родителей. Естественно, что мы все приходили к единому мнению — форма мне очень даже к лицу, я в ней просто неотразим! Далее я решил проверить эти вновь приобретенные качества на своих подружках, которых — увы! — за время моего четырехлетнего отсутствия осталось не так уж и много. Оставшиеся верными мне подруги подтверждали мнение моих близких и при этом как-то так невзначай, ненавязчиво начинали туманные разговоры о том, что вот я уже и офицер, вполне самостоятельный мужчина, которому недостает лишь прелестной верной спутницы по трудным армейским дорогам. Кстати, эта тема стала злободневной и в кругу друзей нашего семейства, особенно среди тех, где, по их мнению, имелась достойная кандидатка на эту почетную должность. Но я был тверд, как скала, и ни на какие происки не поддавался. Я так думаю, что у меня в те времена был период активного самолюбования и мне не нужны были свидетели, а тем более участники этого приятного процесса. Пожалуй, я только не спал в форме и где-то к концу отпуска уже поднадоел сам себе. К концу сентября в Москву прибывает еще один лейтенант — Анатолий Батюня. Быстренько пробежав по нашим постоянным «точкам», а это в основном танцзал ЦЦСА, мы стали готовиться к визиту в Главное управление кадров Минобороны, где нам должны дать предписания для прохождения дальнейшей службы.

И вот такой день пришел. Нам объявили, что мы назначаемся начальниками (начальниками!) расчетов во вновь формируемую войсковую часть соединения генерала Григорьева. Все по плану! Я думаю, что кадровики просто не знали о наших дружеских отношениях с Михаилом Григорьевичем, а то и должностишки дали бы повыше. Ну да ладно, дослужимся. А часть-то наша формировалась не где-нибудь, а в Тюра-Таме! Куда мы с Анатолием и направились.

Скорый поезд Москва — Ташкент все дальше и дальше уносил нас от Москвы, от родных и близких. Позади остались годы учебы, возмужания и становления, наша беспечная юность. На купе СВ мы еще не заработали, так что расположились в обычном купейном вагоне. Ехали весело, так как в вагоне кроме нас с Толей разместились еще человек пять наших коллег по Ростову, имеющих направления в ту же часть, что и мы. Соседом по купе у нас оказался довольно-таки известный по тем временам писатель из Ташкента, который по годам был нам ну если не дедушка, то уж папа точно. Половину пути, а ехали мы суток трое, писатель интересно рассказывал про свою бурную молодость (борьба за Советскую власть в Средней Азии, погони за басмачами вперемежку со своими любовными похождениями). А в это время наши коллеги по вагону кокетничали с попутчицей, которая ехала то ли из Москвы после развода, то ли направлялась в Ташкент, чтобы развестись. Пустив вперед тяжелую артиллерию в лице нашего писателя, мы, усыпив бдительность девушки, пригласили ее к нам в купе сыграть в карты — «кинга», ибо других интеллектуальных картежных игр мы с Толей не знали. По решению писателя выигрыш — не фанты, не деньги, а поцелуй с проигравшим в зависимости от количества выигранных очков. Почему-то все, по-моему, включая и нашу партнершу, были уверены, что проигравшей будет именно она (не целоваться же мне с Анатолием!). От блестящей перспективы голова у молоденьких лейтенантов закружилась. Наконец-то! Экспресс, мчащийся в ночи, прекрасная незнакомка, вино, карты, демон-искуситель. Вот она — разгульная, бесшабашная, авантюрная гусарская жизнь, о которой мы так мечтали еще в Ростове! И вот наступил час расплаты! Конечно, дамочка проиграла, а мы, мужики, выиграли, причем значительная часть выигрыша осталась за «инженером человеческих душ». Все-таки жизненный опыт сказался! Партнерша наша проявила характер и заявила, что целоваться будет только при выключенном свете. Опуская детали, скажу, что мы с моим приятелем забрали свой законный, весьма незначительный выигрыш. А вот с писателем произошла осечка! Не буду с ним целоваться! И все тут! Мы с Толей были искренне возмущены и переживали за своего партнера, но он нас успокоил — после Тюра-Тама до Ташкента еще 18 часов езды. Долго мы потом еще муссировали эту тему — восторжествовала ли после того, как мы их покинули, справедливость в поезде Москва — Ташкент? Я был уверен, что «да». Толя сомневался.

Как-то за поцелуями мы и не заметили, что наш поезд поздно вечером притормозил около незаметного полустанка. Это и была станция нашего назначения — Тюра-Там. Сразу поникшие и притихшие, мы тесной стайкой — человек восемь — стали выяснять, куда же нам двигать дальше. Темно, холодно, неуютно, никто не встретил. И это после веселого, теплого купе с милым писателем! Куда мы попали? И зачем нас занесло когда-то в этот несчастный ГУМ? Служили бы сейчас в Москве, рядом с папой-мамой, и забот бы не знали. Вот влипли! С такими крайне невеселыми мыслями мы добрались до солдатской казармы (опять двухъярусные койки!), где нас определили на ночлег. Ну ладно. Утро вечера мудренее.

