Анатолий Болдырев Война, блокада, послевоенные будни

Анатолий Болдырев

Война, блокада, послевоенные будни

Болдырев Анатолий Сергеевич с 1931 года работал в Союз-цементе Главцемента Наркомтяжпрома СССР. В 1939 г. – заместитель главного инженера Главвостокцемента Наркомстройматериалов СССР. В 1940 г. переведен в Эконом-совет Совнаркома СССР. В 1941 г. добровольцем ушел на фронт, однако в октябре был отозван в Управление делами Совнаркома СССР, где занимался эвакуацией центральных учреждений, организаций и предприятий Москвы и области. В январе 1942 г. в составе группы уполномоченного ГКО А.Н. Косыгина был командирован в Ленинград. В 1942 г., после возвращения в Москву, назначен начальником группы инженерного вооружения Красной Армии в Управлении делами Совнаркома СССР. С 1943 г. – помощник заместителя Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина. В 1948 г. – заместитель министра финансов СССР. В 1963 г. утвержден председателем Госкомитета по делам строительства при Совмине РСФСР. В 1965 г. – первый заместитель министра промышленности стройматериалов СССР.

С 1938 г. я работал в Главцементе руководителем группы, занимающейся изучением специальных цементов. В ноябре 1939 г. меня вызвали к Е.М. Ярославскому – он хотел знать, занимаюсь ли я быстротвердеющими цементами и производят ли их у нас? Приглашение меня весьма удивило, ведь к промышленности строительных материалов Емельян Михайлович никакого отношения не имел. Он был профессиональным революционером, академиком, известным партийным историком и публицистом, членом редколлегий «Правды» и журнала «Большевик». Я не посмел спросить его о причинах интереса к столь специфическому предмету, как быстротвердеющие цементы. Поэтому отвечал кратко:

– Да, я знаком со всеми видами цемента. Что касается быстротвердеющего, то его производят под Челябинском, в доменной печи Пашийского завода, из бокситов с высоким содержанием глинозема.

По характеру дальнейших вопросов я понял, что речь идет о возможностях использования такого цемента для восстановления или строительства укреплений.

Выслушав меня, Ярославский помолчал, побарабанил пальцами по столу и сухо сказал:

– Хорошо. Вас вызовут.

Через день меня пригласили в Наркомат обороны. Генерал, который меня принял, был в курсе разговора с Ярославским, поэтому расспрашивал меня о деталях: качестве цемента, скорости его твердения. На следующий день, часа в три ночи, мне позвонили и попросили быть в десять утра у института металлургии.

Я приехал туда минут за 15 до назначенного времени. Вскоре подъехал академик И.П. Бардин и пригласил меня в машину. Впереди сидел знакомый генерал, который приветливо поздоровался. Я успокоился; ночной звонок меня встревожил – времена были страшные, из Главцемента многих тогда арестовали. Мы приехали в Кремль к В.М. Молотову. Председатель Совнаркома принял нас без промедления. Однако вопросы задавал генерал:

– На каком топливе работает домна? Из чего состоит шихта? Кто ее поставляет? Сколько вырабатывается быстротвердеющего цемента?

Я обстоятельно объяснял, а Молотов молча делал пометки карандашом на лежащем перед ним листе бумаги. Наконец он спросил:

– Если понадобится больше цемента, как будете решать вопрос?

Я сказал, что для этого необходимо перевести часть электропечей в Донбассе на шлак глиноземного состава, а также подключить Кувшинский и Салдинский заводы на Урале.

– Пашийский завод в чем-нибудь нуждается? – осведомился Молотов.

Я ответил, что в перспективе нужны вторая домна и расширение помольного отделения.

– Хорошо, если будут какие-нибудь затруднения в работе, примите меры.

На следующий день меня пригласили к Косыгину. Алексей Николаевич встретил меня дружелюбно. Улыбаясь, сказал, что знает о моей работе по глиноземистому цементу, и попросил подробнее рассказать о Пашийском заводе. Затем он устроил мне маленький экзамен, чтобы убедиться, насколько хорошо я знаю другие отрасли промышленности строительных материалов. Несколько раз он перепроверял мои ответы звонками наркому Л.А. Соснину. К счастью, я не оскандалился. Однако не мог ответить на вопрос о причинах волнистости отечественного стекла.

– Не знаю, – признался я. – Но через день в деталях выясню причину этого.

– Вы будете работать у нас в группе строительства, – сказал на прощание Косыгин. – Вопрос о вашем переходе в Совнарком решен. В группе вы единственный специалист по строительным материалам и будете мне помогать.

Так я стал работать в аппарате Совнаркома – подготавливал для Алексея Николаевича различные документы. Помню, тогда, по его поручению, началась обстоятельная подготовка решения правительства о развитии кирпичной промышленности и местных строительных материалов. Предварительно Косыгин дважды проводил совещания с представителями союзных республик и специалистами отрасли. Меня поражал профессионализм вопросов Алексея Николаевича: дело касалось и печей для обжига, и влияния сырья на качество продукции, и расходов топлива, сопоставления производительности труда на оборудовании различных типов, наконец, подробного разбора потребностей в материалах различных районов страны.

* * *

Наступил 1941 год. Обстановка в мире была сложной. Финская кампания показала, что Красная Армия плохо подготовлена к ведению боевых действий, что в развитии оборонной и других отраслей промышленности допущены просчеты.

В июле 1941 г. я ушел добровольцем на фронт, не успев даже предупредить ни Алексея Николаевича, ни управляющего делами Совнаркома Я.Е. Чадаева. Однако уже в октябре по распоряжению Косыгина меня отозвали с фронта. Приехав в Москву, я отправился в Кремль. Сразу бросилось в глаза – кабинеты и приемные Совнаркома пусты. В аппарате Косыгина оставалось всего пять человек.

