ЧАСТЬ ВТОРАЯ КЛЕОПАТРА И ЦЕЗАРЬ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КЛЕОПАТРА И ЦЕЗАРЬ

Священный бык Бухис

В марте 51 года, в самом начале совместного царствования с отцом, Клеопатра отправилась в далёкое путешествие на юг, к верховьям Нила. Царица осматривала эту часть страны и принимала присягу от своих подданных. Она посетила, в частности, Фивы, город, который много веков назад, в эпоху политического расцвета фараоновского Египта, был прославленной столицей государства, огромной и великолепной. Величественные храмы бога Амона, построенные давними правителями страны, во времена Клеопатры ещё не были разрушены. И по сей день их руины словно смеются над бегом тысячелетий. Но уже тогда они были всего лишь свидетелями былой славы города, надменно взирающими на жалкие постройки вокруг. В то время в Фивах не осталось ни дворцов, ни сколько-нибудь значительных строений. И только вокруг храмов всё ещё сновали толпы паломников и жрецов. Страбон, который побывал в этих краях приблизительно через тридцать лет после Клеопатры, утверждает, что нашёл здесь только поселения деревенского типа. Что же послужило причиной упадка города?

На протяжении многовековой истории на Фивы обрушивалось много бедствий. Особенно сильные разрушения постигли город около 85 года — за одно поколение до Клеопатры, — когда было жестоко подавлено большое восстание, уже не первое в этих краях, потому что Верхний Египет неоднократно пытался освободиться от власти Птолемеев. Поездка на юг только что вступившей на престол царицы имела определённое политическое значение. Ещё более важным было её участие в религиозной церемонии в честь одного из богов Верхнего Египта.

Неподалёку от Фив, вверх по течению Нила, находился небольшой, но широко известный городок Гермонтис. Его богом-покровителем был Монт, изображавшийся в виде человека с головой сокола. Этот бог первоначально был символом воинственности и бесстрашия фараонов. Позднее его стали объединять с богом солнца Ра и с покровителем соседних Фив — Амоном, и тогда бог-сокол почти полностью утратил своё самостоятельное значение; образовалась троица: Монт — Амон — Ра. Одновременно всё большее значение в Гермонтисе приобретало другое божество — всё шире распространялся культ быка Бухиса, который жил в огромном храме именно в этом городе и постепенно сделался эквивалентом мемфисского Аписа для южных областей. Как Апис считался воплощением бога Птаха, так в Бухисе стали видеть и почитать живое олицетворение всех трёх богов Верхнего Египта. После смерти очередного священного животного жрецы находили новое; Бухис считался бессмертным. Труп, разумеется, мумифицировался, но не так тщательно, как останки Аписа. Жители Гермонтиса были более экономны — они применяли дешёвые способы приготовления мумий, когда внутренности не вынимались, а просто заливались смоляной массой.

До наших дней сохранилось кладбище Бухисов. Самые древние захоронения были сделаны незадолго до прихода в Египет Александра Великого, последние — в годы царствования римского императора Диоклетиана, то есть в конце III века н. э. Следовательно, культ быка в Гермонтисе засвидетельствован на протяжении более шести столетий. Возник же он, разумеется, значительно раньше, а наибольшего расцвета достиг при последних Птолемеях. Клеопатра, по-видимому, воздала священному животному особые почести.

Найдя нового Бухиса, жрецы прежде всего привозили его в Фивы. Вместе с быком туда же доставляли и его мать, которую с этого момента торжественно именовали «великой коровой, которая родила бога Ра». Из Фив обоих животных переправляли в Гермонтис на барке, сопровождаемой большим числом кораблей. После смерти быка составлялась надгробная надпись, в которой точно обозначались год и день церемонии «вступления» быка в постоянное святилище. Много таких надписей сохранилось до наших дней. Традиционная формула надписей сообщает, что в церемонии принял участие царствовавший в то время монарх. В большинстве случаев можно легко установить, что названная особа находилась в указанное время совсем в другом месте, часто весьма удалённом от Гермонтиса. Однако это не относится к Клеопатре. И надпись об этом составлена менее стереотипно. Кажется весьма правдоподобным, что церемония 22 марта 51 года прошла особенно торжественно, потому что речную флотилию, перевозившую священного быка из Фив в Гермонтис, возглавляла сама царица [49].

