Глава 12 На пути к «бархатным революциям»

Глава 12

На пути к «бархатным революциям»

В декабре 1980 года я стал заместителем начальника Первого главного управления КГБ СССР. Начальнику ПГУ подчинялись два первых и несколько «обычных» заместителей, которые руководили разведывательной работой в различных регионах мира. Поскольку я пришел из англо-скандинавского отдела, мне поручили заниматься Европой.

Если, будучи начальником Третьего отдела, я знал практически всех офицеров разведки, все источники информации и вербовочные разработки в резидентурах отдела за рубежом, то, став заместителем руководителя разведки по Европе, я в первое время оказался в информационном вакууме. Надо было быстро осваивать малоизвестное поле деятельности. Естественно, я ознакомился с отчетными материалами новых для меня резидентур. Провел десятки и сотни часов в беседах с резидентами и работниками резидентур, которых ранее не знал, изучил множество оперативных дел. Очень полезными были командировки в новые для меня страны. Они обогащали мои представления о конкретных условиях работы в каждой из этих стран. Прошло не менее двух лет, прежде чем я стал, как говорится, чувствовать на кончиках пальцев деятельность каждой из курируемой мною резидентур и на этой основе принимать необходимые решения, не полагаясь только на мнения и предложения руководителей соответствующих оперативных подразделений разведки.

Первая половина 80-х годов характеризовалась вновь нарастающим обострением отношений между Востоком и Западом, размыванием климата сотрудничества, созданного после подписания соглашений СБСЕ. Одним из существенных факторов такого развития событий, несомненно, явился конфликт вокруг Афганистана, куда в декабре 1979 года вошли советские войска.

Когда я вступил в новую должность, Советский Союз уже вел войну в Афганистане. Эта проблема не относилась непосредственно к кругу моих обязанностей, но передо мной стояла задача отслеживать реакцию европейских государств на развитие обстановки в этой части земного шара. Ситуация была настолько серьезной, что не могла не занимать всех нас. Одним из заметных непосредственных проявлений международного кризиса стал бойкот Московской олимпиады Соединенными Штатами, хотя из европейцев их поддержали только Западная Германия, Норвегия и Турция.

Из разведывательных источников, в том числе в Европе, поступала достоверная информация о вмешательстве США, главным образом через Пакистан, во внутренние афганские дела. Цели США, согласно этой информации, были очевидными: вовлечь как можно глубже и масштабнее нашу страну в конфликт в Афганистане, превратить его в незаживающую кровоточащую рану, усилить влияние исламского фактора на обстановку в советских среднеазиатских республиках, истощить военные ресурсы нашей страны и подорвать ее экономику.

То, что американцам в целом удалось добиться своего, во многом объяснялось положением в советском руководстве. В высших эшелонах власти были талантливые государственные деятели, но далеко не все. Министр иностранных дел А.А.Громыко обладал огромным опытом, знаниями, необыкновенной работоспособностью и был известен своим умением вести международные дела. Большим авторитетом пользовались министр обороны Д.Ф.Устинов и председатель КГБ Ю.В.Андропов, отличавшийся титанической работоспособностью.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев был к этому времени настолько болен, что его публичные появления походили на пародию. Заседания политбюро становились все короче и короче. Когда Брежнев в 1982 году представлял В.В.Федорчука в качестве нового председателя КГБ, он забыл его фамилию и назвал Федоровым.

Окружение Брежнева, по сути, интересовалось только сохранением своего положения. Во внешней политике большинство из них разбиралось слабо. Все ложилось на плечи Громыко, Андропова и Устинова. Когда Андропов после недолгого пребывания на посту Генерального секретаря в феврале 1984 года ушел из жизни, никто из политбюро не выступил против избрания смертельно больного Черненко. Напротив, многие поддержали его кандидатуру из желания подольше ничего не менять.

Положение наверху не составляло секрета для разведчиков, но об этом говорилось лишь в доверительных беседах. Начальнику разведки В.А.Крючкову, от которого я ничего не таил, я прямо высказывал свое мнение о руководстве страны. Всегда выдержанный и дипломатичный, он отмалчивался, но это молчание можно было истолковать как согласие.

