Коррупция

Коррупция

Возделывание риса в провинциях и его поставки в центр составляли основу хозяйственно-экономической жизни страны. Здесь переплетались жизненные интересы всех слоев населения, а где переплетение интересов, там и обходные пути к обогащению. От размера рисового оброка с той или иной провинции, уезда или деревни зависело их благополучие, а часто и выживание. В начале правления Токугава норма изъятия риса в крестьянских хозяйствах составляла 6о % — в соответствии с постулатом Иэясу о том, что крестьянину нужно оставлять риса ровно столько, “чтобы он и жить не жил и умирать не умирал”. В дальнейшем, по мере роста производительности труда, размер оброка снижался, и через 100 лет он составлял менее 30 %. Однако в распоряжениях бакуфу постоянно отмечалось, что, несмотря на значительное снижение поставок риса в казну, жизнь крестьян не улучшается, чему виной взятки и выплаты инспекторам и переписчикам с целью занижения нормативов.

Один из руководителей бакуфу, государственный советник Араи Хакусэки (1657–1725), также об этом знал и пробовал переломить ситуацию. В 1712 году он реформировал институт наместников бакуфу и ужесточил контроль над их деятельностью. На следующий год поставки риса в казну возросли почти на 20 % [Оиси, 1993].

Нормы поставок определяли переписчики. Непосредственно перед сбором урожая они выезжали на поля и на месте оценивали его перспективы; так исчислялся объем поставок риса. Эта система позволяла учитывать ежегодные колебания, но и оставляла место для злоупотреблений. На землях Токугава за поставки отвечали наместники, в удельных княжествах — вассалы князя, но контрольные цифры определяли не они, а нижестоящие инспекторы и переписчики. Их-то и встречали радушно в сельских общинах, надеясь безграничным гостеприимством добиться заветного снижения поставок. Часто это удавалось. В фольклоре и провинциальных хрониках сохранилось множество историй о чиновниках, разъезжавших по деревням с домочадцами. Их ублажали, как могли.

В октябре 1815 года в провинцию Синсю (префектура Нагано), в уезд Иида прибыли два инспектора бакуфу в сопровождении младших чинов. Они должны были объехать все 33 деревни уезда, оценить будущий урожай и объем поставок. На первом же постоялом дворе к младшим переписчикам явились делегаты от селян, отправленные советом старост. Мол, хотим посоветоваться: как договориться с инспекторами об одном важном деле? Чиновники предложили: у вас в уезде 33 деревни, значит, есть смысл скинуться по одному рё золотом — тридцать рё инспекторам будет в самый раз, а остаток мы возьмем себе за труды. Деньги небольшие, поэтому если бы вы нам в долгой командировке немного помогли. На дворе-то уже прохладно, а нам на постоялом дворе печурку плохонькую в комнату поставили. Да и кормят нас не так чтобы очень — хорошо бы питание нам организовать, да и сакэ почаще. И скучновато у вас вечерами. Нельзя ли девушек каких-нибудь нам для компании? Ходоки собрали на совещание старост 33 деревень, и те приняли условия. Улучшение быта — сразу, деньги — после составления справок.

Бытовые вопросы быстро уладили с постоялым двором, а за девушками решили обратиться к профессионалам. В соседнем городке Иида жила Отаки, известная в округе “опекунша” молодых девушек. После долгих и хитрых деревенских переговоров договорились с хозяйкой о цене, и две девушки выехали к месту назначения. Только вот с нарядной одеждой у них было плохо: закон запрещал местным проституткам красиво одеваться. Пришлось селянам раскошелиться еще и на два хороших кимоно напрокат. Девушки пришлись переписчикам по душе и сопровождали их до конца командировки, так что все остались довольны. Детали этой вполне рядовой сделки стали известны благодаря педантичности одного из старост, который вел летопись (Симадаки, “Записи [деревни] Симада”). Правда, в тексте не говорится о том, насколько удалось занизить нормы поставок, поэтому судить об эффективности взятки трудно.

Есть и более конкретные документы. Например, рапорт управляющего шелковичной плантацией торгового дома Мицуи. Плантация располагалась неподалеку от Осаки. Ее ежегодно проверяли инспекторы бакуфу, определяя выход шелка-сырца. Инспектор осматривал каждое тутовое дерево, считал коконы и определял выход нити и объем поставок в центр. Так вот, управляющий с чувством глубокого удовлетворения докладывал в головную контору, что из имеющихся на плантации 395 коконов тутового шелкопряда инспектор включил в официальную справку только 155, то есть 39,2 %. Стало быть, объем поставок будет исчисляться исходя из этой цифры. Остальные 240 коконов остались неучтенными, в полном распоряжении хозяина плантации. Эффект от подношения инспектору полностью себя оправдал [Оиси, 1993]. В противоположность первому случаю, здесь неизвестен размер взятки, зато известен результат.

