Глава III. Дела сердечные

Глава III. Дела сердечные

Секст Помпей, разгневанный предательством Антония, захватил Сардинию, разграбил побережье Этрурии, а его флот полностью блокировал подвоз зерна в Италию. Цены поползли вверх, начинался голод. Катон Старший в свое время весьма остроумно заметил по этому поводу, что трудно «спорить с желудком, у которого нет ушей».

Поэтому столица роптала: кроме чудовищной дороговизны, население испытывало еще и очередной виток налогообложения. Недовольство выливалось в бунты и беспорядки. Когда наш герой вышел на Форум с целью умиротворить толпу, то был встречен градом камней и получил ранения. Появившийся следом за ним Антоний тотчас приказал вызвать из казарм легионеров. Солдаты восстановили порядок, оставив на улицах столицы горы трупов. «Так была, – пишет Аппиан, – прекращена эта смута, вызвав страх и ненависть к правителям. Голод достиг наивысшей силы, народ стонал, но оставался спокойным».

Октавиан еще во время Перузийской войны попытался улучшить отношения с Секстом Помпеем матримониальным образом. Он отправил свою жену, и об этом мы уже также упоминали, к матери, заявив, что он к ней не притрагивался, и женился на Скрибонии, сестре отца жены Помпея. Сватом, кстати, был Меценат. В отличие от падчерицы Антония, молоденькой Клавдии, вторая жена нашего героя была уже дважды разведенной. Оба ее мужа были консулами, и от одного из них она имела детей. Скрибония, которая была старше Августа, вскоре поняла, что ее муж был любвеобильным человеком и едва ли говорил правду, что оставил невинной свою первую жену.

Светоний на этот счет сообщает, что он жил с чужими женами, «чтобы через женщин легче выведывать замыслы противника». То же самое делал и его приемный отец, сладострастный Цезарь. Но не только расчет двигал его в женские объятья. Антоний позже, отвечая на упреки Августа в связи с Клеопатрой, писал ему, что и он, «божественный юноша», не безгрешен. Напоминал, как у всех на глазах он увел с пира жену одного консуляра, «а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей», а также говорит о том, что «его друзья подыскивали ему любовниц, раздевая и оглядывая взрослых девушек и матерей семейств, словно рабынь у работорговца Торания». Поэтому Скрибония, понятное дело, ревновала и устраивала ему скандалы. А сам он говорил, что «устал от ее дурного нрава».

Он, несомненно, тяготился этим браком и подумывал о разводе еще и потому, что желаемых политических результатов этот брак не принес. Секст Помпей не пошел с ним на сближение в период Перузийской войны, предпочитая иметь дело с Антонием. Хотя перемирие с морским разбойником все-таки состоялось. На молодого Помпея давили в первую очередь родственники (жена, мать, тесть), а также сбежавшие к нему от террора патрицианские семьи, которым не терпелось возвратиться в Рим и вновь обрести былые привилегии. А его военачальники советовали ему не вступать в соглашение с триумвирами. Зачем? Они непобедимы на морских просторах, у них есть свое практически независимое государство Сицилия, они не страдают, как жители Рима, от голода и т. д. Секст Помпей долго колебался, прежде чем решился на встречу с Антонием и Октавианом.

Она состоялась летом тридцать девятого года у Мизенского мыса, неподалеку от Неаполя. Владыка морей прибыл во главе своего огромного флота и предпочел общаться с триумвирами на своей, морской территории, поэтому были выстроены с берега помосты на таком друг от друга расстоянии, чтобы можно было общаться, не напрягая голосовых связок.

Младший сын великого Помпея мало походил на отца. Он действительно выглядел вожаком пиратов, а не знатным патрицием, со своим орлиным профилем и всклокоченной бородой. Секст был полон энергии, решителен и смел. После поражения от Цезаря при Мунде в сорок пятом году, когда погиб его старший брат, его судьба сложилась так, что вот уже много лет жил в лагерях и на судах, что наложило свой отпечаток на его облик, манеры и речь. Его постоянно окружали солдаты и пираты, и он научился говорить с ними на их языке.

Переговоры продолжались несколько дней, и в конце концов было достигнуто пятилетнее соглашение, по которому Секст Помпей получал официально в управление Сицилию, Сардинию, Корсику и Пелопоннес и обещание консульства. Ему выплачивалась также компенсация за конфискованное имущество отца. Все беженцы, за исключением убийц Цезаря, восстанавливались в правах и могли вернуться в Рим, правда, те, кто был внесен в проскрипционные списки, получали лишь четверть своего имущества. Беглые рабы, служившие у него, получали свободу. Сам Секст Помпей, который поначалу выдвинул требование стать триумвиром взамен Лепида (оно было отвергнуто), вернуться в Рим тем не менее не мог. Триумвиры решительно высказались за то, чтобы даже консульские и жреческие обязанности Помпей младший исполнял издалека, не появляясь в столице. И их понять можно: еще один претендент на высшую власть им был не нужен.

Помпей, по Мизенскому соглашению, обязан был прекратить пиратскую войну, не увеличивать флот, вывести свои войска с побережий, поставлять в Рим зерно из подчиненных ему провинций, не препятствовать судоходству и не принимать к себе беглых рабов.