Трудно сказать определенно, но есть основания полагать, что Громыко и Андропов вначале сомневались в целесообразности направления советского воинского контингента в Афганистан, в то время как Устинов и военные настаивали на этом. Руководство страны оказалось не в состоянии дать адекватную реальностям оценку положения в Афганистане и вокруг него и на этой основе сделало ошибочный прогноз развития событий, который имел весьма негативные последствия для нашей страны. Стало очевидным, что надо искать пути достойного выхода из создавшейся ситуации. Крючков со своей стороны сделал все, что было в его силах, для урегулирования этого конфликта. Он лично выезжал в Афганистан более 20 раз, но снежный ком, катящийся с горы, остановить удалось лишь спустя много лет. В любом случае ввод войск в Афганистан, я считаю, был роковой ошибкой.

Еще более тревожной и сложной проблемой международной политики в начале 80-х годов была гонка вооружений, резко увеличившаяся в связи с размещением в Западной Европе американских ракет среднего радиуса действия. Она существенно повысила риск развязывания ядерной войны в результате случайностей или просчетов. А перспектива постоянного наращивания военных расходов для сохранения паритета больно ударила по экономическим интересам Советского Союза, заставила работать экономику на пределе возможностей, снизить жизненный уровень советских людей.

Некоторые страны Западной Европы, в том числе и Скандинавские, сдержанно отнеслись к принятому НАТО в декабре 1979 года так называемому «двойному решению» по ракетам средней дальности. Советский Союз всемерно пытался повлиять на ход событий. Однако решимость США добиться своего и поддержка со стороны ФРГ предопределили появление в Европе нового опасного для нас оружия.

Суть этого решения — размещение в Европе нового класса ракет средней дальности при готовности вступления в переговоры с СССР относительно ограничения и сокращения этих средств.

С военной точки зрения решение НАТО кардинально изменило сложившуюся структуру ядерного равновесия в пользу США и НАТО и было чревато резким ослаблением советского потенциала сдерживания. Высокоточные ракеты «Томагавк» и «Першинг-2» с подлетным временем до цели на территории Союза в 6–8 минут в случае конфликта были в состоянии полностью дезорганизовать оборону, управление, вывести из строя военные объекты, включая стратегические, на всей европейской части СССР. Таким образом американцы получали возможность ведения «ограниченной» ядерной войны в Европе, то есть фактически без использования стратегических средств, размещенных в США. Советские же ракеты средней дальности, то есть СС-20, которые мы разворачивали в середине 70-х годов, территории США не достигали.

Когда президентом США стал Р. Рейган, выяснилось, что он не удовлетворится завершением холодной войны без победителей и побежденных, а во что бы то ни стало постарается одержать в ней бесспорную победу.

В этой сложной обстановке требовалось постоянно иметь исчерпывающую информацию о положении дел в Европе. Работая в руководстве разведки, а впоследствии и КГБ в целом, я убедился в том, насколько хорошо мы были информированы о планах и намерениях США и НАТО. Возьму на себя смелость утверждать, что мимо нас не прошел ни один имевший значимость натовский секретный документ.

Однако и в этом плане сложности нарастали. Работа по добыванию такой жизненно важной для страны информации была чрезвычайно трудной. Делались попытки дезинформировать разведку, продвинуть нам через подставных источников ложные сведения, например о разработке новых военных технологий. Документы выглядели правдоподобно, но они перепроверялись, анализировались нашими экспертами и истина в итоге устанавливалась. Имелись и случаи получения (не без «помощи», конечно, самих американцев) подлинных материалов о проектах, которые, как впоследствии выяснялось, были оценены как тупиковые. Целью таких дезинформационных акций было втянуть Советский Союз в заведомо бесплодную трату огромных средств и еще более усугубить его и без того сложное экономическое положение.

Нам, однако, удавалось отделять зерна от плевел. Например, путем глубокого изучения огромного количества полученных материалов было установлено, что «стратегическая оборонная инициатива» (СОИ), или «программа звездных войн», широко рекламировавшаяся в 80-е годы как реальный прорыв в области стратегического противостояния, являлась блефом и не могла быть осуществлена в этом столетии.