Первым поручением Алексея Николаевича было позвонить по списку крупным ученым, писателям, художникам, актерам:

– Скажите им предельно кратко и спокойно о положении в Москве и спросите, готовы ли они к отъезду?

Я успел обзвонить человек двадцать. Большинство ответили, что будут готовы на следующий день, но многие телефоны молчали. Вскоре помощник Косыгина Г.А. Малявин прервал мои переговоры, сообщив о новом задании: получить теплую одежду, оружие и в пять часов быть на Казанском вокзале. Одновременно он передал мне документ, удостоверяющий, что я являюсь уполномоченным Совета по эвакуации на Казанском вокзале по контролю за выполнением плана эвакуации наркоматов и учреждений.

С первых же дней войны перед страной встала сложнейшая, невиданная по масштабам работа по перебазированию из прифронтовой полосы и близких к ней районов огромного количества промышленных предприятий, оборудования, научных, культурных, материальных ценностей, а главное – миллионов людей.

Для решения этой задачи 24 июня 1941 г. ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР приняли решение о создании Совета по эвакуации. Его председателем утвердили Н.М. Шверника, а заместителями – А.Н. Косыгина и М.Г. Первухина. В аппарате Совета было всего несколько человек. Вся тяжесть работы легла на плечи Алексея Николаевича, так как Шверник был нездоровым и крайне нерешительным человеком. Надежным помощником Косыгину в этих делах стал заместитель Председателя Совнаркома РСФСР К.Д. Памфилов.

Совет не только принимал решения об эвакуации, но и определял пункты для размещения предприятий на новых местах, выделял железнодорожный транспорт, осуществлял контроль и общее руководство восстановлением промышленности в восточных районах страны. За выполнением его решений следили уполномоченные Совета, находившиеся на важнейших станциях, пунктах приема оборудования.

Косыгин, зная обстановку на фронтах и расположение важнейших предприятий, часто, не дожидаясь просьб представителей наркоматов, остававшихся в Москве, связывался с обкомами партии, командованием фронтов, спрашивал, есть ли реальная угроза захвата немцами предприятий, и, получив подтверждение, немедленно принимал решение об эвакуации. То, что нельзя было вывезти, уничтожалось.

В сентябре Алексей Николаевич с помощником А.Г. Карповым поехал в Харьков. Там они осмотрели ряд предприятий, подготовленных к эвакуации. Затем на заседании военного совета фронта приняли предложение Косыгина – вывезти на Урал танковый, турбинный и электромеханический заводы. Как же они потом пригодились для энергетики и производства танков! Во время возвращения в Москву, километрах в двадцати от Харькова, машину Косыгина остановил патруль:

– Туда нельзя! Там – немцы, поезжайте направо.

Уже в Москве, рассматривая карту, Алексей Николаевич убедился, как близки они были от беды. Осенью, в связи с приближением фронта к Москве, Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял решение об эвакуации из столицы и области наиболее важных предприятий. Руководить этой работой поручили Косыгину. 13 ноября Алексей Николаевич доложил ГКО об эвакуации почти 500 заводов и фабрик.

Результаты эвакуации, проделанной во второй половине сорок первого года, поразительны: в восточные районы страны было перебазировано 1523 крупных промышленных предприятия, перемещено 10 миллионов человек. Из колхозов и совхозов удалось вывезти более 8,5 миллиона голов скота, много зерна, продовольствия, семян, сельскохозяйственной техники.

К сожалению, не все удалось вывезти, особенно из Воронежа, Ростова, Новгорода, республик Прибалтики. Однако беспрецедентная в истории массовая эвакуация позволила быстро создать на Урале, в Сибири, Средней Азии мощную промышленность, которая давала все для победы.

В декабре 1941 г. Совет по эвакуации был расформирован.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой вызвал неописуемую радость советских людей. Еще полыхали зарева пожаров, дымились по обочинам подбитые вражеские танки, машины, другая техника, а Косыгин с группой работников аппарата Совнаркома побывал в Нарофоминске, Клину, других освобожденных подмосковных городах, чтобы на месте наметить меры для восстановления разрушенного.

* * *

Декабрь 1941 г. и февраль 1942 г. были самыми трудными для ленинградцев. В блокадном городе осталось 2,5 миллиона мирных жителей, в том числе около 400 тысяч детей. Кроме того, в пригородной зоне – еще 340 тысяч человек. К началу декабря в городе были практически исчерпаны все продовольственные ресурсы, пришлось затронуть неприкосновенный запас муки. 20 ноября, пятый раз с начала блокады, уменьшили хлебный паек: рабочие стали получать по 250 граммов; служащие, иждивенцы и дети – по 125 граммов хлеба с примесью суррогатов.

Город остался без воды, света, топлива. Бездействовал городской транспорт.

17 января 1942 г. Государственный Комитет Обороны, рассмотрев ситуацию, сложившуюся в Ленинграде, признал необходимым энергичнее наращивать темпы эвакуации жителей. Для этого было решено направить в осажденный город уполномоченного ГКО А.Н. Косыгина.

До отъезда оставались лишь сутки, но Алексей Николаевич успел договориться с председателем исполкома Моссовета В. П. Прониным о подготовке для Ленинграда колонны из 40 автобусов и 200 грузовых машин с водителями и ремонтниками и загрузке их продовольствием и запчастями. Он условился с Ярославским и Горьковским обкомами партии, что они тоже отправят в Ленинград 260 грузовиков. Нарком путей сообщения обещал срочно доставить к линии фронта людей и машины.

18 января Алексей Николаевич пригласил к себе помощников – А.К. Горчакова, А.Г. Карпова, Г.А. Малявина и меня. Он распорядился, чтобы мы получили продукты, теплую одежду и были готовы к поездке в Ленинград.

