Глава 17 Профили председателей КГБ

Глава 17

Профили председателей КГБ

Когда меня зачисляли в органы разведки, председателем КГБ был назначенный Н.СХрущевым в 1958 году Александр Николаевич Шелепин. В свое время он возглавлял ЦК ВЛКСМ, а затем вышел на ведущие роли в политической жизни страны. Несмотря на то что Шелепин занимал видные государственные посты до и после руководства Комитетом госбезопасности, он не приобрел особой популярности среди подчиненных.

Решения и приказы нового Председателя были твердыми и четкими, но, тем не менее, вскоре его саркастически Окрестили «железным Шуриком», противопоставив подлинному рыцарю революции Дзержинскому. Шелепин был в должности председателя КГБ лишь до 1961 года. Во время «дворцового переворота» в октябре 1964 года он претендовал на пост Первого секретаря ЦК КПСС. Решительный и автократичный, Шелепин настолько укрепил к тому времени свои властные позиции, что, может быть, именно поэтому большинство партийного руководства решило отдать предпочтение более мягкому и сговорчивому Л.И.Брежневу.

То, что Шелепин был прозван сотрудниками органов госбезопасности «железным Шуриком», связано в значительной степени с его решениями, которые существенно ухудшили условия прохождения воинской службы в Комитете. В отличие от Вооруженных Сил, КГБ утратил целый ряд своих ведомственных санаториев и домов отдыха. Настроения офицерам это, естественно, не улучшало.

После отставки Шелепина на эту должность был назначен его бывший заместитель в ЦК ВЛКСМ Владимир Ефимович Семичастный. Он больше вникал в задачи органов госбезопасности, но ему не хватало знания проблем и политического опыта. К тому же он был весьма непопулярен в среде интеллигенции в связи с высказываниями по поводу присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе в 1958 году. Тогда Семичастный публично назвал Пастернака «эмигрантом в своей стране» и заявил, что «даже свиньи не ведут себя так в собственном хлеву». Хотя комсомольцы аплодировали высказываниям своего лидера, думаю, что симпатии большинства были на стороне Пастернака. Я считаю, что должностные лица могут думать и говорить за обеденным столом или в узком кругу все что угодно. Но их официальные высказывания должны быть более корректными.

Семичастный сыграл отведенную ему роль в отставке Хрущева в 1964 году, но не был «заговорщиком». Никто не сомневался, что долго на посту председателя КГБ ему не продержаться. Брежнев не хотел оставаться в долгу у руководителя органов госбезопасности, поддержавшего его в октябре 1964 года и близкого к главному сопернику в борьбе за власть — Шелепину, и в мае 1967 года Семичастного отправили в родные места, на Украину, где он получил должность заместителя Председателя республиканского Совета Министров — явное понижение.

Причины отставки Семичастного гораздо легче понять, чем мотивы назначения председателем КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова.

Андропов не относился к ближайшему окружению Брежнева. Это вообще была весьма своеобразная личность в советской политической элите. То, что он рано остался без родителей — отец был железнодорожником, мать — учительницей, — не было чем-то необычным. И дальнейший его жизненный путь не отличался от судеб многих простых советских людей. Кинотехник и телеграфист в своей родной станице Нагутская, что на Ставрополье. Профтехучилище в Рыбинске. Секретарь комсомольской организации на местной судоверфи. Важнейшим этапом его карьеры стала должность секретаря ЦК комсомола Карело-Финской республики в 1940 году (тогда 16-я республика в составе СССР). В этот период он познакомился с таким политическим деятелем, как Отто Куусинен, председателем республиканского Верховного Совета, известным деятелем Коминтерна и одним из основателей Коммунистической партии Финляндии. В годы войны Юрий Владимирович возглавлял партизанское движение в Карелии. После войны дружба с Куусиненом уберегла его от сталинских чисток, хотя попытки устранить его были.

Направление Андропова на работу в МИД замышлялось как «ссылка», однако, начав с должности советника посольства в Венгрии, он благодаря своему таланту и работоспособности стал послом. В этом ранге его и застали события 1956 года.

