Глава десятая XX век

Глава десятая

XX век

Эпоха Мольтке и эпоха империализма. — Германская армия. — Французская армия. — Русская армия. — Новые материальные факторы. — Железные дороги. — Паровой флот. — Средства связи, — Новая экономика. — Перманентность мобилизации. — Культурная эволюция. — Рост обозов. — Механическая тяга. — Новое оружие; средства дальнего боя. — Средства ближнего боя. — Авиация. — Долговременные укрепления. — Оперативное искусство. — Оборона и наступление. — Ударная и огневая тактика.

Эпоха Мольтке и эпоха империализма. Войны, которые велись в Европе после свержения Наполеона до 1850 г., преследовали преимущественно цель подавления освободительных движений, вспыхивавших в разных углах Европы. Для этого периода господства реакции типичны кампании Австрии против Неаполя в 1821 г., Франции против Испании — 1823 г., русских против поляков — 1831 г., французская экспедиция в Бельгию — 1831/32 г., борьба с карлистами в Испании — 1834–1840 гг., походы пруссаков в Баден, русских в Венгрию, австрийцев — против Сардинии в 1848/49 г. Политические цели, преследуемые в этих войнах, вырастают в плоскости реставрационной политики Священного союза и определяют их полицейский характер. Это — борьба Интернационала государей со стремящимися сбросить узду народами, борьба вышколенных, постоянных армий против слабо организованного противника, иногда представляющего только неорганизованную милицию. Полицейская роль постоянных армий в этот период, скромный размах борьбы, относительно небольшое ее напряжение, отсутствие крупных следов в истории военного искусства — отодвигают изучение этого периода на второй план. Руководящим в первой половине XIX столетия остается опыт наполеоновских походов.

Существенное содержание новейшей эволюции военного искусства составляют два крупных этапа. Первый из них — это период, когда промышленный капитал скинул с себя оковы реакции и когда начались войны за национальное объединение немцев и итальянцев, характеризующиеся новым словом, которое сказал в военном искусстве Мольтке. В предшествующих главах мы стремились возможно резче подчеркнуть те новые материальные условия, которые Мольтке сумел гениально учесть — телеграф, железные дороги, увеличившуюся длину походных колонн, дальнобойное оружие; военное искусство Мольтке исходило из организованной мобилизации, представлявшей единовременный акт, из жесткого плана перевозок по сосредоточению и стремилось вести операцию раздельными массами, действующими по скрещивающимся направлениям; предварительное построение резервного порядка отпало, войска непосредственно из походных колонн стали вступать в бой. Второй этап эволюции военного искусства вытекает из политического напряжения Европы, создание которого началось в результате аннексии Германией в 1871 г. Эльзаса и Лотарингии. Оно еще увеличилось после берлинского конгресса 1879 г., когда Бисмарк, которого с 1870 г. мучил «кошмар коалиций», решил взять инициативу на себя и связал Германию «с живым трупом», который представлял политический организм Австро-Венгрии. Формальное заключение Тройственного союза (1883 г.), естественно, вызвало образование в Европе враждебного лагеря; пока Бисмарк находился у власти (до 1890 г.), ему удавалось заключать с Россией перестраховочное соглашение; в 1890 г. Россия отказалась продолжить срок связывавших ее соглашений с Германией и вступила на путь союза с Францией. В 1893 г. продолжавшиеся уже два года переговоры привели к заключению формальной военной конвенции с Францией[118]. История всех государств вступила в последней четверти XIX века в полосу империализма, и в Европе создались предпосылки для ведения борьбы, превосходящей на много по размаху и углублению даже ту кульминационную точку, которая была достигнута при Наполеоне I, и развивающейся в настоящем мировом масштабе. Характеристикой эволюции военного искусства на этом этапе восходящего развития империализма мы и заканчиваем настоящий труд. Изучение заката империализма в военном искусстве той эпохи, в которую историческая жизнь вступила на развалинах, оставленных Мировой войной, выходит уже из рамок настоящего труда.

Для строительства вооруженных сил эпохи империализма чрезвычайно важны устойчивость и уверенность в себе государственной власти в важнейших странах в конце XIX века. Капиталистическое устройство общества, казалось, стабилизовалось. Рост общего благосостояния, колоссально увеличившаяся производительность труда, эксплуатация колоний и еще нетронутых сырьевых ресурсов позволяли буржуазии увеличивать заработную плату, в особенности для квалифицированных рабочих, и материально заинтересовывать их в судьбе своего государства; голод и нужда, так обостряющие классовые противоречия, казалось, должны были исчезнуть из обихода цивилизованных государств и при господстве буржуазии. Руководители буржуазного общества должны были преодолевать страх перед массами, явившийся в результате Великой революции конца XVIII века и вновь обострившийся вследствие массовых выступлений 1848 г. Полицейская роль вооруженной силы, вследствие кажущегося умаления значения внутреннего классового фронта, отодвигалась на второй план: уверенный в своей внутренней силе, империализм нуждался в широком напряжении всего того, что могли дать ему массы; при увеличивавшемся напряжении внешних противоречий между государствами, при нарастающем темпе конкуренции между ними, при методах решения экономических вопросов путем апелляции к силе — в эпоху империализма ни одно государство не могло рассчитывать сохранить свое место под солнцем, сохраняя те феодальные предрассудки по отношению к вооружению масс, которые еще ограничивали размер армий в эпоху Мольтке. Но, конечно, ни в одном государстве эта тенденция империализма не могла быть удовлетворена полностью.

