СМОТР

СМОТР

Горы стояли грозным полукругом, великаны в ослепительно белых шлемах, в черных панцирях и зеленых плащах. Пятнадцать дней с ними шла война. Горы сбрасывали со своих плеч камни и снежные лавины, громоздили уступы, разверзали под ногами пропасти, обжигали щеки холодом, ослепляли глаза чудовищным блеском своих льдов. Как слаб и беспомощен человек в борьбе с этими неумолимыми гигантами! Но все же его упорство победило. Горы расступились и нехотя пропустили эту горсточку пигмеев. Кажется, теперь они смотрят с поднебесья и снисходительно улыбаются: "Эй вы, двуногие муравьи! Много ли вас осталось?

Звук военного рожка нарушил ход мыслей Ганнибала. Он понял: войско уже выстроено, пора идти. Сегодня впервые за много месяцев Ганнибал устраивал смотр войску, перекличку живых.

Левый фланг занимали иберы. Они были в своих неизменных сагумах — коротких красных плащах из грубой материи. Только эти сагумы имели такой вид, словно их терзали своры гончих. Длинные спутанные волосы делали иберов похожими на косматых львов. Приветствуя полководца, иберы подняли свои маленькие щиты, переплетенные сухожилиями.

Галлы. Они в штанах до щиколоток и в легких туниках. Многие без щитов. Здесь не больше тысячи воинов. А ведь через Пиренеи перешло шесть тысяч галлов. Где остальные? Погибли или рассеялись? Смешались с толпами горцев или вернулись на родину? Что их заставляет здесь стоять? Жажда добычи или верность долгу?

— Теперь у нас будет вдоволь настоящего вина, — бросил он весело галлам, зная их пристрастие к этому напитку.

Ответом на эти слова был нестройный благодарный вопль.

Ливийцы. Какое печальное зрелище! «Мои ливийцы», — называл он их про себя или в кругу друзей, не желая показывать своего пристрастия к этому храброму и верному племени. Неужели это его ливийцы? Жалкие лохмотья вместо одежды. Ноги обмотаны грязными тряпками, через которые проступает кровь. Лица и руки в синих и черных пятнах, словно у клейменных рабов. Ганнибалу захотелось поднять к небу кулаки и крикнуть богам: «Что вы сделали с моими лучшими воинами? Отдайте моих ливийцев!» Но он спрятал руки за спину и сказал громко и отчетливо:

— Давным-давно наш город вел войну с греками из Кирены [53]. Между нашими и греческими владениями был спорный кусок земли. И вот тогда два брата из рода Филенов предложили похоронить себя живыми на спорной земле, чтобы она принадлежала родине.

Ганнибал обвел внимательным взглядом поредевший строй ливийцев.

— Вы потеряли многих, — продолжал он. — Ваши друзья погибли на этой чужой земле, чтобы она всегда принадлежала Карфагену.

Балеарские пращники. Ганнибал им что-то сказал, и они затряслись от хохота. Прыгали черные витые шнуры на их впалых животах.

— Что? Что он сказал? — пронеслось по строю сардов.

— Это только нам, — отвечали задорно балеарцы.

И новая волна хохота прокатилась по их рядам.

Нумидийцы. Их осталось шесть тысяч. Потери невелики. Недаром он их так берег. Правда, часть без коней. Но разве мало коней в этой стране?!

Боевые слоны. Они покачивают головами, словно жалуются: «Что ты с нами сделал, Ганнибал? Нас только семнадцать. И мы едва стоим на ногах».

— Рихад, — обратился Ганнибал к индийцу, — выживут ли они?

Индиец низко поклонился:

— Да, если ты дашь им отдых, не менее двух недель. Здесь густая трава. Они будут сыты.

«Две недели. Отдых, — думал Ганнибал. — В отдыхе нуждаются и слоны и люди. Две недели, и у меня будет снова армия. А если римляне не дадут мне этих двух недель? Тогда пропало все, тогда напрасны все труды и жертвы».

Эти дни Ганнибал коротал за игрой, которой его научил Рихад. Индиец называл ее «чатуранга», что в переводе означало «четыре рода войск». На деревянной доске, расчерченной в том же порядке, что и римский лагерь — по квадратам, — друг против друга располагались фигурки из кости — пешие воины, всадники, боевые слоны и квадратные башенки наподобие гелепол. Два вражеских стана — черный и белый. И каждый из них возглавлялся королем и королевой в диадемах. Чатуранга была серьезной и умной игрой. Ганнибал научился ей еще в Иберии и теперь легко выигрывал у Рихада.

— Не могу понять, — сказал он как-то Магону, — почему тебя не привлекает чатуранга? Что хорошего в игре в кости, которой ты отдаешь все свободное время? Чему она тебя может научить? Полагаться на случай, на удачу, слепую, как старый конь в серебряных рудниках?

— А для меня чатуранга слишком сложна и скучна, — возразил Магон. — Просиживать весь день за деревянной доской, словно от твоего хода зависит судьба армии, — это не по мне.

Наблюдая за выражением лица Ганнибала во время игры, можно было подумать, что перед ним не доска, а настоящее поле боя. Тому, кто хочет разгадать секрет его побед, не мешало понаблюдать за игрой. Он был смел и в то же время осмотрителен. Он часто шел на жертвы, чтобы добиться лучшего расположения фигур, и умело пользовался малейшей оплошностью партнера.

— Нет, — сказал Ганнибал Магону, пришедшему его навестить, — чатуранга лишь отдаленно напоминает войну. Здесь, — он показал на доску, — я уверен, что мои воины не повернут оружия против меня, что они точно выполнят мой план. А в жизни все иначе. Вот этот воин, — Ганнибал взял в руки пешку, — находится на территории врага. Это галл. Он должен выполнять волю своего белого царя. Но при искусной игре я могу заставить его служить себе. Для этого я и ввел в действие слонов... Нет, не этих, а настоящих — индийцев и ливийцев. Я принес их в жертву. Они погибли в Альпах. Но во вражеском стане переполох. — Ганнибал смахнул несколько белых пешек с доски. — Путь в Италию открыт.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.