Глава 10 Борьба за мир

Глава 10

Борьба за мир

Гражданская война в Испании шла своим чередом. В международной печати было достаточно сторонников как «лоялистов», так и «националистов». В Лондоне заседал комитет по невмешательству, порождая иллюзию возможности с помощью дипломатии если уж не уладить текущие спорные вопросы, то, по крайней мере, предотвратить серьезные конфликты. Помимо испанской проблемы, в 1937 г. не существовало никаких острых межгосударственных разногласий. Между тем одно событие, произошедшее в начале этого года, заставило Канариса насторожиться и не спать по ночам, так как сначала он не мог найти случившемуся разумного объяснения. Речь шла о просьбе Гейдриха передать в его распоряжение хранящиеся в Управлении абвера рукописные документы времен германо-советского военного сотрудничества, исполненные собственноручно немецкими генералами Сеектом и Хаммерштайном, маршалом Тухачевским и другими советскими военачальниками, и рекомендовать ему, Гейдриху, классных специалистов, умеющих точно копировать чужой почерк. В связи с этой просьбой Гейдрих лично пришел к Канарису, и между ними состоялся довольно резкий и бурный разговор, в ходе которого Канарис отказался выполнить требования главы гестапо и заявил ему, что он-де ошибся адресом. Мол, гестапо должно самостоятельно справляться со своими проблемами.

Высказанная Гейдрихом просьба не на шутку встревожила Канариса. Он подробно обсудил случившееся с Остером и Пикенброком и, кроме того, попытался выяснить, что за всем этим кроется. Однако на этот раз персональная информационная служба Остера ничем не смогла помочь. Канарис прозрел примерно через два месяца, когда в Москве началась широкомасштабная «чистка» в верхних эшелонах руководства Красной армии в связи с предполагаемым заговором против советского правительства. В итоге Тухачевский и ряд других крупных военачальников советских вооруженных сил после привычного признания своей вины были приговорены к смертной казни и расстреляны. Именно тогда он понял, соучастником какого гнусного поступка пытался сделать его Гейдрих. Используя в качестве посредника чехословацкую спецслужбу, гестапо подбросило ОГПУ материал, якобы свидетельствующий об изменнических переговорах советских генералов с немецкими военными, и Ежов, руководитель ОГПУ, легко попался на эту удочку. Летом, уже после расстрела Тухачевского 12 июня, Гейдрих, сияя от радости, поведал Канарису детали акции: как он ее спланировал и осуществил. На вопрос пораженного Канариса, зачем ему понадобилось это делать, Гейдрих ответил, что идея принадлежала самому Гитлеру, который хотел таким способом обезглавить и ослабить Красную армию на многие годы.

По иронии судьбы, Канарису было известно, что в какой-то мере Тухачевский не являлся совсем безвинной жертвой. Он располагал абсолютно достоверными сведениями, что Тухачевский, прибывший в Лондон на похороны короля Георга V в качестве представителя советского правительства, встречался и вел переговоры с генералом Миллером, главой русских эмигрантов в Париже. Об этом, возможно, знали и в ОГПУ, затевая процесс против Тухачевского. Как вытекало из материалов проведенного в Париже в то же самое время расследования обстоятельств таинственного исчезновения генерала Миллера, в кругах русских эмигрантов во Франции активно работали советские агенты (в том числе один в чине генерала). Это обстоятельство ни в коей мере не оправдывало подлые методы Гейдриха, и можно с уверенностью сказать, что подброшенные гестапо сфальсифицированные документы во многом способствовали уничтожению руководящей верхушки Красной армии.

Именно в этот период в сознании Канариса происходят крутые перемены. Афера с Тухачевским, наряду с другими событиями, убедила его в том, что мелкими актами противодействия уродства существующей системы не исправить, ибо эти события – всего лишь один из симптомов насквозь преступного гитлеровского режима, который не излечить простым удалением наиболее скверных его компонентов. Чем дольше нацисты будут оставаться у руля, считал Канарис, тем вероятнее опасность деморализации здоровых элементов общества и моральное разложение всей немецкой нации. Исходя из поступавшей со всех сторон информации, Канарис имел четкое представление о мощи гиммлеровской организации тотальной слежки и террора и хорошо понимал, что обычными политическими средствами устранить нацистское правление невозможно. Значит, полагал он, спасение только в вооруженном восстании, которое в состоянии осуществить лишь вермахт, и прежде всего сухопутные войска; военно-воздушные силы, руководимые Герингом, слишком близки нацистскому режиму, а военно-морские силы численно слабы, удалены от важных политических центров и еще не забыли бунт на флоте 1918 г. Канарис принадлежал к немногим морским офицерам, которые понимали различие между давним прошлым и тем, что творилось в Германии с приходом к власти Гитлера. Подобные воспоминания не лишили его способности к непредвзятому анализу. И кроме того, Канарис достаточно хорошо знал людей, занимающих командные посты в ВМС, чтобы не рассчитывать всерьез на их участие в выступлении против Гитлера. Трудности, связанные с подготовкой выступления вооруженных сил, Канарис представлял себе лучше большинства немцев, вынашивавших в то время планы ликвидации власти нацистов. В вермахт уже проникла нацистская зараза, сухопутные войска тоже были не свободны от политической инфекции. Давно превратился в чистую фикцию официальный тезис, будто вермахт – единственная в Германии вооруженная сила и такой же столп государства, каким является НСДАП. Формирование Гиммлером втихомолку частей СС было в тот период не самой страшной угрозой политическому нейтралитету войск. С введением всеобщей воинской повинности характер вооруженных сил в корне изменился. Были подорваны основы созданной генералом фон Сеектом профессиональной армии. Сотни тысяч молодых немцев, прошедших идеологическую обработку в молодежной организации гитлерюгенд и школу военизированной трудовой повинности, учрежденной нацистами для реализации собственных целей, привнесли в солдатские казармы политический дух, вернее, образ политизированного солдата. И что еще хуже: среди многих тысяч вновь призванных на действительную службу офицеров запаса, помимо честных и порядочных людей, оказалось немало убежденных нацистов и приспособленцев, занявших командные должности низшего и среднего звена. Но больше всего Канариса беспокоил и огорчал тот очевидный факт, что и в верхних эшелонах руководства вермахта стали забываться освященные традициями понятия долга и чести. Бурные темпы увеличения численности вооруженных сил и связанное с этим быстрое повышение в воинских званиях помогли закрепиться наверху честолюбивым карьеристам, в то время как по-настоящему компетентные и совестливые офицеры были оттеснены на задний план. С помощью всевозможных доплат и вознаграждений послушным генералам Гитлер всячески содействовал данному процессу. И Канарис в конце концов с тяжелым сердцем, не думая о себе лично, принял решение в пользу вооруженного переворота. Несмотря на все опасения и огромные трудности, которые предстояло преодолеть, он не видел иного пути.