Иными словами, Андропов прошел непростой путь в политике, делая карьеру без чьей-либо помощи. Он ни на кого не опирался и ни к кому не приспосабливался. Андропов был на голову выше других руководителей, имел искренние социалистические убеждения, решимость осуществить в советском обществе назревшие реформы и дар предвидения. Я испытывал к Юрию Владимировичу глубочайшее уважение. Думаю, что такое отношение к нему сложилось и до сих пор сохраняется у всех честных сотрудников Комитета и не только у них. У всех, кто помнит Андропова, память о нем светла.

Хотя Андропов пришел в КГБ из ЦК партии, уже через пару лет упорной работы он овладел всеми особенностями профессии и мог не только компетентно осуществлять общее руководство, но и разговаривать со специалистами на профессиональном языке. Его собственный политический престиж и репутация Комитета постепенно росли. Впервые со времен Сталина председателя КГБ СССР избрали в политбюро.

Особой заслугой Андропова было выдвижение разведки в число приоритетных направлений деятельности КГБ. Он лично курировал это направление, отдавая разведывательной работе всю душу. На партийный учет он встал в одном из наиболее сложных подразделений ПГУ — управлении нелегальной разведки. Андропов регулярно и очень внимательно заслушивал отчеты руководителей о вербовочной работе, добывании и анализе информации, стратегии и тактике работы, прогнозах мирового и регионального развития. Он как никто другой из руководителей КГБ умел слушать и слышать, видеть связи между явлениями и принимать необходимые решения.

Когда Первый главк КГБ в 1972 году был переведен в Ясенево, Андропов зарезервировал там для себя рабочий кабинет. Он непосредственно руководил разведывательной деятельностью по меньшей мере два дня в неделю.

Мне посчастливилось неоднократно встречаться с Андроповым на совещаниях, заседаниях узкого состава и наедине. Главное ощущение, которое оставалось после встреч с ним, — убеждение в глубоких познаниях собеседника и его неизменное спокойствие. Своим отеческим тоном он напоминал Шолохова. Обращаясь ко мне на «ты», председатель умел беседовать просто и доверительно.

Интересный эпизод произошел в 1980 году, когда, судя по всему, В.А.Крючков уже неофициально отрекомендовал меня Андропову как кандидата на пост заместителя начальника ПГУ. Вместе с ним мы прошли в кабинет председателя и уселись в креслах за столиком, примыкавшим к его большому рабочему столу. Андропов, назвав меня сынком, спросил, сколько мне лет и как идут дела. Я ответил и доложил о делах.

«Возраст у тебя зрелый, — сказал Андропов. — Пора двигаться дальше. Владимир Александрович рассказывал мне о тебе. Но решение о назначении тебя заместителем начальника Первого главного управления еще не принято. Так что принимать поздравления рано».

Стало ясно, что Андропов поддерживает мою кандидатуру, но, будучи законопослушным, не хочет давать авансов, прежде чем этот вопрос не решится в установленном порядке, каковым в то время было утверждение кадровых назначений такого уровня в ЦК КПСС.

После этого председатель продолжал расспрашивать меня об обстановке в каждой из стран англо-скандинавского отдела ПГУ. Я рассказал ему, в частности, об одном иностранном дипломате, который из идейных побуждений сообщал нам закрытую информацию военно-стратегического характера, отказываясь от денежных вознаграждений. Более того, он сам предлагал нам материальную помощь, если в этом имелась необходимость.

Андропов заинтересовался мотивами сотрудничества с нами этого источника. Почему он пошел на такой шаг? Симпатию к Советскому Союзу можно показать ведь и более безопасным способом.

Я ответил, что основным мотивом иностранца скорее всего является ненависть к Соединенным Штатам, принесшим зло его стране. «Вот здесь, вероятно, и лежит истина, — сказал Андропов. — В этом вся суть. Идейная тяга к нам проистекает из неприятия американского образа жизни. Поэтому он и пошел на оказание нам помощи. Оберегайте его и исходите из реальной основы сотрудничества с ним».

К совету Андропова мы прислушались, и источник плодотворно сотрудничал с нами вплоть до своей смерти.

Описанный эпизод многое говорит о председателе. В отличие от других руководителей Советского Союза, он понимал, что симпатиям иностранцев к Советскому Союзу в отрыве от других факторов верить легкомысленно. Каждый раз следовало выявлять их личные интересы.

Андропов глубоко вникал в суть всех крупных операций по линии разведки. Если он верил в замысел и реальность ожидаемых результатов, то давал широкий простор для инициативы.