На следующий день мы вылетели. Летчик «Дугласа», с тоской посмотрев на пятерку истребителей, выстроившихся на летном поле, сказал:

– Товарищ Косыгин, «хвост»-то нам зачем? Только шуму наделают, а так мы тихонечко долетели бы, трасса знакомая.

Алексей Николаевич улыбнулся, молча пожал плечами и поднялся по трапу.

Километров за двести до Ленинграда летчик, к своему удовольствию, обнаружил, что ястребки потеряли «Дуглас». В город мы прилетели в сумерки.

Через час Косыгин приехал в Смольный. Его встретили руководители города и командование фронта – А.А. Жданов, А.А. Кузнецов, П.С. Попков, П.Г. Лазутин, М.С. Хозин. Кузнецов рассказал Алексею Николаевичу о положении в городе с подвозом продовольствия, топлива, вооружения, боеприпасов, о нормах выдачи продуктов, о страшном голоде, ежедневных артобстрелах и бомбардировках.

На следующий день Горчаков и Малявин побывали на оборонных предприятиях, а я и Карпов отправились на Финляндский вокзал, чтобы уточнить возможности организации массовой перевозки людей до Ладожского озера.

В тот же день Алексей Николаевич, Попков и я побывали на Кировском заводе, заводе «Электросила», посетили ряд районов, особенно пострадавших от налетов фашистской авиации и артобстрелов. На одной из улиц мы увидели, как двое парнишек везли на санках третьего, намереваясь его хоронить. Когда они подошли поближе, Алексей Николаевич заметил, что у мальчика, лежащего на санках, дрогнуло веко. Он взял ребенка на руки, тот стал приходить в себя, очевидно, после глубокого голодного обморока. Алексей Николаевич распорядился, чтобы мальчика отогрели, покормили, а затем эвакуировали из Ленинграда.

Вечером Косыгин выслушал наши доклады. Положение оказалось более тяжелым, чем мы ожидали. Автомобильный транспорт не был подготовлен к массовой эвакуации людей. В еще худшем положении была железная дорога: не хватало паровозов, топлива, воды. Многие машинисты, ремонтники, путейцы просто не могли работать из-за сильного истощения.

Горчаков и Малявин, побывавшие на заводах, рассказали, что на многих из них есть немало оборудования, приборов, цветных металлов, крайне необходимых для тыловых предприятий, работавших на нужды фронта. Алексей Николаевич распорядился подготовить списки всего подлежащего вывозу из осажденного города без ущерба для его обороны.

21 января на заседании военного совета были рассмотрены предложения по массовой эвакуации. Затем Косыгин позвонил Сталину, доложил ему об обстановке в городе и намеченных мерах. 22 января Государственный Комитет Обороны распорядился об эвакуации из Ленинграда 0,5 миллиона человек.

Ледовая дорога – «Дорога жизни» – через Ладожское озеро стала единственным путем, по которому можно было эвакуировать ленинградцев, доставлять в осажденный город продовольствие, оружие, боеприпасы, горючее, вывозить демонтированное промышленное оборудование и материалы. Организовать движение по этой дороге стоило огромных усилий множества людей.

* * *

В конце января 1942 г. особенно тяжелое положение сложилось с топливом. 25 января ГЭС Ленинграда не получили мазут и на 36 часов пришлось отключить главную водопроводную станцию. Разумеется, все водопроводные магистрали были заморожены. Почти на двое суток остановились хлебозаводы. В этой ситуации перевозкам горючего, как и продовольствия, уделялось особое внимание.

…Посмотрите на карту Карельского перешейка – в сторону Ладоги, от Ленинграда на восток идет пригородная Ириновская железнодорожная ветка. Здесь на станции Борисова Грива, километрах в тринадцати от озера и решено было организовать один из основных пунктов эвакуации ленинградцев по «Дороге жизни». Сюда стянули все имеющиеся в городе автобусы.

Состояние Ириновской железнодорожной ветки, на ремонте которой были заняты сотни людей, внушало опасения. Тем не менее с 22 января движение поездов до Борисовой Гривы постепенно наладилось. В феврале каждые сутки из Ленинграда отходило по два, а в марте – по пять-шесть составов. Большую помощь в перевозках оказали командированные в Ленинград по просьбе Алексея Николаевича паровозные бригады, рабочие других железнодорожных профессий.

Неотложной задачей, связанной с эвакуацией населения, улучшением снабжения осажденного города, стало строительство вдоль восточного берега Ладоги, уже за блокадным кольцом, в прифронтовой полосе железнодорожной ветки от станции Войбокало до поселка Кабона. Немцы жестоко бомбили эту стройку, однако 20 февраля движение на участке Войбокало – Кабона все-таки открыли.

Зима 1941/42 г. была необычайно суровой. Морозы достигали 35 градусов, дули пронизывающие северные ветры. В январе – феврале от голода и холода умерло почти 200 тысяч человек.

Алексей Николаевич Косыгин каждые два-три дня наведывался на станцию Борисова Грива, объезжал по кольцевым маршрутам все пункты приема и отправки людей, грузов, пункты ремонта автотехники и защиты «Дороги жизни» от авиации противника. Бывал он и на эвакопункте станции Жихарево, за блокадным кольцом, уже на восточном берегу Ладоги. Как-то он остался ночевать в Жихареве. Поздно вечером мы собрались спать. Небольшого роста Карпов улегся на короткую кровать, Алексей Николаевич – на обычную. Пока он раздевался, я вышел в коридорчик и вернулся с двумя полушубками, которые начал раскладывать на полу. Алексей Николаевич, приподнявшись, некоторое время смотрел на мои приготовления, а затем тоном, не терпящим возражения, сказал:

– Вы что это надумали? На полу дует, кровать у меня широкая – марш ко мне.