Медицина и магия

Несмотря на разрушения, о которых говорилось выше, Фивы неизменно пользовались среди греков широкой известностью как великая сокровищница древнейшей египетской мудрости. Считалось, что фиванские жрецы владеют многими науками, в том числе и чёрной магией. Об этом очень интересно рассказывается во вступлении к одному медицинскому трактату. Его автор, некий Фессал, жил — если верить вводным словам — во времена императора Августа, следовательно, он мог помнить Клеопатру. Возможно, что это небольшое сочинение возникло несколько позднее. Впрочем, это не столь существенно. Важно другое — рассказ Фессала живо и непосредственно знакомит с тогдашними верованиями, проистекавшими из глубокого убеждения, что бог может открыть человеку нечто необычайное и даже дать ключ к чудотворству. Путь же к богу известен жрецам египетских храмов.

Но предоставим слово Фессалу.

«В Азии я тщательно изучил грамматику; я овладел ею лучше тамошних учителей. Поэтому я решил использовать свои знания. Я поплыл в город, который очаровывает и привлекает всех, — в Александрию. Денег у меня было достаточно, и я посещал лекции знаменитых философов, и все они хвалили мою страсть к учению и способности в овладении науками.

С особым старанием я занимался диалектической медициной; мной овладела необыкновенная жажда проникнуть в тайны этой науки. Когда стало приближаться время возвращения на родину, я занялся поисками в библиотеках; медициной я уже овладел хорошо. Наконец мне попалась книжка, написанная фараоном Нехепсо; в ней говорилось о двадцати четырёх способах лечения тела от всяких болезней при помощи камней и растений, но с учётом знаков зодиака. Величие этой мысли меня просто ошеломило. Но вскоре я обнаружил, что эту книгу следовало бы назвать обманом или плодом невежества. Сколько я ни испытывал рецепты, которые так расхваливал автор, каждый раз я терпел неудачу.

Это было для меня хуже смерти. Я был в отчаянии. Слепо поверив книге Нехепсо, я в письме к родителям похвалился знанием необыкновенных рецептов; я сообщил им также, что вернусь, когда испытаю их действие. И получилось так: в Александрии я не мог больше находиться из-за насмешек товарищей (естественно, что любое смелое начинание вызывает зависть); с другой стороны, я не спешил домой, ибо видел, что не смогу выполнить свои обещания.

В таком состоянии я отправился в путешествие по Египту, подгоняемый ранящим душу жалом. Я искал способа осуществить надежды, которые так легкомысленно стал питать в связи с трактатом фараона; в случае неудачи я готов был совершить самоубийство. Я слышал внутренний голос, который говорил мне, что я встречусь с богами. Поэтому я без устали воздевал руки к небу, смиренно прося бессмертных богов оказать мне милость — явиться во сне или наяву или послать озарение, — чтобы я мог гордиться, вернувшись в Александрию и на родину.

Наконец я прибыл в Фивы, древнейшую столицу Египта, в которой очень много храмов. Там я задержался надолго, главным образом, из-за учёных жрецов, владеющих многими науками. Время шло, и моя дружба со жрецами крепла. Однажды я осмелился обратиться к ним с вопросом — известны ли им какие-либо приёмы магии. Большинство возмутилось. Но один, возбуждавший особое доверие достоинством поведения и преклонным возрастом, не обманул моих ожиданий. Он сказал, что умеет вызывать богов при помощи миски с водой.

Однажды я попросил этого жреца отправиться со мной на прогулку по самой безлюдной части города. Мы дошли до рощицы, в которой царила глубокая тишина. Там я с горькими слезами кинулся на землю перед моим спутником и обхватил руками его ноги. Он с изумлением спросил, что у меня на сердце. И я ответил:

— Моя жизнь в твоих руках. Я должен говорить с богом! Если моё желание не исполнится, я убью себя!

Жрец поднял меня с земли и дружески успокоил. Он обещал выполнить мою просьбу и велел мне поститься три дня начиная с этого момента. Взволнованный до глубины души, я целовал ему руки и благодарил его; слёзы струились из моих глаз. Таков закон природы — внезапная радость вызывает больше слёз, чем горе.

