Глава 15. МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ

Глава 15. МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ

Шансы на то, что артефакты, подобные Фестскому диску, сумеют избежать всесокрушающей поступи времени, крайне малы, и поэтому неудивительно, что других аналогичных памятников просто не существует, несмотря на уверения моего гида Георгия, что якобы были найдены и другие диски, тайно вывезенные с острова, и что мир никогда не увидит их, ибо они хранятся в тайных частных коллекциях. Разумеется, существует вполне реальная возможность, что в будущем будут найдены и другие диски, поскольку на Крите наверняка существуют богатые археологические «залежи», на которые исследователи пока что не обратили внимания. Поэтому нам остается довольствоваться одним-единственным звеном древней цепи — диском, на котором изложены математические астрономические знания, являющиеся предшественниками наших новых наук, хотя справедливости ради надо признать, что старые и новые знания очень сильно отличаются друг от друга.

В процессе работы над подготовительными материалами к этой книге во мне окрепло убеждение, что минойский Крит представлял собой суперцивилизацию, возникшую в эпоху, когда единственной державой, способной по-настоящему соперничать с ним, было древнеегипетское царство. Что касается египтян, людей обстоятельных и педантичных, то они оставили нам множество письменных источников, позволяющих судить не только об их науке и религиозных представлениях, но и о повседневной жизни. Минойцы в этом отношении более загадочны, ибо хотя мы можем сегодня совершить прогулку по развалинам их замечательных дворцов, восхищаясь архитектурными шедеврами этого давно исчезнувшего народа, дело этим и ограничивается, поскольку кроме величественных руин мы не располагаем практически никакими материалами, позволявшими бы реконструировать исторический контекст и фон интеллектуальных достижений минойцев.

По иронии судьбы, хотя Крит сегодня является частью Греции, именно древние греки были теми, кто внес основной вклад в то, чтобы затушевать, отодвинуть на задний план замечательные достижения минойцев в области науки. Образно говоря, греки сперва поглотили их, а затем извергли на свет божий под видом своих собственных «оригинальных» идей. Впрочем, это могло быть сделано и бессознательно, поскольку минойский Крит от эпохи величайших мыслителей античности отделяют многие века или, точнее, целое тысячелетие. Микенцы, которые столь успешно ассимилировали Крит в свою собственную культуру, в полной мере воспользовались богатыми знаниями и опытом минойских инженеров применительно к нуждам своей воинственной цивилизации и сделали шаг в обратном направлении, попытавшись приблизиться к богатству художественных форм, созданных задолго до них. Что им не удалось перенять — это некоторые аспекты минойской религии в их первозданном виде, религию, которая в значительной мере служила культовой оболочкой для массы астрономических и математических знаний, которые так бережно собирали и хранили на Крите в минойскую эпоху. Рост могущества Греции с ее царствами и многочисленными городами-государствами позволил ее жителям активно овладевать всевозможными знаниями, привозимыми со всех концов тогдашнего света. Вполне возможно, что многие из этих знаний имели минойское происхождение, и поэтому некоторые аспекты минойской мысли проникли в Грецию весьма и весьма кружным путем. Оказавшись включенными в русло основного потока греческой культуры и наследия античности, эти идеи и открытия оказывали и продолжают оказывать влияние на западный мир. Сегодня мало кто сомневается в том, что Греция классической эпохи обязана Криту весьма и весьма многим, и многие из ее богов и богинь впервые появились на свет среди гор и долин этого волшебного острова. Даже сами греки, очень обеспокоенные проблемой сохранения местных корней своих древних религиозных верований, знали, что Зевс, отец всех их богов и богинь, родился и вырос на Крите и там же укрылся от своего отца, Кроноса, в одной из пещер острова, расположенной высоко в горах Дикти, где будущего громовержца вспоила своим молоком коза.

