НОВАЯ ОККУПАЦИЯ

НОВАЯ ОККУПАЦИЯ

Той осенью 1944 года, когда Красная армия вновь оккупировала Эстонию, моей маме и ее сестре-близняшке было по 14 лет. «К счастью, мы спаслись, нас не изнасиловали», – иногда произносили они, замолкая при этом. Это выражение уже само по себе ужасно – оно отражает непомерный страх перед «советским мужчиной». Произнося эти слова, мать застывает, ее лицо превращается в маску, за которую трудно заглянуть. Это выражение ужасно еще и потому, что этот страх связан с их детством. Эти отторгнутые истории и есть частичка той непроницаемой закрытости, за которую прячется, чтобы защитить себя, человек, переживший террор. Естественно, что тот, кто был беззащитен, замыкается в своей скорлупе, заворачивается в свой кокон. Очень трудно высвободиться из этого кокона, особенно если жизнь в Советском Союзе научила, что можно быть наказанным за открытость и честность и что права человека определяет тотальный террор советской власти, особенно в областях, в советском понимании имеющих как бы неприличный оттенок. Мертвые молчат, а рассказы живых о насилии, в особенности направленном против женщин и детей, никого особо не интересовали. Очень часто такого рода насилие связано с беспредельной жестокостью, и легче отказаться от его признания хотя бы констатацией того, что для доказательства подобных действий требуются архивные материалы. Но архивные материалы оккупационного периода составлены самими палачами и убийцами. Там можно даже вычитать, что того или иного чекиста казнили за то, что он бил подследственных. Это самый черный юмор при тотальной несправедливости, и еще безумнее то, если историк принимает это за правду. Если бы в советское время наказывали за террор, террора бы не было.

Еще несколько лет назад я не осознавала всю глубину советской беспощадности, теперь я знаю больше, ибо проинтервьюировала десятки женщин, свидетельниц тех бесчисленных злодеяний, совершенных после войны.

Дом детства моей мамы еще в 1939 году был уютным уголком среди красивых пейзажей и леса, но уже спустя пять лет из-за совершенных там немыслимых убийств это место стали называть часовней останков. И в 72-летнем возрасте она не могла понять, почему их дом постоянно окружали то НКВД, то истребительные батальоны, то милиция, то Красная армия. Мы так и не сможем узнать, что происходило с моей бабушкой, которую НКВД по несколько раз в неделю водил на допрос. Когда я изучала документы этого периода, мною порой овладевало чувство, что я даже не хочу спрашивать об этом у мамы, легче было обмануть себя надеждой, что, может быть, им удалось избежать самого страшного.

30-летняя Хельми Виснапуу из Вырумаа 25 сентября 1945 года вместе с мужем Андресом копала картошку, когда к полю подъехали красноармейцы и арестовали ее мужа. Хельми не знала, что за вина была у ее мужа перед советской властью. Беременная на восьмом месяце, мать четверых детей, Хельми Виснапуу пошла домой к детям, под утро она проснулась от того, что в ее дом ворвались 35 солдат с оружием. Русский командир спросил, где скрываются члены Сопротивления, то есть «лесные братья». Так как Хельми не знала, он ударил ее кулаком в лицо, а солдаты стали подталкивать ее, как мяч, а потом ударили штыком в спину и отправились искать «лесных братьев» в бане и на чердаке. Хельми сказала, что это были трусливые мужчины, дрожавшие от страха перед «лесными братьями». И тот командир, что бил ее, после очередного дознания и избиения почему-то прятался за шкаф. Такие операции проходили в ее доме около трех раз в неделю, заодно грабили хозяйство, под конец унесли все – от посуды до постельного белья. Затем ее пригласили на допрос в Выруский отдел НКВД, и опять следователь из русских бил ее по лицу, затем беременную женщину оставили в пустой комнате, где она не могла даже сидеть, а должна была стоять. Потом ее опять повели на допрос и сказали, что сейчас приведут ее детей и всех расстреляют. Хельми рассказывала, что она была готова умереть, ей уже не хотелось жить в этой стране убийц и палачей, называвшей себя социалистической и демократической. Бойцы истребительного батальона жестоко расправились с братом Хельми: уже полумертвого, его отволокли в канаву и затоптали там ногами. Вся эта «церемония» оставила в детских душах тяжелый след, по ночам они вскакивали во сне и звали на помощь.

