НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СОБЫТИЙ И СУДЕБ

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СОБЫТИЙ И СУДЕБ

Смена исторических эпох отразилась на облике не только Театральной площади в целом, но и расположенных на ней отдельных зданий.

В конце XVIII – начале XIX веков на площади возвели несколько новых каменных жилых зданий в стиле барокко.

В непосредственной близости от Крюкова канала в те времена построили два трехэтажных дома (№ 16 и № 18) с красивыми треугольными фронтонами. Заметим, что последний из них прекрасно сохранился до наших дней. Его второй фасад выходил непосредственно на набережную канала, и поэтому жилое здание официально числилось под № 18/10.

На планах Санкт-Петербурга 1806 года вместо двух деревянных строений, ранее расположенных на этом земельном участке от Никольской улицы до набережной Крюкова канала, четко зафиксированы два новых каменных дома-близнеца. Окна второго этажа зданий украсили сандриками, а общий декоративный эффект обоих строений усилили балконами на гранитных кронштейнах с коваными ажурными решетками из переплетающихся колец.

Более чем за двести лет эти дома вместили в свою биографию героические и трагические, счастливые и горькие страницы истории нашего города, судьбы его жителей, пытливой мысли, высоких устремлений духа и надежд.

Они стали своеобразными посредниками между людьми, жившими здесь ранее, и сегодняшним поколением горожан. Эту двухвековую эстафету передают не только здания, но и жильцы, оставляющие в их стенах частицу своей истории.

Замечательно образно сказал поэт Всеволод Рождественский:

Говорят, у домов, долго живших на свете,

Человечьи порой выступают черты,

Все, кто жил в них, в тоске и тревоге

Иль в заветные, солнцем согретые дни,

Хоть частицу души оставлял на пороге,

Там, где дышат, казалось, лишь камни одни.

Ему вторит Вадим Шефнер, столь проникновенно писавший о домах нашего прекрасного города:

Тая всю явь, что мимо них текла,

Все отраженья давних поколений,

Как занавешенные зеркала,

Стоят фасады городских строений.

Когда-нибудь изобретут прибор:

Направив луч на здание любое —

На особняк, на крепость, на собор, —

Мы прошлое увидим перед собою.

Мы краску на стене за слоем слой

Начнем листать, чтобы смогли открыться

Присыпанные пеплом и золой

Империи забытые страницы…

За прошедшие годы дом № 16 на Театральной площади неоднократно перестраивался и изменял свой внешний облик, но его соседа время пощадило, и он дожил до наших дней в первозданной красоте.

Оба жилых здания в начале XIX века принадлежали Анненковой, были официально приписаны ко 2-й Адмиралтейской части города и числились под № 221.

К. Я. Афанасьев. Портрет Ф. Н. Глинки. 1828 г.

В соответствии с официальным проектом реконструкции дома № 16, утвержденным 18 апреля 1875 года, архитектор А. Кракау надстроил его четвертым этажом и при отделке наружного фасада использовал элементы декора, типичные для итальянской архитектуры эпохи Возрождения, поклонником и знатоком которого всегда считался этот столичный зодчий: лепные растительные гирлянды, большие овальные медальоны, лучковые сандрики над окнами и т. п. С этим жилым домом связаны весьма интересные исторические события и происшествия. Кто только не поднимался по его ступеням. Помнят они гордых вельмож, известных военачальников, бравых офицеров, героев 1812 года, декабристов и столичных красавиц.

В 1820-х годах в доме № 16 жил поэт Федор Николаевич Глинка. Его стихи «Тройка» и «Песнь узника» («Не слышно шуму городского, в заневских башнях тишина…»), положенные на музыку, стали впоследствии популярными песнями. Перу этого талантливого писателя принадлежат также знаменитые мемуары: «Письма русского офицера», «Очерки Бородинского сражения», которые высоко ценил Л. Н. Толстой, используя их в работе над романом «Война и мир». В своих исторических очерках и мемуарных зарисовках Ф. Н. Глинка делится с читателем размышлениями о русской истории, национальном духе, не затронутом «наносными пороками». Федор Николаевич размышлял в своих эссе о состоянии и развитии русской культуры. Он является автором популярной статьи «О природной способности русских к приятным искусствам». Поэт был искренним поклонником русской музыки, являющейся, по его мнению, «отражением музыки народной».

В квартире Глинки регулярно собирались те, кто в 1825 году выступил с оружием в руках на Сенатскую площадь.

Ф. Н. Глинка относился к старшему поколению декабристов и представлял умеренную группировку офицеров – сторонников ограниченной монархии, сочетавших либеральные идеи с религиозностью.