Я начал было отговариваться, но он решительно подвинулся к стене, положил рядом со своей подушкой вторую, и я бочком примостился рядом.

Утром мы направились к большому корпусу Дворца культуры, на первом этаже которого размещали приехавших ленинградцев. Там они могли немного отдохнуть, согреться, поесть горячего, получить паек на дальнейшую дорогу.

В огромном помещении было чисто, светло и сухо. Эвакуированные расслабились, пропало чувство тревоги, ожидания чего-то худшего, неизвестного. С лиц исчезла угрюмость, настороженность, люди переговаривались, улыбались. Некоторые сценки трогали до глубины души. Помню, как старая изможденная женщина прижимала к груди булку, на которую падали крупные слезы:

– Хлеб, хлеб! Вот уж не думала, что доживу до такого счастья. Спасибо вам, спасибо вам всем!

Алексей Николаевич подошел к женщине и, улыбаясь, положил руку ей на плечо:

– Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста, ваши страдания кончились. Вы на Большой земле, и каждый из вас знает, куда он поедет, где его ждут. Вам помогут сесть в поезд. Желаю доброго пути, но хочу предупредить, что дорожный паек надо всячески экономить.

* * *

Ледовая «Дорога жизни» – военно-автомобильная дорога (ВАД) – стала сложным огромным хозяйством, включающим в себя множество различных служб. К февралю 1942 г. она была приведена в образцовое состояние – трассы расчищены, через каждые 1–1,5 километра оборудованы съезды, из снега и льда сооружены домики регулировщиков. На 9, 11, 20 и 24-м километрах были поставлены четыре большие утепленные палатки. В них можно было отогреться, здесь оказывалась первая помощь раненым и обмороженным. На ВАДе было занято около 19 тысяч человек, почти 3800 грузовых машин, автобусов, тракторов, а также три полевых госпиталя, пять эвакогоспиталей, эвакоприемники, воинские части, несшие охрану дороги, пункты связи и прочее.

Знаменитые ладожские метели налетали неожиданно при ясной солнечной погоде на западном берегу и продолжались без перерыва иной раз по двое-трое суток. Только в феврале 1942 г. на Ладоге было 22 дня с сильными метелями. Зачастую новые трассы проложить было легче, чем расчищать старые. Даже налеты фашистской авиации не нарушали четкого ритма работы Ледовой дороги. Страшно находиться на льду во время бомбежки. Ведь тут не зарыться в землю, не броситься в кювет, не спрятаться за валун или дерево. Бомбы, с воем рассекая воздух, вонзаются в лед. Высоко в небо взлетает столб из ледяного крошева и воды. Лед встряхивает: он как живой колышется под тобой. Множество трещин разбегается от воронки. Выступает желтая ладожская вода, которая жадно пожирает снег. Но налет кончается, поврежденные машины растаскивают в стороны, раненых увозят в ближайшую санитарную палатку. И как бы ни свирепствовали метели и вражеская авиация, «Дорога жизни» продолжала действовать.

Улучшение ее работы позволило с февраля 1942 г. восстановить нормы выдачи хлеба служащим, иждивенцам и детям, существовавшие до 12 сентября 1941 г. С этого же времени продовольственные карточки отоваривались полностью по всем видам продуктов.

Весна 1942 г. в Ленинград пришла рано. Уже в середине апреля на Ледовой дороге появились промоины, пришлось укладывать деревянные щиты, и движение продолжалось с нарастающей интенсивностью. Так, 22 и 23 апреля на фронт были переброшены почти 11 тысяч солдат для пополнения 54-й армии. Но уже с 16 часов 24 апреля всякое движение на ВАД было прекращено.

Слов нет – легендарная «Дорога жизни» сыграла исключительную, если не решающую, роль в обороне Ленинграда. Зимой 1941/42 г. по ней было эвакуировано более 550 тысяч ленинградцев, кроме того, полностью вывезено 70 промышленных предприятий, свыше 70 тысяч единиц технологического оборудования и станков, почти 160 тысяч тонн черных и цветных металлов. В осажденный город по ней доставляли все жизненно необходимое.

Важным итогом работы «Дороги жизни» стало также накопление на восточном берегу Ладоги продовольственных запасов. На 1 апреля 1942 г. они составляли: муки – 8057 тонн, круп и макаронных изделий – 1687, мяса и мясопродуктов – 2050, жиров – 2688, сахара – 3117 тонн.

Когда Алексею Николаевичу передали эти данные, он вздохнул и заметил, что это, конечно, не так уж много, но по сравнению с первым января – это запасы, которые избавят людей от голода после окончания зимних перевозок по льду.

В апреле Косыгина вызвали в Москву. На заседании Государственного Комитета Обороны он сделал подробное сообщение об эвакуации населения из осажденного Ленинграда, о завозе продовольствия, топлива, боеприпасов, создании запасов как в самом городе, так и на базах восточного берега Ладоги, а также об эвакуации промышленных предприятий и оборудования.

25 апреля на заседании ГКО был рассмотрен вопрос о строительстве трубопровода по дну Ладожского озера. Трубы и насосы предлагалось найти в самом Ленинграде. Контроль за выполнением этого задания возложили на Алексея Николаевича. Надо сказать, что трубопровод длиной 29 километров был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 г. топливом город и фронт.

На том же заседании ГКО Косыгину была поручена подготовка к открытию навигации через Ладожское озеро. Это задание было не менее сложным, чем организация работы Ледовой дороги, – отсутствовали причалы, не хватало барж и буксиров. В распоряжении моряков имелись лишь жалкие остатки флота, растрепанного и разбитого в навигацию 1941 г.