За четыре года до нашего появления в Тюра-Таме правительство принимает решение по созданию специального полигона для проведения испытаний и отработочных пусков новой мощной межконтинентальной ракеты Р-7 (в обиходе «семерка»). Место расположения и возможности существующего полигона Капустин Яр не позволяли обеспечить испытания ракеты, имеющей дальность стрельбы уже не сотни, а тысячи километров. Специально созданная государственная комиссия под председательством начальника кап-яровского полигона генерала Вознюка долго выбирала место для нового полигона. Трасса полета ракеты должна была проходить, исходя из режима безопасности, по малонаселенной территории, при этом полет ракеты должен быть с запада на восток (в этом случае сама Земля за счет своего вращения добавляет скорость ракете), должны быть созданы условия для сбора и транспортировки боковых блоков ракеты, которые отделяются по ходу ее полета. Учитывая, что полигон Тюра-Там, а впоследствии — космодром Байконур сегодня принадлежит другому государству и за его аренду Россия ежегодно платит сотни миллионов долларов, резонно вспомнить варианты, на которых остановилась комиссия Вознюка. Первый — в районе города Перми в Сибири. Вариант хороший, но длина трассы в сторону Чукотки недостаточна. Второй вариант — Северный Кавказ. Место расположения прекрасное, трасса протяженностью до семи тысяч километров нормальная, с выходом на Камчатку, боковые блоки падали бы в районе черных степей, севернее Махачкалы. Одно только «но». Первые отработочные варианты «семерки» были оснащены системой радиоуправления. В этом случае два выносных пункта этой системы должны располагаться строго перпендикулярно к траектории на расстоянии 250 километров. При этом правый по ходу трассы пункт должен находиться прямо посередине Каспийского моря. Вариант отпал. К величайшему нашему сожалению. Тем более что со временем эта система с ракеты была снята. Остался последний из проработанных вариантов — Тюра-Там.

Множество возникало проблем при строительстве такого грандиозного сооружения посреди пустыни с резко континентальным климатом. Одна из постоянных проблем — скрытость объектов, сохранение режима секретности. Основная база будущего полигона — площадка № 10 располагалась за невысоким холмом, и пассажиры поезда Москва — Ташкент, проезжая станцию Тюра-Там, ничего не могли видеть. Также не должны быть видны из вагона поезда и пусковые установки. С трудом нашли в тридцати километрах от площадки № 10 участок, чуть-чуть скрытый складками местности. Именно из-за этих режимных соображений на первом и последующих стартах появился так называемый «козырек». Вырывается котлован метров 50 глубиной (вынуто где-то до одного миллиона кубометров грунта), на краю которого сооружается стартовая «нулевая» отметка — «козырек», где устанавливается ракета, под которой — газоотвод для выхода газов при запуске ракеты. О тех трудных временах строительства полигона вспоминает его первый начальник генерал Алексей Иванович Нестеренко: «Первое впечатление было удручающее — степь, такыры, солончаки, пески, колючки, жара и ветер, иногда переходящий в песчаную бурю, бесчисленное множество сусликов и ни одного дерева». Да! Это вам не зеленые луга предгорья Кавказа! И тем не менее самоотверженным трудом тысяч военных строителей к апрелю 1957 года первая стартовая площадка была готова. Поблизости от нее в шести бараках расположились все, кто принимал участие в сборке, проведении испытаний и пуске первой «семерки». А среди них и первые выпускники ростовского училища.

Межконтинентальная ракета представляла собой «пакет» из пяти блоков: центрального и четырех боковых. Вес ракеты порядка 300 тонн, заправлялась она смесью: до 170 тонн жидкого кислорода и 70 тонн керосина. Это — компоненты топлива для 20 двигательных установок, по четыре на каждом блоке. Система управления ракеты отслеживает ее траекторию, обеспечивает стабилизацию по всем ее осям, в заданные моменты времени дает команды на разделение блоков и выключение двигательных установок. Оригинальна система крепления ракеты в стартовом устройстве. Многотонная заправленная ракета как бы «висит» на четырех опорах. После запуска двигателей ракета начинает подниматься, освобождает опоры, которые за счет мощных противовесов «раскрываются», как тюльпан, и освобождают ракету от стартовых сооружений. Для того чтобы это все собрать, отладить, провести автономные и комплексные испытания всех систем ракеты, провести ее транспортировку на старт, заправку, предстартовую проверку, запуск и еще по сотням параметров отслеживать характеристики ее полета, сооружаются многочисленные технические комплексы полигона, создаются его испытательные, пусковые и обслуживающие подразделения. В общем, это сложнейшее техническое хозяйство, разбросанное по территории в несколько десятков километров. И все это было построено и отлажено в степях Казахстана за какие-то полтора года!