Напряженная разведывательная работа велась прежде всего в странах Западной Европы. Там у нас существовала сеть источников. Но Эта работа не была бы столь эффективной без тесного и плодотворного сотрудничества с коллегами в восточноевропейских государствах. Одной из моих важнейших задач как раз было поддержание деловых контактов с руководством разведок наших союзников. К сожалению, 80-е годы характеризовались рядом тенденций, которые привели к так называемым «бархатным революциям» и развалу социалистической системы.

Мне часто приходилось встречаться с коллегами из ГДР, Польши, Чехословакии, Венгрии и Болгарии. Сразу хочу опровергнуть миф, распространяемый на Западе и подхваченный некоторыми нашими средствами массовой информации, о том, что разведки этих стран чуть ли не являлись подразделениями нашей разведки. На стадии становления восточноевропейских социалистических стран органы госбезопасности Советского Союза, конечно, играли ведущую роль в организационных мероприятиях, подборе и обучении кадров их специальных служб. Однако в последующем, и в частности в 80-е годы, принцип взаимной независимости и равноправия был закреплен в договорах и четко осуществлялся на практике. Восточноевропейские разведывательные службы подчинялись своим министерствам внутренних дел или министерству госбезопасности (в ГДР). Отношения между разведками разных стран строились на строго юридической основе.

Другое дело, что разведывательные органы братских стран добровольно сотрудничали ради достижения общих целей. Вместе с тем мы никогда не раскрывали друг другу свои источники. Если, например, разведка ГДР добывала сведения, представляющие, на ее взгляд, интерес для союзников по Варшавскому договору, такая информация передавалась в обезличенном виде. В оперативной работе разведки действовали автономно. В случаях выхода на один и тот же интересный контакт, что, впрочем, редко имело место, принимались скоординированные решения, какой службе удобнее и целесообразнее работать с ним дальше, а какой играть вспомогательную роль.

В 70-80-е годы Советский Союз не имел агентуры в странах Восточной Европы. Это было закрепленным принципом работы. Там имелись представительства КГБ, сотрудники которых поддерживали широкие дружеские контакты с местными спецслужбами и другими правительственными учреждениями.

Контакты между руководством разведок Советского Союза и восточноевропейских государств были очень хорошими и дружескими. Мы часто встречались на многосторонних совещаниях и деловых двусторонних переговорах. Коллеги часто приезжали на отдых в Советский Союз. Наши руководящие работники, занимавшиеся вопросами сотрудничества, нередко проводили часть отпуска в Восточной Европе. Такие моменты обязательно использовались для обмена мнениями по широкому кругу вопросов. Дружба была не показной, а искренней, поскольку нас всех объединяло общее дело.

В каждой восточноевропейской стране существовали свои исторические и политические предпосылки отношений с Советским Союзом. Разумеется, это накладывало определенный отпечаток на направления их разведывательной деятельности и формы сотрудничества с нами.

Наиболее мощную разведывательную службу из стран социалистического содружества имела ГДР. Во главе ее внешней разведки в течение многих лет стоял Маркус Вольф. Спектр деятельности немецких друзей был очень широк: от политики до военной стратегии и научно-технической разведки. Во всех этих областях были достигнуты весомые результаты. Разведку ГДР отличали необыкновенная эффективность и умение проводить чрезвычайно сложные операции. Ее ситуационные анализы и методы работы были высокопрофессиональными. С 60-х до конца 80-х годов разведка ГДР была одной из самых квалифицированных в мире, хотя далеко не самой крупной. С нами она обменивалась важнейшей военно-стратегической, научно-технической и оперативной информацией, проявляя при этом образцовое отношение к защите источников и вопросам конспирации в целом.

Многие факторы привели к тому, что разведывательная служба ГДР стала уникальной. Одной из приоритетных задач ГДР была работа по Западной Германии, которая из-за отсутствия языкового барьера и чрезвычайной изобретательности была доведена до совершенства. Впрочем, спецслужбы ФРГ имели такое же преимущество в работе против ГДР. Подогревание германского вопроса, умелая пропаганда по доступному уже в те времена западному телевидению создавали благодатную почву для массированного наступления всех западных спецслужб именно в ГДР. И в этом они преуспели, хотя ликвидация первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян, конечно, произошла по более серьезным причинам.

