Глава 12 ДАЛЬШЕ НА ЗАПАД

Глава 12

ДАЛЬШЕ НА ЗАПАД

Большая Костромка является типично русской деревней, со всеми преимуществами и недостатками, которые подразумевают эти слова; для нас, жителей Центральной Европы, в ней больше недостатков. Деревня состоит из разбросанных в беспорядке, обмазанных глиной домов, и лишь несколько зданий сделаны из камня. Деревню пересекают под причудливыми углами мощеные дорожки, которые трудно назвать улицами. В плохую погоду наши машины увязают по самую ось в грязь, и вытащить их очень сложно. Аэродром находится на северном конце деревни по дороге к Апостолову; обычно дорога не может использоваться для машин. Но наш наземный персонал быстро осваивает передвижение на телегах и лошадях, так что мы полностью сохраняем подвижность. Авиационные экипажи часто вынуждены отправляться к своим самолетам верхом на лошадях, но, пересев с лошадей в кабину, они чувствуют себя немногим лучше, поскольку взлетная полоса во многом напоминает дорогу. При дождливой погоде она представляет собой море грязи с редкими островками – и если бы не широкие шины «Ju-87», в воздух было бы подняться невозможно. Штаб эскадрильи располагается в помещении школы, у нас есть общая комната, что-то вроде «офицерской столовой», в так называемом штабном здании.

Площадь перед этим зданием часто покрывается водой и замерзает, и иногда мы играем на ней в хоккей. Эберсбах и Фикель всегда участвуют в игре. Однако скоро оба получают ранения и на предложение поиграть откликаются с неохотой. В плохую погоду мы устраиваем хоккей в помещении, хотя его маленькие размеры делают трудной работу вратаря. Мебель при этом не страдает, поскольку таковой не имеется.

Русских удивляют те мелочи, которые каждый солдат имеет с собой. Они считают, что фотографии наших домов, наших комнат и наших девушек – это пропаганда. Стоит труда убедить их, что все это подлинное, что немцы вовсе не каннибалы. Теперь они сомневаются в истинности внушенного им лозунга «У немцев нет культуры». Через несколько дней после нашего появления здесь – как и повсеместно – русские приходят, чтобы спросить: можно ли им снова повесить иконы и распятия. Раньше при советском режиме им приходилось все это прятать из-за возражений сына, дочери или комиссара. То, что мы не возражаем, определенно производит впечатление. Когда мы говорим, что и в нашей стране можно увидеть много распятий и изображений религиозных сюжетов, они с трудом в это верят. Поспешно соорудив иконостасы, они несколько раз просят не отказываться от своего разрешения. Русские живут в страхе перед комиссарами, которые ведут наблюдение за деревней и шпионят за ее обитателями. Это часто поручают деревенскому учителю.

Скоро земля превращается в грязь, и мы испытываем постоянные трудности в подвозе; приходится сокращать даже рацион. Низко пролетая над Днепром, я часто вижу наших и русских солдат наземных войск, которые бросают ручные гранаты в воду, чтобы потом собрать рыбу. Мы на войне, Днепр – это зона боя, все возможности снабжения войск должны быть использованы. И потому однажды и я решаю поискать удачу с небольшой 50-килограммовой бомбой. Гослер, наш квартирмейстер, посылается вперед с небольшой группой к Днепру. Я показываю ему на карте участок, где намерен бросить мою бомбу. В воздухе я определяю расположение моих приятелей и бросаю бомбу примерно с 20–30 метров. Она падает в реку очень близко от берега и после небольшой задержки взрывается. Мои рыболовы ниже по течению, должно быть, испуганы этим взрывом, поскольку внезапно бросают удочки и падают на живот. Несколько догадливых парней, рыбачивших на середине реки в древних лодках, быстро соображают, что к чему, но их качают волны от взрыва. Сверху я могу разглядеть на поверхности мертвую рыбу, всплывающую кверху белым брюхом. Солдаты бросаются в эту мешанину, стараясь забрать как можно больше рыбы. Местные рыболовы выбираются из своих укромных мест и тоже вытаскивают на берег столько рыбы, сколько в состоянии. Грузовик с отрядом рыболовов возвращается от Днепра через несколько часов после моего вылета, с собой он привозит несколько центнеров рыбы. В нашем улове есть несколько экземпляров в 30–40 килограммов – в основном осетровые и какая-то разновидность речного карпа. На протяжении десяти дней у нас настоящая рыбная оргия; мы находим такую диету превосходной. Особенно хороша осетрина, копченая или вареная; даже огромные карпы не имеют привкуса ила. Через пару недель мы производим еще одну рыбную операцию, которая завершается таким же успехом.