Одновременно с этим решением Канарис получил ответ и на вопрос, который в 1937 г. впервые встал перед ним во весь рост: может ли он, не вступая в конфликт с собственной совестью, и дальше служить нацистам, не честнее и не целесообразнее ли не помогать больше Гитлеру и уволиться из вооруженных сил? Аналогичный вопрос задавали себе в те годы многие офицеры и чиновники, занимавшие высокие должности в Третьем рейхе. Некоторые просто отмахнулись от него, другим решение досталось тяжело. Канарису эта проблема на протяжении целых семи лет не давала покоя, пока смерть не подвела роковую черту. Она мучила его с короткими перерывами день и ночь, лишала душевного равновесия, не давала ему покоя, гоняя беспрерывно в последующие годы по «служебным командировкам» с места на место, из одной страны в другую. Он без колебаний отверг то, что в 1937 г. было бы удобным выходом из сложившейся ситуации, а добровольно оставить службу во время войны было уже значительно труднее, хотя, разумеется, шеф абвера, при всей его изворотливости, безусловно, сумел бы найти подходящий предлог, если бы счел нужным так поступить. Канарис не покинул абвер по двум причинам. Во-первых, он понял, что свергнуть преступный режим в состоянии только авторитетные лица, возглавляющие влиятельные ведомства в государственном аппарате и в вооруженных силах. И во-вторых, Канарис считал себя не вправе покинуть ключевой пост руководителя Управления военной разведки и контрразведки, так как не было гарантий, что его преемник сможет успешно защищаться от попыток гестапо взять эту спецслужбу под свой контроль. Видимо, сыграло свою роль и сознание необходимости обеспечить надежное прикрытие Остеру и молодым сотрудникам, вместе с которыми он вел партизанскую войну против НСДАП и СС.

Как логическое следствие такого решения, Канарис стал лично помогать Остеру готовить условия для ликвидации нацистского господства, налаживать контакты с другими группами Сопротивления. Остер постоянно держал его в курсе предпринятых им шагов. Остер, между прочим, сообщил, что с некоторых пор поддерживает постоянную связь с Ялмаром Шахтом, а также ведет активный обмен мнениями с группой чиновников министерства иностранных дел, в том числе с братьями Тео и Эрихом Кордтами, которые с согласия и под защитой фон Вайцзеккера стараются подготовить за рубежом почву для формирования будущего свободного от нацистов германского правительства. Невзирая на частые разочарования, Остер продолжал неустанно действовать, убеждая высокопоставленных генералов в том, что армия должна проявить инициативу в деле устранения Гитлера. Таким образом, партизанская война против наиболее дурных проявлений нацизма постепенно перерастала в борьбу с существующим режимом в целом.

Государственный переворот Остер готовил весьма основательно. Разрабатывая свои планы, он и его ближайшие помощники взяли за основу рекомендации, содержавшиеся в книге «Государственный переворот», опубликованной в 30-х гг. и запрещенной в Германии вскоре после прихода Гитлера к власти. (Ее автор скрывался под псевдонимом Малапарте.) Кроме того, группа Остера детально проанализировала причины неудач капповского и так называемого «пивного путча» (ноябрь 1923 г.). Остер не предусматривал начинать, как ранее Гальдер, а затем участники заговора 20 июля 1944 г., с убийства Гитлера, и Канарис, с которым Остер часто советовался, был с ним согласен. Предполагалось Гитлера арестовать и объявить душевнобольным. И Канарис, и Остер прекрасно сознавали, что успех государственного переворота возможен только при благоприятных сопутствующих обстоятельствах. Чтобы подорвать веру в Гитлера значительной части немцев, вовсе не приверженцев идей нацизма, нужно было наглядно продемонстрировать всю лживость его заверений о стремлении сохранить мир. Немецкий народ, который в подавляющем большинстве своем не желал войны, должен был понять, что Гитлер уже поставил Германию на грань войны с остальным миром и что его свержение имеет целью предупредить вооруженные конфликты. Участники Сопротивления вполне сознавали, с каким огромным риском связано ожидание того момента, когда воочию проявятся захватнические намерения Гитлера, но не видели другого пути избежать широкомасштабной гражданской войны во введенном в заблуждение нацистской пропагандой немецком обществе.