Сегодня наблюдается массовое разочарование жителей бывшей ГДР результатами объединения Германии. Им пришлось познакомиться с тем, чего они не знали или не хотели знать об общественном строе, в котором оказались.

Одной из причин повышенного внимания Запада к ГДР было присутствие там Группы советских войск, оснащенной самым современным оружием. Поэтому по линии разведки и военной контрразведки мы тесно взаимодействовали с немецкими коллегами, ограждая войска от шпионажа.

Одной из выдающихся личностей, с которыми мне довелось познакомиться в ГДР, был Эрих Мильке — человек, который стоял у истоков создания органов безопасности этой страны. В 1994 году он предстал перед судом государства, гражданином которого никогда не являлся, по обвинению в должностных действиях в рамках государства, которое больше не существовало, но официально признавалось ранее международным сообществом в качестве его полноправного субъекта. Только сейчас западные немцы, похоже, начинают понимать всю несуразность такого положения.

В последние годы службы Мильке уже сказывался его солидный возраст. Он был уважаемым профессионалом старой школы, прошедшим славный путь борьбы с фашизмом, стойким и убежденным коммунистом и интернационалистом. Я много раз встречался с ним. У меня сложилось впечатление о нем как о необычайно сильном, волевом и решительном человеке с непререкаемым в ГДР авторитетом.

Критиковать это поколение коммунистов за ошибки и перегибы нынче легко, но нужно помнить, как формировался характер таких людей. Э.Мильке встал на путь непримиримой борьбы с фашизмом в Германии еще в 1931 году. Он входил в число охранников Эрнста Тельмана, воспрепятствовав похищению последнего. Затем он воевал в Интернациональных бригадах в Испании во время гражданской войны. Во время второй мировой войны продолжал свою борьбу в антифашистском Сопротивлении во Франции и Бельгии, постоянно рискуя жизнью. У меня никогда не возникало ни малейшего сомнения в том, что он являлся убежденным коммунистом-борцом.

Иногда у Мильке случались конфликты с Маркусом Вольфом, который с большим успехом руководил разведкой ГДР с момента ее создания и до второй половины 80-х годов. Вольф также был ветераном антифашистского Сопротивления, хотя в годы войны был еще очень молодым. Он был блестящим представителем интеллигенции, восставшей против фашистского режима. Вместе со своим отцом и братом Вольф эмигрировал из гитлеровской Германии в 30-е годы и во время войны воевал в рядах Красной Армии. Что касается личных взглядов, у меня сложилось впечатление, что Вольф придерживался гораздо более гибкой позиции во взглядах на свободу личности, чем Мильке, и эти моменты могли вызывать между ними в ряде случаев разногласия. Вольф запомнился мне как человек высокого интеллекта с широким государственным подходом к проблемам, обладавший к тому же большими литературными способностями. Впечатляющая личность!

Мы сотрудничали также с нашими польскими товарищами, но это взаимодействие носило более ограниченный характер. Поляки, постоянно подчеркивая свою независимость, действовали больше на свое усмотрение, чем остальные партнеры. Видимо, это имело свои политические и исторические корни. Во-первых, не следует сбрасывать со счетов конфликты в прошлом между Россией и Польшей. Во-вторых, влияние католической церкви — оно на польский народ всегда было очень сильным. В-третьих, именно в Польше возникло организованное рабочее движение с антисоциалистической идейной основой — «Солидарность». Поэтому не случайно, что тенденции, которые проявлялись в Восточной Европе в течение 80-х годов все сильнее и сильнее, ярче всего проявились именно в Польше. Когда польские власти в 1980 году оказались в критической ситуации, как в Польше, так и на Западе высказывались предположения относительно возможности военного вмешательства Советского Союза, как это было в Чехословакии в 1968 году. Но, что бы ни говорилось в западных средствах массовой информации, советское руководство — от Брежнева и Суслова до Андропова — было решительно настроено в пользу таких развязок, которые не предусматривали бы вмешательство во внутренние дела Польши военным путем.

Когда В.Ярузельский ввел в стране чрезвычайное положение, это косвенным образом объяснялось им стремлением предотвратить еще более худший вариант, а именно ввод советских войск. Советский Союз, возможно, не проявлял особой активности в опровержении подобных предположений, поэтому Ярузельский действительно мог верить в них. Однако я категорически отрицаю, что такие планы серьезно рассматривались в высших эшелонах власти Советского Союза.