В то же время необходимо отдавать себе отчет в том, что Андропов как председатель КГБ СССР испытывал известную обособленность и отчужденность в высшем руководстве страны, особенно со стороны лиц из ближайшего окружения Л.И.Брежнева. Он был известен как убежденный сторонник социализма и не мыслил путей движения страны вперед по иному пути. Кто-то считал его слишком либеральным, а кто-то — чрезмерно консервативным. Полагаю, что он готов был пойти дальше других в расширении личных свобод и демократии в нашем обществе.

КГБ находился под контролем и известным нажимом идеологического отдела ЦК, курировавшегося Сусловым. Это прежде всего касалось инакомыслия и борьбы с диссидентами. Другой человек на месте Андропова, не столь чистый и порядочный, мог бы наломать много дров. Неподкупный и аскетичный Андропов активно вступил в борьбу с коррупцией. Он не останавливался даже тогда, когда нити вели в высшие эшелоны власти — к министру внутренних дел Щелокову и окружению Генерального секретаря. Но ему многого не удавалось добиться, пока он сам не встал во главе партии и государства.

Два его первых заместителя в КГБ — Цвигун и Цинев — входили в ближайшее окружение Брежнева и наряду с выполнением своих непосредственных обязанностей присматривали за ним и не давали зайти слишком далеко. Но правда в конце концов восторжествовала.

Став в 1982 году Генеральным секретарем ЦК КПСС, Андропов поставил в одном из первых публичных выступлений два чрезвычайно важных вопроса: в каком обществе мы живем и какое общественное устройство нам нужно?

Среди профессионалов-политиков и ученых это высказывание Генерального секретаря вызвало сенсацию. Брежнев в течение ряда предшествующих лет убеждал страну, что мы живем не просто при социализме, а при «развитом социализме». Андропов же был уверен, что брежневский социализм, по сути дела, был общественным застоем, единственным выходом из которого являлись реформы. Лучше многих других руководителей страны он понимал, что за последние годы в сфере экономики было сделано мало продуктивного.

Критические взгляды Андропова на социально-экономическое положение нашей страны стали для меня очевидными за несколько лет до его выдвижения на высший пост в государстве. Как председатель Комитета в конце 70-х годов он принял для беседы нашего резидента в Швеции. На встрече присутствовал и я. Резидент, впервые попав на такой уровень, подготовился к отчету весьма тщательно, исписал целый блокнот различными выкладками и считал себя вооруженным до зубов. Как он мне сказал перед встречей, там было все — от основ шведского нейтралитета до самых последних деталей нашей разведывательной активности в Швеции.

Но Андропов повел себя неожиданно: «Полагаю, что о политической и агентурно-оперативной обстановке ты доложил своему непосредственному начальству. Расскажи-ка мне лучше, что за страна Швеция. Я там никогда не бывал. Читал, что это государство с развитой экономикой. Некоторые утверждают даже, что Швеция является социалистической страной. Поэтому интересно было бы услышать о ее социальных достижениях».

После этого вступления Андропов задал множество конкретных вопросов: как живет обычный швед? Какая у него собственность помимо квартиры или дома? Как он становится собственником? Как он приобретает себе жилье? Каковы размеры заработной платы? Сколько стоит электричество и телефон? Как построена система здравоохранения? Чем поддерживается местная промышленность? Каковы права профсоюзов? Кто им противостоит и почему? Какие цели ставят перед собой социал-демократы? Как перераспределяется; национальный доход? Что остается частным предпринимателям? Каким образом бюджетные деньги возвращаются в промышленность? Какую роль играют во всем этом процессе банки? Почему так много шума вокруг профсоюзных фондов? Не собираются ли профсоюзы, стать финансовым центром, который путем инвестиций может стать владельцем промышленных предприятий?

Во время этой беседы Андропов произвел на меня сильное впечатление. Его голова работала, как компьютер. Вопросы и комментарии были точны и уместны, свидетельствовали о глубине знаний и. представлений.

Резидент проработал в Швеции к этому времени всего два года. До этого он находился в другом регионе. Поэтому мне тоже пришлось привести председателю ряд примеров из жизни Норвегии. Тем не менее он убедительно показал, что находившиеся у власти шведские социал-демократы умело направляли через бюджет налоговые доходы от крупного капитала на нужды здравоохранения, образования, социальной защиты и т. д.