С. Данилин. М. А. Милорадович и Ф. Н. Глинка

Произведенный в 1802 году в офицеры, он участвовал в войне с наполеоновской Францией 1805–1807 годов. Во время Отечественной войны Глинка служил адъютантом генерала М. А. Милорадовича, благоволившего к храброму и инициативному офицеру.

После окончания войны, назначенный военным генерал-губернатором Петербурга, Милорадович поручил Ф. Н. Глинке заведование своей канцелярией, где кроме прочих повседневных дел вершилось «производство исследований по предметам, заключающим в себе важность и тайну».

В обязанность начальника канцелярии военного генерал-губернатора столицы входило, между прочим, «наблюдение за состоянием умов». Глинка знал обо всех распоряжениях тайной полиции и знакомился по роду своей работы с секретными донесениями ее агентов. Одновременно с этим Федор Николаевич являлся членом «Союза Благоденствия» и по его заданию даже организовал легальные филиалы – вольные литературные и военные общества.

В январе 1820 года в квартире Глинки проходило совещание Коренной думы нелегального Союза Благоденствия, посвященное основным программным вопросам. Его участники пытались определить тогда цели Союза и разработать линию руководства им. На этом заседании присутствовали П. Пестель, М. Лунин, Н. Муравьев, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, И. Якушкин, Н. Тургенев, Ф. Толстой, И. Долгоруков, И. Шипов, А. Бригген, П. Колошин, С. Семенов и Ф. Глинка.

М. М. Успенский с оригинала Е. И. Пестель 1813 г. П. И. Пестель. 1929 г.

Инициатором секретного совещания был полковник и командир Вятского полка Павел Иванович Пестель, специально прибывший в Петербург в начале 1820 года. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, он был тяжело ранен в Бородинском сражении и награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость». Один из самых активных членов Союза Спасения и деятелей Коренной управы Союза Благоденствия, основатель и вождь Южного общества, Павел Иванович являлся последовательным республиканцем и автором конституционного проекта «Русская правда».

С первых шагов декабристского движения Пестель стал его бессменным руководителем. Незаурядный ум, твердая воля, разностороннее образование, способности организатора и конспиратора, сила убеждения и ясность намеченной цели с самого начала снискали к нему доверие и уважение единомышленников.

Декабрист Н. В. Басаргин писал о нем: «Павел Иванович Пестель был человек высокого, ясного и положительного ума. Будучи хорошо образован, он говорил убедительно, излагал мысли свои с такой логикой, такою последовательностью и таким убеждением, что трудно было устоять против его влияния».

А. С. Пушкин встречался с Пестелем на юге. Вот что поэт записал в своем дневнике после знакомства с ним: «Утро провел я с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один их самых оригинальных умов, которых я знаю».

На историческом совещании, организованном на квартире Ф. Н. Глинки, полковник Пестель ознакомил членов Коренной думы со своим докладом, в котором были сосредоточены «все выгоды и невыгоды как монархического, так и республиканского правления с тем, чтобы потом каждый член организации объявил свои суждения и свои мнения». Докладчик довольно убедительно продемонстрировал заговорщикам все преимущества республики. Участники совещания единодушно проголосовали за республиканское правление как будущее государственное устройство России. Было тогда принято и историческое решение, что основной силой при государственном перевороте должна стать армия.

Квартиру Глинки выбрали для подобных конспиративных совещаний не случайно: в первом этаже дома Анненковой тогда располагалась «контора адресов» и посетителей было много всегда.

Никита Муравьев на допросе свидетельствовал, что «на квартире полковника Глинки происходило несколько собраний членов Союза Благоденствия». Сам же Федор Николаевич Глинка сообщил после своего ареста следственной комиссии, что «многие из членов так называемого политического отделения, слушая курсы наук, по удобности квартиры его, съезжались к нему, когда трое, когда четверо, заводили разговоры и даже споры о различных системах и формах правления…».

Мемориальная доска на доме № 16, в котором жил декабрист Ф. Н. Глинка

Однако на самом деле члены тайных обществ встречались в доме № 16 регулярно. Декабрист П. Г. Каховский заявил на допросе, что «познакомился с Рылеевым у Глинки» в начале 1825 года.

Полковник Ф. Н. Глинка был другом А. С. Пушкина. Именно к Глинке, в дом Анненковой, отправился молодой поэт за советом и помощью после беседы в кабинете генерал-губернатора Милорадовича, которому Александр Сергеевич вынужден был давать официальные объяснения в связи с распространением в столице его «крамольных стихов». Полезный совет, данный Пушкину полковником Глинкой, и его заступничество перед генерал-губернатором во многом смягчили суровый приговор императора Александра I, заменившего Пушкину суровую сибирскую ссылку высылкой на юг.