Первый пуск ракеты Р-7 был произведен 15 мая 1957 года. Двигательные установки ее проработали 98 секунд. Задача полета выполнена не была. Но сделано главное — выполнена задача пуска. Сама ракета, уникальное стартовое оборудование, системы заправки и транспортировки — все эти элементы старта с высоким качеством и надежностью выдержали испытание огнем, подтверждены проектные решения и конструкторские задумки. В сообщении ТАСС по данному пуску необходимо было указать место старта новой ракеты. Опять же в интересах секретности было принято решение местом старта считать точку на Земле, над которой должно происходить выключение двигательных установок ракеты. На карте Казахстана эта расчетная точка спроецировалась на населенный пункт с названием Байконур. Так Тюра-Там стал Байконуром. А где-то после полета Гагарина досужие журналисты из полигона сделали космодром. Аэродром, космодром — место, откуда взлетают и куда возвращаются. К сожалению, на космодром Байконур вернулся пока всего лишь один аппарат — многоразовый космический корабль «Буран». Так что полигон в Казахстане сегодня не совсем обоснованно называют космодромом.

Хотелось бы особо отметить, что первым ведущим специалистом от Министерства обороны по ракете Р-7 был военный представитель при ОКБ, возглавляемом Королевым, подполковник Александр Александрович Максимов. Пройдет еще немного времени, и Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий генерал-полковник А. А. Максимов возглавит части космического назначения Министерства обороны. Лично я около двадцати лет прослужил под непосредственным началом этого талантливого инженера, мудрого руководителя и просто хорошего, разносторонне развитого человека. К сожалению, нет уже среди нас Александра Александровича.

А прославленная «семерка» и ее модификации еще много лет служили верой и правдой отечественной космонавтике. Стояла и на боевом дежурстве, запускала космонавтов, выводила на орбиту и научные объекты, и грузовые корабли.

А вот встретивший нас полигон Тюра-Там образца осени 1958 года — это бескрайняя казахская степь, по которой во всех направлениях гуляет холодный, пронизывающий ветер, когда днем где-нибудь в закуточке можно даже позагорать, а ночью мороз пробирает до косточек. Резко континентальный климат в полном его проявлении. На железнодорожной станции — пара чахлых деревцов да десятка два-три глинобитных мазанок, где проживают местные жители — казахи и где полным-полно детворы различной масти и возраста. С элементами цивилизации только площадка № 10, что в паре километров от станции. Это административный, командный и культурный центр строящегося полигона, в будущем — город Ленинск. А пока это штаб, казармы, обязательный Дом офицеров, с десяток панельных пятиэтажек, госпиталь, магазины, школа, ну и все то, что нужно для обеспечения более-менее сносной жизни для огромного количества офицеров и их семей, волей судьбы и решением командования определенных жить и служить в этих, прямо скажем, не райских условиях. Ну и конечно же огромная одноэтажная деревянная гостиница, где нас и разместили на первых порах и куда мы частенько наведывались уже в те времена, когда были разбросаны по различным точкам полигона. И все это — на берегу бурной, коварной, изменчивой и в те времена еще достаточно полноводной реки Сырдарьи — единственной отрады и спасения в испепеляюще-знойные летние дни. Много зеленых посадок, но это сейчас они тенистые аллеи, а тогда тонюсенькие веточки, в листве которых еле-еле можно было скрыться от изнуряющей жары. В общем, летом не знаешь куда деться от палящего солнца, а зимой трясешься от 40-градусного мороза, помноженного на пронизывающий ветер. На таком фоне очень романтично и даже экзотично звучал почтовый адрес, по которому мы, и офицеры и солдаты, могли переписываться со своими родными и близкими — «Москва-400». Ну не смешно?! Кто-то же додумался так поиздеваться над нами. Ладно еще, что климат явно не московский, но ведь бывали случаи, когда сердобольные родители наших солдат бродили по Москве в поисках своего любимого сыночка, который, по их глубокому убеждению, служит где-то рядом с Кремлем.

Но у суровой казахской степи есть и хорошие, даже красивые моменты. Ранней весной огромная, идеально ровная степь покрывается нежной зеленой растительностью, куда-то торопятся большие шары перекати-поля, и над всем этим красиво парит орел — выискивает добычу. Воздух горчит от запаха полыни, и ветры вроде бы не так сильно дуют, и вообще все прекрасно и удивительно! А закаты и восходы солнца! Огромный раскаленный шар медленно и устало опускается за горизонт, после чего мгновенно наступает черная, как тушь, но еще знойная темнота. Ну и самое главное — где-то в конце апреля степь покрывается ковром из тюльпанов. Как же это красиво! Красные и желтые (почему-то только эти два цвета) тюльпаны везде, даже умудряются пролезть между плитами бетонки, при этом водители машин изо всех сил стараются их не задеть и не помять. Кажется даже, что в период цветения тюльпанов жители полигона становятся как-то добрее и ласковее друг к другу, а количество проступков и нарушений дисциплины в частях точно уменьшается. А вот интересно: никто из политработников не догадался написать трактат или даже диссертацию о влиянии периода цветения тюльпанов на уровень дисциплины в частях полигона. Злободневная и актуальная была бы диссертация. Когда проезжаешь по такой «тюльпановой» степи, невольно в голове даже еще и в те далекие, не рыночные, времена зарождается навязчивая мысль: вот бы собрать всю эту красоту, нежно упаковать и привезти на рынок в Москву. Голова кружится от той суммы, которая получается после умножения стоимости на количество. Но вот за многие годы моего любования весенней казахской степью я что-то не припомню, чтобы тюльпаны Тюра-Тама собирались на продажу. Ранней весной их привозили в Москву, охапками дарили близким и знакомым, но никогда не продавали. Есть хорошее, очень лирическое стихотворение местного поэта о «тюльпанах байконурской стороны». Стихотворение это любил и очень проникновенно читал Герман Титов.