Было очевидно, что Андропов изучал вопрос о том, не может ли опыт Швеции пригодиться в нашей стране. Решающей для него была перспектива: могут ли трудящиеся в рамках такой системы добиться еще большего и двигаться дальше в направлении подлинного социализма.

После двухчасовой беседы с Андроповым у меня сложилось впечатление, что шведская модель социализма, несмотря на всю свою привлекательность, показалась ему далеко не идеальной. Он признал, что уровень жизни у шведов в среднем выше, чем в Советском Союзе, что жилья, дач, автомобилей и катеров на душу населения у них больше и что в рестораны они ходят чаще. Но возможности обеспечения социальной справедливости в Швеции в целом явно показались ему ограниченными.

И в ходе других бесед Андропова, в которых я принимал участие, например с министром госбезопасности ГДР Мильке, главное место занимало не столько обсуждение соглашений о взаимодействии, сколько вопросы большой политики.

Андропов пользовался большим уважением не только среди сотрудников КГБ, но и в политических и общественных кругах. Он решительно боролся с теми сотрудниками органов госбезопасности, которые пытались использовать служебное положение для достижения личных благ, и снискал себе репутацию бескорыстного и принципиального руководителя. После смерти Брежнева в 1982 году мало кто был против избрания Андропова Генеральным секретарем КПСС, хотя выдвижение на этот пост председателя КГБ не имело прецедента. Не по нраву этот выбор был лишь тем, кто любой ценой хотел сохранить за собой должности и привилегии. Все недолгое время руководства государством Ю.В.Андропов посвятил подготовке реформ, укреплению в обществе законности, повышению производительности труда в экономике и борьбе с коррупцией. Если бы ему суждено было прожить дольше, организованная преступность в стране не процветала бы сегодня.

Однако он пришел слишком поздно и не щадил свое уже в значительной мере подорванное здоровье, работая ежедневно до 10 часов вечера. Заболевание почек и сахарный диабет усугублялись невероятными перегрузками в работе. Обращало на себя внимание то, что он двигался все с большим трудом, вставая из-за рабочего стола только для приветствия гостей и подчиненных. Когда-то крепкие мускулы начали сдавать. Все реже он наезжал к нам в Ясенево, что также тяготило его.

Однажды мы с Крючковым прибыли в его кабинет в Центре на доклад. Юрий Владимирович встретил нас со стаканом воды в руках, явно запивая очередное лекарство. «Как у вас дела в лесу?» — с нескрываемой тоской спросил он. — Как бы я хотел посидеть у пруда, среди зелени и цветов!» Он грустно посмотрел на стакан и вздохнул. Тогда я понял, насколько серьезно он болен.

Всем в КГБ были известны пунктуальность Андропова, его умение четко и по-деловому формулировать свои мысли устно и письменно. Даже почерк отражал особенности его характера: каллиграфический, твердый, как по линейке. Но сухарем он не был. Напротив, Андропов проявлял способности, непривычные для руководителя специальных служб. Хотя в театр ему удавалось вырваться нечасто, он увлеченно перечитывал все идущие на сцене пьесы и вообще очень много читал. Он писал стихи, лирические и политические. Некоторые из них публиковались под псевдонимами, например от имени моряка, обращавшегося к Мао Цзэдуну во время обострения конфликта с Китаем.

Юрий Владимирович Андропов, несмотря на циркулировавшие поначалу слухи о том, что он является фигурой переходной, пробыл председателем КГБ СССР 15 лет и с профессиональной и человеческой точки зрения был лучшим из всех руководителей, при которых мне пришлось работать за 34 года службы. Поэтому позволю себе сделать отступление, которое, возможно, не имеет прямого отношения к делу и даже несколько сентиментально. Но это воспоминание дорого мне.

Последний раз я проводил свой отпуск в Крыму в 1990 году. Я жил в нашем санатории в Ливадии, неподалеку от Ялты. Там я встретился с начальником местного Девятого отдела УКГБ по Крымской области, который занимался обеспечением охраны прибывающих на отдых высших должностных лиц государства и иностранных делегаций. Его звали Лев Николаевич Толстой, и он на самом деле был одним из прямых потомков великого писателя. Мы решили проехаться по местам, где особенно любил бывать Андропов.