Наши почти ежедневные боевые вылеты осуществляются в самых разных направлениях. На востоке и юго-востоке Советы постоянно ведут атаки на наш плацдарм у Никополя, главным образом из района Мелитополя. Названия населенных пунктов часто немецкие: Гейдельберг, Грюнталь, Густавфельд. Здесь дома немцев, чьи предки колонизовали этот район столетия назад. Дальше на север фронт уходит на восток вдоль другого берега Днепра выше Запорожья и продолжается по другому берегу Днепра в районе Кременчуга. Днепропетровск лежит за русским фронтом. Советы, как они часто делают, оказывают давление в разных направлениях и во многих местах неглубоко проникают в наш фронт. Положение восстанавливается благодаря нашим контратакам, которые совершают обычно танковые дивизии. Промышленный город Кривой Рог, который располагается во фронтовой зоне к северу от нас, имеет бетонную взлетную полосу, но мы не можем ею пользоваться.

Однажды утром Советы прорываются к Кривому Рогу и аэродрому. Советское наступление ведется с севера, с Пятихаток. Здесь пропадает без вести капитан Менде. Положение восстанавливается с помощью контратаки, и фронт отодвигается на несколько километров к северу. В эту группу по дороге непрерывно перебрасываются подкрепления, поэтому мы должны атаковать днепровские мосты. Наши цели лежат главным образом между Кременчугом и Днепропетровском. Однажды утром из-за нового наступления русских, идущих с севера, я вынужден вылетать в плохую погоду. Моей целью является определение позиций вражеских войск и оценка возможностей атаки в плохую погоду большим количеством самолетов. Перед отлетом я получаю информацию, что одна определенная деревня все еще в наших руках, но ее яростно атакуют, и потому наши солдаты нуждаются в поддержке. На месте мне следует связаться по радио с наземным подразделением; оперативный офицер связи уже находится там.

Поскольку облака висят низко, приходится лететь к зоне цели среди деревьев. Наконец я слышу голос офицера-связиста, которого хорошо знаю. Судя по голосу, это именно он, а не кто-то другой. Должен сказать, что все хотят получить от нас воздушную поддержку. Необходимость в воздушной поддержке столь велика, что нам потребовалось бы в двенадцать раз больше самолетов и людей, чтобы ответить на все запросы. Судя по голосу, со мной говорит с земли тот самый футболист Эпп, но и без беседы с ним я уже вижу большую вражескую группировку в 1–1,5 километра впереди. Я еще раз пролетаю над нашей линией фронта, делая поворот назад, когда вдруг вижу вспышки множества зенитных орудий. Я не могу разглядеть разрывы снарядов, поскольку их прячут облака, но что-то ударяет в мой двигатель и фонарь. Один осколок попадает мне в лицо, другой – в руку. Двигатель может заглохнуть в любую минуту. Еще пара минут – и я начну падать. За этот интервал времени я обнаруживаю поляну к западу от деревни. Уверен, что русские не смогли заметить, где я приземлился. Посадка на полянке получается мягкой. Фикель быстро приземляется следом. Мы не знаем, как долго эта территория будет в руках немецких войск, и потому Фикель и я берем самое необходимое – наше оружие, часы и парашюты – и забираемся в машину Фикеля. Третий наш самолет уже вернулся и доложил об инциденте. Вскоре после него и мы совершаем посадку в Костромке. В эти дни удачливым оказывается и капитан Фритч. После того как его сбил истребитель юго-восточнее Запорожья, около Гейдельберга, он удачно выбрасывается из кабины, хотя во время прыжка самолет задевает его хвостовым оперением. После небольшого лечения этот великолепный летчик, возглавляющий в полете свое звено, кавалер Железного креста, снова возвращается в строй.

Но мы не всегда столь удачливы. Однажды по пути назад из района боев на северо-востоке мы подходим к нашему аэродрому и, готовясь к посадке, низко проходим над землей. Внезапно противовоздушная оборона открывает огонь. Высоко над нами русские истребители. С их стороны не заметно желания атаковать нас, но зенитки продолжают огонь, конечно стреляя между нашими самолетами. В результате имеются попадания в самолеты капитана Герлинга, ведущего 7-го звена, и капитана Крумингса, инженера эскадрильи. Оба самолета падают на землю. Немного позднее погибает капитан Фритч. Трое моих друзей, которые были столь же неразлучны со мной, как три листочка на клевере с четырьмя листьями,[4] три офицера, награжденные Рыцарским Железным крестом, сложили головы за свою страну. Мы ошеломлены их потерей, считая эти смерти крайне несправедливыми. Погибшие были первоклассными летчиками и хорошими товарищами для своих солдат. Но на фронте временами наступают несчастливые периоды, когда кажется, что из неудач выбраться невозможно.