Основное целевое предназначение нашей молодой части — обеспечение подготовки к пуску и пуск боевой ракеты Р-7 с боевым зарядом в ее головной части. Это первая войсковая часть Ракетных войск стратегического назначения, которая становилась на боевое дежурство. Практически все, что было связано с нашей частью, подходило под определение «впервые». Даже по структуре это новое войсковое образование существенно отличалось от обычных, общепринятых армейских понятий: взвод, рота, батарея. Может быть, из расчета, чтобы запутать вероятного противника, наша войсковая часть состояла из подразделений, которые носили несколько необычные по тем временам названия: группа, команда, отделение, расчет. Структура — «пирамидальная»: несколько расчетов составляли отделение, команда формировалась из отделений, а в группу входило несколько команд. Основная «боевая» единица — расчет. Начальниками (не командирами, тоже новшество) команд и групп были офицеры, как правило, бывшие артиллеристы-ракетчики (легендарные «Катюши»), многие из которых были участниками войны. Поначалу они имели очень смутное представление о той технике, которую должны эксплуатировать. Расчет — наиболее массовое подразделение, имеющее по своим функциям непосредственные контакты с техникой. Именно поэтому начальниками расчетов назначались, как правило, выпускники ростовского училища, как наиболее подготовленные специалисты. Правда, и их не хватало. Поэтому среди нас были и выпускники авиационных и даже военно-морских высших училищ. Если среди авиаторов особого шума не было, то моряки доставляли нашему начальству много хлопот. Помнится, они демонстративно не снимали свою черную морскую форму (это при 40-градусной жаре) и единственно, что допускали, так это заправляли свои широченные клеши в огромные кирзовые сапоги (пески Казахстана — это тебе не ласковый морской прибой). На моей памяти одному лишь такому ракетчику, потомственному моряку чуть ли не в пятом поколении, разрешили вернуться в родную стихию. С этим было очень строго. Были ростовчане и среди начальников отделений, но это в основном более старшие выпуски. Государство не жалело средств на создание «ракетного щита Родины». Поэтому практически весь офицерский состав части имел высшее инженерное образование. А для эксплуатации и обеспечения боевой готовности мало-мальски значимой части или системы ракеты и создавались специальные расчеты. Вот и было, например, подразделение с таким витиеватым названием: «Расчет автономных испытаний автомата угловой стабилизации центрального блока ракеты Р-7». Несведущий сразу и не поймет, о чем идет речь. Придется пояснить.

В полете на ракету с работающими двигателями действует множество внешних и внутренних возмущающих факторов: перекос тяги за счет неравномерности работы двигателей, конструктивные особенности самой ракеты, факторы атмосферы и другие непрогнозируемые воздействия могут сбить ракету с расчетной траектории, что может привести к крайне нежелательным последствиям — ракета просто не долетит туда, куда надо. Жесткая «привязка» ракеты к заданной траектории и осуществляется как раз автоматом угловой стабилизации. Физическую основу этой системы составляет всем известная детская игрушка — волчок. Раскрутите сильно такой волчок и после этого попробуйте внешним усилием изменить положение оси, вокруг которой он вращается. Она, эта ось, будет упорно сопротивляться и сохранять свое исходное положение. Причем чем сильнее скорость вращения, тем стабильнее положение оси и тем сильнее она сопротивляется. В действительности роль таких волчков в ракетной технике выполняют сложнейшие гироскопические приборы (гироскопы), маховик (волчок) которых раскручивается до десятков тысяч оборотов в минуту. Кстати, это настолько сложный и каприздый прибор, что для его обслуживания и проведения автономных испытаний имелся отдельный боевой расчет под командой лейтенанта Владимира Бахановского (тоже ростовчанин и мой земляк, как потом мы установили, мы родились в одном роддоме Новочеркасска с разницей в 10 дней. И такое бывает в ракетной технике!). А что, если расположить эти «волчки» на ракете так, чтобы сохраняющие свое положение оси маховиков трех гироскопов совпадали с тремя осями самой ракеты (вдоль оси, вращение «вправо — влево», «вверх — вниз» или по-ракетному: «по вертикали» и «по горизонтали»), а корпуса этих гироскопов «жестко» связать с корпусом самой ракеты. Если ракета начнет отклоняться по одной из этих осей (по «тангажу», по «рысканию» и по «вращению» — термины, знакомые любому ракетчику), то образующийся на датчике гироскопа электрический сигнал, пропорциональный углу отклонения, после сложных преобразований попадает на поворотные устройства двигательных установок, которые, отклоняясь в нужную сторону, возвращают ракету в исходное положение. Продолжается движение по расчетной траектории. Несмотря на такое упрощенное представление принципов работы автомата угловой стабилизации, это одна из сложнейших и интереснейших систем любой ракеты. И таких систем на ракете не один десяток. Была, например, такая система, которая отслеживала синхронность расхода топлива и окислителя во всех баках ракеты — тоже борьба за то, чтобы ракета не отклонялась от заданной траектории. Бдительно следил за подготовкой и испытаниями этой системы тоже отдельный боевой расчет, которым командовал выпускник авиационного училища Юра Михаленко. А Анатолий Батюня возглавлял боевой расчет (в составе одного подчиненного), который проверял работу системы аварийного подрыва ракеты в том случае, если она отклонилась, например, от заданной траектории, что могло бы привести к крайне нежелательным последствиям.