После того как был наконец-то заключен долгожданный мир и подписаны бумаги, которые должны были храниться, как и прочие государственные акты, в храме Весталок, солдаты на берегу и матросы на кораблях огласили побережье криками радости. Наконец-то конец долголетней гражданской войне! И устремились друг к другу на лодках и плотах, а кто и вплавь. Молодой Помпей дал своим новым союзникам пир на флагманском корабле. Триумвиры не очень-то доверяли морскому разбойнику, поэтому пришли на корабль с кинжалами под одеждой. Но едва ли они пригодились бы им, если бы Помпей последовал совету своего офицера, который во время праздничной трапезы шепнул своему вожаку, что если он сейчас прикажет выйти в море, то станет властелином мира. Помпей ответил, что офицеру самому следовало отдать такой приказ, никому не говоря. А он, сын Помпея Великого, не может нарушить слова и пойти на вероломство.

Так что триумвиры сильно рисковали. И если бы понятие чести у Секста Помпея оказалось не на высоте, трудно сказать, как развернулись бы дальнейшие события.

Впрочем, на пиру было достигнуто еще одно соглашение – матримониальное. Четырехлетний сын Октавии (от первого брака с Марком Марцеллом), сестры Октавиана и теперь жены Антония, был обручен с дочерью Секста Помпея, которая была еще младше жениха. Впрочем, забегая вперед, скажем, что Марцелл не станет мужем дочери Секста Помпея, а женится на Юлии, дочери самого Августа.

Мизенское соглашение вскоре было нарушено. На то было, как всегда, много причин, но о дальнейшем ходе исторических событий мы расскажем в следующей главе.

Тема же этой главы заявлена в названии.

Итак, наш герой, как он говорил, «устал от дурного нрава» своей жены, но не только это стало поводом для развода со Скрибонией, которая в то время была на сносях. Истинной причиной развода Октавиана со своей второй женой стала страсть нашего героя к Ливии, жене Тиберия Клавдия. Действительно, сильна была любовь, если его не смутило то, что она была дочерью Марка Ливия Друза, его врага и ярого республиканца, сражавшегося под Филиппами в стане Брута и Кассия и покончившего с собой после поражения, а также женой его политического противника и носила в своем чреве второго от него ребенка. Эта женщина покорила его сердце навсегда. Давай, читатель, внимательно на нее посмотрим. Наиболее известный скульптурный ее портрет находится сейчас в Копенгагене. Глядя на это реалистическое изображение, трудно себе представить, что эта суровая женщина могла ласково улыбаться, строить глазки и так далее. Настолько далеко упрятано здесь, по выражению Гёте, «evig weibliche» (вечно женственное). Правильные классические черты лица собраны в жесткую маску непреклонной воли. Такая женщина всегда сможет добиться своих целей, и для этого у нее есть, помимо твердого характера, еще и целый арсенал женских хитростей. Не случайно Калигула называл свою прабабку «Улиссом в женском платье». Тацит пишет о ней, что «чистотой нравов она напоминала женщин древности, но приветливостью, которая прежде в женщинах не поощрялась, далеко превосходила их». Ливия, как мы позже увидим, так сильно влияла на своего мужа, что была практически его соправительницей. Она цепко держала его в своих руках в течение более пятидесяти лет их совместной жизни.

В тот день, когда Скрибония родила дочь Юлию, единственного единокровного ребенка нашего героя, он прислал супруге бракоразводное письмо. Развестись в Древнем Риме в тот период было легко. Но так было не всегда. В раннем Риме разводов практически не было. Дионисий в «Римских древностях» пишет, что «в Риме на протяжении пятисот двадцати лет не был расторгнут ни один брак». Описывается единственный случай, когда некто Спурий Карвилий разошелся с женой, потому что она оказалась бесплодной. Плутарх в «Ромуле» говорит, что основатели Рима издали законы, по которым жена не имеет права уйти от мужа ни при каких обстоятельствах, зато муж может прогнать жену в случаях, «если она окажется виновной в отравлении или подмене детей или была поймана в прелюбодеянии». Но прежде чем дать жене развод, муж должен собрать семейный совет. Муж был абсолютным господином в семье и мог поступать с женой как угодно. Вплоть до убийства без суда, если она будет уличена в неверности. Впрочем, и мужчина, если он совершил блуд с замужней женщиной, мог понести наказание. Измена жене с проституткой или рабыней изменой не считалась.

Итак, наш герой, которому в ту пору было двадцать четыре года, разводится с намерением овладеть сердцем Ливии, жены Тиберия Клавдия, появившейся в Риме, потому что ее муж получил прощение и возможность вновь жить в столице. Трудно теперь сказать, какие к тому он делал шаги, – видимо, как и все влюбленные, оказывал ей знаки внимания. Некоторые историки полагают, что бороду, которую носил до тридцать девятого года, он сбрил ради нее. Надо сказать, в те времена римляне бород не носили, брились. Даже был семейный ритуал первого «снятия бороды», когда достигший половой зрелости юноша убирал с лица первую растительность. Правда, некоторые давали обет не бриться до тех пор, пока не свершат того или иного дела или не отомстят за смерть родственника или друга. Октавиан носил бороду, потому что поклялся отомстить убийцам Цезаря, а также, видимо, из желания казаться старше своих лет.

После помолвки, как гласит легенда, когда его избранница сидела в саду на своей вилле под Римом, ей на колени упала курица с лавровой веточкой в клюве. Откуда взялась курица? Она подняла голову и увидела кружащего над ней орла. Стало быть, пернатый хищник выпустил ее из когтей. Это было, несомненно, знаком свыше, и жрецы посоветовали постоянно заботиться о курице и ее потомстве, а веточку посадить в землю. Она прижилась, и вскоре вырос тут лавровый лесок, откуда брали ветки для триумфов. Последующие императоры династии Юлиев-Клавдиев также заботились о курятнике и деревьях. После смерти Нерона, последнего правителя Рима из этой династии, все куры передохли, а лес засох на корню.