Глинка не принимал непосредственного участия в восстании на Сенатской площади, хотя был там в это время и, не боясь себя скомпрометировать, подходил к мятежникам, разговаривал с Рылеевым и Кюхельбекером.

Через два дня он был арестован и препровожден в Петропавловскую крепость. Ему удалось оправдаться, но 11 марта 1826 года его вновь арестовали по обвинению в правительственном заговоре. В конечном итоге, приказом Главного штаба Федор Николаевич был уволен из армии и переведен на гражданскую службу в Олонецкую губернию. Двадцать лет Глинка прослужил в различных губерниях России, вышел в отставку и поселился в Москве. В 1846 году, запросив III отделение Собственной Его Величества канцелярии, «он получил наконец разрешение на въезд в Петербург. Об этом ему официально сообщил руководитель III отделения граф А. Ф. Орлов, не преминув при этом упомянуть, что в столице Глинка „сможет оправдать оказываемую ему доверенность и будет вести себя прилично его званию“».

В. Ф. Тимм. Русские писатели. 1858 г. Крайний справа в нижнем ряду – Ф. Н. Глинка

Лишь через два года Федор Николаевич смог воспользоваться этим милостивым и снисходительным разрешением. Он приехал в город весной 1848 года, поселился на Офицерской улице в доме № 36 и прожил в нем несколько месяцев. Шестидесятисемилетний Глинка выглядел маленьким сухоньким старичком, скромным и тихим. На крошечном лице его светилась доброта. В обществе он всегда появлялся при всех своих старых военных наградах, которые обыкновенно хранились у него дома в специальной витрине под стеклом.

В доме № 16 близ Крюкова канала проживала также Авдотья Ильинична Истомина, знаменитая артистка русского балета. С 1816 года она являлась ведущей танцовщицей петербургской балетной труппы. Блистательная балерина стала первой исполнительницей партий в балетных спектаклях на пушкинские сюжеты.

Неизвестный художник. Портрет А. И. Истоминой. Первая четверть XIX в.

В 1840 году один старый петербургский театрал писал: «У нас был первый в мире хореограф, у нас был Дидло…». Великий мастер спектаклей, Шарль Луи Дидло воспитал целую плеяду замечательных российских танцовщиц. Лучшей ученицей Дидло была Авдотья (Евдокия) Ильинична Истомина. В первой главе «Евгения Онегина» Пушкин создал бессмертный образ этой балерины:

Блистательна, полувоздушна,

Смычку волшебному послушна,

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина; она,

Одной ногой касаясь пола,

Другою медленно кружит,

И вдруг прыжок, и вдруг летит,

Летит, как пух от уст Эола,

То стан совьет, то разовьет,

И быстрой ножкой ножку бьет.

Петербург александровского времени был богат происшествиями, по которым вполне можно создавать повести, полные приключений и страстей, блистательных героев и мрачных эпилогов. В 1817 году недавний лицеист Александр Пушкин был потрясен трагической развязкой интриги, в которую были вовлечены несколько виднейших фигур веселящегося Петербурга: А. С. Грибоедов, А. И. Якубович, А. П. Завадовский, П. П. Каверин, А. С. Строганова и В. В. Шереметев. В центре драматического события оказалась «первая пантомимная танцовщица» Авдотья Ильинична Истомина, славившаяся среди столичных театралов не только своим искрометным искусством, но и красотой. Вот как описывал ее один из тогдашних балетоманов: «Среднего роста, стройная брюнетка, с огненными черными очами, прикрытыми длинными ресницами, оттеняющими ее прелестное лицо».

Ш. Л. Дидло. Первая четверть XIX в.

Сохранившийся рисованный портрет Авдотьи Ильиничны действительно передает прелесть ее томного взора, выразительность и обаяние приветливого милого лица. Правда, недруги и завистники восемнадцатилетней балерины отмечали ее «довольно развитые формы тела», свидетельствующие о некоторой склонности «танцорки» к полноте. Острые языки сплетниц и сплетников разных мастей сравнивали Флору – Истомину с богиней плодородия Помоной.

Молодая красивая балерина кружила тогда головы многим столичным повесам. Балетные предания свидетельствуют, что «страстная, увлекающаяся Евдокия Истомина легко поддавалась вспышкам любви, ее всегда окружали толпы поклонников, у которых она любила разжигать страсти и ревность. Именно подобный легкий и пылкий нрав танцовщицы и стал главной причиной случившейся трагедии в кругу известных петербургских театралов, участников бессмысленного поединка, закончившегося гибелью одного из поклонников балерины Истоминой».

Ф. Иордан. А. И. Истомина – Флора. 1825 г.