Задача начальника расчета автономных испытаний автомата угловой стабилизации центрального блока с вверенным ему личным составом (техник — лейтенант, старший сержант и рядовой) сводилась к тому, чтобы на этапе, когда ракета находится еще в монтажно-испытательном корпусе, проверить нормальное функционирование «цепочки», последовательно состоящей из угловых датчиков гироскопов, нескольких приборов усиления и преобразования сигналов, полученных с этих датчиков, и механизмов поворота двигателей. Повернул датчик на небольшой угол — сигнал прошел на двигатели, которые отклоняются на некоторый угол и разворачивают ракету так, чтобы сигнал с датчика сводился на «нет». Все просто и понятно. На бумаге. На деле — это знание и четкое выполнение боевой инструкции членами расчета, знание и умение работать с каждым элементом этой самой «цепочки» (датчики — в головной части ракеты, рулевые машинки — в хвосте, расстояние между ними где-то метров 30), умение разобраться в возможных нештатных, а то и аварийных ситуациях. А такие ситуации бывали, и не раз. И вот тогда начинаешь «ползать» вдоль этой «цепочки»: отключать, проверять и обратно подключать приборы, проверять целостность электрических соединений, а также пытаться доказать, что причина отказа не в твоих приборах, а у «смежника» (например, не идет сигнал с датчика гироскопа — виноват уже Володя Бахановский со своим расчетом). После того как все маленькие и большие системы и подсистемы ракеты будут автономно проверены, уже другие расчеты проводят серию комплексных испытаний, когда максимально имитируется работа одновременно всех систем ракеты в соответствии с единой полетной циклограммой работы. Для нас это все было ново, интересно, познавательно, и мы с большим энтузиазмом проводили такие испытания. А ведь такие расчеты, отделения, команды были и по двигателям, и по системам заправки, и по стартовому оборудованию — в общем, по каждому элементу, входящему в понятие «ракетный комплекс». За каждой из таких систем — свой главный конструктор, свои разработчики, свои испытатели. И ведь все это надо собрать в единый, до мельчайших деталей отработанный механизм, в котором каждая система имеет свои функции, включается и выключается по единой циклограмме и при этом не создает помехи для работы других систем. А если полезной нагрузкой такой ракеты является спутник или космический аппарат с человеком на борту! Это уже «ракетно-космический комплекс». И задача по его сборке, отработке, подготовке и проведению испытаний на полигоне неизмеримо усложняется. И все это доверили нам, молодым лейтенантам, только что со школьной скамьи. Мы старались изо всех сил!

Основным, базовым местом формирования части полковника Михеева была определена площадка № 2, что в километрах сорока от площадки № 10. Условия жизни как у солдат, так и у офицеров были не очень комфортными, к нам относились как к прикомандированным со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да мы не очень-то и тужили. Солдаты — в казармах, офицеры — где придется. Короткий, правда, период, но приходилось жить и в купированных вагонах, и даже в землянках. Но потом все обустроилось, и нас, молодых и неженатых, разместили в бараках — длинных одноэтажных щитовидных тоскливых строениях с местами общественного пользования в полсотне метров в стороне. Мы с Батюней попали в хорошую, веселую компанию — соседями у нас были Юра Лупинос, наш однокурсник по Ростову, и Володя Магичев — симпатичный, компанейский парень, правда, не дурак выпить. Так мы и жили вчетвером, бегали на службу, питались в офицерской столовой, по вечерам «травили байки», которых больше всего знал и мастерски рассказывал Володя.