В ноябре получено сообщение по радио: я награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами. Для получения этих наград я немедленно должен отбыть в ставку фюрера в Восточной Пруссии. Примерно в это время я уничтожаю сотый русский танк. Лично я рад новой награде, во многом потому, что она говорит о моем вкладе в достижения моей эскадрильи, но в то же время я недоволен, что мое представление Хеншеля к Рыцарскому кресту не прошло. Возможно, оно где-то застряло. Тогда я решаю взять моего бортстрелка с собой. Хеншель как раз сделал свой тысячный боевой вылет; сбив недавно несколько советских самолетов, он стал нашим лучшим стрелком. Мы летим в Восточную Пруссию над Винницей, Проскуровом, Львовом и Краковом в ставку фюрера около Гольдапа.

Сначала мы приземляемся в Лётцене, и я докладываю о себе оберсту фон Белоу. Он сообщает мне, что майор Храбак тоже должен получить дубовые листья к ордену; он встретится с фюрером одновременно со мной. Поскольку я привел Хеншеля с собой, то спрашиваю фон Белоу – дошло ли до его учреждения мое представление на награждение. Он говорит, что не дошло, но он немедленно узнает у рейхсмаршала, как обстоит дело. Там бумаги не обнаруживаются. Возможно, их только передали рейхсмаршалу на подпись. Когда это подтверждает сам Геринг, фон Белоу отправляется к фюреру сообщить, что я доставил с собой Хеншеля по вышеописанным причинам и что командующий люфтваффе утвердил награждение. Ответ фюрера: «Хеншель должен прийти с остальными». Это невероятная удача для моего верного бортстрелка. Не многие получают Рыцарский крест из рук фюрера, поскольку лично получают награду от главнокомандующего только те, кто имеет дубовые листья.

И вот майор Храбак, Хеншель и я перед фюрером. Сначала он награждает нас, а затем мы все вместе пьем чай в его кабинете. Фюрер рассказывает о последних операциях на Востоке и об уроках, что извлек из них. Он сообщает о создании подразделений, которые должны остановить приближающееся вторжение западных союзников. В стране еще можно создать большое количество дивизий, и наша промышленность способна снабдить их соответствующим количеством оружия. А тем временем изобретательный германский гений, как сообщает фюрер, работает над грандиозными проектами, которые позволят одержать победу над большевизмом. Только мы способны сделать это, считает фюрер. Он гордится солдатами своего Восточного фронта, он знает об их напряженных усилиях и об их трудностях. Фюрер выглядит хорошо, он полон идей и излучает уверенность в будущем.

Покинув Лётцен, мы над Хохенцальце немного отклоняемся от маршрута, делая посадку в Гёрлице, где даем нашему отважному «Ju-87» двухдневный отдых. Неподалеку отсюда находится дом Хеншеля в Саксонии, и он отправляется туда на поезде, чтобы через два дня вернуться. Теперь мы летим на фронт. Погода ужасная, когда мы летим через Вену, Краков, Львов и Винницу в Кировоград. Чем дальше на восток мы летим, тем явственнее приближение зимы. Низко летящие облака с густым снегом мешают полету и создают трудности в прокладке курса. Мы очень рады, когда наконец вываливаемся из нашего воздушного такси на морозный воздух аэродрома в Костровке и снова оказываемся среди наших друзей. Здесь уже холодно, но у нас нет оснований ворчать по этому поводу, поскольку мороз улучшает состояние дорог в деревне. Большие открытые пространства покрыты толстым льдом, и порой их нелегко преодолеть без коньков. Когда нам приходится отложить полеты из-за плохой погоды, возобновляются наши хоккейные баталии. Любая спортивная инициатива энергично поддерживается всеми. Мы используем все, что годится для этой цели, – от обычных хоккейных клюшек до старых метел и совков. Самые примитивные русские коньки соседствуют со специальными ботинками для катания на льду и с нормальными лезвиями. Многие неуклюже бегают в летных меховых ботинках. Важно то, что мы упражняемся.