Из-за нетерпения три дня поста показались мне тремя годами. Наконец настал срок. Я вышел из дома на рассвете и поспешил приветствовать жреца; он уже приготовил чистую комнату и всё, что нужно для опыта. Я же предусмотрительно принёс папирус и краски, чтобы записать то, что услышу; но сохранил это в тайне.

Жрец спросил, с кем бы я предпочёл говорить: с тенью умершего человека или с богом.

— С богом Асклепием, — ответил я и добавил, что он увенчал бы свою доброту, если бы позволил мне остаться наедине с богом.

Жрец согласился, хотя был очень недоволен; это было видно по его лицу.

Затем он велел мне сесть лицом к возвышению, на котором должен был появиться бог. Силой таинственных заклинаний он вызвал Асклепия и вышел, закрыв двери на ключ. А я остался почти уничтоженный душой и телом — столь дивное я увидел зрелище. Никакими человеческими словами нельзя описать черты лица и сияние бога.

Асклепий поднял правую руку, приветствуя меня, и сказал:

— Счастливый Фессал! Сейчас бог оказывает тебе милость, а вскоре, узнав о твоей победе, люди будут чтить тебя как бога. Спрашивай, что тебе нужно. Я на всё отвечу тебе от чистого сердца.

Я почти не мог говорить, ибо не владел собой, ослеплённый красотой бога. Наконец я спросил:

— Почему меня постигла неудача, когда я применял рецепты царя Нехепсо?

Асклепий ответил:

— Нехепсо был мудрецом. Он владел всеми тайнами магии. Но он не слышал из уст бога ни одного из тех секретов, которые я тебе открою. Благодаря прирождённой проницательности Нехепсо постиг родство камней и растений со звёздами, но он не мог определить ни времени, ни мест, в которых следует собирать травы. А ведь рост и движение всех плодов зависят от влияния звёзд» [50].

Клеопатра и сыновья Бибула

Осенью 50 года, на втором году царствования Клеопатры и её брата-супруга, на страну обрушилось бедствие. Разлив Нила не достиг обычного уровня. Животворные воды Нила не покрыли всех возделываемых полей и не оставили плодородного ила. Народ увидел в этом проявление божьего гнева и предзнаменование несчастий. Было ясно, что неурожай вызовет голод и дороговизну. Наивысший подъём уровня воды в реке бывал ранней осенью, затем вода постепенно спадала. Первые плоды складывались в хранилища весной. Не было сомнения в том, что весна 49 года будет тяжёлой как для населения, так и для молодой царской четы, ответственной за судьбу государства.

А между тем в том же 50 году в Александрии произошли события, которые в политическом смысле грозили последствиями ещё более пагубными, чем слабый разлив Нила — для экономики страны.

Наместником провинции Сирии в это время был Марк Бибул, тот самый человек, который девять лет назад вместе с Цезарем отправлял обязанности консула и упорно, хоть и безуспешно, противился мероприятиям своего коллеги. В частности, он всячески старался помешать Цезарю, получившему шесть тысяч талантов, добиться признания Птолемея XII египетским царём. В настоящее время Бибула тревожили парфяне, угрожавшие Сирии с востока, из-за Евфрата, поэтому он решил укрепить свои легионы отрядами из Египта.

В Египте всё ещё находились солдаты, которых пять лет назад оставил для охраны восстановленного на троне Птолемея Габиний. Они прочно осели в стране на Ниле, обзавелись хозяйством и жили прекрасно, не имея недостатка в лёгких заработках. Многие женились и обзавелись семьями. Двор всячески добивался их расположения, потому что Габиниевы солдаты — так их называли по имени бывшего командира — были надёжной опорой трона. Если учесть изменчивое настроение населения, это было крайне важно. Ряды наёмников постоянно пополнялись за счёт всевозможных авантюристов, а также бежавших из Рима рабов. Всем было известно, что, поступив в Египте на военную службу, можно получить право убежища и защиту от преследований закона. Египетские власти, как правило, не выдавали беглецов.