Семнадцатого января тридцать восьмого года Октавиан женится на Ливии, которая была на шестом месяце беременности, ждала второго ребенка. Это дало повод шутникам говорить, что у счастливчиков дети рождаются через три месяца. Перед свадьбой, как пишет Дион Кассий, «когда Октавиан в нерешительности спросил верховных жрецов, допустимо ли жениться на беременной женщине, ему ответили: «Если беременность сомнительная, бракосочетание следует отложить, но если она несомненная, против свадьбы не может быть никаких возражений». Не трудно догадаться, как отнесся Тиберий Клавдий к тому, что у него умыкнули жену, но, судя по тому, что он дал приданое Ливии и был на свадьбе посаженным отцом, надо полагать, смирился из опасения подвергнуться новой опале со стороны всесильного триумвира.

Обряд бракосочетания у древних римлян начинался в доме невесты, которая в день свадьбы надевала белую тунику и подпоясывала ее ниже груди (у Ливии ее беременность, вероятно, нежелательно этим подчеркивалась), а сверху, на голову, накидывалась красное покрывало. Жених являлся в дом невесты с венком на голове. В присутствии приглашенных гостей оформлялся брачный договор, и новобрачные клялись друг другу в верности и т. п. При этом одна из замужних женщин со стороны невесты подводила ее к жениху и соединяла их руки. Затем на домашнем алтаре жрец совершал обряд жертвоприношения, после чего обходил по часовой стрелке алтарь, а за ним следовали новобрачные. Когда эти формальности заканчивались, все гости желали жениху и невесте счастья. И начинался пир, длившийся до сумерек. А затем зажигали факелы и провожали невесту до дома жениха с музыкой и песнями. За невестой несли прялку и веретено. У входа в дом мужа молодая жена обмазывала маслом косяки дверей и вешала на них шерстяные ленты. Через порог ее переносили на руках, чтобы она не споткнулась, что считалось дурным знаком. Муж встречал ее в своем доме, после чего молодая жена произносила молитву о благополучии в супружеской жизни. Сваха окропляла их священной водой, а они вместе, двумя факелами, зажигали огонь в очаге. Это символизировало начало совместной жизни. На другой день молодая, теперь уже матрона, устраивала праздничный обед и впервые появлялась в длинном просторном строгом платье. Оно называлось стола.

Вот так в Древнем Риме выглядела обрядовая сторона вступления в брак. Едва ли при венчании Октавиана и Ливии она отличалась от той, что мы описали. После свадьбы Ливия стала жить в доме Октавиана, купленном им у дочери известного оратора Гортензия. Дом этот, как помним, по Светонию, «не был примечателен ни размером, ни убранством». Здесь Ливия родила своего второго сына, названного Друзом, который был отправлен родному отцу Тиберию Нерону, а ей пришлось воспитывать дочь Скрибонии Юлию, оставленную матерью в двухмесячном возрасте в доме отца, Октавиана.

Во все времена, и описываемая эпоха не исключение, отношение к браку со стороны мужчин было весьма, мягко говоря, осторожное. Но государство, как писал Геллий в «Аттических ночах», не может чувствовать себя в безопасности, если «не часты браки». Поэтому с помощью кнута и пряника как государство, так и женщина (тут они солидарны), с различными, правда, целями, загоняли мужчину в сети семейной жизни. За сто почти лет до свадьбы Августа, в сто тридцать первом году, цензор Метелл произнес мудрые слова: «Граждане! Если бы могли жить без жен, не было бы у нас никаких хлопот. Но коль скоро природа установила так, что с женщинами жить трудно, а без них невозможно, думать следует о вечной пользе продолжения рода, а не о быстротечном удовольствии».

Эту знаменитую речь Август зачитает перед сенатом, когда будет приниматься закон Папия и Поппея (в девятом году после Р.Х.). По этому закону мужчины в возрасте от двадцати до шестидесяти лет и женщины от двадцати до пятидесяти могли лишиться имущественных прав, если не состояли в браке и у них не было детей. Зато всяческие льготы от государства получали многодетные семьи, где было от трех и более детей. Любопытно, что законодатели как Поппей, так и Папий были неженатыми, и детей у них обоих тоже не было. И это весьма симптоматичный факт.

Другой триумвир, Антоний, также был уловлен в любовные сети, и тут он в самом прямом смысле пошел по стопам Цезаря. После победы под Филиппами, как мы помним, Антоний отправился на Восток, и там на свою беду повстречался с Клеопатрой. Легендарная царица Египта околдовала его своими чарами, которые властвовали над ним до его смертного часа. Редко кто не знает этой истории. Ей посвятил пьесу великий Шекспир, на эту тему создано много литературных произведений, не говоря о голливудской продукции.

А теперь мы, стараясь не искажать фактов и не приукрашивать, опираясь на источники, попытаемся рассказать о ходе любовно-политических отношений Антония и Клеопатры и как на это смотрели в Риме. Клеопатру здесь не любили всегда, со времен Цезаря, опасаясь, что она уговорит его все-таки стать монархом и он перенесет столицу империи в Александрию. У Цезаря действительно такие поползновения были, и они, с геополитической точки зрения, отнюдь не вздорные. Если бы его не убили заговорщики, он попытался бы осуществить свой план похода на Парфию и вторжения в Скифию и так далее (см. первую главу), и такой город, как Александрия, самый большой и богатый мегаполис древнего мира, имел для выполнения такого грандиозного плана огромное стратегическое значение. Это прекрасно понимал и Антоний, который при разделе империи выбрал себе Восток, а не Запад, имея, как и Цезарь, намерение все-таки завоевать непокорную Парфию. Это сильное государство, расположенное на территории современного Ирана и других прикаспийских государств, было постоянным соперником Рима на Востоке. После ряда поражений от парфян, в частности Красса в пятьдесят шестом году, Рим вновь делал неудачные попытки решить территориальные вопросы силой оружия, но, усвоив уроки, перешел к дипломатии. И многие века отношения этих государств были похожи на те, что были у США и Советского Союза в послевоенные годы.