Во время планирования заговора несколько раз обсуждалась идея возможности и целесообразности в первой фазе переворота поставить во главе правительства Геринга. Было известно, что «железный», по крайней мере тогда, был настроен против войны, – это подтвердила позднее и его позиция при подготовке Мюнхенского соглашения 1938 г. Выдвижение Геринга задумывалось как промежуточная мера, имеющая целью в момент переворота расколоть нацистские ряды. Однако, тщательно взвесив все за и против, от этой идеи все-таки отказались.

Тогда при планировании удалось избежать ряда ошибок, допущенных позднее 20 июля 1944 г. при неудачной попытке сменить руководство страны. Например, чтобы не подвергать личный состав берлинского охранного полка тяжелым моральным испытаниям, было решено не привлекать его к участию в непосредственном перевороте, а задействовать позднее, после завершения операции. Арест Гитлера предполагалось осуществить по возможности незаметно. Для этого намечалось послать в имперскую канцелярию под благовидным предлогом группу молодых энергичных офицеров, которые должны были, не привлекая внимания, захватить фюрера и на автомобиле кратчайшим путем вывезти его из германской столицы. Только потом предусматривалось занять правительственный квартал.

Намечался также захват главных пунктов средств связи: телефонных станций, радиопередатчиков и телеграфа. Это разобщило бы отдельные очаги сопротивления верных партии и правительству частей и формирований, лишило бы их возможности согласовывать свои действия. В распоряжении заговорщиков оставались бы все линии связи А-сети, соединявшей филиалы абвера на местах и функционировавшей совершенно автономно.

Планировалось также заранее подготовить обширный пропагандистский материал, чтобы с первой же минуты подробно информировать население о причинах и целях проводимых мероприятий. В итоге между 1936 и 1938 гг. появилась так называемая «Политическая азбука», в которой в доходчивой форме развенчивались идейные основы национал-социализма. Была также разработана временная конституция переходного периода.

В этой подготовительной работе Канарис участвовал лишь косвенно, регулярно выслушивая сообщения Остера о том, как продвигается дело. Он поддерживал усилия заговорщиков, но не являлся движущей силой. «Действуйте», – обычно повторял Канарис. И хотя он всячески помогал Остеру, в его сознании постоянно присутствовала известная доля скепсиса: Канарис не очень-то доверял генералам, за исключением, пожалуй, генерала Бека, которого глубоко уважал, зная его ум и умеренные взгляды. По мнению Канариса, большинство генералов, на чью помощь рассчитывали участники группы Сопротивления, в случае удачного исхода государственного переворота непременно изберут сугубо консервативный курс дальнейшего развития страны, что негативно отразится на внутренней и внешней политике Германии.

Естественно, в течение нескольких лет, пока шло планирование, Канарису неоднократно предлагали возглавить восстание, но он неизменно отказывался. В силу особенностей своего характера Канарис не был расположен брать на себя ведущую роль в подобного рода предприятии. Он всегда ощущал себя как бы слугой своей работы и предпочитал действовать, держась в тени. Но если бы даже на его решение не влияла присущая ему прирожденная сдержанность, то и тогда у Канариса были бы веские основания отвергнуть подобное предложение. Он ясно понимал, что без активной поддержки сухопутных войск о свержении нацистского правительства нечего и мечтать, но, зная щепетильность и ревнивую настороженность армейских начальников, был убежден, что они не захотят подчиняться адмиралу.

За всеми этими напряженными приготовлениями Канарис не забывал о добровольно взятой на себя обязанности помогать людям, преследуемым гестапо и НСДАП.

И неудивительно, что среди определенных слоев населения пошли различные толки: мол, абвер помогает евреям и другим подвергающимся гонениям гражданам бежать за границу и при некоторых условиях даже спасти ценное имущество. Иногда случалось, что совершенно незнакомые люди заговаривали с сотрудниками абвера на улице, прося о помощи, что нередко ставило последних в затруднительное положение. Удивительно же другое: гестапо как будто ничего не замечало. Или, быть может, и замечало, но у Гиммлера и Гейдриха были свои причины пока закрывать глаза на происходящее. К этой теме мы еще вернемся.

К концу 1937 г. напряжение внутри страны заметно усиливается. Кажущееся спокойствие не представляется зловещим. В берлинских государственных учреждениях царит такая же атмосфера, как перед 30 июня 1934 г. Чувствуется приближение грозы, но никто не знает, когда и где ударит молния. И вот в январе 1938 г. разразилась, наконец, давно ожидавшаяся буря. Началось все со скандальной свадьбы военного министра фон Бломберга. Давно назревавший конфликт НСДАП и вермахта выплескивается наружу в виде сфабрикованного немецкими спецслужбами дела против главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника фон Фрича. Двойная интрига против Бломберга и Фрича неоднократно подробно описывалась в многочисленных публикациях, а потому мы затронем здесь лишь ее подоплеку и только в той мере, в какой она коснулась персонально Канариса.