Внезапно здесь, в Южной России, начинаются теплые дни, которые снова превращают все вокруг в непролазное болото. Возможно, оказывает свое влияние Черное или Азовское море. Наш аэродром не способен выдержать такие перемены климата, потому нам приходится перелететь на аэродром в Кировограде. Один из подобных грязевых промежутков приходится на Рождество и Новый год. Потому подразделения вынуждены отмечать рождественские праздники отдельно, не участвуя в общей вечеринке эскадрильи. Санта-Клаус принес подарки каждому солдату, и, глядя на счастливые лица при получении, трудно сказать, что идет уже пятая зима военной кампании.

В начале 1944 года установилась совсем плохая погода, а активность на фронте возросла. Советы прорывались в восточном и юго-восточном направлениях из района Днепропетровска и за довольно короткое время нарушили наши коммуникации между Кривым Рогом и Кировоградом. Контрнаступление наших старых друзей, 14-й и 24-й танковых дивизий, оказалось успешным. Помимо захвата большого числа пленных и техники, мы смогли добиться в этом секторе затишья – по крайней мере на какое-то время. Мы постоянно делаем вылеты из Кировограда; наши казармы здесь расположены недалеко от аэродрома. Штаб полка располагается неподалеку. День, когда он разместился в своем здании, принес неприятный сюрприз. Адъютант полка, майор Бекер, по прозвищу Фридолин, и инженер, капитан Кетшнер, не вполне освоились с местными печками. Когда Кетшнер проснулся, то обнаружил Фридолина уже без сознания. Он поспешил на свежий воздух, таща за собой Фридолина. Это спасло жизнь им обоим. Потеря солдата в результате нелепого несчастного случая, а не в бою всегда действует удручающе. Позднее мы находим забавным это происшествие, и оно становится постоянным источником для шуток; обоих много поддразнивают по этому поводу.

Примерно в это время мы становимся свидетелями очень необычной драмы. Я отправляюсь на боевое задание на самолете с противотанковыми пушками на юг или юго-запад от Александрии; расстреляв свои боеприпасы, мы направляемся обратно в Кировоград пополнить бензобаки и запас снарядов для нового вылета. Мы летим ровно на низкой высоте, как вдруг на полпути к Кировограду за густой рощей видим около двенадцати движущихся танков. Я узнаю их сразу – это «Т-34». Они направляются на север. Я мгновенно набираю высоту, чтобы оглядеться. Откуда, черт побери, они появились? Танки, нет сомнения, принадлежат Советам. У нас не осталось снарядов, потому нам приходится лететь дальше. Кто знает, куда они уйдут ко времени, когда мы вернемся со снарядами и сможем их атаковать?

«Т-34» не обращают на нас никакого внимания и продолжают следовать своим курсом за рощей. Дальше на север я вижу что-то движущееся на земле. Мы летим на низкой высоте и узнаем наших товарищей на танках «T-IV». Они глазеют на нас из своих танков, думая о чем угодно, но только не о близости противника и о возможной схватке. Оба танковых подразделения движутся друг другу навстречу; их разделяет лишь небольшой ряд кустов. Друг друга они не видят, поскольку Советы двигаются в углублении рядом с железнодорожным полотном. Я стреляю красной ракетой, машу рукой из кабины и бросаю вниз контейнер с запиской, в которой сообщаю коллегам-танкистам, кто и что движется к ним в радиусе трех километров. Пикируя на «Т-34», я указываю на близость противника. Обе группы продолжают сближаться. Делая круги, я смотрю, что произойдет. Танки останавливаются в роще на месте просеки. Теперь в любую минуту наши могут внезапно увидеть русских. Я с нетерпением жду мгновения, когда это произойдет. Русские закрыли крышки на своих башнях, возможно что-то заподозрив из-за моих маневров. Они все еще двигаются в прежнем направлении, и довольно быстро. Расстояние между группами теперь не больше 150–200 метров. Вот оно!

Русские, двигаясь в углублении, доезжают до просеки и замечают противника с другой стороны. Потребовалось лишь две секунды, чтобы первый танк «T-IV» выстрелил в своего противника с расстояния 200 метров, от того остаются лишь обломки. Проходит еще несколько секунд, и загорелось еще шесть русских танков. Они не успели сделать ни одного выстрела. У меня создается впечатление, что для русских все случившееся было полной неожиданностью. Даже сейчас они не могли понять, что происходит. Несколько «Т-34» двигаются ближе под прикрытием рощи, спеша ретироваться через железнодорожную насыпь. Последних немедленно уничтожают немецкие танки, у которых прекрасный обзор через просеку. Бой продолжался не более минуты. В своем роде он был уникальным. Без потерь для нас все «Т-34» были уничтожены. Наши товарищи на земле были горды и рады такому успеху; мы рады не меньше. Мы сбрасываем вниз контейнер с добрыми пожеланиями, немного шоколада и летим домой.