После 1980 года, когда я непосредственно занимался польскими делами, в позиции Советского Союза не произошло каких-либо существенных изменений, в том числе и в вопросах взаимоотношений наших разведывательных служб. В то же время польское руководство испытывало все большие трудности во внутренней политике, вызванные соперничеством с профсоюзом «Солидарность». Поляки советовались с нашими, но не по конкретным проблемам. Несколько раз в этот сложный период я бывал в Варшаве для консультаций на уровне министра, однако мы обсуждали исключительно вопросы внутренних дел и взаимодействия наших разведок. Поляки были вежливыми, корректными и компетентными. И тщательно оберегали свои секреты.

Примерно так же складывались наши отношения с Венгрией, где я неоднократно бывал. Однажды я приезжал в эту страну вместе с Крючковым, которого хорошо помнили со времен его работы в советском посольстве вместе с Ю.В. Андроповым и который по-прежнему сохранял там обширные связи. Венгерская столица произвела на меня глубокое впечатление своей красотой и необычными для социалистического государства чертами. Это было в середине 80-х годов, и город уже носил на себе отпечаток перемен, приведших к «бархатным революциям».

Венгрия раньше других восточноевропейских стран вступила на путь рыночной экономики. На улицах Будапешта выделялись магазины и рестораны европейского уровня.

Какие-либо особенности в сотрудничестве с чехословацкими специальными службами, пожалуй, выделить трудно, разве только особую теплоту во взаимоотношениях. Чехи и словаки традиционно тянулись к русским. У нас много общего в образе жизни и традициях. Чехословацкие друзья были способными и трудолюбивыми. Они делали все возможное, чтобы сотрудничество шло на пользу интересам национальной безопасности.

В Чехословакии я стал, кстати, впоследствии «кинозвездой». Сегодня этот эпизод кажется комичным, однако несколько лет назад трудно было сказать, какие он повлечет за собой последствия и как повлияет на политическую атмосферу во многих странах.

Речь идет о том, что в 1990 году, уже в качестве заместителя председателя КГБ, я выехал в обычную деловую поездку в Прагу. Мне было поручено обсудить с нашими коллегами в Чехословакии принципиальные вопросы по линии спецслужб, такие как борьба с контрабандой, торговлей наркотиками и терроризмом. Я находился в командировке ровно столько, сколько было положено, и занимался только тем, что было поручено, встречаясь исключительно с людьми из соответствующих подразделений чехословацких спецслужб. Иными словами, не было ничего необычного.

Но по чистой случайности эта поездка совпала с крупными студенческими демонстрациями и другими потрясениями в стране. Ясно было, что на этот раз о направлении советских войск не могло быть и речи, но кому-то очень хотелось использовать сложившуюся ситуацию и разыграть карту «советской угрозы». Во всяком случае, вскоре в Англии появился телевизионный художественный фильм телекомпании Би-Би-Си, в котором персонаж «Грушко» в исполнении английского актера плел нить изощренного заговора против Чехословакии. Согласно сценарию этого фильма, называвшегося «Чешские шахматы», я находился в Праге по заданию Горбачева и Крючкова с целью организации государственного переворота и замены Густава Гусака на бывшего однокашника Горбачева по Московскому университету Млынаржа.

Авторы фильма пытались создать впечатление, что он основывается на чехословацких источниках. Насколько мне известно, фильм широко демонстрировался в Европе. Многие приняли его за чистую монету. В Чехословакии была создана, в частности, специальная комиссия для расследования всей этой истории. Только осенью 1991 года, когда я был узником «Матросской тишины», мне довелось прочесть в «Комсомольской правде», что специальная комиссия вынесла заключение, соответствующее истине: никакого заговора не было. Все, за исключением фактов моего прибытия в Прагу самолетом в указанные сроки и отбытия из нее, было вымыслом.

Вышесказанное свидетельствует о возможностях и влиянии средств массовой информации на общество. Какой ущерб нанесла эта выдуманная история нашей политике, трудно подсчитать, но то, что она обыгрывалась в течение многих месяцев и не способствовала росту престижа нашей страны за рубежом, — это факт.