Вполне понятно, что Габиниевы солдаты с большим неудовольствием выслушали предложение возвратиться в римскую провинцию. Действительно, что их там ожидало? Железная дисциплина, лагерная служба, походы… С какой стати должны они отказаться от жизни в прекрасном городе, покинуть свои семьи, бросить имущество? Чтобы воевать в знойных бескрайних сирийских пустынях? И с кем? Само слово «парфяне» наводило страх. Всего три года назад, в 53 году, парфяне нанесли сокрушительное поражение римской армии, которая перешла Евфрат. Римлянами командовал тогда один из триумвиров, Марк Красс, желавший сравняться военной славой со своими товарищами по власти — Цезарем и Помпеем. Прекрасный финансист, Красс не имел никакого военного опыта и в результате погубил себя и римские легионы. Парфяне заманили его в ловушку и убили. Тогда же погиб и сын Красса, Публий, на вдове которого, Корнелии, вскоре женился Помпей.

Но не только это повлияло на настроение Габиниевых солдат. Они были раздражены тем, что их вызывал именно Бибул, человек враждебно относившийся к Авлету. А ведь это им — солдатам Габиния — Птолемей XII был обязан своим восстановлением на троне!

К несчастью, привести солдат Габиния из Египта Бибул поручил двум своим сыновьям. Когда молодые люди прибыли в военный лагерь, чтобы сообщить приказ, там начались волнения. Оба сына Бибула были убиты.

Нетрудно догадаться, что это происшествие ужаснуло Клеопатру. Даже если бы речь шла не о сыновьях наместника соседней провинции, убийство римских граждан знатного рода должно было бы повлечь за собой серьёзные последствия. Царица всячески старалась показать, что она потрясена этим преступлением. Она приказала схватить двух непосредственных виновников убийства и отправила их в Сирию, в резиденцию наместника. Однако, ко всеобщему изумлению, Бибул принял известие о трагедии с невозмутимым спокойствием. Убийц он немедленно отослал обратно в Александрию, а царице написал коротко:

— Вынесение приговора по этому делу относится к компетенции сената, а не моей.

Неурожай

Вопрос об убийствах так и заглох. Зато Габиниевы солдаты, чуть не ставшие причиной межгосударственных осложнений, уже через несколько месяцев, весной 49 года, сослужили Клеопатре хорошую службу. Слабый разлив Нила минувшей осенью, как и ожидали, привёл к недороду. Весенняя жатва была скудной. Сносный урожай сняли только в Центральном Египте и в Фаюмском оазисе.

Особенно серьёзную тревогу вызывало положение в столице. Снабжение такого большого города, как Александрия, всегда доставляло много хлопот. Александрийцы часто выступали против властей. Судьба растерзанного толпой Птолемея XI всё ещё служила грозным предостережением. Поэтому правительство сочло необходимым принять административные меры. Был издан подписанный Клеопатрой и её братом-супругом указ о том, что закупленный в Центральном Египте хлеб может продаваться только в Александрии; нарушившие это предписание подлежали смертной казни.

В результате неурожая в некоторых областях начались волнения. Но чаще народ оказывал пассивное сопротивление. Крестьяне уходили со своей земли и отказывались платить государственные налоги. Для наведения порядка посылались карательные экспедиции. Вот тут-то и пригодились Габиниевы солдаты.

Подобные формы пассивного сопротивления были известны в Египте с давних времён. Порой случалось так, что население, измученное притеснениями и поборами, покидало целые области; и только жрецы, не желавшие прерывать богослужений, оставались в своих храмах. Крестьяне бросали землю и шли искать лучшей жизни в городах, главным образом в Александрии. Многие вступали в разбойничьи шайки и безнаказанно грабили людей — болота в дельте Нила и пустыни служили прекрасными убежищами. Таким образом, жители деревень и небольших городков оказывались под двойным гнётом.

Хозяйство, полученное царской четой в наследство от предков, находилось в плачевном состоянии. Упадок экономики наметился в Египте ещё несколько поколений назад. Народ беднел. Селения становились безлюдными. А поскольку государственная казна нуждалась в средствах для подкупа римлян, требования сборщиков не уменьшались. Рабочих рук становилось всё меньше, а поборы росли. Письменные документы и археологические раскопки показывают, что в ряде областей занятые строениями территории к тому времени значительно сократились по сравнению с тем, что было в начале правления династии Птолемеев.

Разумеется, слабый разлив Нила был явлением, не зависящим от воли людей. Подобные бедствия случались и при самых лучших правителях. Удивляет другое: на государственных складах не оказалось никаких запасов хлеба. Об этом свидетельствует продиктованный отчаянием указ Клеопатры и её брата. Зернохранилища огромного города были совершенно пусты. Почему? Как это могло случиться? Ведь с незапамятных времён в Египте знали, что часть сборов в урожайные годы надо сохранять, чтобы пополнять недороды неурожайных лет.