Подготовка к открытию судоходства велась параллельно в двух направлениях – строительство портов и причалов, а также создание и восстановление озерного флота. Три-четыре раза в неделю А. Н. Косыгин выезжал на эти объекты. Длина всех построенных пирсов в новых ладожских портах достигла почти девяти километров.

Судостроительные предприятия бездействовали. Однако рабочие, инженеры-корабелы Ленинграда сделали невозможное – к началу навигации удалось построить 14 шестисоттонных металлических барж. Одновременно за Ладогой заготавливали лес для деревянных барж, а на реке Сяси была организована судоверфь. Алексей Николаевич говорил, что нынешние мастера работают не хуже петровских – как и в те давние времена, основным орудием труда на Сяси был плотницкий топор. На этой верфи построили 30 барж. Одновременно усиленно ремонтировали суда, оставшиеся от навигации прошлого года, а также восстанавливали поднятые со дна, потопленные немцами суда. К открытию навигации Ладожская флотилия насчитывала 116 судов общей грузоподъемностью 33 тысячи тонн.

Огромную работу совместно с А.А. Кузнецовым и П.С. Попковым проделал Алексей Николаевич по восстановлению ленинградской промышленности, городского хозяйства.

Из 320 заводов и фабрик, которые могли бы работать для фронта и выпускать продукцию для удовлетворения самых неотложных нужд городского хозяйства, в феврале 1942 г. действовало лишь 18, а в апреле – мае – уже 50. Большинство предприятий было разукомплектовано, наиболее ценные станки, уникальное оборудование, инструмент вывезены или демонтированы. В те дни на Металлическом заводе заново установили на новые фундаменты свыше 500 станков, взятых на других заводах, и из тех, которые не успели вывезти.

Алексей Николаевич предложил сосредоточить производство на предприятиях, наиболее полно обеспеченных кадрами. Таких оказалось 200, 76 решено было законсервировать.

Как правило, квалифицированные рабочие и специалисты страдали от дистрофии, вызванной хроническим недоеданием. И хотя их паек был приравнен к пайку рабочих в тыловых индустриальных центрах страны, а карточки отоваривались полностью, дистрофия изживалась крайне медленно. Алексей Николаевич настоял на открытии дополнительных столовых с усиленным питанием, куда направлялись страдающие дистрофией I и II степени на две-три недели. Наиболее тяжелых больных госпитализировали.

Но несмотря ни на что, все задания Государственного Комитета Обороны по выпуску боевой техники и приборов, а также возобновлению производства вооружения промышленностью блокадного города выполнялись в срок.

Хотя обстановка в Ленинграде оставалась сложной, Алексей Николаевич покидал город с чувством удовлетворения. Колоссальная работа, выполненная им в городе на Неве, была, пожалуй, самой яркой и трудной его работой, потребовавшей огромных усилий воли и физических сил. В Ленинграде в 1942 г., на мой взгляд, проявились лучшие качества Косыгина как организатора и разностороннего специалиста.

* * *

В конце июня 1942 г. обязанности по военным вопросам были перераспределены между заместителями председателя Совнаркома СССР, независимо от того, какую работу они выполняли в мирное время. Так, В.А. Малышев стал отвечать за развитие танковой промышленности, И.Ф. Тевосян курировал черную и цветную металлургию, А.И. Микоян ведал продовольственным и вещевым снабжением. А.Н. Косыгину поручили обеспечение Красной Армии инженерными и саперными средствами.

Для Алексея Николаевича задание было неожиданным – саперными делами ему прежде не доводилось заниматься. Первое, что он сделал, – попросил председателя Госплана СССР Н. А. Вознесенского ежеквартально представлять на утверждение правительства проекты планов производства инженерного вооружения и его материального обеспечения, согласованные с Главным военно-инженерным управлением Красной Армии (ГВИУ). Потом он договорился с управляющим делами Совнаркома Я.Е. Чадаевым об образовании в аппарате Совнаркома группы военно-инженерного вооружения, которую я и возглавил.

Моему назначению предшествовал довольно любопытный эпизод. Начальник инженерных войск Красной Армии Михаил Петрович Воробьев, узнав о том, кто станет возглавлять группу, пришел к Косыгину.

– Алексей Николаевич, прошу вас изменить свое решение, – сказал Воробьев, – товарищ Болдырев, вероятно, хороший технолог, но ни о минах, ни о переправочных средствах, заграждениях и другом инженерном имуществе он понятия не имеет.

Алексей Николаевич не сдержал улыбку:

– Знаете что, сделаем так. Пусть Болдырев поработает месяца три. Если не справится, я приму предложенную вами кандидатуру.

Меня спасла отличная память. Я собрал все справочники, ОСТы, ГОСТы и технические условия по инженерной технике и составил по всей номенклатуре свой сводный справочник с указанием норм расхода материалов на изготовление этой техники и саперного имущества.

Алексей Николаевич хорошо знал местную промышленность, заводы промкооперации и лесной промышленности, на которых можно было разместить заказы инженерных войск. В результате кропотливой работы количество заводов-поставщиков было удвоено по сравнению с 1941 г. Свыше 1500 предприятий изготовляли инженерную технику. А ее номенклатура была огромной – от саперных лопаток, ножниц, колючей проволоки и маскировочных сетей до больших и малых переправочных средств.

Вопрос о моей работе в группе решился неожиданно. При первом же рассмотрении у Косыгина проекта плана поставок на III квартал 1941 г. М.П. Воробьев прервал мой доклад и заметил, что для понтонных парков недодано 600 тонн металла. Алексей Николаевич вопросительно посмотрел на меня.

– Все правильно, – сказал я. – Вот справка об обеспечении понтонных парков металлом. По договоренности с Госпланом в ресурсах учтены и потери металла, и дополнительная потребность на комплектацию соединительных устройств. Норма расхода даже немного превышает нормы ГВИУ – они указаны в справке.