Соучастник этой дуэли А. С. Грибоедов, недавний корнет Иркутского гусарского полка, в Петербурге подружился с сыном одного из бывших фаворитов Екатерины II – А. П. Завадовским. Граф Александр Завадовский вернулся из Англии, где овладел не только языком, но и манерами английских аристократов. Среди веселящейся молодежи и в свете он отличался некоторой надменностью и слыл чудаком. Современники писали: «Его называли Англичанином. Редко можно было видеть фигуру страннее по наружности, имевшую какой-то английский склад, по походке, по ухваткам и по растрепанному костюму. Он был, в сущности, хорош собою, но до невероятности разгульная жизнь наложила на него яркую печать».

В столице граф Завадовский начал проматывать огромное, оставшееся после отца состояние, и его квартира в доме Чаплина на Невском проспекте стала местом попоек и кутежей «золотой молодежи». Позже Грибоедов воспроизведет чопорную фигуру своего петербургского знакомого в одном из приятелей Репетилова – князе Григории.

Скажу тебе: во-первых, князь Григорий!!!

Чудак единственный! Нас со смеху морит!

Век с англичанами, вся английская складка,

И так же он сквозь зубы говорит.

И так же коротко обстрижен для порядка.

Не забыты автором комедии и кутежи на квартире графа Завадовского:

У князь Григория теперь народу тьма,

Увидишь человек нас сорок,

Фу! Сколько братец там ума!

Всю ночь толкуют, не наскучат,

Во-первых, напоят шампанским на убой,

А во-вторых, таким вещам научат,

Каких, конечно, нам не выдумать с тобой…

У Завадовского Грибоедов в тот период дневал и ночевал до тех пор, пока дружба с графом не сыграла с ним роковую шутку.

Не менее интересен и третий участник трагического поединка – бретер, театрал, оратор, а впоследствии активный декабрист, приговоренный к ссылке в Сибирь, – А. И. Якубович.

По отзывам современников, это действительно был «замечательный тип военного человека: высокого роста, смуглое лицо его имело какое-то свирепое выражение; большие черные навыкате глаза, словно налитые кровью; сросшиеся брови; огромные усы, коротко остриженные волосы и черная повязка на лбу, которую он постоянно носил в то время, придавали его физиономии какое-то мрачное и вместе с тем поэтическое значение.

С. Бондар. Портрет А. С. Грибоедова. По оригиналу И. Н. Крамского

Когда он сардонически улыбался, белые, как слоновая кость, зубы блистали из-под его усов и две глубокие резкие черты появлялись на его щеках, тогда эта улыбка принимала какое-то зверское выражение.

Этот вояка отличался поразительным даром слова. Его речь лилась как быстрый поток, безостановочно… Если б 14 декабря ему довелось бы выступать перед народом или солдатами, он наверняка покорил бы их своим блестящим красноречием и, вероятно, мог сильно подействовать на людскую толпу».

Ж.-А. Беннер. Портрет А. П. Завадовского. 1823 г.

Н. Бестужев. Портрет А. И. Якубовича.1831 г.

Жертвой нелепой трагико-романтической истории стал штаб-ротмистр Кавалергардского полка граф В. В. Шереметев, мало чем отличавшийся от общей массы тогдашней военной молодежи.

И, наконец, четвертый участник поединка – секундант графа А. П. Завадовского гусар П. П. Каверин, воспитанник Геттингенского университета (1810–1812), поручик лейб-гвардии Гусарского полка, известный бретер и весельчак, член Союза Благоденствия и ярый ненавистник крепостничества. Пушкин посвятил ему стихотворение («Забудь, любезный мой Каверин…») и даже упомянул его в первой главе «Евгения Онегина»:

Уж темно: в санки он садится.

«Пади, пади!» – раздался крик;

Морозной пылью серебрится

Его бобровый воротник.

К Talon помчался: он уверен,

Что там уж ждет его Каверин.

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток…

Нелепая шалость представителей «золотой молодежи» в те годы нередко становилась поводом к трагическим поединкам между ними.

5 ноября 1817 года в Малом театре столицы давали спектакль «Караван Каирский, или Торг невольниками» – комическую оперу «с хорами, балетом и сражениями». В представлении участвовала Авдотья Ильинична Истомина. В тот период ее поклонником был блестящий офицер Кавалергардского полка Василий Васильевич Шереметев. Правда, эти два красивых человека часто ссорились между собой и не очень ладили. На следствии Истомина рассказала, «что она жила с кавалергардом Шереметевым на одной квартире, однако давно намеревалась по беспокойному характеру и жестким с ней поступкам, отойти от него».