Германская армия. Наиболее ярким выражением этой тенденции империализма является военная реформа, проведенная в Германии в 1888 г. Географическое положение в центре Европы Германии, окруженной наиболее воинственными нациями, являлось особенно угрожаемым. Непосредственными стимулами для этой реформы являлись сближение между Францией и Россией, которое в скором времени должно было привести к установлению между ними военной конвенции, и усиление этих обоих соседей Германии, заимствовавших у нее общую воинскую повинность. Прусский генеральный штаб выдвинул альтернативу — или превентивная война с целью разгрома Франции или большое военное усилие, чтобы оказаться на высоте требований борьбы на два фронта. Бисмарк высказался за сохранение мира и усиление вооруженных сил. Рейхстаг отклонил требования военного министерства, был распущен и в новом составе принял закон 11 февраля 1888 г. База для военного усиления Германии могла быть найдена только в возвращении к тем принципам, которые были попраны реформой 1860 г. Иронией судьбы является то обстоятельство, что император Вильгельм I, убежденный враг ландвера, видевший свою заслугу в том, что, не останавливаясь перед угрозой революции, провел его умаление, за 26 дней до своей смерти оказался вынужденным вновь утвердить его создание. Общий срок состояния военнообязанных в армии и ландвере был вновь поднят с 12 лет на 19; было восстановлено деление ландвера на два призыва и образован ландштурм с 17 до 45-летнего возраста.

Закон 1888 г. предусматривал 3 года действительной службы, 4 года — в резерве, 5 лет — ландвер первого призыва (27–32 года), 6 лет — ландвер второго призыва (32–39) и ввел новую категорию запаса призывных, в котором состояли 12 лет (с 20 до 32 лет) все годные к военной службе, но не попавшие на действительную военную службу. Кроме того этим законом был установлен числившийся раньше только на бумаге ландштурм первого призыва — лица 17-39-летнего возраста, не находящиеся в резерве, в запасе призывных или ландвере, но годные к военной службе, и второго призыва — 39-45-летние. Таким образом, срок воинской повинности расширился вдвое — с 12 на 25 лет. С 1893 г. официально был установлен практиковавшийся уже ранее 2-летний срок службы; в пехоте и ездящей артиллерии с соответственным увеличением срока службы в резерве до 5? лет. Уменьшение срока действительной службы с 3 до 2 лет, при сохранении постоянной армии в размере около 1 % всего населения, приводило к увеличению в полтора раза размера контингента новобранцев, ежегодно зачисляемого в армию.

С расширением воинской повинности перед Германией встала задача демократизации командного состава; юнкерский класс уже не мог обеспечить империалистической политике выставление десятков и сотен тысяч командиров вооруженного народа. В 1887 г. циркуляр военного министра приглашал командиров полков открыть сыновьям средней буржуазии более широкий доступ в офицерский состав их полков. В 1913 г. военный министр с трибуны рейхстага уже призывал мелкую буржуазию заполнять вакансии прапорщиков запаса и предъявлял торговым кругам требование, чтобы они не стеснялись брать себе приказчиками преимущественно прапорщиков запаса.

Одновременно с этой военной реформой германская государственность пыталась возможно теснее связать с собой широкие массы. В эпоху Мольтке дело ограничивалось энергичным воздействием через обязательную школьную повинность. Но власть школьного учителя ограничивалась умами младших возрастов военнообязанных; дальнейшим наставником являлся личный жизненный опыт. Поэтому теперь само государство начинает вести социальную политику, воспринятую Бисмарком и затем Вильгельмом II от катедер-социалистов. Конкурируя таким образом с социал-демократической партией, государство напрягает свои усилия и к тому, чтобы приручить, втянуть на лоно буржуазной государственности социал-демократических лидеров, подготовить реформизм и социал-предательство. Знаменательно, что расширение воинской повинности в 1888 г. совпадает с приступом к ликвидации исключительных законов против социалистов. Последний перед Мировой войной министр внутренних дел, Клементий Дельбрюк, подвергался резкой критике за то, что он расшаркивается перед социалистами и поощряет их; знаменательно, что при отражении этих атак справа он получал поддержку от Большого генерального штаба. 4 августа 1914 г. — день голосования социал-демократии за войну и военный бюджет — явился оправданием этой империалистической политики. — Социал-патриотизм и социал-шовинизм удивили только непосвященных. Измена германской социал-демократии заветам Карла Маркса составляла существеннейшую часть плана Шлиффена — развертывание против Франции таких масс полевых, резервных, ландверных, эрзатц-резервных войск, которые бы позволили продолжить германский фронт от швейцарской границы не только до Бельгии, но до самого моря, с тем создали бы предпосылку грандиознейшего охвата.