Серии обычных боевых вылетов без особых происшествий перемежаются тяжелыми ударами. Вот и еще один, когда мы летим втроем, с капитанами Фикелем и Штелером на бомбежку танкового подразделения. У нас нет эскорта истребителей. Когда мы пролетаем над нашим танковым подразделением, перед нами появляется 12–15 «аэрокобр» с самыми агрессивными намерениями. У них всех красные носы, и в воздухе они выглядят монолитной командой. Начинается дикая карусель на низкой высоте – и я рад, когда удается привести обоих моих коллег домой, хотя наши самолеты и не обошлись без повреждений. Мой опыт становится предметом споров и обсуждений. Фикель и Штелер считают, что они чудом избежали опасности. В то же время это обсуждение – полезный урок для новичков, как правильно уходить из воздушного боя.

Первая эскадрилья размещена в Злынке, к северу от Новоукраинки и к западу от нас. Моя 3-я эскадрилья получает приказ также перебазироваться туда со всеми экипажами, тогда как наземный персонал должен отправиться по дороге в Первомайск на Южном Буге. В последние дни моего пребывания в Кировограде приходит приказ о присвоении мне звания майора.

В Злынке зима уже входит в свои права. Злой восточный ветер дует почти непрерывно, температура опускается ниже 20–30 градусов. В результате выходит из строя множество машин, поскольку осуществлять ремонт и поддерживать их в рабочем состоянии на открытом воздухе по силам только подготовленным специалистам. Это особенно печально, поскольку клин русского наступления к северу от Кировограда перерезал Мариновскую долину. Русские подтягивают сильные резервы, чтобы закрепиться на новых позициях и создать трамплин для нового броска. Каждый пригодный самолет используется нами для атак на низком уровне. Во время подобного боевого вылета в восточном направлении капитан Фикель из-за сильного повреждения самолета в воздухе совершает вынужденную посадку. Земля здесь не самая плохая для посадки, и мне удается опуститься совсем рядом с Фикелем, чтобы взять его на борт самолета вместе с бортстрелком. Проходит совсем немного времени, и мы на аэродроме. Но еще одним самолетом у нас стало меньше.

Русские танки редко совершали ночные атаки, но на протяжении нескольких дней нам – и нашим коллегам севернее – приходится с ними столкнуться. В полночь офицер разведывательной службы будит меня в большом волнении, чтобы сообщить, что несколько человек из расположенной в Малых Вышках истребительной эскадрильи прибыли с вестью, что Советы ворвались на их аэродром и двигаются к их казармам в деревне. Меня это известие буквально сорвало с места. На безоблачном небе светят звезды. Я решил поговорить с беглецами сам. Малые Вышки всего в 30 километрах к северу, несколько подразделений люфтваффе со своими самолетами размещены на этом аэродроме.

– Мы можем только сказать, что когда спали, то услышали внезапный грохот, а затем увидели идущие мимо русские танки с сидящей на броне пехотой.

Другие пилоты говорили о нападении танков на аэродром. Все произошло очень быстро, летчики были застигнуты врасплох, на них были лишь пижамы.

Я постарался оценить ситуацию и пришел к выводу, что лететь туда бессмысленно, поскольку для того, чтобы попасть в танк, надо его хорошо видеть. Ясно, что звездного неба для этого недостаточно. Придется дождаться утра.

Мы взлетаем с самым рассветом; к сожалению, над землей еще стоит туман. Приближаясь к аэродрому, замечаем, что на земле активно работают наши тяжелые орудия. Они уже поразили несколько самых смелых из стальных монстров; остальные убрались восвояси. Весь персонал воздушных подразделений уже на своих постах. Солдаты радостно приветствуют нас, поскольку понимают, что мы прилетели их выручать.

Один «Т-34» въехал в здание управления полетами и стоит там криво, словно пьяный, среди развалин. Некоторые танки спрятались в районе завода. Здесь пикировать опасно из-за высоких труб. Нам приходится проявлять чудеса точности, чтобы не налететь на одну из них. Наши орудия стреляют из-за каждого угла. Мы бросаем бомбы за границами деревни. Наконец иваны понимают, что разумнее всего ретироваться. Большинство танков движется к восточному выходу из деревни, где можно укрыться в глубоких оврагах. Здесь останавливаются и их грузовики с бензином и боеприпасами. Русские пытаются отогнать нас с помощью зениток малого и среднего калибра, но мы при помощи бомб и орудий заставляем их зенитные орудия замолчать. Грузовики загораются и начинают взрываться.