Тогда Косыгин обратил свой взор на Воробьева. Тот в этот момент что-то нервно шепотом выговаривал начальнику ГВИУ полковнику А.Я. Калягину и его заместителю Игнатову.

– Да, видимо, в наших расчетах есть неточность, – наконец смущенно проговорил Воробьев. – Я снимаю свои возражения. К сожалению, мы без согласования с поставщиками несколько завысили нормы.

– Есть ли еще вопросы по плану? – спросил Косыгин. Все молчали. – Нет? Это редкий случай, – заключил он.

Еще в начале работы, когда Алексею Николаевичу только поручили обеспечение армии инженерными и саперными средствами, он пригласил начальника ГВИУ полковника А.Я. Калягина для обстоятельной беседы. Внимательно выслушав его, Косыгин сказал:

– Подумайте о замене дефицитных материалов для деталей и комплектующих на менее дефицитные. Для этой работы, думаю, следует привлечь практиков, ученых.

Вскоре научные учреждения, ученые включились в разработку проблемных тем. Надо сказать, что многие типы инженерного вооружения, как, впрочем, и другие виды вооружения, подвергались модернизации, усовершенствованию. Появились и новые виды оружия. Так, академик С.И. Вавилов и его институт создали новые средства оптической разведки, филиал института физики металлов и металловедения разработал образцы магнитных мин. Противоминной защитой кораблей эффективно занимались академики А.П. Александров и И.В. Курчатов. Большой вклад в разработку взрывчатых веществ внес академик М.А. Лаврентьев.

Однажды Алексей Николаевич рассказал мне об успешном применении радиозамыкателей в приборе ТОС (техника особой секретности). В оккупированном немцами Харькове на улице Дзержинского был расположен один из самых больших и красивых особняков города. В нем после тщательного поиска фашистскими саперами была обнаружена и обезврежена мина весом около 100 килограммов. Вскоре после этого в особняке расположился командующий харьковским гарнизоном генерал-лейтенант Георг фон Браун. Вторую искусно заложенную мину весом 340 килограммов немцы не сумели обнаружить.

Там же в Харькове на площади Руднева в большом трехэтажном здании разместились офицеры штаба 68-й немецкой дивизии. В этом здании тоже была заложена мина весом 1080 килограммов, не обнаруженная немцами.

14 ноября 1941 г. в четыре часа утра из Воронежа с разницей всего в несколько секунд были приведены в действие оба радиозамыкателя. На месте зданий образовались огромные воронки.

Всю операцию – от закладки мин, установки в них радиозамыкателей до приведения их в действие – выполнил Илья Григорьевич Старинов, работавший тогда в оперативной инженерной группе Ставки Верховного Главнокомандования на Юго-Западном фронте.

Впервые в истории советских инженерных войск 2 апреля 1943 г. за успешное выполнение заданий по изготовлению и снабжению армии средствами инженерного вооружения 369 рабочих, инженеров, конструкторов, руководителей, военнослужащих были награждены орденами и медалями. Алексей Николаевич Косыгин был отмечен орденом Боевого Красного Знамени.

* * *

В июне 1943 г. Алексей Николаевич был утвержден Председателем Совета Народных Комиссаров РСФСР с сохранением за ним должности заместителя Председателя Совнаркома СССР.

На следующий день после назначения он собрал своих заместителей и начальников наиболее важных отраслевых отделов аппарата, сделал подробное сообщение о потерях Российской Федерации в результате гитлеровского нашествия. В освобожденных областях и районах было уничтожено более 700 городов и поселков городского типа, около 30 тысяч сел и деревень. Общая сумма ущерба в ценах 1941 г. составила 255 миллиардов рублей; 11 миллионов человек остались без крова.

– Главная задача строителей, – говорил он, – состоит в том, чтобы восстановить разрушенные города, села и деревни. Для ее решения необходимо укрепить строительные организации республики и обеспечить снабжение их кирпичом, цементом, известью, кровельными и нерудными строительными материалами.

У Алексея Николаевича была цепкая память, он быстро запомнил основные новые и восстанавливаемые заводы строительных материалов, настойчиво контролировал их работу.

Утро начиналось со звонков, а то и вызовов наркомов строительства и строительных материалов:

– Товарищ Гвоздарев, как идут дела по восстановлению Сталиногорского гипсового рудника? Как строятся кирпичные заводы в Калинине и Владимире? Вы плохо знаете положение дел. У вас на этих и других важных объектах должны быть свои компетентные люди, не толкачи, а помощники в организации дела.

То, что Косыгин был одновременно заместителем Председателя Совнаркома СССР, давало ему возможность оказать уже в первый год существенную помощь в выделении средств, материальных ресурсов, улучшении средств связи, привлечении строительных организаций союзных наркоматов для восстановления разрушенного хозяйства России.

Разумеется, как руководителю республики ему постоянно приходилось заниматься множеством самых различных вопросов. Об одном не совсем обычном поручении Совнаркома Алексей Николаевич рассказал мне как-то уже после войны.

20 ноября 1945 г. ему поздно ночью позвонил М.И. Калинин. Слегка запинаясь, он в обычной своей манере, неторопливо сказал:

– Товарищ Косыгин, следовало бы подумать о мерах помощи Южному Сахалину, о его административном делении, о переименовании южносахалинских городов.

Через несколько дней была создана комиссия по вопросам Южного Сахалина под председательством Косыгина. Ему также поручалось внести на утверждение Президиума Верховного Совета РСФСР проект указа об образовании в составе Южно-сахалинской области 14 районов с выделением шести городов в областное подчинение.