Именно Криту обязана Греция и обилием своих богинь, не последнее место среди которых занимала и сама Афина [56]. И хотя в Греции богиня оказалась в гораздо более патриархальном окружении, чем общество, процветавшее на Крите в минойскую эпоху, она тем не менее сохранила важное значение в религиозных верованиях греков периода классики. Многочисленные ее изображения стояли в храмах, которые некогда были возведены на вершинах холмов, или красовались на общественных площадях (агорах, форумах) почти в каждом древнегреческом городе.

По мнению историков, это — важный элемент наследия минойцев. Вплоть до открытия в самом начале XX в. великих минойских дворцов, этот аспект бессмертия минойской культуры был практически неизвестен. По иронии судьбы, именно в мифах и легендах, столь любимых эллинами — обитателями материковой Греции, мы можем найти ключи к достижениям минойцев, даже если нам для этого приходится тщательно просеивать их через сито научных взглядов, чтобы вычленить истину, скрытую под поверхностной оболочкой. И поскольку сыпучие пески времени полностью уничтожили большинство других аспектов астрономических познаний минойцев, богатая сокровищница фольклора, преданий и исторических свидетельств заслуживает того, чтобы рассмотреть ее более внимательно.

Долгое время содержание мифов воспринималось историками, изучавшими культурные реалии дописьменных народов, как некие фантазии, не заслуживающие внимания. Такая точка зрения вполне понятна, поскольку при многократном пересказе историй, некогда представлявших собой рассказ о реальных событиях, они обрастали вымыслами и искажались сверх всякой меры. Однако полностью игнорировать такие предания означало бы впасть в другую крайность, проявить откровенную ограниченность. В древних легендах, и особенно в греческой мифологии, существуют истории, истинное содержание которых было недоступно для понимания авторов позднейших хроник. К счастью, в наши дни большинство ученых проявляют готовность к восприятию древних эпических циклов, которые нередко содержат ценные свидетельства о культурах далекого прошлого. Отчасти это объясняется поистине революционным переворотом в восприятии легенд и эпосов, который совершил знаменитый немецкий исследователь Генрих Шлиман[57], выросший в скучной провинциальной среде Германии начала XIX в. Шлиман был наделен богатым воображением, и у него рано возникла любовь к греческой мифологии. В частности, он просто обожал Гомера. Особенно восхищала молодого Генриха «Илиада», в которой подробно и красочно описывались перипетии Троянской войны.

Поскольку поэма Гомера изобилует мифологическими деталями и рассказами об интригах и романах богов, описанных так, словно они происходили на земле, историки обычно считали «Илиаду» чем-то вроде авантюрно-приключенческого романа, выдумки искусного автора, имеющей чисто развлекательную ценность. Шлиман же видел в «Илиаде» нечто гораздо большее и решил доказать, что описанная в поэме Троя (Илион) существовала в действительности. В молодые годы Шлиман упорно трудился и стремился составить себе солидный капитал, одновременно питая горячий интерес к истории Древней Греции. И вот, после многолетних бесплодных поисков он начал раскопки в Гиссарлыке, на территории современной Турции. Там, в толще огромного кургана, который много веков пребывал в забвении, Генрих Шлиман отыскал свою Трою, причем не одну, а сразу несколько.

Гравюра из книги Шлимана «Троя», изображающая рабочих на раскопках храма Афины в недрах холма Гиссарлык.

Вскоре было доказано, что это — действительно то самое место, где происходила эпическая война из-за Прекрасной Елены. Был доказан и факт осады Трои. Нет никакого сомнения, что политические мотивы Троянской войны были гораздо более сложными и серьезными, чем любовь царицы, и уж никак не связанными с ее легендарной красотой. Троя открыла Шлиману свои поистине сказочные сокровища, и хотя он не был археологом в строгом смысле слова и его раскопки причинили серьезный ущерб исторической сохранности Трои, он, по крайней мере, заставил современников и потомков всерьез задуматься об исторической достоверности эпических преданий и о том, что они могут поведать нам о жизни героев древности.

Как ни странно, тот же Шлиман едва не открыл знаменитый теперь Кносский дворец на Крите.