С коррупцией боролись многие правители, в том числе оставивший о себе неоднозначную память пятый сёгун Цунаёси. Придя в 1680 году к власти, он первым делом поручил Административно-финансовому магистрату (Кандзё бугё) провести тотальную инспекцию земель, принадлежавших дому Токугава. Ситуация улучшилась, но ненадолго; вторая половина 30-летнего правления Цунаёси вошла в историю как неблагополучное в этом отношении время.

Следующую атаку на коррупцию предпринял восьмой сёгун Ёсимунэ, тоже вскоре после своего вступления в должность. Для этого у него были веские основания. В правление первого сёгуна Иэясу владения Токугава ежегодно приносили до 1 миллиона коку риса, а через сто с небольшим лет, при Ёсимунэ — 4 миллиона 600 тысяч коку. При таких объемах занижение поставок ощутимо сказывалось на бюджете. Земли Токугава контролировали от 40 до 50 наместников в ранге хатамото, но получали они за службу 60 коку риса в год — не намного больше, чем фрейлины первого разряда в замке Эдо. Состоятельные старосты этим пользовались, и злоупотребления в провинциях цвели махровым цветом.

После расследования Ёсимунэ сурово наказал 20 наместников. Их сослали на отдаленные острова (второе по тяжести наказание после смертной казни), а членов их семей выселили из провинций. Сыновей провинившихся чиновников лишили прав наследования — в то время это означало конец семейного дела. Штат инспекторов и переписчиков Ёсимунэ также перетряхнул, набрав новых людей. Ввиду нехватки достойных кандидатур некоторые земли были переданы во временное управление соседним княжествам.

Злоупотребления чиновников и нехватка риса подтолкнули Ёсимунэ к радикальной налоговой реформе. Он понимал, что занижение норм выгодно обеим договаривающимся сторонам, а значит одними репрессиями с этим злом не справиться. Поэтому он распорядился изменить систему учета. Отныне объем поставок стал исчисляться не ежегодно, на месте, а исходя из среднего показателя урожайности в последние несколько лет. Не идеальный вариант, конечно, но договариваться и обманывать стало труднее. Эта перестройка получила название реформы годов правления Кёхо и стала одной из самых радикальных за весь период Токугава.

В личных отношениях между влиятельными людьми услуг, подарков и подношений сомнительного по сегодняшним меркам свойства было еще больше. В Средние века ни один сколько-нибудь знатный человек без дорогого подарка ни в какие контакты с другим представителем знати не вступал: этикет не позволял. А в Японии с незапамятных времен было принято делать подарки вельможе или военачальнику по случаю назначения на новую должность. Например, всем воинам, которые удостаивались высокого звания “великого полководца и покорителя варваров” (сэйи тайсёгун), их вассалы веками подносили дары, и никто не видел в этом ничего предосудительного.

Янагисава Ёситоси. Старинное изображение

В эпоху правления Токугава чемпионами по части взяток за должностные назначения считаются двое известных государственных деятелей — Янагисава Ёситоси (1658–1714) и Танума Окицугу (1719–1788).

Янагисава Ёситоси родился в семье самурая среднего ранга, служившего пятому сёгуну Цунаёси, когда тот еще был удельным князем в провинции Татэбаяси (современная префектура Нагано). В 1680 году он вслед за своим господином переехал в замок Эдо и начал стремительное восхождение к вершинам власти. Пройдя путь от камер-юнкера (конандо) до главного государственного советника (тайро, второй после сёгуна пост в бакуфу), Янагисава становится самым влиятельным чиновником в стране. По землевладениям и рисовому доходу его можно было сравнивать с членами семьи Токугава (150 тысяч коку риса). Сёгун Цунаёси испытывал глубокую симпатию к своему фавориту. По сохранившимся записям, за годы своего правления он посетил усадьбу Янагисава 58 раз.

Подносы и посуда из коллекции Янагисава Ёситоси

Черный лак с позолотой. Набор из коллекции Янагисава

Все это видели и хорошо понимали, к кому следует обращаться за помощью в решении всевозможных проблем. Янагисава по мере сил старался помочь — не бескорыстно, конечно. Поток просителей быстро рос, и хозяин перестал с ним справляться. Ему охотно пришли на помощь и начали служить посредниками при приеме просителей молодые самураи с громкими фамилиями, от которых у простолюдинов перехватывало дыхание — сыновья удельных князей Икэда Мицумаса, Токугава Мицукуни, Тодо Такахиса и других. В кулуарах их язвительно называли привратниками Янагисава, однако в ту эпоху отличить службу от прислуживания было трудно, а наверх хотелось всем. Араи Хакусэки (1657–1725), известный ученый и государственный деятель, утверждал: “Политика и добродетель — вещи несовместимые”. “Привратники Янагисава” старались преданной службой завоевать расположение могущественного чиновника и сделать при нем карьеру. Особенно усердствовал удельный князь Хосокава Цунатоси (1643–1714). Когда Янагисава по служебной надобности остался ночевать в его замке, князь отправил ему яства со своей кухни — и встретил благосклонную реакцию вельможи. Об этом тут же узнали конкуренты-последователи и начали предлагать Янагисава свои услуги по части угощения. Они по-воински аккуратно выстроились в очередь, и график потчевания чиновника определился на год вперед. За глаза Янагисава даже называли “малым сёгуном по части ужинов”.