3 ноября, поссорившись в очередной раз с Шереметевым, балерина демонстративно уехала от него на квартиру своей подруги. Как позже утверждал Грибоедов, он решил выяснить причины ссоры и попытаться примирить молодых людей. 5 ноября после окончания спектакля, встретив Авдотью Ильиничну, он якобы пригласил ее поехать в его карете пить чай к камер-юнкеру Завадовскому в его квартиру на Невском проспекте. Следователю Истомина рассказала, «что туда вскоре приехал Завадовский, и что он по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в штуку или в самом деле, того не знает. Потом Грибоедов отвез ее к актрисе Азаревичевой».

Грибоедов не придавал серьезного значения этому эпизоду, столь обычному в кругу «пасынков здравого рассудка», как он порой себя характеризовал.

История же развивалась по трагическому сценарию. Через три дня любовники помирились и Шереметев, угрожая самоубийством, заставил Истомину чистосердечно признаться, где и с кем она была после спектакля. Поединок был предрешен. Секундантами вспыльчивого и скорого на расправу кавалергарда стали известные столичные задиры и скандалисты А. И. Якубович и П. П. Каверин.

П. П. Каверин. Рисунок 1810 г.

Неизвестный художник. Портрет В. В. Шереметева

Якубович особенно рьяно приступил к выполнению своих обязанностей. Вместе с Шереметевым он явился на квартиру графа Завадовского и в категоричной форме потребовал от него «тот же час драться насмерть». «Англичанин» же довольно учтиво и насмешливо спокойно попросил у друзей отсрочки «хотя бы на два часа, чтобы пообедать». В конечном итоге обе стороны решили договориться об условиях дуэли на следующее утро.

Рано утром 10 ноября у Завадовского встретились представители ротмистра Шереметева и два секунданта графа – гвардии подпоручик артиллерист Александр Строганов и недавний гусар Александр Грибоедов.

Условия дуэли секунданты выработали «убойные»: стреляться с шести шагов. Поединок должен был состояться в два часа пополудни на Волковом поле.

Остается добавить, что при обсуждении условий поединка произошла ссора Грибоедова с Якубовичем, поэтому назначили так называемую «квадратную» дуэль, по условиям которой после Шереметева и Завадовского должны были стреляться оба секунданта. Грибоедов выглядел мрачно, а Якубович ликовал – таких поединков в столице еще не бывало!

12 ноября в Петербурге было холодно, мела поземка. Секунданты шпагами на первом снегу прочертили четыре полосы, через каждые шесть шагов. От двух крайних линий по условному знаку бывшие театральные приятели двинулись навстречу друг другу. Шереметев первым, с ходу, выстрелил. Пуля оторвала воротник сюртука Завадовского. Граф Александр хладнокровно дошел до второй полосы и, дождавшись, когда согласно условиям поединка соперник остановится перед ним в шести шагах, начал не спеша прицеливаться. Все знали графа как отличного стрелка. Сам же Завадовский высокомерно сравнивал себя с английским капитаном Россом, способным сбить на лету быструю ласточку. В данном же случае противников разделяло всего шесть метров. Спокойствие и медлительность Завадовского выглядели явно издевательски. Он надеялся услышать мольбы о пощаде. Дважды пистолет Завадовского давал осечку, Шереметев не выдержал, и, забыв все этические правила поединков, громко выкрикнул в лицо противнику: «Если будет промах, я пристрелю тебя как собаку!»

П. Каратыгин. А. И. Якубович в черной повязке. 1824 г.

После выстрела Завадовского кавалергард упал и стал кататься по снегу – пуля попала ему в живот. К нему подошел как всегда полупьяный Каверин и с сожалением произнес: «Вот те, Вася, и репки!» – дав понять, что рана смертельна.

Через сутки ротмистр Кавалергардского полка Василий Васильевич Шереметев скончался.

Столь трагический исход дуэли и хлопоты о смертельно раненном ротмистре заставили секундантов Грибоедова и Якубовича отложить своей поединок. Дуэль между ними состоялась 23 октября 1818 года, у селения Кука близ Тифлиса. При этом считают, что получивший ранение в руку А. С. Грибоедов стрелял в бретера Якубовича, стараясь раздробить ему правое плечо, «дабы лишить этого задиру возможности впредь драться на поединках». Однако на этот раз русский посол в Персии промахнулся.

По другим свидетельствам, «рана, нанесенная Якубовичем в кисть руки Грибоедова, была сделана намеренно, с целью лишить талантливого композитора и пианиста заниматься любимым искусством».