От самого Косыгина я доподлинно знаю, что он изучил множество архивных и современных материалов о выдающихся мореплавателях, первопроходцах, просмотрел немало исторических и литературных источников, включая «Остров Сахалин» Чехова. Алексей Николаевич рассудил, что названия городам даются на века и они должны быть связаны с крупными историческими событиями, выдающимися личностями, прославившими Россию. Почти по каждому городу было несколько вариантов названий. Алексей Николаевич, как ему казалось, выбрал лучшие из них. Составленный им проект указа был принят без поправок.

В январе 1967 г. Косыгин побывал на Сахалине и в Южно-Сахалинске провел совещание секретарей горкомов партии края. В конце встречи кто-то из секретарей, подойдя к нему, сказал:

– Алексей Николаевич, все же надо помочь нашим городам отстроиться: ведь после войны остались одни развалюхи. А вы – крестный отец южносахалинских городов.

– Крестный отец? – не понял Косыгин.

– Ну да, конечно! Ведь мы знаем, что их названия были предложены вами…

Не могу не упомянуть еще об одном эпизоде, связанном с Косыгиным.

Алексею Николаевичу как-то стало известно, что некоторые из его заместителей не гнушаются принимать «сувениры», «опытные образцы» от представителей краев и областей, наркоматов.

– Вы знаете об этом? – в упор спросил он меня.

– Конкретных фактов у меня нет, но слышал об этом, – ответил я.

И надо же было такому случиться! Буквально через несколько дней на столе Алексея Николаевича вместо привычного письменного прибора и стакана с карандашами появилась изящная шкатулка, отделанная серебром, и красивый чернильный прибор.

– Откуда это?! – Он был по-настоящему рассержен. – Прикажите немедленно убрать и выясните, кто автор этой провокации.

Я узнал, что шкатулку и прибор доставил представитель одной из кавказских автономных республик якобы по заказу Косыгина.

– Какая гадость, – заметил Алексей Николаевич. – Я с этим товарищем разберусь сам, а вы через десять минут пригласите ко мне всех заместителей.

Шкатулку и прибор убрали, на столе появились обычные карандаши в стакане и небольшая чернильница. В кабинете собрались заместители. Косыгин в самой резкой форме рассказал о случившемся и о слухах по поводу «сувениров» и «опытных образцов».

– Я предупреждаю, – сказал он, – если кто-нибудь позарится на такие подарки, я немедленно поставлю вопрос о снятии виновного с занимаемого поста.

* * *

В 1944 г. Косыгина назначили председателем Валютного комитета. Он должен был рассматривать и готовить для утверждения планы, предусматривающие различные статьи расходов и доходов, главным образом от внешнеторговой деятельности, получение процентов от кредитных операций. Я был назначен помощником Косыгина и с небольшим аппаратом выполнял функции секретаря Валютного комитета. Его членами, кроме Алексея Николаевича, были министр внешней торговли, министр финансов, председатель Госбанка и министр Госконтроля.

Особенно много времени занимали вопросы, связанные с расходами на приобретение оборудования и материалов.

При обсуждении дел в комитете часто разгорались ожесточенные споры. Проверка расходов валюты на содержание посольств, консульств, торговых представительств показала, что здесь имеются большие резервы. Косыгин потребовал данные о расходах, связанных с прожиточным минимумом в иностранной валюте наших представителей, включая затраты на питание, транспорт, культурные мероприятия, представительские расходы, приемы.

Оказалось, что сметы расходов многих наших организаций за рубежом вполне можно сократить. Однако истины ради следует заметить, что сотрудники посольств, консульств других стран получали значительно больше. Тем не менее строжайший контроль за расходованием валюты в те далекие годы велся неукоснительно…

В феврале 1948 г. меня пригласил Алексей Николаевич:

– Есть решение о назначении меня министром финансов… И еще…

Он улыбнулся и подал через стол бумагу с грифом ЦК. В ней говорилось об утверждении «т. Болдырева А.С. заместителем министра финансов и членом коллегии».

Я чуть не взвыл:

– Алексей Николаевич! Я же никогда не занимался финансами…

Он остановил мои возражения движением руки:

– Там большое хозяйство. Гознак, у которого семь фабрик, а также управление драгоценных металлов, строительный трест. К тому же здание министерства нужно привести в порядок.

Звонок ВЧ прервал наш разговор.

Следует заметить, что Алексей Николаевич не приступал к делам в Минфине до окончания работы специальной комиссии. О необходимости ее создания Косыгин говорил со Сталиным и получил его согласие.

Этой комиссией было вскрыто немало серьезных недостатков в деятельности Минфина и его структур, в том числе при решении таких важнейших вопросов, как налогообложение, изыскание дополнительных источников поступлений в бюджет, упорядочение деятельности сберегательных касс и Госстраха.

Первые послевоенные годы были чрезвычайно трудными: для восстановления народного хозяйства, улучшения жизни людей требовались огромные финансовые средства. Несмотря на декабрьскую реформу 1947 г., денежное обращение в стране было нарушено, товарные ресурсы недостаточны. Многие источники доходов с окончанием войны сократились: был отменен военный налог, снизилась подписка населения на займы, прекращена практика перечисления денег в сберкассы за неиспользуемые отпуска, уменьшилась сумма поступления сельскохозяйственного налога.

Алексей Николаевич неплохо знал технику финансирования промышленности, специфику взаимоотношений министерств с бюджетом. Опыт хозяйственника позволял ему быстро разбираться в балансах доходов и расходов министерств при возникновении споров. Однако он, естественно, не знал тонкостей сложной механики составления бюджета, запутанной системы получения государственных доходов и налогообложения. Последовательно на заседаниях коллегии была рассмотрена работа каждого управления или отдела министерства. Под строгим контролем начали осуществляться меры по ликвидации недостатков, вскрытых комиссией.

Одной из первых крупных мер, разработанных в 1948 г. Министерством финансов и Госпланом СССР, стало повышение оптовых цен на промышленную продукцию и снижение ставок налога с оборота потребительских товаров.