Танума Окицугу жил на полвека позже и действовал еще масштабнее. Он попал в замок Эдо вместе со своим отцом, рядовым самураем из свиты восьмого сёгуна Ёсимунэ, и в молодости служил камергером у сына последнего. В 1745 году после смерти Ёсимунэ его сын стал девятым сёгуном Иэсигэ, и с этого момента карьера Танума пошла в гору. В следующие 20 лет он стал удельным князем, главным государственным советником (тайро) и личным камергером Иэсигэ. Доход Танума достиг 300 тысяч коку риса, что сделало его одним из богатейших людей страны. За ним было решающее слово при назначении даймё и хатамото на высокие должности в бакуфу, он же распределял лицензии на торгово-предпринимательскую деятельность в гильдиях купцов и ремесленников. Просторная приемная палата в его усадьбе была всегда переполнена просителями. По правилам того времени на аудиенции у высших сановников посетители рассаживались вдоль трех стен в один ряд. Обычно помещалось человек тридцать.

В 1780 году 20-летний удельный князь Мацура Сэйдзан (1760–1841), только что вступивший во владение княжеством Хирадо в провинции Хидзэн (современная префектура Сага), решил нанести визит вежливости могущественному Танума Окицугу. Официально познакомиться, выразить глубочайшее почтение и заручиться поддержкой на будущее — это может сыграть свою роль при назначении на хорошую должность. Во дворе усадьбы Танума, что в районе Канда, он застал скопление удельных князей и хатамото, а в зале для аудиенций было буквально не протолкнуться: посетители сидели в несколько рядов, так что хозяин не разглядел бы лиц в задних рядах. Правила были явно нарушены. Молодой князь поразился: он и не предполагал, что столько людей думают и действуют так же, как он. Позднее он посетил усадьбы других государственных советников и отметил, что нигде не набирается и тридцати посетителей одновременно, а к Танума набивается раза в три больше.

Этикет требовал не только контакта лицом к лицу, но и регулярных визитов “для поддержания дружеских чувств”. Те, кто чувствовал себя обязанным высокопоставленному чиновнику или только надеялся завоевать его расположение, ежедневно навещали его усадьбу, справлялись о здоровье, оставляли подарки. Кодекс чести учит самурая целеустремленности и последовательности во всем, и лучшие представители сословия наносили визиты вежливости дважды, а то и трижды в день. Самого хозяина они дома не заставали, он был на службе, но они через свиту снова и снова передавали ему подарки. Танума питал слабость к изящным вещицам из золота и серебра, и это было хорошо известно. Японские историки, изучавшие жизнь этого государственного деятеля, дали ему прозвище “взяточник-оптовик” (вайро но тонъя). Считается, что именно в годы возвышения Танума Окицугу в общественном сознании произошла важная перемена: рис перестал быть мерилом богатства, его место заняли деньги.

Говоря о коррупции того времени, следует иметь в виду несколько моментов. Во-первых, понятия коррупции как преследуемого по закону деяния тогда не существовало. Если наместники и их подчиненные занижали крестьянам нормы поставок риса, то центр боролся не против взяток, а за увеличение поставок. Во-вторых, продвижение по службе и рост благосостояния самурайской верхушки происходили по традиционной конфуцианской схеме, считавшейся единственно правильной — забота высшего в обмен на преданность низшего. А преданность предполагала не только верную службу, но и соблюдение требований этикета, в том числе оказание знаков внимания и преподнесение подарков вышестоящему по надлежащим поводам. Открытое описание сельскими старостами случаев подкупа инспекторов говорит о том, что это была обычная практика того времени. Да и получатели подношений часто упоминают о них в своих записях. Однако исторических документов, где говорилось бы о назначении на должность в обмен на подношения, не существует. Это дает основание некоторым историкам сомневаться в коррупционности таких сделок [см., например, Оиси, 1993]. Но в частных дневниках встречаются сведения о том, что, например, должность главы Городского магистрата в богатом портовом городе Нагасаки в XVIII веке стоила 2 тысячи золотых рё, а должность городского начальника тайной службы (мэцукэ) — тысячу. На эти деньги можно было полностью обеспечить семью на много лет.