Мы с Батюней, как два начальника расчета, попали под начало нашего старого приятеля по Ростову капитана Анатолия Кепова, нормального, хорошего парня, у которого была одна «специфическая» особенность — он носил пенсне, что не раз являлось причиной розыгрышей и шуток в его адрес еще в ростовские времена. Однокурсник-то он был хороший, а каким будет командиром — посмотрим. У меня по моей должности были три подчиненных. Как звать-величать рядового с сержантом — не помню, а лейтенант Леня Лохматкин запомнился, правда, не по служебному рвению, а по своим донжуановским лихим подвигам. Этот сплоченный воинский коллектив (коммунист, два комсомольца, беспартийный) под моим чутким руководством должен был решать в соответствии со штатным расписанием задачу — проведение автономных испытаний одной из важнейших систем — автомата угловой стабилизации ракеты. Впрочем, каждая из систем ракеты является важнейшей! Хотя с самого зарождения ракетной техники идет извечный спор между фирмами, разработчиками, испытателями — кто важнее и главнее и без каких систем и агрегатов ракета не взлетит или не долетит до цели. Многолетний опыт запусков ракет имеет и печальную статистику: ракеты взрывались на старте из-за того, что в приборе реле стояло не того типа, а космонавты гибли оттого, что не вовремя срабатывал какой-то клапан. И несмотря на это я влюблен был в свой автомат стабилизации и считал его самым главным в ракете! Конечно, мы, молодые лейтенанты, имели пока еще очень смутное представление о той технике, которую мы должны эксплуатировать после постановки ее на боевое дежурство, о той ответственности, которая ложится на наши еще неокрепшие плечи. Все это придет с годами.

Итак, мы формировали новую ракетную воинскую часть, а в это время здесь же на полигоне разработчики, представители промышленности и военные испытатели полигона отрабатывали многочисленные бортовые и наземные комплексы этой ракеты и производили ее опытные пуски. Они-то и были нашими учителями и наставниками. Основная масса испытателей полигона — это наши же ростовчане более ранних годов выпуска. Военные испытатели! Это — уникальнейшая когорта военных ракетчиков. Придет время, и мне и моим коллегам придется работать бок о бок с ними. А пока ответственным по отработке и испытаниям системы угловой стабилизации от полигона был капитан Поцелуев Александр Васильевич. Тот самый! Это наша с ним первая встреча, с которой и началась наша многолетняя дружба.

Что такое армейские будни в воинской части на этапе ее формирования? Здесь две основные задачи — создание и сплачивание воинского коллектива и освоение матчасти. Как все просто — так, во всяком случае, думали мы, молодые лейтенанты. Но, как говорится, жизнь вносит свои коррективы. Учитывая, что мы были на полигоне на правах бедных родственников, нам всем, от командира части до рядового солдата, приходилось решать такие проблемы, о которых мы и слыхом не слыхивали. Ну, например, замполит поставил боевую задачу — срочно сделать и красочно оформить стенд «Ракетчики — надежный щит нашей Родины». А из чего делать, не сказал. Забыл, наверное. А кто нам даст краски, материал, тушь, да и простой линейкой-то не разживешься. А где достать лист фанеры, как основу для этого самого щита? Вот и ходишь по площадке — у кого попросишь, у кого обменяешь или купишь, а где и просто стащишь. Делали мы это с чистой совестью, ибо брали без разрешения не для своих корыстных целей, а ради благородной идеи повышения уровня боевой подготовки нашей молодой части.

Отрабатывали свои командирские навыки и командирский голос. С этой целью нас, молодых лейтенантов, назначали дежурными по части. Ответственнейшая должность! Ты на сутки второе лицо после командира части, а в случае его отсутствия — первое. Поскольку командир все время здесь же крутится (а куда он денется в этой бескрайней казахской степи!), то до роли первого лица дело не доходило, а если честно, то и до второго тоже. И все же был момент, когда ты — в центре событий. Это — утренний развод части на учебные занятия и работы. На плацу в строю стоит вся наша часть — офицеры от лейтенанта до подполковника, сержанты, солдаты — огромная людская масса. Напротив строя стоишь ты, молодой лейтенант, дежурный по части. Сотни людей ждут твою команду. И ты начинаешь осипшим от волнения голосом: «Равняйсь! Смирно!» — и ждешь появления командира части для доклада. Если ты смелый и хочешь покуражиться, то можешь дать команду «Отставить!» и заставить всех (и подполковников!) подровнять строй, подтянуть ремешки, прекратить разговорчики в строю, выровнять носочки. И они все обязаны выполнить твою команду! Если ты уж совсем наглый и тебя прямо-таки распирает от ощущения власти над такой массой людей, то эту процедуру (выровнять, подтянуть, заправить) ты можешь повторить еще раз. Далее под марш оркестра (со временем он у нас появился) ты направляешься в сторону командира с докладом: «Товарищ полковник! Часть для развода на утренние занятия и работы построена. Дежурный по части лейтенант….» Бывало так, что Михеев просил передоложить, указав на недостатки и изъяны в твоем докладе. И это все на глазах у сотен людей, которые только что безропотно выполняли твои команды! Чувство собственного величия и упоения властью как-то смазывалось. Сдаешь смену — и ты опять простой лейтенант, которого любой старший лейтенант или капитан может послать куда хочет и заставить делать, что он посчитает нужным. Вот такие парадоксы лейтенантской службы!