Поступок фон Бломберга, женившегося на профессиональной проститутке моложе его на 36 лет, потряс Канариса. Его, высоко ценившего чистоплотность и гражданскую порядочность и, по необходимости, в силу специфики своей работы вынужденного порой хитрить и изворачиваться, но сохранившего четкое представление о добре и зле, ужаснули величина человеческой слабости, с одной стороны, и глубина нравственного падения – с другой. И шокировало Канариса не женитьба военного министра на «девушке низкого происхождения» – если бы только! – и не явный «мезальянс». Чем больше он слышит о подоплеке аферы, тем непонятнее становится ему поведение фельдмаршала. Бломберг вступил в этот брак не то чтобы вслепую, ничего не ведая, а вполне сознательно, с открытыми глазами, хотя из уважения к собственной семье и своей фамилии, а также из чувства ответственности перед вермахтом должен был бы остановиться. Но еще сильнее, несмотря на печальный опыт общения с ведущими нацистами, Канариса задела интрига, затеянная Герингом в союзе с гестапо против руководства вермахта и сухопутных войск.

Каждый день приносил все новые и еще более невероятные разоблачения. Однако и на этом тяжелые переживания, выпавшие на долю Канариса, не кончаются. Он видит, как Фрич, в чью сугубую порядочность он всегда верил, ничего не предпринимает в ситуации, которая не только вредит лично генерал-полковнику, но и наносит ущерб вермахту, существенно облегчая партийным и эсэсовским подлецам, стремящимся прибрать к рукам вооруженные силы, их задачу.

Вместе с тем эта скверная история помогла обнаружить и нечто положительное. Тогда же, в феврале 1938 г., Канарис смог убедиться в огромной полезности информационного аппарата Остера. Ранее он не скрывал своих сомнений относительно этой сферы деятельности Остера, противоречившей прежним договоренностям с гестапо, поскольку не желал конфликтов с подобным учреждением. Теперь Канарис убедился, что единственный недостаток этой частной информационной сети – ее слишком малая, по его мнению, эффективность.

Правда, с началом кризиса в военном министерстве Остеру в большинстве случаев удавалось через свои контакты с начальником берлинской полиции графом Хельдорфом и шефом имперской уголовной полиции Нёбе довольно оперативно получать сведения о готовящихся против вермахта кознях Геринга и гестапо. Это позволяло Канарису своевременно ставить в известность о замыслах партийных органов и СС руководство сухопутных войск и военно-морских сил – Браухича, Бека, Редера и Кейтеля (который, впрочем, вел собственную игру и в итоге добился своего назначения на пост главы ОКВ) – и тем самым предотвращать самое худшее. Однако, несмотря на ощущавшуюся неделями предгрозовую напряженность, кризис все же явился для абвера полной неожиданностью. Поэтому в последующие дни и месяцы Остер с согласия Канариса серьезно занялся дальнейшим расширением своей неофициальной информационной службы.

Между тем под влиянием дела Фрича еще теснее сплотились ряды тех военачальников, которые сознавали опасность нацистского режима не только для вермахта, но и для всей Германии. Особенно близко в эти насыщенные событиями недели сошлись Канарис и Бек. Вместе с Остером они образовали действенный центр, направлявший и координировавший усилия по срыву коварных планов Геринга – Гиммлера. Необходимо при этом иметь в виду, что Канарис и Бек давно и хорошо знали друг друга. Между Генеральным штабом и абвером существовала постоянная деловая связь, однако абвер вовсе не являлся особым подразделением сухопутных войск, а обслуживал все виды вооруженных сил. А потому Бек не был непосредственным начальником Канариса. Кризис, связанный с делом Фрича, наглядно продемонстрировал степень зависимости руководства сухопутных войск, да и вермахта в целом, от информации шефа абвера по вопросам внутренней политики. Так, например, Бек и Кейтель узнали впервые от Канариса, что обвинение Фрича в гомосексуальных связях было основано на ложных сведениях, о чем, как оказалось позже, гестапо прекрасно знало, но предпочло этот факт утаить.

За эти недели Бек и Канарис смогли убедиться в полном совпадении их взглядов по всем острым проблемам. Вместе они стремились поддержать Браухича и Редера, назначенных соответственно командующими сухопутными войсками и флотом, побудить их, пользуясь удобным случаем, нанести решающий удар по гестапо. И хотя их старания оказались напрасными, они способствовали установлению плодотворного сотрудничества, которое в последующие месяцы сделалось еще теснее и осенью того же года чуть было не увенчалось успехом, то есть свержением Гитлера.

В период кризиса в военном министерстве были приобретены и другие важные связи, отлично зарекомендовавшие себя позднее в рамках немецкого движения Сопротивления. Командированный для участия в предварительном следствии по делу Фрича военный судья доктор Зак, проявивший себя как убежденный сторонник справедливого правосудия, регулярно подробно сообщал Канарису и Остеру о ходе расследования. После 20 июля 1944 г. доктор Зак – уже главный военный судья сухопутных войск – был арестован гестапо и казнен. Тогда же к кружку Остера примкнул обер-регирунгсрат Донаньи, участвовавший в судебном процессе в качестве представителя имперского министра юстиции Гюртнера. Впоследствии он сделался ближайшим помощником Остера и политическим советником Канариса.