Айно Лепп, исследовавшая историю «лесных братьев», рассказывала мне о садистском глумлении над женщинами в сельской местности. Например, женщину вели на допрос, заставляли ее копать яму, угрожая при этом расстрелом, если она не поможет найти «лесных братьев». Слышала я рассказ, как представители органов НКВД засунули женщине во влагалище горячую электрическую лампочку, после чего она, не выдержав боли, предала своего любимого, скрывавшегося в лесу. Была изнасилована и затем избита до смерти невеста одного лесного брата. Хельми Виснапуу слышала рассказ о работнике милиции, эстонце Кютте, который имел привычку насиловать допрашиваемых женщин по несколько раз в день. Только после первого показа моего фильма старшая сестра моей мамы, Хельди, призналась, что и их мать и сестру Лейду избивали на допросах. Я узнала, что в 1945 году милицейский из местных, служивший в Красной армии, послал сообщение бабушке, что, если она отправит свою 15-летнюю дочь, т.е. мою маму, к нему ночью, то советская власть оставит их в покое. Это сообщение содержало обещание, что их семью не будут больше водить по ночам на допросы, что у них не унесут вещи и не уведут домашних животных. Я узнала, что такое же «предложение» было сделано и Хельди, мужа которой, лесного брата, убили чекисты. Так как они отказались, то постоянно получали от работников органов безопасности угрозы, пока в конце 1940-х годов их не арестовали и не отправили в телячьих вагонах в Россию.

* * *

Дела, составленные НКВД на мою маму, в 1962 году потребовало Министерство внутренних дел, и они потерялись. Историю своей мамы я изучала по делу своей бабушки. Текст закона, а именно ст. 58 Уголовного кодекса РСФСР, заклеймившей мою маму «бандитом», еще не проанализирован эстонскими историками. Но знакомство с ней в исследовании судьбы женщин было бы очень важным, так как эта статья связана, прежде всего, с защитой участников Сопротивления, или «лесных братьев». Я не удивляюсь, почему мама молчала, когда я попросила рассказать ее, что происходило, как и почему. Она никогда не видела обвинительного заключения, за что ее пытала советская власть и затем отправила за 1500 километров в принудительно-трудовой лагерь к Белому морю. Есть только кошмарные сны, свидетельствующие о том, что все, что с ней случилось, происходило именно с ней. Им с сестрой исполнилось как раз 18 лет, когда все это случилось. Они стояли перед комиссией НКВД, состоявшей из мужчин, им зачитали судебный приговор на русском языке, они ничего не поняли, да и весь процесс продолжался пару минут.

По словам Хейно Ноора, для описания насилия Советского Союза и нацистской Германии мы нуждаемся не столько в знании фактов, сколько в знании человеческой психологии, в обладании высоким эмоциональным IQ. Рациональный и расчетливый подход к трагическим событиям означает, что немыслимые переживания превращаются в регулярные, не укладывающиеся в сознании состояния. Это значит, что мы начинаем использовать исторические факты механически и расчетливо, не видя за ними человеческой судьбы. Когда человеку с молодых лет объясняют, насколько неизбежны национал-социализм, коммунистическая мировая революция, классовая борьба и убийства, когда единственной целью являются победа и власть, для человека все это насилие остается лишь словами, становится разумным. Он рационалистически объясняет действительный момент и ситуацию, не укладывающуюся в голове.

07 Нюрнбергский военный суд приговорил Мартина Зандбергера в 1948 году к смерти, позднее этот приговор был заменен на пожизненное заключение. Благодаря связям своего отца, в 1958 году Зандбергер освободился из тюрьмы. Еще недавно он наслаждался на своей Штутгартской вилле и не чувствовал, вероятно, никаких угрызений совести.[105]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.