Молодая царская чета не была повинна в отсутствии хлебных запасов в стране. Как раз весной 49 года по требованию союзника и друга — Рима им пришлось отправить из Александрии большой транспорт хлеба. Римляне настаивали также, чтобы по крайней мере часть Габиниевых солдат ушла из Египта.

Всё это было связано с драматическими событиями в самом Римском государстве.

Нил и Рубикон

Царский двор с удовлетворением следил за событиями в Риме, в особенности за углубляющимся разладом между двумя ведущими политическими деятелями. После того как Красс в 53 году погиб в Парфии, триумвират фактически перестал существовать. Два оставшихся триумвира относились друг к другу с подозрительностью, которой они почти не скрывали, а позиция Помпея по отношению к Цезарю была попросту враждебной. Полководец, некогда пронёсший орлы римских легионов [51] через многие страны Востока, от Кавказа до Иерусалима, не мог перенести того, что Цезарь своими победами в Галлии, за Рейном, в Британии затмевает блеск его славы. Поэтому Помпей сблизился с сенатом, который, как мы знаем, всегда относился к Цезарю весьма враждебно.

Результаты новой коалиции скоро дали о себе знать. Завоевателю Галлии не продлили срок управления провинцией и не разрешили повторно добиваться консульства. Это вело Цезаря к катастрофе. Утратив провинции и легионы и став частным лицом, он не смог бы противостоять грозным событиям. Многие прямо говорили, что он будет обвинён в том, что начал войну с Галлией без постановления сената. Судебный процесс, несомненно, закончился бы изгнанием Цезаря, то есть крушением дела всей его жизни и полным разорением. Цезарь хорошо понимал это и не раз предлагал Помпею соглашение. Он искренне стремился достигнуть договорённости и готов был пойти на любой разумный компромисс. Однако Помпей, уверенный в поддержке сената, вёл себя заносчиво. Он заранее отвергал всякие попытки уладить конфликт.

Всё это было на руку Александрии. Поглощённый своими заботами Рим не мог вмешиваться в дела Египта и предоставил страну на Ниле её собственной судьбе. А в тот момент обессиленному Египту только это и было нужно. Страна стремилась к спокойному существованию. Клеопатре и её советникам было совершенно безразлично, кто победит — Помпей или Цезарь. Помпей, у которого хранилось завещание Авлета, считался исполнителем последней воли покойного монарха и опекуном его детей. Цезарь тоже относился к Птолемеям дружелюбно — особенно после того, как десять лет назад получил упомянутые шесть тысяч талантов.

Но в самом начале 49 года в Александрию стали поступать тревожные сообщения. В Италии вспыхнула гражданская война. Цезарь перешёл реку Рубикон и быстро продвигается на юг полуострова. Помпей отступает, так как войска в Италии немногочисленны. Ему придётся переправиться через Адриатическое море.

В результате римского вооружённого конфликта у александрийского двора возникли сложные проблемы. Было ясно, что каждая из сторон потребует помощи. Египет же, по вполне понятным причинам, стремился сохранить нейтралитет и благоразумно дожидаться результатов гражданской войны, втайне надеясь, что противники истекут кровью и уничтожат друг друга, а Римская держава будет поколеблена до основания и рухнет. Тогда Египет, как и другие зависимые государства, сможет подумать о завоевании самостоятельности и даже о возвращении территорий, которые недавно захватил Рим: Киренаики и Кипра.

Такие мысли и надежды рождались, по-видимому, у египетских сановников, а может быть, и у самой Клеопатры. Но высказывать их никто не решался. Между тем события принимали всё более драматический оборот.

Клеопатра и сын Помпея

В начале марта 49 года Помпей и большинство сенаторов оказались в Греции и Македонии. Однако полководец отнюдь не собирался прекращать борьбу. Напротив, он повсюду набирал людей, корабли, добывал деньги. Несмотря на утрату столицы и Италии, он был бодр и верил в победу. Эта уверенность подкреплялась тем, что находившиеся под его властью восточные провинции были очень богаты и густо населены. Во все страны Востока из ставки Помпея понеслись требования о безотлагательной помощи. Они были обращены не только к наместникам римских провинций, но также и к дружественным государствам и народам, формально не зависимым от Рима. О Египте, конечно, вспомнили прежде всего. В Александрию прибыл старший сын главнокомандующего, носивший то же имя, что и отец, — Гней Помпей. Мы не знаем, чего он требовал в Египте, но знаем, что получил. Молодой сын полководца отплыл из Александрии во главе пятидесяти военных кораблей, на палубах которых находилось пятьсот всадников, отобранных из Габиниевых солдат (на этот раз они не посмели воспротивиться!). Кроме того, транспортные суда везли хлеб.