Германская экономика оправдывала план Шлиффена. Женщины много рожали, юношество было здорово, сыто и обработано в школах. Германский империализм делал ошибки не в избранной линии поведения, а в энергии ее осуществления в жизни. Он заинтересовал массы в своей судьбе, но недостаточно. Он чрезвычайно расширил объем воинской повинности, но не изжил до конца феодальных тенденций 1860 г. Из 460 тыс. молодых немцев, пригодных к военной службе, ежегодно в ряды армии зачислялось только 325 тыс., т. е. только 70 %. Вооруженный народ в количестве 30 % заблаговременного военного обучения не получал. Знаменателен мотив, по которому за 2 года до войны прусское военное министерство отказалось выполнить требование Людендорфа о сформировании трех добавочных армейских корпусов: избыток новых формирований разжижит и ослабит кадры армии; это почти повторение мотивов, по которым Роон оставил Мольтке воевать с численно слабейшими силами против армии Гамбетты.

В Мировую войну германцы вообще сконструировали свою армию по принципу вооруженного народа лишь на русском фронте. Здесь было 9 перволинейных, 8 эрзатц-резервных[119] и 9 ландверных дивизий пехоты, не считая 4 перволинейных дивизий, перекинутых в августе из Франции в Восточную Пруссию. 17 эрзатц-резервных и ландверных дивизий, которыми пруссаки нарастили свои войска на русском фронте, — это, по числу, вся прусская армия, действовавшая в 1866 г. на богемском театре и принудившая Австрию к миру. Одна из существенных ошибок русского генерального штаба при вторжении в Восточную Пруссию — это недостаточный учет второлинейных прусских формирований, расчет почти исключительно на борьбу с 9 полевыми и резервными дивизиями немцев.

Неискренность, с которой Германия шла по пути вооруженного народа, постоянный возврат к основной мысли реформы 1860 г. видны из формирования той массы, которая была предназначена в начале Мировой войны сокрушить Бельгию и Францию. Против 91 перволинейных дивизий Антанты (79 французских, 4 английских, 8 бельгийских) Германия двинула 77 своих перволинейных дивизий. Против второлинейных формирований Франции немцы располагали лишь 20 ландверными дивизиями. Несмотря на существенное качественное превосходство германских войск и первоначально одержанные ими победы, численность их оказалась недостаточной в обстановке стремительного наступления, вызывавшего большой расход войск как на фронте, так и для обеспечения тыла и правого фланга. Наличность лишнего десятка дивизий позволила бы немцам протянуть свой фланг до моря и исключила бы возможность марнского маневра. Этот десяток дивизий Германия могла бы легко иметь, так как, несмотря на то, что обучено было только 70 %, внутри страны оставалось до 600 тыс. обученных, не использованных при первой мобилизации, вследствие отсутствия кадров.

Германия хорошо обеспечила артиллерией и техникой свои резервные и часть эрзатц-резервных дивизий.

Но ландверные части имели лишь немного батарей, притом вооруженных устаревшими орудиями; младшие классы ландвера уже при первой мобилизации были взяты на пополнение резервных дивизий; без техники, без скорострельной артиллерии, без пулеметов, даже без походных кухонь и с одними старшими возрастами — ландвер много сделать не мог. Однако, надо отметить высокую боеспособность в начале Мировой войны силезского ландвера Войерша и ландверной дивизии фон дер Гольца.

Весьма отрицательно на устройстве армии отражалось стремление германской политики подготовить почву и для борьбы с Англией за господство на морях. Из сумм, уделяемых по бюджету на оборону, военное ведомство в Германии получало только две трети, а одна треть шла на создание флота. Этого умаления средств сухопутная армия эпохи Мольтке не знала. Несомненной ошибкой Германии было выступление конкурентом Англии на морях, пока континентальные счеты не были еще приведены в ясность.

Французская армия. Господствующие классы Франции не кооптировали добровольно завоеваний революции, как прусские юнкера, а они были навязаны им насилием. До войны 1870 г. и легитимная, и буржуазная монархии, и бонапартизм уклонялись под любыми предлогами от общей воинской повинности. Французская буржуазия занимала оборонительную, исторически-реакционную позицию; у нее не было в XIX веке того наступательного стимула, который создавался в Германии сначала тяготением к национальному объединению, затем роскошным, избыточным развитием промышленности, в особенности тяжелой индустрии, электротехники и химического производства. Страна рантье, какой являлась Франция, представляла лишь узкую экономическую базу для империалистических устремлений. Наряду с многочисленной, патриотически настроенной, экономически тесно связанной с государством мелкой буржуазией французские народные массы образовывались рабочим классом, имевшим старые революционные традиции; недостаток рождений во Франции компенсировался многочисленными иностранцами, выполнявшими черную, плохо оплачиваемую работу и всегда революционно настроенными. Просветительное воздействие буржуазии на школы и массы было слабым; парижские рабочие исторически были наклонны к бланкизму. В этих условиях Франции нелегко было приспособиться к требованиям эпохи империализма. В широком масштабе она усвоила их лишь в течение самой Мировой войны.

Тьер, устраивавший консервативную буржуазную республику на костях Парижской коммуны, должен был ввести как результат грустного опыта войны 1870 г. общую воинскую повинность. Но он ее постарался в возможной степени обезвредить: длительность действительной службы в мирное время была установлена в 5 лет; при этих условиях французская армия, несмотря на большой наличный состав, могла вместить только половину ежегодного контингента. Эта линия, установленная Тьером, испытывала впоследствии значительные колебания; тем не менее реакционные тенденции остались чрезвычайно характерными и для французского генерального штаба, как это было раскрыто делом Дрейфуса, и для французской военной доктрины, родившейся в недрах своеобразной фашистской реакции — буланжизма.