Не успело дело Фрича завершиться с неприятным для вермахта результатом – генерала оправдали, но не реабилитировали, – а немецкие войска по приказу Гитлера уже начали оккупировать Австрию, переключая внимание гражданского населения и личного состава вооруженных сил с внутренних трудностей на внешнеполитические проблемы. Решение австрийского вопроса в той форме, в какой это произошло 11 марта 1938 г., было и для Канариса совершенно неожиданным. Не исключено, что он, как и другие ведущие военачальники, был в феврале чересчур поглощен кризисом в вермахте и пропустил момент резкого обострения отношений с Австрией. Но это вовсе не значит, что Канарис вообще не ожидал в этом районе весной 1938 г. каких-либо событий. Он даже участвовал в некоторых мероприятиях, проводившихся в период между приездом австрийского федерального канцлера в Оберзальцберг и вступлением германских войск на территорию Австрии. Для усиления давления на австрийское правительство Гитлер приказал осуществить серию обманных ходов, призванных создать впечатление концентрации войсковых частей на германо-австрийской границе. С этой целью распустили слух о значительном увеличении численности пограничной охраны, активизировали работу военных радиостанций на приграничной баварской территории, якобы указывающую на прибытие в данный район дополнительных воинских контингентов. В этих мероприятиях энергично участвовал и абвер: Канарис получил соответствующие приказы от Кейтеля и отдал нужные распоряжения. Здесь следует подчеркнуть, что хитрость не удалась. Об этом Канарису стало известно после вступления в Вену. В разведывательном отделе австрийского министерства обороны были обнаружены доказательства, что его сотрудники сразу поняли истинный смысл всех этих маневров. Лишь несколько позднее, когда немецкие войска уже маршировали по австрийской земле, выяснилось, что принятые ранее меры все же сыграли, хотя и косвенно, положительную роль. Высшее военное командование Австрии до последнего отказывалось верить, что за военными хитростями последует настоящее вторжение.

Удививший Канариса темп развития событий в первой половине марта был, очевидно, обусловлен тем, что проведенный по инициативе канцлера Шушнига народный референдум вынудил Гитлера действовать быстрее, чем первоначально планировалось.

Сразу же после вступления немецких войск в Австрию Канарис выехал в Вену, где встретился с подполковником Лахоузеном из службы информации (военной разведки) австрийского министерства обороны, которого по предложению полковника Марогны из мюнхенского филиала абвера он принял на работу в свой центральный офис. Уже при первом разговоре с новым начальником Лахоузен получил ясное представление об отношении руководящей верхушки абвера к нацистской партии. Говорили и о том, кто из офицеров австрийских разведывательных органов подошел бы для службы в Управлении разведки и контрразведки вермахта. В этой связи Канарис в присутствии майора Гроскурта предупредил: «Нам не нужны, особенно в берлинском центре, нацисты, выбирайте истинных австрийцев». А полковник Остер, которому Лахоузен представился в Берлине при вступлении в новую должность, был еще откровеннее. Он прямо заявил человеку, которого видел впервые, что ему следует усвоить простую истину: государством управляет преступник. Во время своего пребывания в Вене через несколько дней после состоявшегося аншлюса Канарис мог себе представить, какими опасными последствиями чреват этот бескровный захват чужой территории, совершенный Гитлером при явном попустительстве западных держав. Слушая речь фюрера, которую тот произнес при торжественном въезде в столицу Австрии, Канарис отчетливо уловил явные признаки развивающейся мании величия. Предчувствие, которое его никогда не обманывало, подсказывало Канарису, что достигнутый с такой легкостью успех непременно подтолкнет Гитлера к новым, еще более рискованным авантюрам, а сопротивление руководящих органов вермахта станет еще слабее. Развитие событий как будто подтверждало распространенное мнение, что «фюрер справится» и «никто не посмеет помешать». Подобные мрачные предчувствия объясняют резкие слова, которые Канарис произнес при представлении ему одного из офицеров австрийского Генерального штаба. «Виноваты во всем вы, австрийцы, – сказал он. – Почему вы не стреляли?»

Однако было бы неправильно думать, будто Канарис являлся противником присоединения Австрии к Третьему рейху. Он, напротив, глубоко сожалел, что в 1919 г. возражения стран Антанты воспрепятствовали добровольному объединению двух немецкоязычных государств. В тот момент Канарис от всей души приветствовал воссоединение, случись оно при обоюдном согласии обеих заинтересованных стран, без мощного давления со стороны более сильного соседа. Но он, который всегда старался избегать насильственных методов общения как между отдельными людьми, так и целыми государствами, не мог, естественно, одобрить отвратительную смесь грубой силы и лживой пропаганды, с помощью которой Гитлер разделался с Австрией. Его позицию не поколебал и восторженный прием, оказанный австрийским населением немецким войскам, как будто оправдывавший действия Гитлера. Канарис не сомневался: радость будет недолгой. Он слишком хорошо знал нацистов и еще в бытность командиром подводной лодки, базировавшейся в Первую мировую войну в Поле, неплохо изучил менталитет австрийцев. Именно эти знания особенностей характера австрийцев побудили Канариса доверить руководство вновь образованным венским филиалом абвера одному из своих сотрудников, который не только обладал нужными деловыми качествами, но чья личная порядочность служила надежной гарантией тактичного отношения к местному населению. Словом, выбор Канариса пал на полковника Марогну-Редвица из старинного католического рода Баварии, который вполне легально, как уже упоминалось выше, на протяжении ряда лет поддерживал из Мюнхена связь между абвером и австрийской «службой информации». В последующие годы он с согласия Канариса, с которым у него сложились доверительные отношения, помог многим австрийским оппозиционерам избежать репрессий. Марогну, разумеется, люто ненавидели обитатели служебных кабинетов гестапо и СД. С увольнением Канариса его судьба была предрешена. Как участник неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 г., он был арестован и по приговору народного трибунала 12 октября 1944 г. повешен.