Что касается руководителей бакуфу вроде Янагисава и Танума, то им тоже требовались верные вассалы и сторонники из числа удельных князей и хатамото. Все важнейшие решения в правительстве принимала узкая группа лиц: государственные советники (3–6 человек), их помощники (младшие советники вакадосиёри) и 3–4 начальника магистратов (бугё). Они коллегиально обсуждали вопросы и готовили проекты решений для сёгуна. Эта работа сопровождалась борьбой за сферы влияния, для успеха в которой нужна была своя команда. Такие команды формировались вокруг каждого высокого чиновника. Сделки “хорошая должность в обмен на лояльность” совершались тогда так же, как сегодня. Попасть в замок Эдо на аудиенцию к госсоветнику по личному делу было практически невозможно в силу внутреннего распорядка и замковых традиций, поэтому все конфиденциальные встречи и консультации проходили в личных усадьбах. Отсюда и очереди перед домами влиятельных людей. Тот же Мацура Сэйдзан позднее писал, что конфиденциальные переговоры со своими доверенными лицами Танума и другие высшие чиновники вели в своих усадьбах, за плотно задвинутыми фусума; да и не сами, а через личных камергеров (собаёнин), без свидетелей, один на один. Так что кроме замка Эдо, общепризнанного центра власти, политика того времени во многом делалась и в усадьбах высших чиновников бакуфу. Танума Окицугу не только не скрывал сребролюбия, но и открыто его оправдывал: “Золото и серебро — величайшая ценность, сравнимая с ценностью человеческой жизни. Жертвуя ею в обмен на возможность верно служить, человек проявляет себя с лучшей стороны. Его искренность и сила чувств тем сильнее, чем больше он жертвует. Я же тружусь ежедневно на благо своей страны. Вернувшись домой и видя многочисленные подарки, я чувствую заслуженное удовлетворение” [Домон, 1998].

Служивший в бакуфу удельный князь Ии Наохидэ (1729–1789) в 1784 году стал главным государственным советником (тайро) и проработал в этой должности три года. Ценные подарки, которые он в течение долгого времени делал влиятельному Танума Окицугу, стали рекордными по стоимости. Ненамного уступил ему даймё по имени Датэ Сигэмура (1742–1796) из княжества Сэндай, с юности одержимый идеей служебной карьеры и признания. В фамильной хронике клана Датэ сохранились записи о том, что этот “герой среди сторонних князей” (тодзама даймё) потратил на подарки Танума огромные деньги, и даже не ради назначения на должность, а только для повышения служебного ранга.

Справедливости ради следует сказать, что Танума не был заурядным взяточником, думавшим только о личном благополучии. Он имел собственные представления о благе страны и действительно много работал. Благодаря его усилиям в Японии появились обширные плантации сахарного тростника и женьшеня. Прежде сахар и женьшень импортировали из Китая, расплачиваясь за них драгоценными металлами. Уже при Танума лекарственные препараты на основе женьшеня и сахар стали доступны не только воинской элите, но и людям из низших сословий.

Богатые подношения, которые делали князья чиновникам бакуфу, объяснялись не только корыстолюбием последних; существовали и более глубокие причины. Токугава Иэясу в первые десятилетия после победы в битве при Сэкигахара опасался, что бывшие противники, богатые феодалы из Западной Японии, могут составить заговор против нового сёгуната, возникшего на востоке страны. Тем более что они могли сплотиться вокруг молодого Тоётоми Хидэёри, сына недавнего правителя Японии, которому служил сам Иэясу. Поэтому первый сёгун Токугава считал одной из своих главных задач максимальное снижение финансовых возможностей удельных князей. Для этого были хороши все средства. Перевод из одной провинции в другую, конфискации земель за малейшие нарушения, система “вахтовой” службы в столице с элементами заложничества стали главными инструментами политики Токугава. С другой стороны, Иэясу опасался усиления политического влияния богатых князей и ревностно следил за тем, чтобы власть и деньги не концентрировались в одних руках. Этот принцип он формулировал по-восточному цветисто: “Цветы и плоды в одни руки не давать”. Поэтому жалованье даже высших чиновников бакуфу не шло ни в какое сравнение с доходами богатых удельных князей. Нетрудно догадаться, кто кому давал взятки: сравнительно небогатые чиновники богатым князьям — или наоборот. Эту особенность эпохи отмечал философ Дадзай Сюндай (1680–1747) в своих “Экономических записках”: “С годов правления Кэйтё до эпохи Канъэй (1596–1644 гг. — А. П.) все делалось для того, чтобы усилить удельным князьям бремя затрат и лишить их возможности вступить в заговор. В этом состояла главная задача бакуфу. Поэтому дорогие подарки удельных князей госсоветникам считались символом лояльности, и их брали с легким сердцем” [Домон, 1998].

Так что не один Танума Окицугу полагал подношения начальству делом хорошим и морально оправданным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.