В промежуток 1897–1907 гг. левые буржуазные вожди республики (например Комб), в связи с борьбой против политических баз католицизма, стремились побороть реакционные тенденции французской армии; целый ряд выдающихся представителей генерального штаба (Бонналь) был уволен в отставку; армия перешла к двухлетнему сроку службы; к действительной службе в мирное время были привлечены все молодые французы; не годные к строевой службе призывались на нестроевую. В строительстве вооруженных сил известное место заняли резервные дивизии, подготовке и организации коих уделялось некоторое внимание.

Но в 1907 г. Франция вернулась к своей основной линии. Внешний толчок дали волнения на юге Франции, «виноградный бунт» — протест и насильственные действия мелких собственников виноградников, считавших свои интересы недостаточно огражденными. 17-й пехотный полк, двинутый против крестьян, взбунтовался. Волнения во время учебных сборов резервистов были обычным делом. Реакция воспользовалась этими обстоятельствами, чтобы напугать французских рантье. Историки перерывали все архивы 1793 г., чтобы вскрыть все паники, скандалы, неустойки, безобразия, имевшие место в молодых волонтерных частях республики; поражение Наполеона в 1813 г. нашло объяснение в том, что его армия не имела солидных кадров и была переполнена новобранцами. Буланжизм и его наследники вели отчаянную агитацию за сроднившегося с мундиром и казармой полупрофессионального старого солдата, оторванного от народных масс и готового защищать порядок. Бонналь, покоривший военное мышление Франции и находивший последователей и далеко за ее пределами, доказывал, что мысль в бою оказывается банкротом, что деятельностью бойца в критические минуты руководят только рефлексы, что надежен только солдат-автомат. Ланглуа из опыта Англо-бурской войны, в которой бурская милиция так успешно сопротивлялась английским профессиональным солдатам, дал следующую оценку эволюции военного искусства: «а) Значение и легкость маневра теперь возрастают, откуда надо особенно заботиться о подвижности; б) современные условия требуют более тесного взаимодействия разных родов войск, а следовательно более солидной организации; в) современный бой требует от бойцов все большего морального закала; г) всякий прогресс вооружения уменьшает значение числа». Все эти выводы, вся работа французской военной мысли представляли лишь красноречивые доказательства того положения, что значение масс на войне ничтожно и с каждым годом идет убыль… А так как и надежда на помощь России, ослабленной войной с Японией и революцией, ослабла, а Германия бряцала оружием, то правительство капитулировало перед реакционными военными кругами; за массами была установлена репутация скандалистов, учебные сборы резервистов были сокращены, сборы территориальных частей — французского ландвера — были вовсе отменены.

Призыв Фоша, бывшего помощника Бонналя, на пост начальника Французской военной академии, и увольнение в 1911 г. главнокомандующего Мишеля обозначают этапы этой реакция. Мишель был опрокинут буланжистским генеральным штабом за свой план войны, в котором он предусматривал охват немцев через Бельгию и стремился парировать его выставлением французских масс, в которых существенное значение должны были получить резервные дивизии; на место твердого и ясно мыслящего специалиста Мишеля, буланжисты выдвинули рыхлого, но послушного им, правоверного сторонника доктрины Жоффра. В 1913 г., когда обсуждались последние мероприятия для усиления боеспособности армии, Франция ничего не сделала, чтобы дать территориальным частям, или хотя бы только резервным дивизиям, артиллерию и технику. Жоффр, Бюат и весь французский генеральный штаб в своем презрении к массам проглядели германскую реформу 1888 г.; воистину, французское разведывательное отделение, поддерживавшее своими данными сторонников доктрины, проглядело слона в немецкой организации и расценивало силы, которые выставит Германия в Мировую войну, с точки зрения сохранения в Германии силы феодальными основами 1860 г. Немцы, по мнению знатока-разведчика Бюата, конечно, могли бы выставить несколько резервных дивизий, но не захотят скандалиться с ними в первой линии. На фронте немецкого вторжения будет только два десятка перволинейных корпусов; отсюда ясно, что немцы не смогут растянуть свой фронт через всю Бельгию; охват через последнюю может мерещиться лишь такому маловерному и нетвердому в доктрине генералу, как Мишелю. Отсюда французы перед Мировой войной за счет резервных частей направляли все усилия на погоню за качеством перволинейных войск: сохранив обязательность военной службы в мирное время для всех французов, они повысили ее длительность с 2 до 3 лет; мирный состав частей значительно увеличился, роль запасных умалилась; резервные части сокращались под предлогом увеличения артиллерии и уплотнения техники в перволинейных частях.

В результате Франция далеко не в полной степени использовала при отражении натиска германцев в августе 1914 г. те четырнадцать возрастов, которые по Закону находились в распоряжении военного ведомства для пополнения армии и формирования резервных частей, и почти вовсе не использовала территориальные части. Предрассудки французского генеральною штаба относительно резервных частей развеялись только в течение самой войны. Если довольно-таки жалкий, хромой французский империализм не погиб в первые недели войны, то этим он обязан России, отчасти Англии, отчасти ошибкам Германии.