Опасения, возникшие у Канариса при вступлении немецких войск в Вену, оправдались довольно быстро. Долго не мешкая, Гитлер выбрал себе следующую жертву – Чехословакию. Первый критический момент наступил в мае 1938 г. Канарис принадлежал к тем немногим, кто в полной мере осознавал опасность насильственного решения вопроса судетских немцев, чреватого войной в Европе, и был полон решимости приложить все силы для предотвращения военной угрозы. По его личному распоряжению подведомственные ему службы оказывали всяческое содействие умеренному крылу в движении судетских немцев, руководимому Генлайном и соперничавшему с правым крылом движения, сторонники которого во главе с Карлом Германом Франком проповедовали крайне нацистские взгляды. Позднее Генлайн в чине майора был зачислен на службу в вооруженные силы Германии. Между тем Канарис прекрасно понимал, что избирательным отношением к различным политическим группам среди судетских немцев многого не достигнешь. Мысль о государственном перевороте принимала все более конкретные формы по мере того, как в ходе долгих и мучительных размышлений росла уверенность в том, что другого способа предотвратить войну нет. «Всеобщая забастовка генералов», которую надеялся вызвать начальник Генерального штаба Бек, посылая свой меморандум Браухичу, не состоялась.

Бек подал в отставку, но не использовал, как того требовала политическая обстановка, этот демонстративный шаг для разъяснения широкой общественности причин своего поступка. Еще до отставки Бека уволился из вооруженных сил из-за разногласий с Кейтелем начальник оперативного отдела ОКВ (преобразованного впоследствии в оперативное управление) близкий Канарису в личном плане генерал Макс Вибан. Это разрушило дружественный рабочий союз начальников трех ведущих отделов ОКВ (Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии). Третьим был начальник экономического штаба генерал Томас. Эти события еще более убедили Канариса в необходимости оставаться на своем посту, чтобы в нужный момент обеспечить движению Сопротивления действенную помощь абвера.

С уходом Бека требовалось как можно скорее наладить контакт с его преемником генералом Гальдером. При этом произошло, так сказать автоматически, привычное уже разделение труда. В то время как Остер знакомил нового начальника Генерального штаба, которого знал лично по прежней совместной работе, с идеей выступления военных против Гитлера, Канарис обрабатывал генерала, используя полученный абвером из-за рубежа обширный разведывательный материал. В эти месяцы он вообще, не жалея сил, старался в самых мрачных тонах изобразить военным руководителям – в первую очередь Браухичу, Кейтелю и Редеру – опасности, подстерегающие Германию в случае реализации планов Гитлера по захвату Чехословакии. Говоря о военной мощи и решимости западных держав и о готовности Чехословакии к сопротивлению, Канарис, не стесняясь, сознательно сгущал краски, полагая, что ради сохранения мира не грех преувеличить и даже солгать. По его мнению, побудить генералов оказать сопротивление Гитлеру он сможет, только убедив их в неизбежном поражении Германии в предстоящей войне. Избранная тактика была в чем-то успешной, однако сразу следует отметить, что позднее, после заключения Мюнхенского соглашения, она в какой-то мере обернулась против самого Канариса. Когда он год спустя – и на этот раз имея вполне достоверные сведения – попытался с помощью тех же аргументов предостеречь высшее военное руководство, доказывая, что Великобритания и Франция готовы в случае нападения немцев на Польшу объявить Германии войну и что Германия не в состоянии выдержать длительный вооруженный конфликт, то верили ему уже не безоговорочно.

Летом 1938 г. Канарис перестал ограничиваться лишь словесными предостережениями генералов и адмиралов.

Преодолевая свою личную неприязнь к Риббентропу, он старался наглядно продемонстрировать ему степень опасности всеевропейской войны, связанной с неприкрытой агрессией против Чехословакии. Участились и встречи Канариса со статс-секретарем фон Вайцзеккером, с которым он и раньше, еще в бытность его посланником в Берне, имел обыкновение откровенно обмениваться мнениями. Их близкому знакомству способствовало и то обстоятельство, что Вайцзеккер в молодые годы тоже был флотским офицером. Ему Канарис рассказывал о положении дел без всяких прикрас. Как правило, оба они оценивали складывающуюся ситуацию одинаково. И забота у них была одна: свое отношение к Гитлеру, Риббентропу и вообще к нацизму выразить конкретными делами.

Канарис, по договоренности с Вайцзеккером, обратился к зарубежным друзьям, прежде всего в Италии и Венгрии, за содействием в деле мирного разрешения судетского конфликта. Личный контакт с начальником венгерской военной разведки он установил уже вскоре после вступления в должность шефа абвера. С годами сотрудничество двух спецслужб становилось все теснее и шло на пользу обеим сторонам. В тот период разведывательный орган Венгрии возглавлял полковник Хенньи, с которым Канариса связывала искренняя дружба. Канарис отлично понимал ключевую роль Венгрии в мирном распространении германского экономического и политического влияния на государства Юго-Восточной Европы и испытывал к этой стране, в отличие от Гитлера, чувство глубокой симпатии. Зная о таких свойственных венграм чертах характера, как подлинное благородство и восприимчивость к обидам, он взял за правило быть со своими венгерскими партнерами предельно откровенным, за что венгерская сторона платила ему абсолютным доверием.