Вместе с Толстым и женой Валентиной прямо с пляжа мы поехали в горы, где в последний раз побывал Андропов. Толстой рассказал, что Андропов, пройдясь немного пешком, присел на скамейку передохнуть. Неожиданно он сказал, что чувствует сильный озноб.

Его состояние ухудшалocь на глазах. Теплая одежда не помогала. Андропова срочно отправили самолетом в Москву и поместили в больницу. Из нее он уже не вышел.

Я сидел на той самой мраморной скамейке и вспоминал «Ю.В.», как его всегда называл Крючков. Мне вспомнился комплимент «Ю.В.», самый дорогой из всех, которых я удостоился за время работы в разведке. Когда Андропов лежал в больнице, мне позвонил Юрий Плеханов, начальник «Девятки» (управления правительственной охраны), и рассказал, что только что Юрия Владимировича посетили председатель КГБ Чебриков и начальник разведки Крючков. Среди других вопросов Андропова был и такой: кого назначили первым заместителем начальника ПГУ? Ему назвали мое имя. «Грушко я хорошо знаю и помню, — сказал Андропов. — Это правильное назначение».

Ю.В.Андропова на посту председателя КГБ СССР сменил Виталий Васильевич Федорчук, до этого руководитель украинского республиканского Комитета. Это назначение для всех сотрудников КГБ было неожиданным. Поговаривали о том, что после перехода Андропова вместо скончавшегося М.А.Суслова на должность секретаря ЦК КПСС по идеологии на кандидатуре В.В.Федорчука настоял первый заместитель председателя КГБ Г.К.Цинев.

Федорчук запомнился мне как законопослушный и достойный человек, сильная и серьезная личность. Но ряд направлений деятельности Комитета, в том числе разведку, он знал недостаточно, не мог правильно оценить их значение и специфику. Разведчики даже ворчали, что наступило «смутное время». Карьера Федорчука была связана с военной контрразведкой. Одно время он возглавлял Управление особых отделов Группы советских войск в Германии. В этой области он был профессионалом высокого класса.

Он пробыл Председателем всего несколько месяцев. После смерти Брежнева и избрания Андропова Генеральным секретарем ЦК КПСС в конце 1982 года во главе органов госбезопасности был поставлен человек, которого Андропов знал лучше и видел в деле, — бывший первый заместитель председателя Виктор Михайлович Чебриков. Федорчука, обладавшего сильной волей и отличавшегося дисциплинированностью, перевели на должность министра внутренних дел. Навести порядок в этом министерстве после смещения замешанного в коррупции Щелокова было необходимо. Виталий Васильевич Федорчук, хотя и не без некоторых перегибов, с этой задачей справился.

С В.М.Чебриковым я познакомился ближе во время официального визита в Монголию. Он произвел на меня очень хорошее впечатление. Во время войны Чебриков воевал на фронте, получил боевые ранения. Личный состав органов госбезопасности относился к нему с уважением.

Чебриков, несомненно, был ближе к Андропову по стилю работы, чем Федорчук. Пожалуй, Чебрикову не хватало масштабности и инициативности Андропова. Но он отстаивал те же принципы, что и «Ю.В.» В годы перестройки, когда КГБ также должен был уточнить свой профиль в духе происходивших перемен, он несколько растерялся. Руководство Комитета пыталось балансировать и отчасти отстранилось от происходящих перемен, стараясь остаться в роли нейтральных наблюдателей, что, разумеется, сделать было нелегко.

Тем временем Горбачев обратил внимание на начальника Первого главного управления Владимира Крючкова, обладавшего обширными знаниями и опытом. Новый Генеральный секретарь пошел на необычный шаг, включив Крючкова в состав официальной советской делегации, выезжавшей в США на встречу на высшем уровне. Признание важности роли разведки и деловых качеств ее руководителя было одним из позитивных признаков взятого курса на обновление. Со временем, как я уже говорил, стало ясно, что Горбачев намерен выдвинуть Крючкова в высшее руководство страны.

Владимир Александрович Крючков родился в 1924 году в рабочей семье и провел детство и юность в Сталинграде. Начал трудиться в годы войны на одном из оборонных предприятий славного города. Юноша рано включился в общественную и политическую работу. Вскоре его избрали секретарем одного из райкомов комсомола Сталинграда. Одновременно он учился на вечернем отделении местного университета и получил высшее юридическое образование. Некоторое время после войны Крючков работал в органах прокуратуры Сталинграда. В конце 40-х годов его зачислили на учебу в Высшую дипломатическую школу, где среди других дисциплин он изучал венгерский язык.