В конце прошлого века он вел переговоры о приобретении им земельного участка и холма, на котором находятся развалины дворца. К счастью для археологов, Шлиману не удалось договориться о цене с местным жителем, владельцем этого участка, и поднимать руины дворца из мрака минувшего довелось куда более осторожному мастеру раскопок — сэру Артуру Эвансу. Мои исследования тайн минувшего никогда не преследовали цель отыскать какие-нибудь несметные сокровища, по крайней мере — в материальном смысле этого слова. Ведь существуют сокровища неизмеримо более ценные, чем груды золота и драгоценных камней: интеллектуальные ценности, способные заполнить пробелы в наших представлениях о людях, живших много тысячелетий тому назад, и выявить истоки многих наших сегодняшних научных знаний. Несколько лет назад у меня возникло ощущение, что мы сможем узнать очень и очень многое, если научимся понимать истинную информацию, присутствующую в древних преданиях, отделяя одно за другим многовековые наслоения и искажения, обусловленные долгим, охватывающим многие века бытованием этих преданий. Реальное содержание даже самых простых из этих легенд быстро искажается или забывается, когда уходят в прошлое обстоятельства, породившие то или иное предание. Чтобы лучше проиллюстрировать эту мысль, позволю себе привести пример, более близкий мне и во времени, и в пространстве.

Есть небольшое детское стихотворение, которое знакомо подавляющему большинству английских детей. Вот несколько строчек из этого стихотворения:

«Лимоны, апельсины», — пропели колокола Сент-Клемента.

«Пять фартингов[58] даю», — сказали колокола Сент-Мартина.

«Когда ж ты мне заплатишь?» — спросили колокола Олд Бейли.

«Как только подрасту», — ответили колокола из Шордитча.

«Когда же это будет?» — спросили колокола из Степни.

«А я сам не знаю», — вздохнули колокола из Боу.

О чем эти строки? Вполне возможно, что на этот вопрос вряд ли сможет ответить хоть один из ста опрошенных. И это — несмотря на тот факт, что большинство из них помнят его наизусть и даже готовы спеть, поскольку слова сами подсказывают мелодию. Между тем истина заключается в том, что, по мнению многих исследователей, мелодия как бы передает особенности звучания колоколов, которые можно было слышать на башнях самых известных церквей Лондона[59]. Время написания этого стихотворения датируется примерно серединой XVII в. Большинство старинных построек Лондона погибло в Большом пожаре 1666 г. Церкви, упоминаемые в стихах, давным-давно перестроены, колокола на них заменены другими и если даже и уцелели, то звучат совсем не так, как до пожара. Поэтому в этом стихотворении мы имеем уникальную историческую «аудиозапись», которая на протяжении всей жизни звучит в сознании многих англичан, причем большинство из них и понятия не имеет, что собой представляют эти стихи. В английской традиции можно найти немало аналогичных примеров, и подобные тексты наверняка существуют в других языках и культурах. Что касается этого стихотворения, то оно всего лишь показывает, как легко выучить несколько строчек «песенки», не только не понимая ее внутреннего смысла, но и не предполагая, что таковой может существовать.

Возвращаясь к детскому стихотворению, надо сразу сказать, что в намерения его автора вовсе не входило провести или запутать слушателя. Напротив, содержание стихов совершено ясно. Однако в наши дни оно становится понятным, только если сопроводить стихи обстоятельным комментарием. Это очень важный момент. Хотя многие из преданий, звучавших зимними вечерами у очагов в Древней Греции, представляют собой не что иное, как плоды творческого гения народа, создавшего одну из самых увлекательных мифологий в мире, в некоторых из этих легенд можно расслышать слабые отголоски древних событий, которые для посвященного столь же узнаваемы, как и перезвоны колоколов старинных церквей Лондона, созывавших по воскресеньям прихожан на молитву задолго до Большого пожара 1666 г.