Непосредственные контакты с сержантским и рядовым подчиненным личным составом запомнились мне по двум моментам. Помнится, ко мне как-то подошел мой сержант и прямо-таки убил меня проблемой, с которой он ко мне обратился. Мать написала ему в письме, что она отказывается от него как от сына, причем по смехотворной причине — сын редко пишет ей письма. Парень чуть не плачет, просит как-то помочь. Непростое начало моих контактов с подчиненным личным составом! Сели мы с моим опечаленным сержантиком, поговорили о житье-бытье, о его родных и близких, о его отношениях с мамой, а после этого сочинили душевное письмо домой. В письме рассказали, как хорошо парень служит, что начальство им довольно, а задержки с письмами связаны с выполнением сложнейших заданий, требующих много сил и времени. Вроде бы и парень, и его маманя успокоились. Но было и еще одно обстоятельство. У Юры Лупиноса в команде был сержант Заболотный — хороший, добросовестный парень. Я его знал. Как-то Юрина команда несла караульную службу В какой-то момент после смены караула один из солдат, фамилию не помню, но знаю, что он уже закончил техникум, взял из пирамиды автомат и хладнокровно выпустил половину обоймы в Заболотного, после чего спокойно отдал автомат разводящему. На следствии он так объяснил свой поступок: «Заболотный мне не нравится, он придирался ко мне». Вот как все просто и как мало нужно, чтобы отправить на тот свет хорошего человека. Это чрезвычайное происшествие — как взрыв бомбы в нашем молодом коллективе. Мало того, что у тебя чуть ли не на глазах убивают человека, так это все происходит в части, которая только еще формируется. Меня тоже вызывали к следователю: нет ли в нашем подразделении случаев издевательства сержантов и старослужащих над молодыми солдатами (по сегодняшнему — «дедовщина»). Я, конечно, все отрицал, хотя где-то незадолго до этой трагедии с удивлением увидел, что у одного солдата зашиты карманы брюк, а сами карманы набиты песком. Страдалец объяснил, что он часто ходил, засунув руки в карманы, за что сержант и приказал зашить карманы, предварительно заполнив их песком. Может, не педагогичное, но оригинальное решение! Если бы я не отменил это мудрое сержантское приказание, то уж точно, что этот солдатик где-нибудь обязательно потерял бы свои портки — при мне он высыпал из карманов килограмма два песка. Собственно, по этому поводу меня и таскали к следователю — может, я еще кого спас от сержантских издевательств. Но я честно признался, что это был мой единственный гуманный поступок.

Более интересно и целенаправленно решалась вторая задача — освоение матчасти. Собственно, матчасть — сухое, уставное слово. Его несколько несправедливо применять при рассказе о той технике, которую нам приходилось изучать на полигоне. Конечно, нам повезло. Ведь на полигоне: в его лабораториях, на испытательных стендах, пусковых площадках отрабатывалась современнейшая, уникальная техника — продукт самой передовой по тем временам научной, технической и конструкторской мысли. А отработку этой техники производили ученые, конструкторы, испытатели под руководством Сергея Павловича Королева. Мы, молодые, пока наблюдали за всем этим сложным процессом как бы со стороны и не предполагали, что совсем скоро станем его непосредственными участниками. Помнится, как с большим любопытством и интересом мы рассматривали и даже трогали руками в монтажно-испытательном корпусе площадки № 2 наш первый советский спутник Земли (помните: бип-бип-бип с орбиты?). Правда, это был его дублер, но все равно было приятно, что вот он рядом с тобой. Когда мы, будучи еще в Ростове, летним вечером 1957 года вместе с тысячами ростовчан вышли на набережную Дона посмотреть на пролетавший спутник (его хорошо было видно на фоне темного южного неба), то мы уж точно не предполагали, что придет время и мы сможем этот самый спутник потрогать руками. Если честно, то он на меня поначалу не произвел должного впечатления. Я никак не предполагал, что первый в мире спутник Земли, запуск которого произвел такой фурор в мире, на деле всего лишь маленький блестящий шарик диаметром не более метра, с четырьмя длинными, метра по три, усами — антеннами. Кстати, я долго не мог понять, как же эти пружинные антенны выполняют свои функции, если встречные потоки воздуха должны прижимать их к корпусу спутника. Потом мне популярно объяснили, что на тех высотах, где летают эти спутники, никаких встречных потоков нет, как нет и самой атмосферы. Вот с такого элементарнейшего ликбеза началось мое приобщение к космосу. Успокаивает и тешит лишь мысль, что это было не где-нибудь, а на полигоне, рядом с этим самым первым искусственным спутником нашей планеты.