Русская армия. К моменту освобождения крестьян в 1861 г. в России насчитывалось всего 8 городов с населением свыше 50 тыс. жителей. Городское население не достигало и полных 8 %. За истекшие затем полвека Россия сделала огромные шаги и обратилась в полупромышленное государство; население столиц начало исчисляться миллионными цифрами; буржуазия посредством Государственной думы приближалась к власти. Однако политическая устойчивость царской России была невелика; буржуазный класс был все еще очень немногочислен и политически малоопытен; ряд феодальных пережитков государственного устройства отбрасывал в лагерь оппозиции и даже революции ценные силы господствующих классов; крестьянство жило в чрезвычайной бедности и мало приобщалось к общим экономическим успехам государства; противоречия между городом, быстро шедшим к европейской культуре, и деревней, безнадежно отставшей, увеличивались. Властные требования эпохи империализма толкали и русское правительство к тому, чтобы дать оружие своим ненадежным массам и попытаться опираться на них в столкновениях с соседями. Однако хрупкость государственного устройства требовала чрезвычайно осторожной политики и лишь постепенного движения по пути к вооруженному народу.

Русско-японская война и революция 1905 г. привели к военной реформе. В течение 7 лет перед Мировой войной количественное наращение мирного состава русской армии было задержано. Военный же бюджет увеличился в сильной мере; за десятилетие 1903–1913 гг. средства военного ведомства по обыкновенным и чрезвычайным ассигнованиям возросли с 340 до 563 млн. рублей — на 66 %. Русская армия располагала наибольшим военным бюджетом в мире, но значительно отставала от германской, если учитывать сумму ассигнований по бюджету, приходящуюся на одного солдата, содержимого в мирное время; это отставание окажется еще более существенным, если мы учтем меньшую покупательную способность денег в России, в особенности относительно оружия и технических изделий. Наша армия могла бы сравняться по технике с германской только в случае нашего отказа от постройки линейного флота; последний, в условиях чрезвычайно невыгодного расположения русских портов в глубине оперативных задворок морей, лишенный надлежащего базирования, был обречен на бездействие. Однако после Цусимы и первой революции мы вновь начали строить кораблики, что отвлекало крупную часть сумм, ассигнуемых на оборону, и еще более существенную часть нашей еще слабой промышленности. Последнее тем более стесняло подготовку обороны на сухом пути, что было принято разумное в основном решение отказаться от размещения военных заказов за границей в крупном масштабе. Все же явилась возможность обставить армию значительно лучше; армия получала почти роскошный паек (? фунта мяса, чайное довольствие), казармы лучше отапливались и освещались, солдат получал одеяло и постельное белье, изобильный отпуск патронов позволил значительно поднять обучение стрельбе; явилась возможность расширить сеть военных училищ и закрыть юнкерские училища, снабжавшие до того армию суррогатом офицерского состава. Получилась возможность не только пополнить израсходованные в 1904/05 г. мобилизационные запасы, но и значительно их расширить (с 600 снарядов на орудие до 1100, обмундирование для ополченских частей и т. д.). В техническом отношении удалось широко пополнить имевшиеся прорехи, используя опыт Русско-японской войны (пулеметы, телефонное имущество, автомобили). Наша промышленность за последние 7 лет перед Мировой войной работала полным ходом над исполнением военных заказов и значительно развилась и окрепла. Исключение составляло производство ружей, которое постепенно глохло за удовлетворением нужд армии. Последние были исчислены ошибочно слишком малыми; недостаточно учитывались утрата оружия на полях сражения и потребность запасных частей, война масс.

Одновременно с поднятием благосостояния, с накоплением мобилизационных запасов, с насыщением техникой реформа отбросила и основы обручевской системы, обанкротившейся в Русско-японскую войну. На место сосредоточения заблаговременно перволинейных войск в западной пограничной полосе и создания особых резервных частей внутри государства были выдвинуты территориальный принцип и начало создания скрытых кадров. 128 батальонов, приблизительно 10 % всей русской армии, были выведены из Варшавского и Виленского военных округов и размещены во внутренних областях, ближе к источникам их комплектования и пополнения при мобилизации. 196 резервных и крепостных батальонов, приблизительно 15 % нашей армии, были переформированы в полевые части; было сформировано 6 новых корпусов (всего 37) и 7 новых полевых дивизий (всего 70 дивизий и 17 стрелковых бригад). Одновременно удалось, без количественного увеличения армии в мирное время, добиться увеличения среднего мирного состава полков на 20 офицеров и 377 солдат; половина полков получила, сверх того, увеличение своего состава на скрытый кадр резервного полка — 19 офицеров и 262 солдата. Увеличение мирного состава позволило значительно повысить энергию обучения. Скрытые же кадры обеспечивали формирование 35 второочередных дивизий. Одновременно достигались и значительное повышение качества и, при том же мирном составе, мобилизационное увеличение на 10 % большее, чем при системе Обручева. Отказ от системы Обручева приводил к значительно высшей ступени рационального использования содержимых в мирное время кадров. В этом отношении реформа Сухомлинова, безусловно, продолжала линию милютинских реформ.