Обе спецслужбы вели совместное наблюдение за положением дел в Чехословакии, в Восточной и Юго-Восточной Европе. На встречах Канариса с высшими руководителями венгерских вооруженных сил открыто обсуждались также и важные проблемы международной политики. Венгров, традиционно англофилов, горячо интересовало мнение Канариса о германо-британских отношениях, и в Будапеште с пониманием воспринимали его точку зрения, базирующуюся на анализе реального соотношения сил, согласно которой путь к мирному развитию Германии лежал через переговоры с Великобританией. Не наблюдалось расхождений во мнениях и по тем проблемам, над которыми обе спецслужбы в одинаковой степени работали.

Канарис высоко ценил достижения венгерской разведки, особенно на Балканах. Ему было известно о дружеских отношениях Варшавы и Будапешта, основанных на давних традициях и общих интересах, и в беседах с венгерскими военными и политиками перед Второй мировой войной он часто давал понять, что было бы неплохо использовать эти отношения, чтобы помочь подлинному сближению Германии и Польши. Канарис в полной мере сознавал, что заключенный в 1934 г. германо-польский договор не в состоянии помочь преодолеть взаимное недоверие. Не было расхождений между Канарисом и его венгерскими друзьями в оценке военной мощи Советского Союза. Руководство венгерскими вооруженными силами уже тогда, в 1935–1939 гг., как и шеф немецкой разведки, считало, что нападение на СССР не приведет к развалу страны и что было бы большой ошибкой считать Советский Союз колоссом на глиняных ногах. Позднее, когда этот вопрос приобрел актуальность, Канарис не утаил от командования венгерских вооруженных сил, что не все в высших военных и политических кругах Германии придерживаются подобного мнения.

Вскоре Канарису удалось приобрести полезные знакомства среди видных политических и государственных деятелей Венгрии. К его доверенным лицам принадлежал министр иностранных дел Канья, с которым Канарис нашел общий язык на почве обоюдного резкого неприятия авантюристической экспансионистской политики Риббентропа. В разгар судетского кризиса осенью 1938 г. Канарис прибыл в Будапешт вместе с полковником Генерального штаба фон Типпельскирхом, возглавлявшим отдел, изучавший ситуацию с иностранными войсками, чтобы предостеречь Венгрию от участия в так называемом «окончательном решении» судетского вопроса, что, по сути, означало ликвидацию насильственным путем Чехословакии как независимого государства. По словам высокопоставленных государственных служащих Венгрии, оба они прямо заявили, что Гитлер и Риббентроп намерены втянуть неподготовленные и недостаточно оснащенные немецкие войска в авантюру, которая, как выразился Канарис, неминуемо приведет к мировой войне. По сообщению тех же источников, столь откровенные высказывания, которые конечно же не подлежали огласке, лишний раз подтвердили правильность ранее принятого правительством Венгрии решения, направленного против войны. Такими же методами Канарис безуспешно пытался весной 1939 г. предотвратить немецкую оккупацию остававшейся свободной территории Чехословакии.

В беседах с венгерскими друзьями в предвоенные годы Канарис не раз говорил о том, что Германии уже из чувства самосохранения не следует ввязываться в военные авантюры. Мол, всякий локальный вооруженный конфликт таит в себе опасность перерастания в мировую войну, из которой выйти победительницей у Германии нет никаких шансов. Как вспоминает один из венгерских собеседников, на него произвели глубокое впечатление слова Канариса, произнесенные осенью 1939 г. сразу же после окончания Польской кампании. «Послушай, – сказал он. – А мы ведь войну уже проиграли».

Точно так же повел себя Канарис во время судетского кризиса и со своими итальянскими знакомыми, стремясь поддержать усилия Вайцзеккера по мирному урегулированию проблем. Здесь необходимо констатировать, что при отсутствии у Канариса и Остера принципиальных разногласий по поводу проводимой ими общей политики побудительные мотивы у них были все же разные. Оба хотели мира и исчезновения преступного режима. Однако если все помыслы и поступки Остера определялись в первую очередь ненавистью к нацистскому господству, то главной целью Канариса было отвести войну и сохранить мир.

Детали заговора лета 1938 г. стали известны из свидетельских показаний его участников перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, из материалов так называемого «процесса Вильгельмштрассе» и из документов Баварской комиссии по денацификации, проверявшей причастность генерал-полковника Гальдера, а также из многочисленных немецких и зарубежных публикаций, и потому не будем их здесь повторять. В эти недели и месяцы Канарис проявлял повышенную активность. Абвер представлял собой мозговой центр, от которого по всем направлениям протянулись связующие нити: в Генеральный штаб к генералу Вицлебену, к командующему Берлинским военным округом, чьим войскам предстояло нанести главный удар, к Шахту, Гёрделеру и Беку, к Вайцзеккеру с его группой дипломатических работников за границей, включавшей и братьев Кордт; они, в частности, вели в Лондоне переговоры с сэром Робертом Вэнзитартом, желая добиться от Великобритании четкой позиции, которая заставила бы Гитлера отступить или же открыто объявить немецкому народу о своих агрессивных намерениях. Как известно, реальную попытку своими силами отстранить Гитлера от власти и тем самым раз и навсегда избавить Германию и Европу от смертельной угрозы нацизма в последний момент остановил внезапный приезд в Берхтесгаден английского премьер-министра Невилла Чемберлена, а подписание Мюнхенского соглашения окончательно похоронило планы заговорщиков.