В 1955 году Крючкова направили на работу в советское посольство в Будапеште. Здесь он впервые встретился с Андроповым, который был послом в Венгрии. С тех пор вплоть до кончины Андропова они были рядом. Крючков рассказывал мне, что близкими друзьями они с Андроповым никогда не были, но в деловых вопросах понимали друг друга с полуслова. Думаю, что для их политической карьеры оказалось важным то, что оба прошли через события в Венгрии в 1956 году.

После возвращения Андропова из Венгрии в Москву и избрания его секретарем ЦК завершился и срок загранкомандировки Крючкова. Он перешел из системы МИД в аппарат ЦК КПСС, став через некоторое время помощником Андропова и его ближайшим сотрудником. Когда Андропова в 1967 году назначили председателем КГБ, Крючков последовал за ним, заняв ответственную должность начальника секретариата Комитета, через который проходили все важнейшие документы.

В 1971 году Ю.В.Андропов назначил В.А.Крючкова заместителем начальника Первого главного управления. Вскоре у меня появилась возможность познакомиться с ним в ходе вышеописанной продолжительной беседы, на которой обсуждались, вопросы отношений Норвегии с Общим рынком.

В 1975 году Крючков сменил Федора Мортина на посту начальника советской внешней разведки. Владимир Александрович много доброго сделал в разведке и для разведки. Он повысил ее эффективность и влияние, усилил требовательность к кадрам, уровень творчества и сосредоточил внимание сотрудников на решении главных задач. Он умел слушать подчиненных и делать правильные выводы.

Не секрет, что после прихода Крючкова некоторые руководящие работники разведки, руководствуясь собственными амбициями, ревниво отнеслись к этому. Но работоспособность и такт Крючкова, его умение быстро и глубоко вникать в суть проблем, феноменальная память очень скоро снискали ему уважение профессионалов. Новый начальник расширил практику отчетности руководителей и сам чрезвычайно тщательно готовился к совещаниям. Такие встречи помогали ближе познакомиться с начальниками отделов и резидентами, уточнить круг приоритетных разведывательных задач и пути их решения. Несомненно, они имели большую оперативную ценность и воспитательное значение. Сам факт систематической и конкретной отчетности побуждал подразделения работать с полным напряжением сил. Совещания не были чем-то новым в практике разведки, но Крючков довел их почти до совершенства. На просчетах одних учились все.

Высокие требования предъявлялись к дисциплине сотрудников. Одновременно большое внимание уделялось сплочению коллектива, своевременному служебному росту и поощрению оперативных работников.

Сам Крючков отличался необычайной пунктуальностью и организованностью, работал как часы. Каждое утро он просыпался ровно в 6.20 и в течение часа делал зарядку по программе, которую разработал сам. Ровно в 9.00 он был на рабочем месте. Напряженный рабочий день обыкновенно заканчивался в 9-10 часов вечера. Он работал и по субботам, а воскресный выходной можно было назвать таковым лишь условно, потому что Крючков постоянно находился на связи и был доступен в любое время дня и ночи. Для личного состава разведки вообще характерен высокий уровень готовности, собранности, мобильности и подтянутости, поскольку тот или иной руководящий или обычный работник может потребоваться в любую минуту.

Насколько это было возможно, начальник разведки обедал в общей столовой вместе со своими первыми заместителями ровно в половине второго. Это позволяло попутно поговорить о текущих делах. Если он выезжал в Центр или принимал кого-то, то неизменно звонил и предупреждал нас, чтобы не ждали. Раз в неделю, как правило в субботу вечером, он любил ходить в баню там же, в Ясенево. Иногда мы составляли ему компанию.

Сильной чертой Крючкова было стремление общаться не только с подчиненными ему руководящими работниками, но и с другими офицерами, независимо от звания, занимавшимися интересными оперативными делами. Многим из них он помог сделать карьеру. Ко всем без исключения он обращался только на «вы», держался ровно и стремился никого не приближать к себе. С 1972 года и по сегодняшний день, хотя мы многое прошли и пережили вместе, я ни разу не слышал от Крючкова «ты».