Ракеты ракетами, служба службой, но мы не забывали и о культурном досуге. Начальству нашему было не до того, как мы проводим свое свободное от службы время. А это — субботний вечер и воскресенье, если ты не в наряде, конечно. Основное культурное субботнее мероприятие — прокрутка в бараке, клубе второй площадки, какого-либо фильма, но явно не из серии «Взято в качестве трофея…», а после этого — здесь же, в зале, танцы. Партнерши — немногочисленные представительницы промышленности и работницы пищеблока. С первой категорией сложновато — мужская половина гражданских командированных от промышленности, изрядно подогретая спиртом, не очень-то подпускала нас к своим коллегам, со второй — значительно проще, но похоже, российские кулинарные техникумы отправляли по разнарядке в казахские степи не самых лучших своих представительниц. Поэтому местные эстеты, любители танцев и утонченной женской красоты (я, естественно, среди них) любыми правдами и неправдами стремились субботний вечер провести в обществе дам площадки № 10. Как правило, мы не успевали на мотовоз, который увозил по домам местных офицеров, поэтому добирались на попутных машинах. Бывало, повезет сразу, а бывало, что и стоишь на бетонке в шинелишке и в брючках навыпуск на пронзительном ветру, пока совсем не окоченеешь, плюнешь на все и вернешься в объятия местного пищеблока. А помню, один раз мы, человек пять, остановили грузовик, дружно забрались в кузов, тесно прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть, и мигом домчались до цели — Дома офицеров на десятой площадке. Выходим на свет и к своему ужасу убеждаемся, что мы все с ног до головы, как кочегары, в угольной пыли. Оказывается, этот грузовичок привез уголь для котельной нашей площадки, водитель как-то запамятовал предупредить нас об этом, а мы в темноте и на радостях поначалу и не обратили на это внимания. Культурное мероприятие было сорвано. И еще об одном культпоходе на «десятку» память сохранила зарубку. Со временем практически у каждого из наших любителей танцев на площадке № 10 появилась своя постоянная партнерша (пусть она так называется). Во всяком случае, мы по молодости были уверены, что эта дама сердца неделю сидит у окошка, вздыхает и ждет очередной субботы, когда на попутках примчится ее донжуан. Помнится мне такой случай. В один из очередных «наскоков» на танцплощадку мне удалось познакомиться с девушкой по имени Лида. Естественно, что мы договорились, что продолжим наше томное танго в следующую субботу, в мой очередной приезд. Стал думать, чем отметить это знаменательное событие. А это были времена, когда на полигоне был строжайший «сухой» закон, с промышленниками — держателями спирта, мы еще тесно не контактировали, поэтому для нас, молодежи, это всегда была проблема. Проведя в течение недели сложные временные расчеты, в следующую субботу я был на станции Тюра-Там к тому моменту, когда проходил поезд Москва — Ташкент. Через три часа я был уже в соседнем городке Джусалы. Полчаса на то, чтобы в местном магазине купить пару бутылок портвейна с символическим названием «Лидия», и еще через три часа я уже подходил к танцплощадке, где меня конечно же с нетерпением ждала Лидия. Но увы и ах! — моя бывшая партнерша лихо отплясывала уже с другим лейтенантом. Все мои намеки на возможные сюрпризы, позвякивания драгоценными бутылками не увенчались успехом. Быстро оценив обстановку, я сразу же понял, что мой так хорошо продуманный план рухнул! В условиях острейшего дефицита по женской части это и понятно. Вокруг Лидии неотступно крутилась пара моих приятелей, а теперь уже — конкурентов и гнусных разлучников. Ситуация катастрофическая, я на грани поражения, в голове лихорадочно бродят мысли: самовольно покинул гарнизон, нарушил «сухой» закон, из скудного лейтенантского пайка потратил кучу денег. Факт налицо — я остался с «Лидией», но без Лидии. Печальный каламбур! Согревала лишь мысль, что хоть бутылки сохраню. Вот уж Володя Магичев обрадуется. Скажу, что специально ездил в Джусалы, чтобы доставить ему удовольствие. Вот так мы и веселились — молодые, здоровые, не обремененные еще семейными заботами и житейскими проблемами, жизнерадостные лейтенанты. Фантазии у местных и наших политработников хватало лишь на то, чтобы устраивать различные смотры художественной самодеятельности да вечера семейного отдыха, в простонародье — все те же танцы. Да особо и винить их было не за что. Ни у кого даже и мыслей не было пригласить на полигон на гастроли столичный театр или популярную музыкальную группу. Не положено! Секретно! Ну мы-то ладно. Народ временный, через некоторое время покинем полигон (молодо-зелено! Мы были уверены, что наше постоянное место расположения будет где-то невдалеке от цивилизации!), а каково местным офицерам, о которых никто не знает и к которым никого не пускают. В 1958 году Н. С. Хрущев в одном из своих зарубежных выступлений так сказал о первых ракетчиках, первых испытателях: «…A кто конкретно эти люди — пока широко не известно. Тем, кто создал ракету и искусственные спутники Земли, мы воздвигнем обелиск, золотом напишем их славные имена, чтобы они в веках были известны потомкам. Да, когда придет время, будут опубликованы фотографии и имена этих прославленных людей, и они станут широко известны в народе. Мы очень ценим этих людей, дорожим ими, оберегаем их безопасность…» Хорошие слов а! Вот только с безопасностью можно было бы и послабее. Куда уж безопаснее бескрайние казахские степи и строжайшие запреты на общение с внешним миром!