Русская армия при мобилизации должна была достигнуть состава в 1812 батальонов, 835 батарей, 926 эскадронов и сотен, около 90 батальонов инженерных и железнодорожных войск + крепостная артиллерия + значительно развившиеся оперативные тылы; без запасных частей ее численность должна была достигнуть 3300 тыс., т. е. увеличиться на 168 % по сравнению с мирным составом — 1230 тыс. солдат.

Перед Мировой войной предположения русского генерального штаба следовали по тому же направлению, которое было избрано и во Франции: намечалось, по большой программе, увеличить главным образом мирный состав перволинейных дивизий и полнее обеспечить их артиллерией и техническими средствами. Мотивировка этой большой программы, долженствовавшей вызвать к 1916 г. увеличение русской армии в мирное время на 39 %, гласила, что участь современной войны определяется результатами первых столкновений, успех коих зависит от качества перволинейных войск. Это намечавшееся развитие находилось под сильным давлением Франции, заинтересованной прежде всего в готовности и быстроте выступления русской армии[120].

Условия Мировой войны толкнули русское командование встать на недостаточно политически подготовленный путь вооруженного народа. Обманчивое внутреннее политическое затишье, кажущийся гражданский мир, принесенный Мировой войной, твердивший, казалось, о мощи капитализма, позволили русскому командованию, зажмуря глаза, мобилизовать все новые массы, разжижать кадры армии, оставив всякую осторожность, и новыми сотнями тысяч прапорщиков и миллионами едва обученных и вовсе не воспитанных солдат. И в условиях империалистической войны были такие крепы, которые удивительным образом позволяли этому огромному ополчению не рассыпаться и даже неплохо сражаться, хотя всегда имелись опасения массовых сдач в плен и паник. Но достаточно было начаться революционному движению в тылу, как эта армия обречена была развалиться, обнажив свою крестьянскую классовую сущность; массовым исполнителем русской революции, в особенности ее первых стадий, явился замаскированный в солдатскую шинель крестьянин.

Новые материальные факторы. Чрезвычайно талантливый и прозорливый германский военный мыслитель Шлихтинг, давший теорию оперативного искусства Мольтке, полагал на склоне своих лет, что это оперативное искусство будет господствовать сотни лет, так как в основе его лежат новые великие области, которыми овладел человеческий гений — пар и электричество. У Наполеона не было железных дорог и телеграфа, у Мольтке они были, и пройдут, может быть, столетия, прежде чем человечество сделает от железных дорог и телеграфа новый шаг, который будет иметь в военном деле такое же значение. Шлихтинг поэтому не слишком интересовался Англо-бурской и Русско-японской войнами: тот же материальный базис, на котором действовал Мольтке, должен был, по его мнению, привести к тем же оперативным выводам.

Шлихтинг ошибался. Не говоря уже о новых изобретениях — авиации, радио, автомобиле, пулеметах, газах, те самые материальные факторы, знакомые Мольтке, — железные дороги и телеграф, — увеличились в количестве, в распространении, в своей мощи; этот количественный рост имел для военного искусства и качественные последствия.

Железные дороги. Эпоха Мольтке не знала еще таких примеров, как отправление в первые 4 дня летних каникул на север, на морское побережье, с Штеттинского вокзала по двум железнодорожным линиям 200 тыс. пассажиров в 297 поездах (1907 г.). Железные дороги позволили человечеству в XX веке вступать на месяцы отдыха как бы вновь в кочевой период существования.

Железные дороги перестали в XX веке играть первенствующую роль в один лишь начальный момент войны — перевозок по сосредоточению. В XX веке оперативное развертывание почти не ускорилось по сравнению с эпохой Мольтке; ошибочно было бы искать эволюцию в этом направлении. Но изобилие железных дорог, наличие рокировочных линий позволяют ныне отказаться от жесткого плана перевозок, допускают сохранение свободных линий, разработку нескольких вариантов, сохранение оперативного резерва, который может быть брошен по любому направлению. Генерал Мишель предлагал одну треть французской армии развернуть на германской границе, одну треть — на бельгийской и одну треть первоначально задержать у мощного парижского железнодорожного узла, чтобы затем распорядиться этим оперативным резервом в зависимости от обстановки. И этот план Мишеля был несравненно более планом XX века, чем принятый план Жоффра — жесткого развертывания на германской границе. Русский генеральный штаб перед Мировой войной вносил все большую гибкость в свои планы развертывания.

Но если железные дороги в период перевозок к границе представляют совершенно иное по гибкости орудие, чем они были в 1870 г., то роль их в течение самой войны радикально изменилась. Вместо одиночных поездов на фронт они теперь подают ежедневно сотни поездов снабжения и укомплектования; благодаря развитию железнодорожных войск и организации, совершенно незнакомой Мольтке, восстанавливаемая железнодорожная сеть теперь ползет за армией, принимает самое энергичное участие в оперативном маневрировании, заштопывает прорехи на фронте, удлиняет фланги; она вносит уравновешивающее начало, сдерживая наступающего, и, подпирая оборону, толкает к созданию позиционного фронта. В течение самой войны производятся капитальные работы по проложению новых линий и развитию существующих. Новая роль железных дорог вызвала совершенно отличные отношения между фронтом и тылом; фронт стал крепче, тыл на него надвинулся и, выполняя в течение операции ответственную работу, стал чувствительнее.