Следствие же, проведенное спустя неделю после поединка на Волковом поле, всех его обстоятельств так и не выяснило, зато дало пищу многочисленным домыслам и сплетням. Все участники дуэли условились заранее не выдавать друг друга. Лишь один Якубович, гордо подтвердивший следственной комиссии свою причастность в подготовке поединка, был переведен за участие в организации дуэли из гвардейских улан в армейский полк на Кавказ, где снискал известность своей храбростью. После тяжелого ранения он находился в отпуске в Петербурге. Был довольно близок с руководителями Северного тайного общества и принимал участие в подготовке восстания. Правда, 14 декабря 1825 года Якубович повел себя довольно странно, если не сказать подло.

По плану восстания А. И. Якубович и А. П. Арбузов утром 14 декабря должны были поднять Гвардейский морской экипаж, а затем объединиться с Измайловским полком и Конно-пионерным эскадроном под командованием М. И. Пущина. На моряков и измайловцев возлагалась задача занять Зимний дворец и арестовать царскую семью. Однако в самый критический момент, в начале операции, на квартиру к Рылееву в 6 часов утра заявился Якубович и в категоричной форме отказался от данного ему поручения, пообещав, однако, быть перед Сенатом, когда соберется гвардия.

В своих записках драматург, актер и педагог П. А. Каратыгин писал о поведении Якубовича: «Известно, что он пришел на площадь вместе с Семеновским полком, потом исчез, сославшись на головную боль, но вскоре снова появился – возле Николая Павловича! Молодому императору он гордо заявил, что „был с ними, но, узнав, что они за Константина, бросился и явился к вам“, – за что и заслужил высочайшую похвалу: „Спасибо, вы ваш долг знаете!“ Тогда Якубович сам вызвался пойти к восставшим и от имени государя уговорить их сложить оружие, но очутившись среди „своих“, стал подбадривать их призывами держаться крепко и не отступать. Эти метания были поняты как двуличие и властью, и декабристами».

После окончания следствия Якубович был осужден Верховным уголовным судом на смертную казнь, замененную 20 годами каторги в Нерченских рудниках.

Графу Завадовскому следственная комиссия по делу о дуэли посоветовала на некоторое время уехать за границу, и он с радостью вернулся в Англию.

Дом № 10. 2006 г.

Трагедия на дуэли потрясла молодого Пушкина. Все участники поединка были его добрыми друзьями, и он симпатизировал каждому из них. В рисунках поэта тех дней обнаружили эскиз, на котором рукою Пушкина изображена знаменитая «танцорка» в коротком платье, с распущенными волосами и обнаженной грудью. В кутящей напропалую компании молодых людей балерина Истомина ловко жонглирует бутылками и сбрасывает их со стола профессиональными балетными движениями. За спиной же веселых собутыльников поэт изобразил приходящую смерть с раскрытой пастью и жадно вытянутой рукой.

Смертельный поединок между В. В. Шереметевым и А. П. Завадовским надолго запомнился поэту. В одном из писем 1825 года Александр Сергеевич вспоминал Якубовича, который «простреливал Грибоедова и хоронил Шереметева…».

Позднее, в начале 30-х годов XIX столетия, Пушкин даже составил программу своей будущей повести «Две танцовщицы» с упоминанием имен Истоминой и Завадовского. Трагическая дуэль долго еще тревожила творческое воображение поэта.

Великая артистка петербургской балетной труппы Авдотья (Евдокия) Ильинична Истомина скончалась в 1848 году в возрасте 49 лет. Русский писатель, журналист и мемуарист В. Р. Зотов сказал в связи со смертью балерины следующее: «Жизнь этой женщины замечательна не столько по отношению к миру искусства, как к миру высокопоставленных лиц, покровительство которых доставило ей возможность провести всю жизнь в довольстве и роскоши».

Соседний с домом № 16 на Театральной площади земельный участок занят трехэтажным жилым зданием, числящимся сегодня под № 18/10. Дом на углу набережной Крюкова канала и Театральной площади привлекает внимание благородством облика, совершенством пропорций и форм.

По своему положению в ансамбле площади и набережной, по целостности впечатления это жилое строение, безусловно, принадлежит к числу, сохранившихся до наших дней в первозданном виде, ценных памятников отечественного зодчества конца XVIII – начала XIX веков.

Квартиры этого дома часто заселялись артистами императорских театров и особенно Мариинского, расположенного буквально в двух шагах от уютного особняка, главный фасад которого был обращен на тихую и спокойную набережную старинного канала. С домом связаны многие страницы истории отечественного театрального и музыкального искусства.

В 1817 году в доме № 10 по набережной Крюкова канала поселился с семьей один из прославленных актеров Петербургского театра Иван Иванович Сосницкий, которому особенно удавались комедийные роли в театральных водевилях. Этот актер стал первым исполнителем роли Городничего в «Ревизоре» Н. В. Гоголя. И. И. Сосницкого называли «первым любимцем публики».

В. Баранов. Портрет И. И. Сосницкого. 1810 г.