Он ни с кем в разведке не поддерживал близких личных отношений. Хотя наши дачи находились рядом, мы никогда не бывали друг у друга. Может быть, это было связано с постоянным перенапряжением на работе и желанием просто-напросто отдохнуть и побыть без посторонних в кругу семьи. Крючков не ходил на юбилеи и частные празднования служебных назначений и награждений, но не забывал поздравить виновника торжества. Он придавал большое значение тому, чтобы быть ровным во взаимоотношениях и не допускать слухов о наличии «любимчиков» и связанных с этим обид. «Когда выйдем на пенсию, будем встречаться с вами в неформальной обстановке», — сказал он одному из приглашавших его на банкет.

Семья самоотверженно поддерживала Крючкова в его тяжелой работе. Когда Владимир Александрович после августовских событий 1991 года был арестован, его супруга Екатерина Петровна смело выступила по телевидению, заявив, что служение Отечеству всегда было для него главным и она даже в мыслях не может допустить каких-либо своекорыстных или противозаконных действий с его стороны.

Она была совершенно права. Так же как и Андропов, к тому же имея высшее юридическое образование, Крючков был убежденным сторонником соблюдения правовых норм властями и гражданами страны. Это проявилось и во время драматических событий августа 1991 года.

В течение 20 с лишним лет нашего знакомства я не уставал удивляться огромной силе интеллекта Крючкова, его качествам лидера, способности находить общий язык с подчиненными, широте кругозора и глубине знаний. Хорошо зная механизм принятия решений в нашей стране, он добился резкого повышения оперативности обработки и доведения до соответствующих инстанций нужной информации.

После всех отставок в августе 1991 года в прессе пытались бросить тень на Крючкова, утверждая, что якобы по его инициативе информация наверх шла «приукрашенной». Такая критика не имеет под собой никаких оснований. То, что он лично уделял много внимания отработке документов, это верно. Он умел сам и требовал от других четко и недвусмысленно излагать факты, давать их глубокий анализ, делать прогнозы и вносить предложения. Ни разу мне не приходилось сталкиваться со случаями направления тенденциозной или приглаженной информации. Напротив, когда в стране стала нарастать критика политики Горбачева, а ряд лиц из его окружения продолжали заниматься славословием, мы сообщали Президенту неприкрытую правду.

О феноменальной памяти Крючкова ходили легенды. Всем, кому приходилось работать с ним, довелось убедиться в этом его редком качестве. Он помнил людей и их высказывания. Он мог полностью запомнить продолжительную беседу на венгерском языке наедине с Кадаром и через некоторое время детально воспроизвести ее на русском со всеми малейшими нюансами. Это не могло не вызывать глубокого почтения у «асов пера» из разведки. Бывали случаи, когда заместители Крючкова и руководители подразделений докладывали ему наиболее деликатные секретные документы лично, минуя секретариат. Иногда он оставлял такие документы на некоторое время у себя. Но работа с закрытыми материалами накладывает большую ответственность, за их сохранность требуется периодически отчитываться, независимо от того, на каком уровне это происходит. К счастью, Крючков, ознакомившись с бумагами, всегда все помнил и без труда безошибочно мог в огромной пачке находившихся на докладе или в работе бумаг отыскать требуемое. Хорошее качество для руководителя.

Престиж Крючкова рос, и еще в разведке, в 1986 году, его избрали в ЦК партии. Год спустя статус начальника ПГУ был повышен до заместителя председателя КГБ. В самом начале 1988 года Крючкову присвоили воинское звание генерала армии. А в октябре 1988 года он стал председателем КГБ и вскоре был избран членом Политбюро ЦК КПСС. Чебриков перешел на работу в ЦК КПСС.

Таким образом, Крючков вошел в состав высшего руководства страны, которое встало перед фактом нарастания в обществе кризисных явлений. О его роли в августовских событиях 1991 года я расскажу позже, сейчас же несколько слов о В. Бакатине. Если Андропов, Чебриков и Крючков укрепляли КГБ и повышали его эффективность в защите государственных интересов страны, то Бакатин фактически сразу взял линию на его разрушение.

Я познакомился с Бакатиным в бытность его министром внутренних дел и должен признать, что ко мне он отнесся уважительно и корректно. Однако, по утверждению руководящих работников МВД, к подчинённым ему профессионалам, которые в течение многих лет добросовестно выполняли свой долг, он позволял себе относиться по-другому, допускал унизительные и несправедливые оскорбления, обвинения в консерватизме и заскорузлости и, наконец, подсиживания и угрозы, чистки и протекционизм. Стиль руководства не всегда имеет определяющее значение для результата работы. Авторитарные руководители тоже могут добиться успеха. Просто он, играя в политику, плохо выполнял свои обязанности.