В Мировую войну русская железнодорожная сеть поколебала знаменитое утверждение, которым Мольтке начинает официальную историю войны 1870 г.: «Ошибки в первоначальном сосредоточении принадлежат к числу тех, которые почти невозможно исправить». Когда выяснилась опасность правому флангу всего нашего развертывания против австро-венгерцев, железные дороги в короткое время высадили к западу от Люблина новую, 9-ю армию, что придало полную устойчивость пострадавшей в начале Галицийской операции 4-й армии; а прорыв, образовавшийся между 4-й и 5-й русскими армиями, был заполнен подвезенными подкреплениями, которые нанесли поражение забравшимся в него частям X австрийского корпуса. Точно так же наиболее удачные маневры Людендорфа в Восточной Пруссии против самсоновской армии, сосредоточение им же ударной группы против нашего правого фланга в Лодзинской операции, наконец, Марнская операция Жоффра — стали возможны лишь благодаря оперативным переброскам по железным дорогам.

О работе железных дорог по перегруппировкам и снабжению в конечном периоде Мировой войны дают представление следующие цифры: в кампанию 1918 г., начавшуюся 21 марта переходом немцев в наступление и закончившуюся 11 ноября, за 236 дней, фронт Антанты получил 17 тыс. поездов, высадивших резервы (максимум 198 поездов в сутки), и 50 тыс. поездов, обслуживавших снабжение (максимум 424 поезда в сутки). Напряжение железных дорог в критические моменты перегруппировок было даже большим, чем в период первоначальных перевозок по сосредоточению.

Паровой флот. Железные дороги эпохи империализма оказывали и другое могучее влияние на стратегию: они в сильной степени упростили задачу обороны берегов, сбор сил для противодействия десанту. Современный паровой флот достиг огромных размеров; перевозка большой английской армии в Южную Африку на войну с бурами встретила значительно меньшие затруднения, и не была подвержена тем случайностям, которые встречались при организации Бонапартом экспедиции в Египет или даже в Восточную войну, когда находившийся в младенчестве паровой флот все же выручал союзников в критические месяцы зимних бурь на Черном море. Однако морские державы все же являлись более опасным противником в прошлом, в период парусного флота. Парусные военные эскадры европейцев обеспечивали им в XVIII веке господство над берегами почти всех морей и океанов. В 1774 г. началось восстание английских колоний в Северной Америке, приведшее к созданию самостоятельных Соединенных Штатов; это восстание сигнализировало начало развития противоположного процесса, ослаблявшего силу морских держав, начавшего постепенную эмансипацию колоний, возводившего затруднения на пути заморских интервенций и завоеваний. В этом процессе крупное значение имели железные дороги, уравнивавшие шансы хинтерланда по отношению к приморской территории, на которой зиждились главные очага как античной, так и современной цивилизации. При отсутствии железных дорог Наполеон III мог обсуждать, не сделать ли Крым французской колонией; в XX же веке попытка Врангеля воскресить ханство крымское была, по существу своему, уже не наивной, а дикой. По опыту Восточной войны, Россия, и обзаведясь железными дорогами, тратила в войнах 1877/78 г. и Мировой лишние силы и средства на защиту своих берегов, а в 1904/05 г. не сделала попытки оборонять берега Ляодунского залива, считаясь с неизбежностью японского десанта. Между тем новейший военный опыт показывает возрастающие трудности десанта. Уже Молътке смотрел в 1870 г. чрезвычайно скептически на возможности французского десанта на берега Германии и уделял защите их скромные силы. В Мировую войну англо-французский флот не смог преодолеть сопротивление турок в Дарданеллах; с чрезвычайными трудностями происходило и завоевание германской колонии в юго-восточной Африке, обороняемой Летов-Форбеком. Автор Дарданелльской экспедиции, Черчилль, не был более счастлив в опытах десантов, связанных с интервенцией в гражданскую войну в России. В отношении бессилия Англии воздействовать на, ход событий гражданская война 1918/19 г. являлась продолжением линии, начавшейся в 1774 г. в Северной Америке и имеющей обширные корни и вне появления железных дорог.

В настоящее время переброска морем крупных сил вполне возможна, но она приобретает обычно серьезное стратегическое значение лишь в том случае, если высаживающиеся войска находят для себя готовую промежуточную базу. Такова была переброска английской армии во Францию в течение Мировой войны, высадка союзного десанта в Салониках в конце 1915 г., причем Грецию насильственно заставили играть роль промежуточной базы, и гигантская переброска, с марта по октябрь 1918 г., полуторамиллионной американской армии через Атлантический океан во Францию. Некоторые лимитрофные государства и в будущем, при ведении военных действий против СССР, могут сыграть незавидную роль Греции по отношению к салоникскому десанту во второй половине Мировой войны.