Как и другие участники Сопротивления, Канарис был убежден, что достигнутое в Мюнхене примирение сторон – наиболее приемлемое решение судетской проблемы. Война опять отступила, и мир сохранился. Однако, как вскоре смогли убедиться в ОКВ, присоединение к Германии территории, населенной судетскими немцами, не умерило аппетита Гитлера. Не удовлетворяло его и раболепствующее правительство куцей Чехословацкой Республики. Он не мог допустить существования самостоятельного чехословацкого государства, примыкающего к границам Третьего рейха.

Если уступчивая позиция Чемберлена в сентябре 1938 г. Канариса и других участников заговора серьезно и разочаровала, они вовсе не заключили, что Великобритания и впредь при любых обстоятельствах станет пассивно взирать на захватнические планы Гитлера.

Предпринятые Англией шаги по наращиванию вооружений, последовавшие за Мюнхенским соглашением, несмотря на скромность их масштабов в сравнении с бурными темпами развития германских вооруженных сил, служили для Канариса неоспоримым доказательством приближения того момента, когда Великобритания всей своей мощью обрушится на Гитлера. И он без улыбки выслушивал рассказы своих знакомых, вернувшихся из Англии, о существующем в широких кругах британцев желании организовать крестовый поход против Гитлера, которого они принимают за Антихриста.

В отличие от большинства ведущих немецких политиков и военачальников Канарис имел ясное и в основном правильное представление о характере, физической и моральной устойчивости англичан. Он был достаточно хорошо знаком с английской историей и понимал, что военная мощь Великобритании обусловлена не предварительными тщательными приготовлениями, а необыкновенной выносливостью и способностью к импровизации.

Весной 1939 г. он обсуждал с одним из друзей, знакомым с положением дел в Англии, ряд политических отчетов, поступивших к нему из Лондона. В них говорилось между прочим и о критике влиятельными британцами популярной среди германских военных теории так называемого «блицкрига» (молниеносной войны).

Они (то есть британцы) признавали, что на первом этапе военных действий, которые могут длиться годами, гигантская немецкая военная машина в состоянии причинить Великобритании значительный ущерб. Однако победить ее не сможет. Ибо Англия обладает огромным стратегическим преимуществом, которое связано не только с ее островным, изолированным положением, но и с тем очевидным фактом, что основные источники военной мощи Британской империи, не говоря уже о самих Соединенных Штатах Америки, недоступны для германских средств ведения боевых действий, в то время как все жизненно важные объекты Третьего рейха находятся в пределах досягаемости английской бомбардировочной авиации. Мол, медленно, но верно военный потенциал Великобритании и ее союзников будет наращиваться и в конце концов превзойдет боевую мощь Германии, и через определенное время Третий рейх окажется повержен. Эти доводы англичан, с которыми Канарис в принципе был согласен, он будто бы пытался довести до сведения Кейтеля и других руководителей в армии и на флоте, но понимания не получил. «Мне, – произнес он с горькой усмешкой, – уже не верят».

Этот разговор состоялся через несколько дней после вступления немецких войск в Прагу. Канарис ожидал данное событие как неизбежное, с верой в неотвратимость судьбы. Он прекрасно сознавал, что после успеха Гитлера в вопросе с Судетской областью ни один генерал не решится на бунт. Он также заранее предполагал, что, хотя западные державы на словах и реагируют довольно остро на захват Гитлером силой оставшейся части Чехословакии, никаких практических выводов из случившегося они не сделают. Раз уж из-за Бенеша не стали воевать, то ввязываться в драку ради Гахи не захотят и подавно.

Кроме того, как Канарису было известно, уровень боеготовности британских вооруженных сил, и особенно противовоздушной обороны, с прошедшей осени существенно не изменился. И он не обманывал себя относительно прискорбного по своим последствиям влияния этой военной «прогулки» на дальнейшие планы Гитлера. И в самом деле, фюрер тешил себя мыслью, что его вторжение в оставшуюся часть Чехословакии скоро будет предано забвению.

16 марта 1939 г. Канарис прибыл в Прагу, чтобы присутствовать при приеме документов 2-го бюро Генерального штаба Чехословакии (как и во Франции, так именовалась служба разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского Генерального штаба. Один из них был последним австрийским военным атташе в Праге. Дорога вела через заснеженные горы мимо Цинвальда на Богемию. По пути Канарис и его спутники смогли убедиться в недостаточной моторизации немецких воинских частей. Канарис был явно не в духе и неоднократно с презрением говорил о чехах, не оказавших Гитлеру никакого сопротивления.

Англо-польское заявление о взаимной помощи, сделанное вскоре после оккупации Праги, послужило Канарису лишним доказательством того, что чаша терпения Лондона переполнена и что следующая силовая акция Гитлера не пройдет безнаказанно.

Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантиях Польше он считал дополнительным предупреждением на тот случай, если прежних окажется недостаточно. Как мог заметить Канарис, будучи в мае с докладом у Гитлера, фюрер уже вынашивал какие-то новые планы, но Канарису и в голову не могло прийти, что замышлялось сближение со Сталиным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.