Когда Антоний после победы при Филиппах отправился на Восток, у него никаких, кроме грабительских, целей не было. Ему были нужны деньги для того, чтобы расплатиться с ветеранами, и надо было выдавить из вассальных государств и провинций максимальное количество золота. Египет всегда был для завоевателей лакомым куском, и то, что Клеопатра отстаивала интересы своей страны, можно сказать, грудью и другими прелестными частями своего тела, показывает ее глубокий патриотизм. Она стремилась укрепить и расширить свое царство, пользуясь римской силой, и это ей благодаря любовным победам над Цезарем, и особенно над Антонием, удавалось делать. Антоний, надо сказать, в отличие от Цезаря, не был дальновидным стратегом, действовал всегда в соответствии со сложившейся обстановкой и очень часто ради личных целей мог пренебречь государственными делами. Его неорганизованность, мстительность и гедонизм не служили на пользу делу. Кроме того, он был влюбчив, подвергался женскому влиянию, и это мешало ему принимать самостоятельные решения. Первым браком Антоний был женат на вольноотпущеннице Федии, затем на кузине Антонии; третьей его женой стала Фульвия, и эта богатая и властная женщина, как мы знаем, постоянно вмешивалась в политику и держала мужа под каблуком. Но это не мешало ему искать утешений на стороне, и о его похождениях, в частности с танцовщицей Киферидой, сплетничала вся столица.

Итак, Клеопатра встречается с Антонием в азиатском городе Тарсе, в Киликии. Говорят, она была вызвана туда Антонием, чтобы объяснила, почему не помогала триумвирам в борьбе с убийцами Цезаря. Он хотел обложить данью Египет и выкачать все, что покойный диктатор оставил Клеопатре как матери своего ребенка и возможной супруге. Но Клеопатра не торопилась на свидание с Антонием, несмотря на угрожающие письма. Тогда он послал за ней своего офицера Квинта Деллия. Этот человек во время смуты не один раз переходил из одного лагеря в другой и был, видимо, ушлым дипломатом, раз на него пал выбор Антония. Но Деллий подозрительно долго не возвращался. Посол Антония застрял в Александрии по вполне понятным причинам: любвеобильная царица приручила гонца и выведала все ей необходимое о его патроне.

Впрочем, они уже раньше встречались, когда Антоний, начальник конницы консула Габиния, принимал участие в судьбе отца Клеопатры, законного царя Птолемея XII, изгнанного его старшей дочерью Береникой. Чтобы читателю было понятна сложившаяся в Египте политическая ситуация, надо пояснить не только этот династический конфликт, но и его истоки.

Основатель династии грек Птолемей получил Египет, когда он, военачальник и телохранитель Александра Македонского, и его соратники делили между собой завоевания великого полководца. Он эллинизировал Александрию, открыл тут музей и библиотеку. Его сын Птолемей II известен тем, что построил одно из чудес света – Фаросский маяк. Он женился на своей сестре Арсиное, и этот инцест стал началом деградации династии Птолемеев, что хорошо видно на скульптурных портретах последующих царей Египта. Отец Клеопатры по прозвищу Флейтист действительно увлекался игрой на флейте, и так сильно, что времени на государственные дела у него просто не хватало. Да и желания, похоже, тоже. Всю финансовую деятельность в Египте контролировали римские банкиры, а один из них был даже назначен министром финансов. Кроме того, Флейтист отличался жестокостью, его ненавидели знать и народ, и этим воспользовалась Береника, которая вместе с мужем Архелаем захватила престол. Птолемею пришлось бежать в Сирию. Он пообещал Габинию десять тысяч талантов за возвращение утраченной власти. Римские легионы в пятьдесят пятом году вторглись в Египет, и первыми в Александрию ворвались солдаты Антония. Он вряд ли обратил тогда внимание на четырнадцатилетнюю принцессу. Птолемей XII вновь стал царем и казнил Беренику. Наследниками трона стали его дочь Клеопатра и малолетний сын Птолемей XIII, слабый и безвольный мальчик, по традиции ставший мужем сестры. После смерти отца в пятьдесят первом году власть перешла к ним, точнее, к семнадцатилетней Клеопатре. Душеприказчиком покойного царя был назван, по его завещанию, Помпей.

Вопреки исторической молве и легендам, судя по скульптурным изображениям и профилю на монетах, она была скорее уродлива, чем красива: большой горбатый нос, раздвоенный острый подбородок, волевой рот являют скорее некую мужеподобность, нежели очарование женственности. Но в таком случае возникает вопрос: почему многие и многие мужчины пленялись ею и теряли голову? Если отвлечься от современных стереотипов женской красоты и иметь в виду, что о вкусах не спорят, то ответ можно получить у Плутарха: «Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраиваемый на любой лад – на любое наречие, так что лишь с немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами». Другой историк, Дион Кассий, также говорит, что «голос у нее был дивный, и она могла пленить своими чарами любого».