Признаться, на эту параллель я наткнулся по чистой случайности. Лет десять тому назад меня пригласили выступить с лекцией о планете Юпитер и той роли, которая принадлежит ей в астрологии. Горя желанием рассказать всем интересующимся этой темой об астрономии и считающейся намного менее научной дисциплиной астрологии, я собрал ряд интересных фактов о физических аспектах планеты. Естественно, я начал свои поиски с энциклопедии. В статье «Юпитер» ее автор поведал мне о любопытном совпадении: Юпитер был возведен в ранг отца богов и богинь как греками, которые знали его под именем Зевса, так и римлянами, у которых его имя звучало как Юпитер. Совпадение это обусловлено тем фактом, что Юпитер — это самая большая планета нашей Солнечной системы, настолько большая, что его масса больше массы всех остальных планет, вместе взятых.

Совпадение действительно странное. Но возникает вопрос: а совпадение ли это или естественные ассоциации между планетой, именем верховного бога, отца прочих богов, были проведены осознанно и с полным на то основанием? Каждая из планет, известных грекам и римлянам, ассоциировалась с тем или иным богом или богиней, и каждая наделялась особыми функциями. Главная проблема здесь заключалась в том, чтобы найти объяснение главенствующему положению Юпитера в пантеоне. Дело в том, что на ночном небе Юпитер выглядит ничуть не ярче утренней звезды — Венеры, которая для наблюдателя, созерцающего светила невооруженным взглядом, выглядит просто жалкой точкой по сравнению с Луной, что объясняется огромным удалением Венеры от Земли. Юпитер ничуть не ярче, чем другая планета-гигант — Сатурн. Иными словами, Юпитер ничем не выделяется на ночном небе даже при самых благоприятных атмосферных условиях.

В этот момент меня вновь увлекла греческая мифология, но теперь я смотрел на нее чуть-чуть иным взглядом. То, что я обнаружил, оказалось настолько четким описанием некоторых наиболее удаленных планет нашей Солнечной системы, что это вызвало у меня неподдельное восхищение. К тому же, насколько я знал, эти легенды никогда еще не рассматривались в таком аспекте.

По сути, эта история начинается в космосе гораздо дальше, чем находится наш тяжеловес Юпитер. На самом деле начинать ее следует с планеты Сатурн. Дело в том, что Сатурн появился в греческой мифологии несколько раньше Юпитера. Моим главным источником информации остается древнегреческий поэт Гесиод, к которому я вновь обращаюсь. Гесиод жил в VIII до н э. на материковой Греции, и его по праву считают отцом дидактической поэзии. Написанная им «Теогония» — это рассказ о сотворении мира, изложенный в русле греческой традиции. Сомнительно, чтобы Гесиод в полной мере понимал все, о чем повествует его «Теогония», поскольку, создавая свою знаменитую эпическую поэму, он включил в нее наиболее известные легенды, бытовавшие у греков в ту эпоху. Смею полагать, что он имел о точности наблюдений точно такое же понятие, как дети двадцатого века — о планировке и церквах средневекового Лондона. Сегодня трудно с уверенностью сказать, какая часть этих легенд была занесена в материковую Грецию с минойского Крита, хотя на самом Крите есть кое-какие ключи к этой теме, особенно — к описаниям Сатурна (греческий Кронос) и Юпитера (греческий Зевс), свидетельствующие, что эти истории впервые были сложены в прохладных покоях Кносского и Фестского дворцов.

Сочинения Гесиода отличаются цветистостью и местами весьма утомительны, ибо порой он, как и кодификаторы Ветхого Завета, стремится познакомить нас со всеми без исключения отпрысками греческого пантеона, которых насчитываются тысячи. Итак, для нас вполне достаточно, что эпос начинается с появления Кроноса. Мы узнаем, что Кронос был последним из 12 детей, которых принято называть титанами и которых произвели на свет Гея (греч. земля) и Уран[60] (что буквально означает небо). Кронос был младший из титанов, который появился на свет перед тем, как Гея и Уран произвели на свет остальных членов своего странного семейства. Вторым поколением их потомков были циклопы, три чудовища, имевшие по одному глазу, расположенному у них посреди лица. И, наконец, на свет появились трое великанов, у каждого из которых было по 50 голов и 100 рук.