Скорее всего, молодой Помпей вначале требовал большего. Можно только удивляться, что такая богатая и обширная страна, как Египет, дала так мало солдат, да и то, в сущности, не своих, а бывших людей Габиния, которых Рим домогался и прежде. Коренные египтяне не были посланы вообще. Римляне, правда, были невысокого мнения о боеспособности египетских солдат, но они могли бы использовать их в качестве гребцов, охраны, в резерве. В тот острый момент люди Помпея повсюду забирали всех и всё и только в Египте повели себя так сдержанно и скромно.

Если верить Плутарху, Клеопатра сохранила приятное воспоминание о Гнее Помпее, потому что ей якобы удалось очаровать молодого человека. Здесь, по-видимому, и кроется причина того, что участие Египта в войне против Цезаря было столь незначительным. Восхищённый царицей Помпей сочувственно выслушал её объяснения и поверил, что вследствие неурожая Египту грозят голодные бунты и страна не может обойтись без защитников порядка.

Переговоры вели молодые люди, близкие по возрасту: ему было двадцать пять лет, ей — двадцать.

Традиция единогласно передаёт, что Клеопатра никогда не была классической красавицей. Сейчас об этом трудно судить, потому что мы не имеем её достоверного изображения. Но та же традиция утверждает, что она обладала бездной обаяния, блестящим умом, обширными познаниями и мелодичным голосом. Она свободно изъяснялась на нескольких языках. Клеопатра была убеждена — и доказала это многократно, — что для достижения политических целей есть множество путей кроме дискуссий в залах для заседаний.

Многие античные авторы намекают на то, что египетская царица отличалась необычайно пылким темпераментом. Толки о безнравственности Клеопатры можно было бы назвать выдумками её врагов, стремившихся опорочить правительницу Египта в глазах общественного мнения. Но не следует забывать и того, что Александрия всегда славилась разнузданностью, а царский дворец служил городу прекрасным примером. Впрочем, не имеет значения, сколько именно любовников побывало на ложе Клеопатры. Важно другое: когда дело касалось серьёзных государственных вопросов, она никогда не была невольницей своих страстей.

Египетская флотилия, которую привёл из Александрии молодой Помпей, оставалась под его командованием. Однако верховным командующим над всем флотом, находившимся в Адриатическом море и Ионическом заливе, был Марк Бибул, давний смертельный враг Цезаря. Собранный здесь из различных стран Востока флот насчитывал более пятисот кораблей. На море Цезарь ничего не мог противопоставить этой силе. И, однако, всё это внушительное скопление судов оказалось совершенно бесполезным! Поздней осенью 49 года Цезарь переправился из Италии на восточное побережье Адриатического моря и высадился около города Диррахий в Эпире (на территории современной Албании).

Начался новый этап гражданской войны.

Клеопатра в изгнании

В разгар лета 48 года египетский флот вернулся из Адриатического моря в Александрийский порт. Это произошло потому, что находившиеся под командованием Бибула корабли, как только пришло известие о поражении Помпея в сухопутной битве в Северной Греции, под Фарсалом, тут же рассеялись.

Египетский флот вернулся без потерь. Египтяне не совершили подвигов, но и не пострадали. А это было важнее всего. Когда корабли вошли в порт, их команды, не успев даже сойти на берег, услышали чрезвычайную новость: в Египте тоже вспыхнула гражданская война; её начали царствующие супруги. Птолемей XIII прогнал свою сестру и жену. Клеопатра бежала в Палестину. Там она собрала войско, с которым в настоящее время направляется в Египет. Царь и его советники находятся на границе, около крепости Пелусий, преграждая путь Клеопатре.

Вряд ли такой поворот событий кому-нибудь в Александрии мог показаться неожиданным. Несмотря на практику внутрисемейных браков, династические распри, преступления и даже войны между членами семьи при Птолемеях были обычным явлением.