В нашем сотрудничестве с разведками стран Восточной Европы наиболее сердечными были отношения с болгарами. С давних времен между русскими и болгарами велся лишь один спор: кто кого больше любит.

В прошлом веке русские освободили болгар от турецкого ига, во время второй мировой войны — от фашистской оккупации. Болгары встречали нашу армию цветами. Тысячи и тысячи советских солдат отдали свои жизни за свободу братьев-славян. Повсюду в Болгарии стоят памятники русским и болгарам, которые бок о бок сражались за независимость. Видеть эти искренние символы братства и дружбы всегда было очень волнующе. Не может не потрясти сердце русского, например, расположенный в самом центре Софии храм Александра Невского. На протяжении многих лет я часто бывал в Болгарии, и ощущение духовной близости и полного взаимопонимания никогда не покидало меня.

Нынешняя ситуация, когда отбрасываются социалистические идеалы, когда история наших стран подвергается дилетантской фальсификации и осмеянию, когда заигрывание с Западом и самоуничижение преобладают над здоровыми патриотическими чувствами, я думаю, подходит к концу. Рано или поздно Россия и Болгария вновь будут вместе или, если хотите, рядом, потому что весь ход исторического развития говорит в пользу этого.

Сотрудничество с болгарской разведкой имело свои особенности. Как известно, Болгария рассматривала Турцию в качестве своего потенциального противника. Это накладывало отпечаток на направленность работы по линии как разведки, так и контрразведки. У нас, естественно, были свои интересы, связанные с Турцией. Но они опять-таки, как и в Европе, в первую очередь объяснялись той угрозой, которую представляли ее союзнические отношения с США и НАТО. Поэтому наше сотрудничество с Болгарией касалось в первую очередь вопросов членства Турции в НАТО, ее возможных действий при обострении международной обстановки и американских замыслов на Балканах.

Болгарские друзья больше, чем мы, интересовались чисто турецкими проблемами. Между этими двумя государствами всегда существовали напряженные отношения. Кроме того, в Болгарии жило довольно много турок. Уровень рождаемости среди мусульманского населения Болгарии существенно превышал рост славянского, и руководство Болгарии считало, что в перспективе это может создать весьма серьезные национальные проблемы. Тодор Живков рассматривал такую тенденцию как большую угрозу для государства. Болгарское правительство пошло на выделение для турок определенных районов проживания и ограничение свободы миграции. Затем оно предприняло усилия с целью эмиграции мусульман в Турцию. Для турок была открыта граница. Они получили возможность продавать свою собственность в Болгарии и вывозить из страны деньги. Некоторые болгарские турки воспользовались этим правом, но большинство восприняли принятые решения как принудительное выселение и в результате определенных усилий сохранили свои права.

В Советском Союзе считали, что болгарские друзья должны были решать проблемы с турецким населением более гуманно и продуманно. Мы ведь сами начали в 80-е годы исправлять ошибки, допущенные по отношению к репрессированным народам в конце войны. Прежняя практика была решительно осуждена, и был принят целый ряд актов по восстановлению справедливости.

Практику болгарских властей по отношению к туркам мы считали недопустимой. Мы не вмешивались во внутренние дела Болгарии, но давали понять Софии, в том числе и по линии разведки, что продолжение преследований турок могло иметь для нее крайне неблагоприятные международные последствия. Из моих собственных поездок в Болгарию и встреч там я вынес впечатление, что болгарская политическая элита испытывала большие трудности в поисках внутреннего компромисса. Учитывая общественное мнение в стране, они были вынуждены проявлять твердость, хотя в беседах с нами допускали возможность иных, более гибких развязок.

Советские разведчики пользовались авторитетом у руководства Болгарии. Мы передавали нашим болгарским друзьям сведения, которые расценивались специальными службами этой страны как весьма важные. Болгары, со своей стороны, передавали нам интересную информацию по Западу, однако ее калибр был меньшим по сравнению со сведениями, скажем, из ГДР. Сотрудничество с болгарскими спецслужбами имело место не только и не столько в сфере обмена информацией, сколько в подготовке кадров и оснащении их необходимыми оперативно-техническими средствами.