Помимо этого, Клеопатра делала все возможное, чтобы быть неотразимой. Есть сведения, что она, к примеру, принимала ванны из молока, нагретого до температуры тела, куда добавлялась сперма молодых мужчин, воздерживавшихся от секса не меньше месяца. В это время служанки растирали ее мягкими губками и массировали. Проникавшие через кожу сперматозоиды провоцировали выделение женского полового гормона эстрогена, и это увеличивало силу мужского к ней влечения.

Она знала много языков, и это просто удивительно, если иметь в виду, что, по свидетельству того же Плутарха, «цари, правившие до нее, не знали даже египетского, а некоторые забыли и македонский». У нее, как и других детей, были, разумеется, учителя, но надо еще иметь в виду, что Александрия с ее вековыми культурными традициями, впитавшая в себя как эллинистические, так и восточные, малоазийские, вливания, в то время была культурной столицей Востока. Поэтому чрезвычайно любознательная девочка имела возможность заниматься самообразованием, благо самая крупная в то время библиотека была под боком. Клеопатра была к тому же страшно честолюбива и мечтала о единоличном правлении, хотя в истории Египта таких прецедентов не было, если исключить историю Нефертити и Эхнатона. Но сама ситуация принуждала ее к решительным действиям. Воспитатель ее малолетнего брата-мужа, хитрый, властный и честолюбивый евнух Потин, хотел править за слабоумного Птолемея XIII, и Клеопатра была ему препятствием. Она же, как и ее отец, уповала на римлян, поэтому обольстила старшего сына Помпея, Гнея, и он готов был ради нее ввести войска в Александрию. Но после поражения его отца при Фарсале хозяином мира стал Цезарь, и именно он стал не только любовником и защитником ее интересов, но и в своих грандиозных, как мы помним, стратегических планах отводил Египту важную роль. Но мы не будем здесь рассказывать об Александрийской войне, когда сгорела знаменитая библиотека, о бурном романе диктатора с восточной царицей, рождении сына, названного Птолемеем-Цезарионом, о жизни египетской царицы в Риме и прочем, отсылая читателя к другим источникам. Эта история многократно использована также в театральных спектаклях, кинофильмах и художественной литературе. После смерти Цезаря она, осознавая грозившую ей опасность, в один день собралась и уехала из Рима. В Египте умирает ее очередной муж-брат Птолемей XIV (после того как Птолемей XIII утонул, ее мужем становится его младший брат), и историческая молва приписывает Клеопатре его отравление. Но есть версия, что слабовольный, но гордый отпрыск великой династии, оказавшись рабом своей сестры, не выдержал унижений и сам свел счеты с жизнью. Как бы то ни было, власть в Египте наследовалась только по мужской линии, поэтому соправителем Клеопатры и наследником был под именем Птолемея XV объявлен ее сын Цезарион. Он оказался последним царем из этой династии, правившей Египтом на протяжении почти трех сотен лет. И, добавим, последним потомком Гая Юлия Цезаря по прямой линии, если, конечно, в действительности был его сыном, в чем современники сильно сомневались. Когда разразилась гражданская война между триумвирами и республиканцами, Клеопатре приходилось выжидать и лавировать, заигрывая с обеими сторонами. От нее требовали денег и военной помощи как те, так и другие.

Но вернемся к Антонию. Он негодовал, что наложница Цезаря пренебрегает его приказами и медлит с приездом. Но она прекрасно знала мужскую психологию и специально разжигала его нетерпение. Наконец египетская царица прибыла в Тарс на «ладье с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами, которые двигались под напев флейты, стройно сочетавшейся со свистом свирелей и бряцаньем кифар. Царица покоилась под расшитою золотом сенью в уборе Афродиты, какою изображают ее живописцы, а по обе стороны ложа стояли мальчики с опахалами – будто Эроты на картинках. Подобным же образом и самые красивые рабыни были переодеты Нереидами и Харитами и стояли кто у кормового весла, кто у канатов. Дивные благовония восходили из бесчисленных курильниц и растекались по берегам» (Плутарх).

Словом, все это мы часто видим на своих телеэкранах, когда показывают очередной псевдоисторический голливудский фильм о Клеопатре. Кстати сказать, меня поражает, мягко говоря, вольное обращение создателей таких фильмов с историческими фактами. Недавно я купил диск с американским фильмом под названием «Империя». В аннотации сообщалось, что он посвящен событиям в Риме после убийства Цезаря, то есть того, о чем мы сейчас и рассказываем. Это просто кошмар. Переврано абсолютно все. Бедного Октавиана в этом фильме сценаристы не погнушались поместить в тюрьму, представить гладиатором и тому подобное. Не говоря о том, что все события после мартовских ид показаны настолько вольно, что утеряна вся последовательность событий. К примеру, Октавиана в то время в Риме вообще не было, но создатели фильма подвергают героя не существовавшим в действительности опасностям именно в столице и т. д. Это я к тому, какую информацию получают зрители о Древнем Риме и слепо доверяют ей, особенно те, кто далек от знаний о древней истории. Поэтому мне кажется просто удивительной та страсть, с какой знатоки и специалисты из-за запятой, образно говоря, рвут друг друга на части в научных дискуссиях или на форумах в Интернете по поводу неточной даты или неординарного толкования событий в какой-либо новой книге, причем без всяких признаков толерантности.

Но вернемся к Клеопатре. В тот же день она устроила пышный пир в честь Антония, который просто ошеломил его невиданной роскошью, блеском и утонченностью. Шевелящиеся блики света, ткущие по стенам и потолку всякие узоры, благовония и обилие цветов, изысканные цветные наряды придворных, воздушные туники танцовщиц, чарующая музыка – все это привело Антония в восторг. Ну а сама хозяйка бала, царица Клеопатра, умевшая подать себя во всей красе, показалась просто неземным божеством. Здесь уместно вновь вспомнить Пушкина:

Чертог сиял. Гремели хором

Певцы при звуке флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир.