Иваны поспешно направляются через снег на восток. Самым трудным делом сегодня является посадка в Злынке, поскольку туман на аэродроме не поднимается и видимость ограничивается небольшим расстоянием, когда мы наконец приземляемся.

К закату делаем семь вылетов в составе эскадрильи. Что касается меня, то я делаю пятнадцать одиночных вылетов. Малые Вышки освобождены от противника; шестнадцать танков уничтожено с воздуха.

Вскоре после этого эпизода наш летный персонал вылетает на север на Первомайск, куда уже прибыл наш наземный персонал. Аэродром здесь имеет небольшую бетонную полосу, однако пользы от нее немного, кроме как ставить на нее самолеты, чтобы они не утонули в грязи. Практически все время невозможно ни взлетать, ни садиться; здесь просто кошмарные условия. Возле летного поля стоит деревушка, где мы размещаемся. После долгих дневных вылетов – и в дни, когда полеты невозможны, – Гадерманн отправляется делать физические упражнения. После долгой пробежки по пересеченной местности мы всегда принимаем контрастный душ. Все это завершается нырянием в снег перед домом в голом виде. Чувство свежести после таких упражнений непередаваемо – словно ты заново родился. Паны и паненки, которые редко видят воду в любом виде, обходят нас на солидной дистанции, раскрыв рты от удивления. Уверен, что они получили еще одно подтверждение пропагандистскому лозунгу о «некультурных немцах».

Без метеорологической разведки утренний вылет большой группы бывает бесполезным. Зона цели может быть закрыта туманом, и это делает невозможной атаку. Бесцельный вылет – это потеря драгоценного бензина, не говоря уж о том, что плохая погода может быть фатальной для неопытных пилотов. Потому был выпущен строгий приказ, что на рассвете должен подниматься в воздух специальный метеорологический самолет и его доклад о погоде в районе предполагаемой цели должен определять, полетим мы или нет. Эта задача столь важна, что я не могу поручить ее случайному человеку. С разведчиком должен вылетать Фикель; когда он нуждается в отдыхе, его заменяют.

Однажды утром мы летим к линии фронта. В этот день я решил воспользоваться хорошей погодой, и мы отправляемся в полет до рассвета. Я пытаюсь восстановить в памяти конфигурацию фронта на этом участке. В утреннем полумраке ясно вижу, как противник ведет артиллерийский огонь. Поскольку огонь интенсивен, я знаю, что за задачи буду ставить в этот день. Обнаруженные позиции я немедленно заношу на карту. Совсем скоро они будут неразличимы, а очень похоже, что именно сюда мы и направимся для их бомбардировки. Результаты нашей разведки также очень интересны для наземных войск. Теперь неожиданностей не будет. Оказывают сильное впечатление, даже на меня в воздухе, многочисленные вспышки выстрелов множества орудий в полутьме. Немного напоминает железнодорожную станцию, где постоянно включаются и выключаются огни. Внезапно мимо нас проносятся ярко трассирующие пули, их траектории еще долго мерцают, соединяя небо и землю. Вражеская противовоздушная оборона нас обнаружила. Снизу взвиваются вверх разноцветные сигнальные ракеты – сигналы между отдельными наземными подразделениями. Во время наших постоянных утренних визитов мы постепенно стали приближаться слишком близко к иванам, такое они не смогли спокойно перенести. Русские тоже хотят извлечь преимущества из раннего утра для неожиданных рейдов – и потому сейчас яростно стреляют в нас. Это неприятная помеха, поскольку в утренние часы мы раньше частенько заставали танковые экипажи врасплох. Можно понять ивана, когда он посылает своих «красных соколов» очистить небо над фронтом перед рассветом. Мы часто схватываемся с «красными соколами». Не очень приятно двум нашим самолетам выкручиваться в бою с превосходящими силами без прикрытия истребителей.

Во время этих вылетов Фикель очень устает, и Гадерманн советует мне временно снять его с полета или освободить от полетов со мной на одиночном самолете. Когда Фикель говорит после приземления на сильно поврежденном самолете: «Я потерял еще несколько лет жизни», он пытается превратить эти слова в шутку, но я вижу, что он уже совсем не такой силач, как прежде, и даже его выносливость имеет свои пределы. Но я благодарен, что он не поднимает вопрос о своем переводе на другой самолет; я всегда уверен в его дружбе.