Уран пришел в ужас, увидев своих чудовищных отпрысков, и решил спрятать их в некоем тайном месте глубоко под землей. Вполне понятно, что решение мужа не только огорчило, но и оскорбило Гею. В отместку она создала «адамант», под которым обычно понимается железо.

Она вставила этот «адамант» в орудие, которое Гесиод в разных местах называет по-разному: серп или скимитар, с помощью которого титаны смогли бы свергнуть своего отца-тирана и вырваться на свободу из своей подземной темницы. Одному только Кроносу хватило мужества, чтобы осуществить эту задачу, и он затаился в ожидании появления Урана. Напав на отца, он оскопил [61] его грозным серпом, который дала ему Гея. Кронос в греческой традиции не пользовался особой популярностью, и Гесиод не слишком церемонится, описывая историю этого бога. Причина этого заключается в том, что во времена Гесиода куда более важной фигурой уже был Зевс, отнявший власть у Кроноса и свергнувший своего отца в преисподнюю.

После свержения Урана Кронос освободил других титанов и при их поддержке сделался повелителем всех богов. К несчастью, он скоро сделался таким же тираном, как и Уран. Кронос очень боялся потерять власть, и всякий раз, когда его сестра и супруга Рея[62] рожала очередного ребенка, он выхватывал его у нее и проглатывал. Такая судьба постигла пятерых их детей, после чего Рея решила, что больше этого нельзя допустить. Родив шестого ребенка, которым был Зевс, она подала вместо него Кроносу большой камень, а ребенка вверила попечению козы, поместив малыша в укромном месте, в одной из глухих пещер в горах Дикти на Крите. Кронос в ярости проглотил камень, даже не взглянув на него, а Зевс быстро рос и мужал, набираясь сил, и в конце концов победил отца в ходе грозной битвы, разыгравшейся на небесах.

Одним из следствий победы Зевса явилось то, что он сумел заставить Кроноса извергнуть из глотки проглоченных им ранее детей. Вернувшись в мир благодаря усилиям своего младшего брата, они стали его горячими сторонниками и заняли видные места среди важнейших и более ранних божеств греческого пантеона. Гесиод пишет, что когда Зевсу настал час сменить у власти своего отца, молодой бог сразу же заручился поддержкой существовавших к тому времени богов. Так, богиня Стикс отдала ему своих четверых детей, заявив, что они поддерживают нового владыку неба. Имена этих божеств звучат весьма красноречиво: боги Мощь и Сила и богини Победа и Слава. Повествуя о реакции Зевса на служение этих богов, Гесиод говорит, что отныне

Боги уже никогда не покидали дом Зевса

И не знали путей кроме тех, что Зевс указал им,

Вечно и твердо держась стороны громовержца Зевса.

На Крите, недалеко от пещеры в горах Дикти, ассоциируемой с рождением Зевса, есть другая пещера, в которой, по преданию, был заключен его отец, Кронос. Следует упомянуть и о циклопах, братьях Кроноса, запрятанных вместе с титанами и 50-главыми исполинами глубоко в недрах земли. На Крите существует давняя и устойчивая фольклорная традиция, повествующая о циклопах, которые согласно ей некогда населяли южное побережье острова, где сидели в засаде и пожирали всех путников, не подозревавших об их присутствии. В восхищении созерцая мощные крепостные сооружения, воздвигнутые микенской державой, позднейшие греческие хронисты именовали их циклопическими стенами. Обычное объяснение этого термина сводится к тому, что писатели поздней античности при виде нагромождений каменных глыб, воздвигнутых еще в седой древности, считали, что только гиганты, такие, как легендарные циклопы, обладали достаточной силой, чтобы соорудить подобные стены. Однако при этом необходимо помнить, что эти крепости практически наверняка строились под руководством и наблюдением минойских инженеров и зодчих, служивших микенцам после падения около 1450 г. до н э. минойского Крита. Вполне возможно, причиной того, что стены были названы циклопическими, была легендарная связь минойцев с циклопами.