«По всей справедливости первым и несравненным актером, – сообщал в своих „Театральных воспоминаниях“ драматург Н. И. Куликов, – должен считаться Иван Иванович Сосницкий, первый заговоривший со сцены человеческим натуральным языком. До него было много величайших талантов… Но все они, следуя современной им рутине в подражании французским знаменитостям, предавались изысканной ненатуральной декламации, которую впоследствии прозвали драматическою ходульною игрою. Во Франции первым сбросил с себя эту рутину и заговорил по-человечески гениальный актер Тальма, а у нас Сосницкий.

Красивый, стройный, с выразительным и игривым лицом, с приятною и хитрою улыбкой, с живыми и умными глазами, он превосходно играл молодых людей-франтов, гвардейских офицеров, знаменитых бар и забубенных повес. Следя за современными ему выдающимися личностями, Иван Иванович и сам со сцены сделался авторитетом в одежде, в манере, в ловкости как светской, так и гвардейской молодежи… Это был любимец всей петербургской публики, приятель известных писателей Пушкина, Хмельницкого и др.

Этот тонкий и умный актер охотно лепил свои сценические образы по живым моделям… Его способность перевоплощаться поражала зрителей… Разнообразие, блеск и законченность игры Сосницкого объясняются отчасти пройденной им превосходной школой. Он был учеником Дмитревского, Дидло и Шаховского…

И. И. Сосницкий. Литография 1820-х гг.

Жена его Елена Яковлевна, красавица и талантливая актриса, дочь певца и первого буффа Воробьева, считалась одной из лучших учениц Шаховского. Она долгое время выступала в операх, пробуя одновременно свои силы в комедии, на которой вскоре и сосредоточилась…

Сосницкие представляли на русской сцене тот блистательный тип романской комедии, который всегда отвечал театральным вкусам Пушкина. Поэт был особенно близок к этой актерской чете. В письме из Кишинева от 26 сентября 1822 года он особо спрашивал о них Я. Н. Толстого. Нащокин свидетельствует, что уже в 30-х годах, разлюбив театр, поэт по-прежнему искренне любил Сосницких. Памятью его отношений к Елене Яковлевне остался его известный мадригал:

Вы съеденить могли с холодностью сердечной

Чудесный жар пленительных очей —

Кто любит вас, тот очень глуп, конечно,

Но кто не любит вас, тот во сто крат глупей.

Таковы были актеры, развернувшие перед молодым Пушкиным репертуар Мольера, Бомарше, Мариво, Реньера, Шаховского, Хмельницкого, Загоскина и Грибоедова…»

В начале XX века петербургские газеты довольно часто печатали сообщения о гастролях Шаляпина. Певец стал центром всестороннего внимания столичной прессы. В 1906 году у Федора Ивановича появилась вторая семья.

Незадолго до своей смерти Владимир Васильевич Стасов в письме к родным сообщил, что в гостях у него был Шаляпин со своей «новой пассией» – Марией Валентиновной. Многие тогда терялись в догадках о причинах разрыва артиста с Иолой Игнатьевной. Супругов связывали годы счастливого брака. Шаляпин горячо любил своих детей, был всегда заботливым родителем.

Ф. И. Шаляпин в квартире дома № 10 на набережной Крюкова канала. 1910 г.

Теперь же, не порывая с первой семьей, оставаясь все таким же заботливым отцом, Федор Иванович создал вторую, «незаконную» семью, которая обосновалась в Санкт-Петербурге. Сам же знаменитый певец жил поочередно в двух городах – Москве и Петербурге.

«Новая пассия» Шаляпина – Мария Валентиновна Элухен родилась в Казани, в богатой семье. Ее мать происходила из знатного австрийского рода, отец, обрусевший немец, был генералом. Восемнадцатилетняя девица из этой патриархальной немецкой семьи вышла замуж за сына знаменитого владельца многих пивных заводов российской империи. Красавица и богачка Мария Валентиновна регулярно упоминалась в светской столичной хронике.

В период знакомства с Федором Ивановичем она уже была вдовой и имела двух маленьких детей. Шаляпин не скрывал своей новой связи, открыто появлялся с Марией Валентиновной в домах своих друзей и коллег по сцене. Он познакомил ее со Стасовым и Горьким. Алексей Максимович очень тепло относился к Марии Валентиновне, постоянно посылал ей приветы, а в письме к своему другу 1 марта 1913 года написал: «Марии Валентиновне почтительно кланяюсь. Нравится мне этот человек, простой и крепкий и такой верный тебе».

М. В. Петцольд-Шаляпина. 1910 г.