Наше скептическое отношение к чисто военным достижениям флота, исходящее из уверенности в силах, полученных материковой территорией в век железных дорог, отнюдь, конечно, не распространяется на давление, оказываемое морскими сообщениями на мировую экономику. То же сближение, которое железные дороги произвели между фронтом и тылом воюющего государства, паровой флот производит между находящейся в войне частью континента и всеми прочими пространствами нашей планеты. Паровой флот является именно тем фактором, который связывает мировую экономику в одно целое и который раздувает войны XX века до мирового масштаба. В течение Мировой войны английский флот перевез в общей сложности 26 млн. солдат и 242 млн. т грузов для снабжения армии и населения. Недооценка транспортных возможностей Антанты Германией явилась крупной политической ошибкой, вылившейся в роковое для немцев, решение о способах ведения подводной войны. Если прямая атака берегов теперь и затруднена, то ценность заморского союзника ныне следует котировать выше, чем раньше.

Средства связи. Мольтке пользовался электрическим телеграфом для управления развертываемыми на различных направлениях армиями. С началом операций телеграфная линия обыкновенно следовала только за главной квартирой. Распоряжения армиям, по крайней мере ближайшим, передавались конными ординарцами. Наибольшее применение телеграфа относится к моменту осады Парижа, когда Мольтке из Версаля руководил немецкими армиями на Луаре, на севере и востоке Франции. Но внутри армии технические средства связи не применялись. Командир полка эпохи Мировой войны имел более многочисленный и совершенный аппарат связи, чем командующий частной армией в 1870 г.

После сражения на р. Шахэ в 1904 г., когда началось позиционное сидение, стал распространяться телефон. Командующие армиями пожелали иметь провода к командирам корпусов. Отдельные батареи и полки начали обзаводиться телефонным имуществом. Из Русско-японской войны русская армия вышла с пониманием значения технических средств связи для управления и к моменту начала Мировой войны имела в этом отношении громадное преимущество. Французские полки и батареи еще почти не имели телефонов, германская армия располагала ими только в зародыше. С задачами управления немцы сносно справлялись в первые недели войны только на своей территории, в Восточной Пруссии, где имелась густая постоянная сеть телефонной связи; но план Шлиффена — военного охвата через Бельгию — был вовсе не продуман в отношении связи; неспособность Мольтке Младшего справляться с задачами управления во многом объясняется отсталостью в обеспечении телефонными и телеграфными средствами.

Конечно, и Мольтке Старший умел мгновенно передавать свою мысль на дальнее расстояние помощью электрического прибора. Но и в вопросе связи количество перешло в качество. Мольтке еще вел сражения на фронте в десяток километров; в настоящее время фронты расползлись на сотни и тысячи километров; эти растянутые фронты не были бы возможны без технических средств связи; как раньше войска, потерявшие сомкнутость и чувство локтя, сбившиеся в толпу или рассеявшиеся, оказывались совершенно бессильными, так бессильным является и современный фронт в случае утраты технической связи. Телефон в XX веке заменил чувство локтя; фронт сомкнут, пока связь работает. Потеря связи в августе 1914 г. с армией Самсонова и внутри этой армии сразу же дала событиям катастрофический оборот.

Современная техника связи влияет на все стороны ведения войны. В наполеоновскую эпоху воевали почти без такого общераспространенного теперь инструмента, как карманные часы; тогда они являлись еще предметом редкой роскоши. Какое расписание занятий, маневров, одновременного производства атаки возможно, однако, если время измеряется на глаз, по солнцу? Сколько происходило недоразумений от применения в бою сигналов пушечными залпами. Еще под Горным Дубняком в 1877 г. у русских начальников гвардии не было выверенных часов, и пришлось обратиться к этому неверному средству сигнализации. Конечно, странно, что в XX веке часы не уходят в снаряжение военнослужащих и они обеспечиваются теперь часами еще так же, как ландскнехты обеспечивались оружием в XVII веке.

Связь глубочайшим образом изменила методы управления. Фош, еще в начале XX века, упрекал Мольтке за то, что в 1870 г. он не скакал по-наполеоновски по полю сражения под С.-Прива — Гравелот, а держался в 10 км от участка решительной атаки. Еще в решительный момент операции на р. Шахэ, когда японские и русские войска не были достаточно пропитаны средствами технической связи, ставки главнокомандующих обеих сторон — Куропаткина и Ойямы находились друг от друга всего, в удалении одного перехода. Конечно, при этом создавались менее устойчивые и спокойные условия управления, чем в Мировую войну, когда русская ставка правильно избрала себе место сначала в Барановичах, затем в Могилеве. Но и это являлось только промежуточным решением. Полностью оно было дано лишь к концу гражданской войны в России, когда высшее руководство военными действиями было перенесено в столицу — Москву. Только руководство из столицы, возможное благодаря техническим средствам связи, позволяет сразу обозревать положение фронта и тыла и соответственным образом координировать их усилия.

Новая экономика. Эпоха Мольтке еще не знала экономической мобилизации. Государство еще не являлось полномочным распорядителем всех финансовых и хозяйственных ресурсов страны. Если бы не быстрые успехи 1866 г. и 1870 г., Пруссия пережила бы тяжелый финансовый кризис, так как попытки выпуска государственных займов до одержания решительных побед никакого успеха не имели, и воевать приходилось за наличные деньги, которых было немного. Бедность в деньгах сказывалась и на организации прусского тыла в войнах Мольтке и на организации русского тыла в 1877 г. Промышленность едва заметно изменяла свое течение во время войны. Наибольший толчок получила русская текстильная и суконная промышленность в течение Восточной войны; но и этот толчок не давал никаких оснований говорить о мобилизации промышленности.