Надо сказать, что Антоний был склонен к безудержному гедонизму. Еще при жизни Цезаря он вызывал много нареканий в невоздержанности к алкоголю и женщинам, тяге к пирушкам и сибаритству. Любопытно сейчас глянуть на его профиль на монете и скульптурный портрет. Перед нами властный сластолюбец с чувственным ртом и насмешливым выражением. Этот тип гордого, сильного, но порочного человека, который свои незаурядные способности использует не сполна именно по причине страсти к удовольствиям и развлечениям. Поэтому, когда он ступил на землю Азии и увидел, с какой роскошью и великолепием живут даже царьки крошечных государств, ему это пришлось по вкусу, и он с удовольствием принимал все знаки внимания, какие ему оказывали льстивые и хитрые восточные владыки. В Эфесе, например, Антония встречала карнавальная толпа, одетая сатирами и нимфами, плясавшая и певшая под разнузданную музыку вакхических праздников, и это ему весьма нравилось. Он чувствовал себя абсолютным повелителем, когда собирал дань и карал неосмотрительно примкнувших к Бруту и Кассию. Всесильный римлянин, перед которым все падали ниц, окружил себя огромной свитой льстецов, в его обозе ехали целые оркестры музыкантов, труппы актеров, шуты, огромный штат поваров, виночерпиев и так далее. Говорят, что угодивший ему повар получил в подарок целый дом. О его капризах и расточительстве еще при жизни ходили легенды.

Когда на другой день, по обычаю, Антоний принимал у себя египетскую царицу, стало очевидно, что ему не тягаться с роскошью и изобретательной утонченностью повелительницы Египта. Клеопатра, впрочем, не подала виду, она ведь жила в Риме в последние годы жизни Цезаря и знала вкусы столичных жителей и возможности римского гостеприимства. Именно на этом пиру легендарная обольстительница околдовала Антония, и ее чары оказались для него в конечном итоге в полном смысле роковыми. Этот сильный и гордый римлянин, властелин Азии, склонил голову перед египетской царицей. О контрибуции и прочих претензиях к Египту уже и речи не было. Он сам готов был отдать царице весь мир. Теперь не он, а она диктовала свои условия. Прежде всего Клеопатра заручилась его согласием на устранение своей сестры Арсинои, которая оставалась единственной законной претенденткой на египетский престол. Ее задушили прямо в храме Артемиды, где она укрывалась.

Зачарованный Антоний позволил увезти себя в Александрию, где пиры следовали за пирами, один роскошнее другого. Они вошли в историю как непревзойденные по размаху и пышности. Сохранилось много анекдотов и сплетен, которые служат теперь замечательным подспорьем голливудским сценаристам. Расскажем и мы парочку. Клеопатра пообещала Антонию, что очередное застолье превзойдет все прежние и обойдется в десять миллионов сестерциев. Он не поверил, и было заключено пари. На другой день он не увидел ничего особенного, что отличало бы этот пир от предыдущих, и сказал Клеопатре, что тут не пахнет десятью миллионами. Тогда она вынула из уха серьгу с огромной жемчужиной, стоившей целое состояние, и опустила ее в кубок с уксусом. Когда жемчужина растворилась, она выпила ее. Тот же самый сюжет мы встречаем в жизнеописании Калигулы. Он, чтобы физиологически ощутить свое богатство, в экстазе извивался обнаженным на грудах золота и, подобно Клеопатре, пил растворенные в уксусе жемчужины.

От безделья Антоний пристрастился к рыбной ловле. В один из дней не клевало, и он решил бросить это занятие, но тут подошла Клеопатра, и рыбак стал таскать крупную рыбу одну за другой. Оказалось, что добычу ему на крючок незаметно насаживали ловцы жемчуга, и на другой день царица решила подшутить над любовником и приказала вместо рыбы подцепить на крючок колбасу, которую и вытащил изумленный рыболов. Клеопатра сказала ему при этом, что пусть он удочки оставит египтянам, а сам бы ловил города и государства.

Но Антонию было не до того. Клеопатра устраивала не только пиры, но всенародные праздники и карнавалы, на которых они одевались Бахусом и Афродитой. Тысячи людей, одетых нимфами, сатирами, амурами и т. д., сопровождали их, и практически все жители Александрии принимали участие в этих развлечениях, переходивших в пьяный разгул с музыкой и непристойными танцами. Когда любовники пресыщались пирами, они одевались в одежду простолюдинов и отправлялись на поиски приключений в портовые кабаки, где Антоний участвовал в драках, если покушались на его подружку, и гордился, что всегда отбивал ее от посягательств пьяных собутыльников. Клеопатра, говорят, умела грязно и непристойно ругаться, так что и сама умела за себя постоять.

Напомним, что в это время Луций, брат погрязшего в пирах и сладострастии триумвира, был осажден Октавианом в Перузии, а его законная жена Фульвия принимала самое активное участие в этой войне. Но он был не в состоянии, как и Цезарь в свое время, оторваться от сладостных утех с царственной чаровницей. Но когда парфяне решили воспользоваться очередной в Риме гражданской войной и вторглись в Сирию, Антоний выступил в Финикию, где враги осадили город Тир. Но тревожные вести из Италии заставили его оставить Восток и двинуться на Запад. В Афинах он встретился с бежавшей туда женой Фульвией и своей матерью Юлией. Затем отправился в Брундизий, но о дальнейших событиях мы уже рассказывали.