Помимо пещеры в Дикти, между Зевсом и Критом существовала и другая связь, а именно: ребенка-бога вскормила своим молоком коза. Коза была для минойцев священным животным, и не исключено, что почитание козы сложилось на острове задолго до возвышения культа быка. Несмотря на то что после 1450 г. до н э. влияние Крита безвозвратно отошло в прошлое, никому из греческих авторов не казалось странным, что Зевс родился именно на Крите.

Легенды и мифы, связанные с Кроносом и Зевсом, почти наверняка являются двумя наиболее ранними циклами в греческой мифологии, ибо во всех других мифах Зевс неизменно фигурирует в качестве могущественного повелителя и царя неба. Более древние предания можно встретить лишь в некоторых фрагментах цикла креационистских[63] мифов, связанных с возвышением Кроноса.

Если прямых связей между Зевсом и Критом достаточно для того, чтобы приписать этим преданиям критское происхождение, то и любое астрономическое содержание, которое они могут иметь, можно считать несомненным доказательством его критского и, следовательно, минойского происхождения. Я был просто поражен «прямо-таки курьезными параллелями между взаиморасположением планет нашей Солнечной системы и поведением богов в поэме Гесиода. В поэмах отца поэтов явно присутствует символический план, несомненно свидетельствующий о том, что эти сюжеты на самом деле повествуют о движении планет. Первое, что подсказало мне своего рода ключ к такому прочтению, было упоминание Гесиода о том, что Кронос был сгорбленным, а также об орудии, которым он оскопил _ Урана, — серпе. В обеих этих деталях повествования можно усмотреть отголосок того, что автор имел в виду знаменитые кольца Сатурна (Кроноса). Характерно, что оружие, которым воспользовался Кронос, — это именно серп[64], а не меч и не кинжал. Гесиод совершенно ясно говорит, что оружие это имело изогнутое лезвие, не давая никаких оснований для путаницы, которая могла возникнуть из-за того, что некоторые греческие мечи были прямыми, а другие — изогнутыми. Человеку, наблюдающему Сатурн в средних размеров телескоп, можно простить, если он не понимает природы колец этой далекой планеты. На самом деле кольца Сатурна состоят из бесчисленного множества частиц самых разных размеров, вращающихся вокруг планет в плоскости ее экватора, простираясь в открытый космос на многие сотни миль. Будучи довольно широкими, эти кольца имеют очень небольшую толщину. Вот почему мы можем наблюдать их лишь тогда, когда ориентация Сатурна относительно нашей Земли такова, что кольца кажутся нам совершенно плоскими. Если же кольца обращены к Земле ребром, увидеть их крайне сложно, а то и невозможно.

Таким образом, лишь наблюдая длительное время за Сатурном после того, как его ориентация изменилась в неудобной для нас плоскости, наблюдатель может убедиться, насколько тонкими являются эти кольца. Когда же Сатурн наклоняется и поворачивается к Земле боком, видимая часть колец, будучи подсвечена Солнцем, напоминает полумесяц. Более того, увидеть ту часть колец, которая находится с обратной стороны планеты, вообще невозможно, и поэтому они кажутся наблюдателю чем-то вроде широкого серпа. По крайней мере, легко просматривается аналогия с его искривленным лезвием.

Вокруг Сатурна вращается множество лун-спутников. До изобретения мощных современных телескопов астрономы считали, что таких спутников всего пять[65]. Это в точности соответствует числу детей, проглоченных Кроносом в мифе. Я убежден, что в эпизоде мифа о том, как Кронос проглатывал и извергал своих детей, мы имеем точное описание движения спутников Сатурна, которые то исчезают из виду, то появляются вновь. Разумеется, сегодня мы знаем, что увидеть спутник планеты можно только тогда, когда он проходит по диску самой планеты или движется по орбите по обеим сторонам от планеты. Мы прекрасно понимаем также, что спутник, находящийся в точке орбиты по другую сторону планеты, увидеть невозможно, до тех пор, пока он не появится с другой стороны диска планеты. Не столь образованных людей древности вполне можно извинить за то, что они думали, будто планета «проглатывает» свою луну. Ведь только после появления представлений об орбитах стало возможным дать научное объяснение временному исчезновению лун-спутников.