Сегодняшний наш разведывательный вылет направлен в район к северо-западу и юго-западу от Кировограда, где Советы предпринимают многократные попытки пробиться большими массами своих неисчерпаемых сил. Если погода еще будет летной, мы совершим боевой вылет всей эскадрильей. Она поднимется в воздух через полчаса после нашей посадки, чтобы атаковать цели, которые мы сейчас занесем на карту. Но на дворе зима, и непроницаемая вуаль тумана не позволяет определить цели точно. Мы взлетаем без уверенности, что через час сможем приземлиться на том же аэродроме. Внезапно туман начинает прибывать; он обычно висит по нескольку часов, видимость ухудшалась. В такие минуты жалеешь, что находишься в самолете, а не в машине.

На этот раз я лечу с Фикелем; мы успешно провели нашу разведку и даже произвели несколько атак на низком уровне в районе Кировограда. Уже наступил день, и мы летим домой на запад. На полпути, у Новоукраинки, мы внезапно оказываемся в быстро густеющем тумане. Фикель на своем самолете подлетает ближе, чтобы не потерять меня из виду. Земля еле различима. Внезапно я замечаю, что внизу торчат несколько высоких труб. Туман поднимается на очень большую высоту, так что мы не в состоянии его перелететь. Мне необходимо пройти где-нибудь под туманом. Кто знает, как далеко он простирается? Если мы улетим вверх, то можем блуждать в тумане, пока не кончится бензин, и придется совершать посадку где-нибудь на занятой партизанами территории. Проходит немного времени, и мы добираемся до линии фронта, появление которой я так страстно желал увидеть. У нас совсем мало бензина после долгого разведывательного полета, поэтому нам приходится держаться близко к земле, чтобы в условиях минимальной видимости не пропустить свой аэродром. Внизу сплошная серая пелена. Горизонта не видно. Самолет капитана Фикеля исчез. Я не видел его еще с Новоукраинки. Возможно, он все же столкнулся с заводской трубой.

Поскольку земля остается ровной, мы можем продолжать полет сквозь туман. Как только появляется какое-либо препятствие – телеграфный столб, деревья или возвышенность, – мне приходится тянуть на себя ручку, чтобы немедленно влететь в непроницаемый снежный пух. Возвращаться обратно вниз довольно рискованно. Землю видно с высоты лишь 3–4 метров, но на этом уровне из тумана может вынырнуть какое-либо непредвиденное препятствие. Я лечу лишь по компасу; по часам определяю, что через двадцать минут лёта должен подлететь к аэродрому в Первомайске. Вот либо равнина уступает место холмам, либо туман становится гуще. Небольшое нажатие на ручку, и я беру чуть выше. Это позволяет мне избежать встречи с несколькими высокими столбами. Мне невероятно повезло.

– Хеншель, мы спускаемся для посадки.

Где будет посадка, я не знаю, поскольку ничего не вижу – впереди лишь серая муть. Я выпускаю посадочные закрылки и уменьшаю газ. Самолет летит на низкой скорости и касается земли. Его никуда не заносит, и он быстро останавливается. Хеншель откидывает фонарь и выпрыгивает с радостной улыбкой.

– На этот раз повезло.

Видимость составляет едва 50 метров. Мы, по всей видимости, на возвышении, с которого туман струится вниз. Я прошу Хеншеля немного пройти назад – похоже, там слышен звук моторов. Возможно, там дорога. Я все еще сижу в своем верном «Ju-87» и не перестаю радоваться успешному приземлению. Хеншель быстро возвращается. Моя догадка оказывается верной – впереди нас дорога. Армейские водители сообщили ему, что до Первомайска еще 40 километров и что дорога ведет именно в этом направлении. Мы снова заводим двигатель и направляемся к дороге. Видимость все еще немногим больше 30, максимум 40 метров. Мы едем по широкой дороге, как обычная машина, следуя правилам дорожного движения и пропуская тяжелые грузовики. Где движение затруднено, я приостанавливаюсь, поскольку в тумане какой-нибудь водитель может не увидеть мой самолет, пока не окажется прямо перед ним. Многие, наверное, думают, что перед ними самолет-призрак. Таким образом я еду два часа, то вверх на возвышение, то вниз. Но вот впереди перекресток. Его с такими длинными крыльями мне не преодолеть. Приходится съезжать с дороги. До Первомайска всего 10 километров. Я сажусь в проходящую мимо армейскую машину. Хеншель остается с самолетом. Наши товарищи уже начали волноваться за нас, поскольку по времени бензин уже должен был кончиться, а мы при возвращении ни с кем не связывались. Поэтому они шумно радуются нашему возвращению.