Особенно отчетливо отсутствие государственного ума и подхода проявилось тогда, когда Бакатин по своей инициативе, без согласования с законодательными органами Советского Союза, вывел из союзно-республиканского ведения органы внутренних дел Прибалтийских республик, переподчинив их местным властям, лишив тем самым Центр возможности оперативно управлять этими важными органами. То же самое он предпринял в отношении Закавказских республик, хотя и более завуалированно. Нет необходимости говорить о том, что сотрудники органов внутренних дел решительно протестовали против таких действий. Бакатин оправдывал свои решения веяниями демократизации, но тут даже Горбачев пришел в ярость и лишил Бакатина его поста, правда оставив ему место в Президентском совете.

В августе 1991 года в результате известных событий его назначили на пост председателя КГБ СССР, на котором он пробыл вплоть до роспуска Союза, то есть менее четырех месяцев. В своей книге «Избавление от КГБ» он не скрывает, что своей главной целью считал разрушение сложившейся системы органов госбезопасности.

Главное, что сделал Бакатин на посту председателя КГБ, так это необоснованное расчленение Комитета на ряд самостоятельных ведомств, что привело к снижению эффективности их работы. Бесчисленные реорганизации вытолкнули из рядов органов безопасности массу талантливых контрразведчиков и разведчиков. В развале системы взаимодействия и координации работы спецслужб, складывавшейся десятилетиями, Бакатин преуспел.

Одним из наиболее одиозных шагов за короткое время его председательства была выдача, со ссылкой на горбачевское «новое мышление», современной техники съема информации в посольстве США американским властям. Формально он «прикрылся», написав Горбачеву записку на этот счет и получив столь же формальную резолюцию согласовать выдачу с Министерством иностранных дел СССР, где в тот период заправлял очень похожий на него по своему стилю работы Б. Панкин. Санкции на передачу такой важной информации Бакатин не имел, да и никто, строго говоря, не вправе был дать ее, даже Президент.

Последовавшие затем жалкие оправдания Бакатина, что якобы наши системы устарели, не соответствуют действительности. Мне доподлинно известно, что эти системы съема информации были выдающимся достижением наших ученых и американские специалисты не в состоянии были их обнаружить и разгадать принципы функционирования. Ссылки на козни КГБ по отношению к благородным американцам также не выдерживают никакой критики. Я лично видел множество изощренных технических средств американских спецслужб, с огромным трудом обнаруженных и извлеченных из зданий советского посольства в Вашингтоне и представительства СССР при ООН в Нью-Йорке. Мы демонстрировали эти устройства народным депутатам СССР, для чего специально приглашали их в КГБ. Подчеркивавшийся Бакатиным расчет на ответные шаги с американской стороны в духе «нового политического мышления» трудно объяснить простой наивностью. Американцы были вне себя от радости, получив подобный подарок. Разумеется, делать что-то в ответ они не собирались и никогда бы на это не пошли.

Поведение Бакатина многими сотрудниками Комитета, независимо от того, каких политических взглядов они придерживались, было расценено как прямое предательство.

В знак протеста против назначения Бакатина, его волюнтаристских и предательских шагов подали рапорты об отставке заместитель председателя, начальник разведки Л.Шебаршин и ряд других руководящих работников. Степень профанации основ оперативной работы и решения кадровых вопросов при Бакатине Шебаршин убедительно показал на ряде примеров в своей книге. Помимо неверного решения принципиальных вопросов профессионалам претил стиль руководства Бакатина, который напоминал отношение фельдфебеля к несмышленым молодым солдатам.

Бакатин ничего не понял и не хотел понимать в отлаженной десятилетиями системе государственной безопасности в стране. Все его кратковременное пребывание на посту руководителя Комитета несло на себе отпечаток ненависти к органам безопасности и их сотрудникам.

КГБ СССР действительно нуждался в реформах и совершенствовании своей деятельности. Многое требовало изменений, и немало было уже сделано. Но одержимые манией «уничтожить монстра» добивались иных целей и во многом добились своего, за что теперь обществу приходится дорого расплачиваться.