Такую же ситуацию мы видим и в случае Зевса (Юпитера), где объяснение исчезновения лун выглядит еще более прозрачным. Четверо детей богини Стикс вполне могут считаться олицетворением четырех наиболее крупных спутников Юпитера, известных как галилеевские луны, потому что именно он, знаменитый итальянский астроном и предполагаемый изобретатель телескопа Галилео Галилей, впервые наблюдал их с помощью созданного им телескопа. Видимо, Гесиод просто хотел сказать, что Четверо детей Стикс всегда сопровождают Зевса. И они — если допустить, что они и есть те самые галилеевские луны — действительно никогда не покидали Зевса, неизменно следуя за ним по орбитам и пребывая в том же «доме» (зодиакальном, разумеется), что и Юпитер.

Что касается планет, то мне лично совершенно ясно, что их описания у Гесиода — это всего лишь верхушка айсберга, хотя фольклорные предания древних греков, лежащие в основе его «Теогонии», — это единственные мифы, имеющие, бесспорно, критское происхождение. Однако не надо забывать, что минойцы были превосходными мореходами, и было бы просто удивительно, если бы они не передали свои обширные астрономические знания народам, с которыми вступали в контакт.

Но возможно ли предположить, что в мифологиях других народов средиземноморского региона также присутствуют доказательства того, что эти народы понимали особую важность Юпитера и Сатурна?

Даже незадолго до изобретения в XVIII в. надежного хронометра точная ориентация при навигации в открытом море создавала массу проблем для опытных мореплавателей. Исследования морей и океанов зависят от умения точно определять свои координаты, и поэтому необходимо иметь при себе точный прибор для измерения времени, показания которого можно было бы сопоставлять с местным временем, чтобы определить точное местонахождение к западу или востоку от некой данной точки. Однако существовал и другой способ определения «абсолютного» времени, который после изобретения хронометра практически перестал использоваться. Этот метод был основан на наблюдении наиболее крупных спутников Юпитера — тех самых «детей» богини Стикс. Так действительно ли они были открыты Галилеем в XVII в. или?..

В ясную погоду эти четыре спутника можно наблюдать невооруженным взглядом, хотя для более точных наблюдений в практических целях необходим хотя бы примитивный телескоп. Спутники эти взаимосвязаны друг с другом весьма любопытным образом и имеют различные периоды обращения. Так, спутник Ио расположен ближе всего к Юпитеру, и период его обращения вокруг него составляет всего 1,77 суток, тогда как Кал-листо, самому удаленному от Юпитера спутнику, требуется 16,69 суток, чтобы совершить один оборот вокруг своего «повелителя». Наблюдая за тем, как диск Юпитера периодически заслоняет эти четыре спутника, можно вычислить «абсолютное время», которое будет неизменным в любой точке земного шара. Это объясняется большой удаленностью Юпитера от Земли. Более того, в отличие от нашей Луны, спутники-луны Юпитера не испытывают никакого влияния со стороны Земли.

Возможность использования Фестского диска для оценки изменения положений спутников Юпитера пока что не изучалась. Для этого необходимы крупномасштабные аналитические исследования. Впрочем, если мореплаватели XVIII в. уже умели использовать взаимное положение спутников Юпитера для вычисления абсолютного времени, это означало, что у них был примитивный аналог подзорной трубы. Такая же труба могла быть и у минойцев. Если же у минойцев действительно были «телескопы», они вполне могли определять абсолютное время, что позволяло им вычислять широту и долготу любой точки на поверхности Земли. Минойский аналог телескопа также можно считать объяснением того, откуда у минойцев могли появиться столь обширные знания о Солнечной системе.

Однако главная проблема здесь заключается в том, что минойцы, вероятнее всего, не располагали телескопом и были не в состоянии наблюдать Сатурн, Юпитер и их спутники невооруженным глазом. Ведь существует авторитетное мнение, что оптический телескоп был изобретен лишь в XVII в. и создателем его был Галилей.