Антоний женился, как мы уже знаем, на родной сестре нашего героя Октавии, и они стали жить в Афинах. Аппиан пишет: «Он сменил жизнь вождя на скромную жизнь частного человека, носил четырехугольную греческую одежду и аттическую обувь… беседовал с жителями, слушал лекции. И обед у Антония был греческий; празднества и развлечения он делили с Октавией. Сильна была в это время его страсть к Октавии, так как он вообще быстро увлекался любовью к женщинам». У них родились две дочери – старшая Антония и младшая Антония. Девочки в римских семьях получали родовое имя, поэтому все они, скажем, из рода Юлиев были Юлиями, из рода Клавдиев – Клавдиями и т. п.

Но вернемся к нашему герою. Как мы помним, он женился на беременной Ливии, и она через три месяца родила мальчика, названного Друзом. О супруге Августа, несмотря на то, что она более полувека была женой главы государства, известно немного. Мы уже описывали ее портрет, и, судя по всему, властный и твердый характер позволил ей подчинить мужа. Если при этом иметь в виду, что Октавиан женился, не дождавшись даже конца ее беременности, надо полагать, был сильно в нее влюблен и, как всякий влюбленный, хотел постоянно быть рядом с ней. Много домыслов среди историков вызывал тот факт, что у них не было общих детей (единственное их чадо оказалось мертворожденным), в то время как у Октавиана была дочь от Скрибонии, а у нее от Тиберия Нерона – двое сыновей. Так что дело тут не в бесплодии жены или мужа. Так или иначе, несмотря на желание Октавиана иметь детей от Ливии, этого так и не случилось. Родившегося вскоре после свадьбы мальчика (от Тиберия Нерона) Октавиан признал своим ребенком, но вместе со старшим сыном Ливии, Тиберием, отослал к законному отцу. И лишь после смерти первого мужа Ливии они поселились в его доме.

Известно, что наш герой не упускал случая залезть под тунику девушки или под платье замужней женщины. Антоний, отвечая на упреки Октавиана в отношении его связи с Клеопатрой, писал ему: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизеннией, или со всеми сразу – да и не все ли равно в конце концов где и с кем ты путаешься?» Как видим, приведены здесь даже конкретные имена женщин, с которыми Август имел связь, причем надо иметь в виду, что Антонию из Александрии трудно было уследить все интрижки своего политического соперника. К этому следует добавить, что Ливия, зная о пристрастии своего мужа к девственницам, сама, говорят, подсылала к нему красивых девушек.

У них не было детей, быть может, и потому, что этого не хотела сама Ливия. Она сильно любила своего старшего сына Тиберия и страстно хотела видеть его преемником своего мужа. Всячески этого добивалась и своего достигла. Когда в юношеском возрасте умерли внуки Августа, усыновленные им законные наследники трона, в народе стали говорить, что это случилось не без участия императрицы. И даже смерть мужа приписывают ее злому умыслу. Тацит называл ее «опасной для государства матерью и злой мачехой для семьи Цезарей».

Сам Август относился к своей жене не только почтительно и с уважением, но и, похоже, побаивался ее и робел при встречах. Этому может служить подтверждением тот факт, что, прежде чем идти к Ливии с разговором, записывал то, что хотел ей сказать или обсудить. А он советовался с ней по самым важным государственным делам и решал их часто, прислушиваясь к ее мнению. Так что можно сказать, что Ливия реально влияла на государственную политику. Просто удивительно, еще раз скажем, что о жизни ее и реальных поступках мало что известно. Из этого следует, что это была чрезвычайно хитрая, умная и скрытная женщина, любившая власть и умевшая добиваться своих целей весьма надежными и тайными средствами. Еще раз вспомним, что Калигула называл ее «Одиссеем в женском платье».

Ливия, прямо скажем, нетипичный образец женщин того времени. Процесс эмансипации был если не в самом разгаре (ярко и горячо это разгорится позже), но уже набирал стремительную силу. Вот об этом мы сейчас и поговорим, и это важно, потому что Август был сторонником патриархальных устоев, и равноправие полов было для него просто за пределами понятий о гражданском обществе. Собственно, это, как увидим, и стало трагедией для его дочери и внучки.

В ранней Римской республике, когда у женщин практически не было никаких прав, тем не менее жена именовалась domina, то есть госпожа, и была действительно полной хозяйкой в доме. Несмотря на то что римские женщины отличались суровой патриархальной нравственностью и мужественным характером, они все же оставались женщинами, и даже консулу, жесткому консерватору Катону Старшему, так и не удалось запретить римлянкам носить золотые кольца и украшения и кататься на колесницах. А это им воспрещал принятый в двести пятнадцатом году, когда шла война с Ганнибалом, Оппиев закон (lex Oppia), по которому им и возбранялось пользоваться экипажами и носить яркую одежду. Но война кончилась, и женщины потребовали отменить этот закон. На Капитолии практически каждый день собиралась толпа женщин и митинговала. Этот «мятеж» и пытался подавить Катон, но у него ничего не вышло. Его оппонент, трибун Луций Валерий, приводит (по Ливию) такие аргументы по отмене Оппиева закона. Мы, мужчины, говорил он, ведь носим тогу с красной полосой, и даже покойников на костре покрывают пурпуром. «Так ужели одним только женщинам запретим мы носить пурпур? – спрашивает он. – Выходит, тебе, муж, можно коня покрывать пурпурным чепраком, а матери твоих детей ты не позволишь иметь пурпурную накидку! Что ж, даже лошадь у тебя будет наряднее жены?» Убийственный аргумент, не правда ли? В результате закон Оппия был отменен в сто девяносто пятом году. И женщины, к негодованию Катона, стали разъезжать по Городу в колесницах, «как триумфаторы, одержавшие победу над законом». Он не без горечи вынужден был признать, что «во всем свете мужчины управляют женщинами, а мы, владычествуя над всеми мужчинами, управляемы своими женами».