Анализируя работу Минфина, часто встречаясь с сотрудниками финансовых органов союзных республик, краев и областей, Алексей Николаевич убедился в необходимости укрепления системы, улучшения материального обеспечения и условий труда работников отрасли. Он заручился согласием правительства на проведение ряда мер. Так, для работников министерства и его органов была введена система аттестации, установлены звания, форма одежды, надбавки за выслугу лет; выделены ассигнования для строительства хранилищ денег, учреждениям банка были предоставлены автомашины, усилена охрана инкассаторов. В ряде городов началось строительство специальных финансовых техникумов.

Особенно серьезную озабоченность вызывала работа Гознака. Проверка показала, что он крайне неудовлетворительно подготовился к выпуску новых денег образца 1947 г. В частности, на всех его печатных фабриках остро не хватало кадров печатников, обрезчиков, сортировщиков, контролеров, рабочих других специальностей. Зачастую печатание денег доверялось совсем неопытным ребятам, только закончившим фабрично-заводские училища или среднюю школу, много было и случайных малоквалифицированных людей. Их подготовка осуществлялась наспех.

В результате печатные фабрики выпустили огромное количество бракованных купюр. Только за 10 месяцев 1948 г. у населения было изъято множество дефектных купюр достоинством от одного до ста рублей с такими видами брака, как печать на одной стороне листа, на бумаге без водяных знаков, без номеров и серий…

Только спустя несколько лет мы узнали об истинных размерах брака. Ведь контроль билетов, выпущенных во время реформы, закончился только в 1950 г. Выяснилось, что из 14 миллиардов 434,9 миллиона рублей было забраковано купюр на сумму 6 миллиардов 269 миллионов рублей – таким образом, брак составил 43,4 %!

Естественно, появление в обращении новых денег вызвало немало подделок. Большинство их было выполнено кустарными методами и быстро выявлялось. Забегая вперед, скажу, что в 1950 г. в районе Ростова и Новочеркасска обнаружили крупную партию банковских билетов 50-рублевого достоинства необычайно искусной подделки. Внешне они выглядели идеально – сложнейшая металлографическая печать выполнена безукоризненно, все виды защиты, кроме бумаги с водяными знаками, исполнены с большой точностью. Главный эксперт Гознака тщательно рассмотрел билеты под микроскопом, сфотографировал отдельные элементы и только развел руками. Всеми известными методами фальшивомонетчиков нельзя было воспроизвести денежные билеты с такой поразительной точностью.

Разумеется, органы милиции, работники банков, сберкасс, кассиры в магазинах были оповещены. Но это ничего не дало. Искусный фальшивомонетчик затаился. А через несколько месяцев в городах Донбасса и Ростовской области вновь была изъята довольно крупная партия точно таких же поддельных денег, но другой серии. Но и на сей раз преступник или преступники не были найдены. Так тайна происхождения тех фальшивых денег и по сей день остается нераскрытой.

* * *

У меня сохранились интересные записи, которые относятся к «минфиновскому» периоду деятельности Алексея Николаевича. Приведу одну из них.

…Был четвертый час ночи, когда мне позвонил начальник Ленинградского управления внутренних дел и сообщил, что днем в скупочный пункт драгоценных металлов и камней на Невском проспекте неким гражданином Полонским сдан крупный бриллиант. Камень чистейшей воды, великолепно ограненный и хорошо известный ювелирам.

Его следы были потеряны в 1927 г. Последней достоверно известной владелицей драгоценности была балерина Веронель, эмигрировавшая в Париж. Полонский, также эмигрант, уехавший из России вместе с ней, впоследствии активно участвовал в движении Сопротивления во Франции, и ему в 1947 г., по его настоятельной просьбе, было разрешено вернуться в СССР. По его словам, он получил этот бриллиант от своей жены Веронель.

– Так что, этого Полонского задержали? – спросил я.

– Нет, но бриллиант и паспорт оставлены в скупочном пункте под предлогом установления подлинности бриллианта. А Полонскому выдана расписка. Что нам делать – выплачивать деньги или нет? Сумма-то очень и очень крупная…

Я ответил, что посоветуюсь и перезвоню.

Безусловно, в интересах государства было выгодно приобрести этот камень. Тем более, если Полонский действительно является законным владельцем драгоценности, было бы несправедливо предпринимать какие-либо действия, ущемляющие его права.

Я доложил Косыгину о звонке из Ленинграда.

– Вот что, – сказал Алексей Николаевич, – случай этот не только необычный, но и крайне интересный. Давайте-ка напишем об этом товарищу Сталину. Я позвоню Поскребышеву…

Он набрал по «вертушке» номер и кратко сообщил помощнику Сталина о существе дела.

– Это действительно интересно. Я направлю к вам фельдъегеря и доложу товарищу Сталину, – ответил тот.

Минут через десять записка была готова, и Косыгин попросил заведующего секретариатом А. К. Горчакова отправить ее.

Не прошло и часа, как меня вызвали к министру. В кабинет Алексея Николаевича я вошел одновременно с Горчаковым.

– Вам пакет от товарища Сталина, – сказал Горчаков и протянул Косыгину большой красный конверт.

На стол легла подписанная Косыгиным записка. На ней характерным сталинским почерком было написано:

«Выплатить гр. Полонскому стоимость бриллианта, определенную скупочным пунктом. И. Сталин».

Эту резолюцию я по телефону немедленно сообщил в Ленинград и для верности послал шифровку.

Фамилии Веронель и Полонского запомнились, а вот вес бриллианта и его стоимость память не сохранила…

Рассказывая о работе Косыгина в Министерстве финансов, нельзя не упомянуть о ревизии Государственного хранилища ценностей СССР (Гохрана).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.