В свое время мощная борьба против гитлеровского фашизма породила в Болгарии своих героев. Заместитель министра иностранных дел Стоян Савов, который отвечал за внешнюю разведку, был одним из них.

Вместе со своим братом и женой Маей («Мая» — ее псевдоним, но все называли ее после победы именно так) Савов во время оккупации Болгарии немцами воевал в партизанском отряде. Он остался в живых после ожесточенных боев в феврале 1944 года, в то время как около 20 его близких друзей погибли. Савов говорил мне, что до конца своей жизни он чувствовал себя обязанным бороться за дело погибших товарищей. Написать их героические биографии было для него слишком сложно — все ушли из жизни юношами.

В память о друзьях по партизанскому отряду Савов продолжал после войны борьбу за социализм и справедливость в своей стране. Он неустанно работал, восстанавливая родную Болгарию, в большое будущее которой свято верил.

Продолжительное время Стоян Савов возглавлял разведывательные органы страны, и мы близко познакомились в 80-е годы. Савов запомнился мне как чрезвычайно искренний и достойный человек, который в беседах не заигрывал, а прямо и откровенно излагал свою точку зрения. Он весьма корректно относился к законности и полагал, что Живков и его окружение, отступая от закона, совершали преступления, компрометируя социализм.

В то же время он воспринял «бархатные революции» в Восточной Европе в 1989–1990 годах как результат предательства Горбачевым социалистических идеалов. Руководитель болгарской разведки пришел к выводу, что происходившие изменения обернутся для Болгарии катастрофой.

Последний раз я виделся с Савовым в 1989 году. Он был серьезно болен. А в 1992 году его не стало: 6 января он застрелился у памятника партизанам в своем селе Летищево. В прощальном письме Савов писал: «Я решил уйти из этой жизни, которую так любил. Это решение было принять нелегко, но, думаю, оно верное. Полвека, всю мою сознательную жизнь, я посвятил служению идеям социализма, Болгарии и моей семье. Жизнь была непростой. Я пережил фашистское иго, выдержал пытки и поклялся никогда не допустить подобного в будущем… Мои дорогие, я прожил свою жизнь достойно, любил свой народ и моих коллег, и вы отвечали мне взаимностью. Вы прекрасно знаете, что я ненавидел Живкова и его людей задолго до 10 ноября 1989 года, и я не хотел бы, чтобы мое имя было запачкано в связи с преступлениями Живкова. Дорогая моя Мая, мои любимые дети и внуки, вы знаете, как сильно я вас люблю, но я ужасно устал, и я болен, и душа моя не находит покоя… Дорогие друзья и товарищи… дорогие соотечественники… верьте в Советский Союз и советские народы. Советский Союз переживает глубокий кризис, но он возродится как птица Феникс. И верьте в болгарский народ…»

Сторонники сохранения социалистического общества в Восточной Европе не смогли устоять перед натиском противостоящих сил. Главную вину за это несет Советский Союз. Застывшие представления о положении в восточноевропейских странах при Брежневе, с одной стороны, и пущенные на самотек экономические и политические центробежные тенденции при Горбачеве — с другой, привели к хаосу и распаду. Во всех вариантах происшедшее в Восточной Европе отражало ситуацию в СССР.

Полагаю, однако, что советскую разведку за случившееся винить нельзя. Надежной информации своему государственному руководству мы поставляли достаточно. И всегда проявляли к нашим партнерам в социалистических странах уважение, рассматривая их как самостоятельных и равноправных коллег. В отношениях с ними неизменно выдерживались такт и понимание. Наряду с эффективным профессиональным диалогом завязывалась и сохранялась личная дружба. Мы оказывали друзьям оперативную и техническую помощь, а цели разведывательной работы в интересах своей национальной безопасности они, как уже говорилось выше, определяли сами.

Разумеется, советская внешняя разведка извлекала огромную выгоду из сотрудничества с нашими восточноевропейскими коллегами. В результате таких скоординированных действий мы имели четкое представление о тенденциях международного развития и были в состоянии предоставлять руководству нашей страны и других социалистических стран объективную и точную информацию, в том числе и об активности Запада в оказании влияния на внутренние процессы в Восточной Европе. Я глубоко убежден, что размеры скрытого вмешательства Запада в те события, которые привели к перерождению соцсодружества, не следует недооценивать.