В ответном письме Шаляпин напишет Горькому: «О жисти своей буржуазной скажу тебе – живу, и вот как хорошо. Детей – куда ни взглянешь. В Питере четверо, да и в Москве пять. Правда, в Питере моих только двое, ну да я люблю этих чертенят всех – и своих, и чужих». Шаляпин мог сменить жену, но детям остался верен до конца жизни.

В 1909 году певец вместе со своей второй семьей поселился неподалеку от Мариинского театра, в доме № 18 по Театральной площади. Шаляпин снимал в нем три меблированные комнаты в квартире Животовских на первом этаже. Федору Ивановичу и Марии Валентиновне понравился этот уголок заповедной Коломны и старинный дом. Небольшое светло-зеленое здание с треугольным фронтоном, старинной полированной деревянной дверью, украшенной блестящими на солнце бронзовыми накладками и такими же дверными ручками, стало тогда их первым семейным петербургским пристанищем. Окна комнат выходили на спокойную набережную канала, по которому беззвучно сновали маленькие лодки, в воде величественно отражалась стройная колокольня Никольского Морского собора, а по вечерам так уютно светили стеклянные фонари Торгового моста на узорчатых чугунных кронштейнах. На другом берегу канала вырисовывались четкие контуры доходного дома, в котором некогда жил любимый композитор Шаляпина – Модест Петрович Мусоргский.

День Федора Ивановича на Крюковом канале всегда начинался с работы. Здесь он готовился к вечернему выступлению, разучивал новые романсы, а когда к нему приходили музыканты, всегда был рад возможности проверить уже найденные, или искать вместе с ними новые интонационные оттенки оперной арии или нового романса.

Как всегда, со знаменитым певцом многие хотели повидаться и поговорить. В гостиной Шаляпина с раннего утра обычно толпился народ.

Пианист М. Бихтер, аккомпаниатор артиста, вспоминал свое первое посещение Федора Ивановича Шаляпина в его квартире на Крюковом канале: «Я вошел в просторную комнату, освещенную яркими лучами солнца, окна ее выходили на канал. Несколько человек ожидали Федора Ивановича, подобно тому, как в древности ожидали выхода царя. Был час пополудни. Говорили тихо. Но вот отворилась правая дверь и к нам вышел молодой великан-славянин. Одет он был в утреннюю одежду, ибо только что поднялся с постели. Сквозь распахнувшейся халат видна была длинная до пят рубашка с великолепным расшитым в манере Рериха подолом. И тут все иное перестало существовать для нас, и глаза все мгновенно устремились к вошедшему. Некоторое время Шаляпин разговаривал с ожидавшими. Но вот посетители разошлись и мы остались одни. Он подвел меня к роялю и сел рядом слева. Шаляпин готовил песни Мефистофеля (разных авторов) к выступлению в симфоническом концерте Зилоти и „Дон Кихота“ Массне – для гастролей, кажется, в Париже. Сердце мое сильно билось, руки дрожали, когда я услышал шаляпинский голос. Как описать его? Он не был звучен, наоборот – звучал глуховато, сипловато и изредка напряженно. Но оттенок голоса, в основном окрашенный в трагические тона, всегда слышавшийся из глубины существа многоцветной, желанной правдивостью, заключал в себя как бы массу разнородных голосов, воплощающих трагическую сторону бытия русского народа. Он звучал то трубным звуком, то жалобой, то примирением, то ужасом, непреодолимым влечением, захватывая слушателя, не оставляя ему хотя бы частицы внимания ни для чего другого.

Очевидно, этим свойством дарования, которое воплощало творческий синтез родников народного (не деревенского) пения, Шаляпин и привлекал к себе стремительный вихрь внимания».

Интересно, что примерно в это же время в угловом доме № 10/18, где жил Ф. И. Шаляпин, но со стороны Театральной площади, находилась известная в Петербурге редакция популярной иллюстративной газеты «Театр и жизнь» – своеобразной летописи становления в Петербурге и других городах России театральной жизни во всех деталях и всем многообразии.

Прошли годы, судьба дома сложилась сравнительно благополучно. Он прекрасно сохранился до наших дней и по-прежнему один из его фасадов выходит на старый Крюков канал. Правда, с той стороны здания, где накануне Первой мировой войны находилась редакция газеты «Театр и жизнь», теперь располагается служебный офис администрации Мариинского театра, а в первом этаже со стороны набережной Крюкова канала давно ликвидированы меблированные комнаты, в которых жил великий русский певец Федор Иванович Шаляпин. Теперь там гостеприимно раскрыл свои двери ресторан Мариинского театра с оригинальным названием «За сценой». На этажах дома еще проживают люди. К старинным дверям парадной лестницы в день моего посещения кем-то было заботливо приколото объявление: «Уважаемые жильцы, закрывайте дверь плотнее».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.