Увы, это зачастую так, а уж в случае с нашим героем – несомненная истина.

Но продолжим экскурс в историю женской эмансипации в Древнем Риме. Некоторые исследователи полагают, что начало этому положили победоносные войны с Карфагеном. В Рим хлынула награбленная восточная роскошь и рабы. Если раньше, в патриархальную эпоху, римлянин пахал землю и защищал ее от врагов, то с появлением новых бескрайних земель, которые теперь обрабатывались бесплатной рабочей силой, труженик превратился в богатого рабовладельца, который заполнял образовавшийся досуг обустройством быта привозной роскошью и т. д. Соответственно их жены во многом также получали экономическую свободу, а это, сами понимаете, что означает.

Правда, все это гораздо сложнее. Одним из результатов победоносных войн стало также и обнищание исконного италийского крестьянства вследствие того, что привезенный из завоеванных провинций хлеб и другие сельхозпродукты оказались дешевле, разрушили рынок, а разорившиеся земледельцы, превратившись в люмпенов, приходили в Рим и вели жизнь бездельников, поставляя на выборах голоса богатым олигархам. Но к этим социальным вопросам мы придем в свое время, а теперь обратимся к источникам.

Тит Ливий в своей «Римской истории от основания Города» пишет, что именно после окончания пунических войн появились в обиходе римлян «пиршественные ложа с бронзовыми накладками, дорогие накидки и покрывала, ковры и салфетки, столовое серебро чеканной работы, столики из драгоценных пород дерева». С тех пор, продолжает историк, «повелось приглашать на обеды танцовщиц и кифаристок, шутов и пантомимов, да и сами обеды стали готовить с большими затратами и стараниями». Полибий также пишет о проявившейся после завоеваний тяге к роскоши, другие древние историки сообщают и о том, как это повлияло на архитектурный облик столицы и т. д.

Изменившийся образ жизни, естественно, изменил и римлянок. Особенно ярко это проявилось в эпоху поздней Республики. Женщины стали не только в соответствии со своими естественными склонностями обустраивать свой быт, удовлетворять страсть к новой одежде и украшениям, интересоваться театром и поэзией, но и встревать в политические козни. Гай Саллюстий Крисп в «Заговоре Катилины» пишет, что к своему заговору Катилина привлек «также и нескольких женщин, которые вначале могли добывать огромные средства, торгуя собой; впоследствии, когда с годами уменьшились только их доходы, но не их роскошь, они наделали больших долгов. С их помощью Катилина считал возможным поднять городских рабов, поджечь Город, а мужей их либо привлечь на свою сторону, либо убить». Здесь любопытно отметить, что аристократки не гнушались ради денег заниматься проституцией. Среди таких сторонниц Катилины Саллюстий называет Семпронию, жену консула и мать того самого Децима Брута, принимавшего участие в заговоре против Цезаря, и который не хотел отдавать своей головы «на отсечение». Вот что Саллюстий о ней пишет: «Ей всегда было дорого все что угодно, но только не пристойность и стыдливость; что берегла она меньше – деньги ли или свое доброе имя, было трудно решить. Ее сжигала такая похоть, что она искала встречи с мужчинами чаще, чем они с ней. Она и в прошлом не раз нарушала слово, клятвенно отрицала долг, была сообщницей в убийстве; роскошь и отсутствие средств ускорили ее падение. Однако умом она отличалась тонким, умела сочинять стихи, шутить, говорить то скромно, то нежно, то лукаво; словом, в ней было много остроумия и много привлекательности». Сообщает он и о том, что она умела играть на музыкальных инструментах и хорошо знала греческую и римскую литературу.

Ну а поэты воспевали, в духе времени, свободную любовь. Вспомним любовную лирику великого Катулла, где главной героиней фигурирует Лесбия, возлюбленная поэта. В действительности ее звали Клодией, и она была сестрой народного трибуна Клодия (политический агент Цезаря, известный тем, что изгнал из Рима Цицерона) и женой консула Метелла Целера, которого, как говорят, она отравила. Цицерон называл ее «всеобщей подружкой», потому что за ней волочились многие, привлеченные ее красотой, образованностью и славой ветреной матроны. Те краски, какими Саллюстий написал портрет Семпронии, вполне годятся и для изображения Клодии. Впрочем, была ли она аморальной преступницей, какой ее описывает Цицерон, либо ангелом, какой ее видел Катулл, мы теперь судить не можем, но не подлежит сомнению, что была она женщиной ветреной, искусной в любви и ею владела непомерная страсть к деньгам, комфорту и развлечениям. Ее образ жизни в Риме был хорошо известен, и оскорбительные надписи в адрес Клодии появлялись даже в нечистых общественных местах – банях и туалетах. Скандальная связь блудливой богатой патрицианки и провинциального поэта из Вероны была в Риме хорошо известна, да и сам Катулл секрета из этого не делал, читая друзьям и распространяя свои элегии в списках. Страсть поэта к знаменитой римской куртизанке дала миру шедевры любовной лирики, передающие в тонких психологических нюансах высокое чувство любви.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.