Но Фикель на аэродром не прибыл. Это тревожит. К середине дня туман поднимается, я еду к моему самолету и взлетаю прямо с дороги. Через несколько секунд я снова на аэродроме в Первомайске; наш верный механик смотрит на «Штуку», словно на только что вернувшегося блудного сына. В полдень новый вылет. Когда я возвращаюсь, Гадерманн сообщает, что Фикель звонил из Новоукраинки. Он благополучно нашел дорогу из тумана. Он потерял меня из виду, когда туман стал густым, и приземлился примерно в то же время, что и я. Наша радость очень велика.

Через некоторое время после этого центр наших операций перемещается дальше на север. Немецкие войска попали в окружение в районе Черкасс; операция по их освобождению должна быть произведена с помощью недавно подброшенных резервов. Прорыв планировалось осуществить главным образом с юга и юго-запада. Обычно мы поддерживали 11-ю и 13-ю дивизии, которые, двигаясь на север западнее Новомиргорода, вышли к реке. За рекой Советы сильно окопались. Для нас здесь много прекрасных целей; активность в воздухе с обеих сторон велика, в частности железные густавы стремятся подражать нам, атакуя танковые дивизии и их вспомогательные подразделения. На наших медлительных «Ju-87» мы всегда стремимся сделать все, что возможно, чтобы атаковать и отогнать эти «Ил-2», но они немного быстрее, поскольку у них убираются шасси. Кроме этого, имея больше брони, они значительно тяжелее. Это особенно видно при переходе в атаку – они набирают скорость гораздо быстрее. Поскольку у нас всегда по горло дел с наземными войсками, мериться силами с «илами» мы не можем.

Но во время этих боев мне улыбается удача в одной встрече с железными густавами. Мои звенья вылетают на бомбардировку советских войск, готовящих позиции в лесу. Я кружу над ними на самолете с пушкой, тщетно высматривая какой-нибудь танк. В это время подразделение «Ил-2» летит по диагонали впереди от нас, на 300 метров ниже курсом на юго-восток. Их сопровождают «аэрокобры» и «Ла». Мой второй номер несет бомбы. Я говорю ему, что мы атакуем подразделение «илов». Мы идем вниз, но когда находимся в 100 метрах над железными густавами, я понимаю, что не могу их догнать, поскольку летят они быстрее, чем я. Кроме того, ко мне начинают проявлять интерес истребители. Два из них уже пристроились мне в хвост. Для стрельбы далековато, но я прицеливаюсь в одну из этих недосягаемых птиц и делаю очередь из своей медленно стреляющей пушки противотанковыми снарядами. Густав превращается в пламя и распадается на горящие части. Остальные, похоже, поняли, откуда дует ветер; они бросаются вниз, и расстояние между нами заметно увеличивается. Но для меня наступает время прощания, поскольку истребители уже сели на хвост мне, «злодею». Я решаю спастись, направившись ближе к своей эскадрилье, от которой русским приходится повернуть прочь. Без сомнения, русские решили, что неподалеку наши истребители сопровождения, так что сбить меня будет непросто. В полдень капитан Кунц не возвращается из боевого вылета в тот же район; у него было на счету семьдесят заявленных танков, и он возглавлял список пилотов, уничтоживших наибольшее число этих машин. Его удачи начались под Белгородом и Харьковом, где он приобрел много опыта. Потеря этого пилота оказалась для нас большим ударом. В ряду моих товарищей появилась еще одна брешь.

Общее наступление для освобождения окруженных в районе Черкасс сил оказалось успешным, наши ударные группы смогли сделать что-то вроде коридора в котел. Как только связь с окруженными была возобновлена, фронт здесь отодвинулся. В связи с этим мы перебираемся из Первомайска в Раховку. Район Миргорода, где мы столько потрудились, переходит к русским.

Вскоре после этого мы начинаем встречать летящие на восток подразделения американских бомбардировщиков. Самолеты приземляются в Миргороде, где пополняются бомбами, после чего отправляются в обратный путь через Германию к Средиземному морю.

Южнее от нас тем временем положение быстро меняется, и нам приходится оставить Никопольский плацдарм. Советы оказывают давление в районе Николаева, и немецкие дивизии северо-восточнее ввязываются в очень тяжелые бои.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.