Разница в возрасте между Клеопатрой и её братом-супругом была довольно значительной. Она была уже взрослой женщиной, а он — тринадцатилетним юнцом. После смерти их отца опеку над ними взял на себя дворцовый триумвират: евнух Потин, учитель риторики Теодот и предводитель войск Ахилла. Однако Клеопатра очень скоро пришла к выводу, что она уже достаточно взрослый человек, чтобы самостоятельно принимать решения. Это, разумеется, не понравилось трём сановникам, которые надеялись пробыть у власти долго, пока Птолемей не станет совершеннолетним.

Таким образом, конфликт между Клеопатрой и опекунами был неизбежен. Доискиваться, какая из сторон виновата больше, не имеет смысла. В ту пору существовало мнение, что гражданская война началась только по вине царицы, которая была слишком честолюбива и стремилась отстранить от власти или даже убить своего брата — об этом есть упоминания в античной литературе. Но как знать, не были ли эти слухи распущены враждебными Клеопатре группировками, стремившимися таким образом восстановить народ против царицы. Тридцать два года назад юный Птолемей XI убил свою жену царицу Беренику и заплатил за это жизнью. Сейчас, если верить молве, готовилось ещё одно такое же преступление, жертвой которого должен был стать тринадцатилетний мальчик: старшая сестра замыслила его погубить. События последующих лет показали, что Клеопатра была способна без колебаний совершить такой поступок.

Даже современники, в том числе и жители Александрии, были не в состоянии разобраться в клубке дворцовых интриг. Поэтому подробности конфликта в царской семье никогда не будут выяснены до конца. Непонятно, например, почему Клеопатру изгнали, а не убили — как подсказывал трезвый расчёт и как обычно поступали в аналогичных ситуациях все Птолемеи. А может быть, Клеопатра, увидев, что её влияние падает и жизнь находится в опасности, предусмотрительно бежала?

Известие об изгнании сестры и супруги царя подданные приняли довольно равнодушно. Очевидно, Клеопатра не пользовалась особой популярностью в стране. Впрочем, события последних лет никак не могли способствовать росту симпатии к ней египтян. Несколько месяцев назад царица на глазах у всего двора старалась обольстить молодого Помпея. Её враги наверняка обвиняли её в том, что она, несмотря на тяжёлое положение в стране, послала римлянам пятьдесят кораблей и хлеб, что она совершенно не заботится о благе своего народа, а думает только о благосклонности могущественного союзника, то есть продолжает пагубную политику своего отца.

Без сомнения, против Клеопатры была самая сильная часть египетского войска — Габиниевы солдаты. Ведь это она после убийства сыновей Бибула отослала убийц к наместнику Сирии, она отправила в армию Помпея пятьсот всадников, бывших легионеров Габиния. Поэтому Габиниевы солдаты неизменно сохраняли верность молодому царю и с ненавистью относились к Клеопатре.

Куда же бежала царица? Где и у кого искала она помощи и как сумела её получить? На эти вопросы источники почти не дают ответа. Известно, что царица пыталась вторгнуться в Египет со стороны Палестины. Видимо, там она и собирала войска, у набатеев или в пограничных с Сирией мелких княжествах, где всегда было достаточно авантюристов. Силы, с которыми царица двинулась на Египет, вероятно, были немалые, если советники царя сочли необходимым стянуть к границе почти целую армию.

Много дней враждующие стороны стояли друг против друга в бездействии на песчаном морском берегу. Но к ним уже катилась грозная волна, поднятая ураганом в далёкой Греции, на полях под Фарсалом.

Поражение при Фарсале и бегство Помпея

Цезарь разгромил большую, но плохо организованную армию Помпея в битве на Фарсальской равнине в Северной Греции. Это произошло жарким летним днём 48 года.

Было уже далеко за полдень. Судьба сражения была решена, и люди Цезаря ворвались в лагерь противника. Верхом на коне, в сопровождении всего лишь четырёх человек Помпей галопом мчался по равнине. Мрак опустился на землю, наступила ночь, а они всё скакали в глубоком молчании. Никто не решался произнести ни слова, понимая, как горьки должны быть мысли их полководца. На протяжении тридцати четырёх лет Помпей побеждал. Он громил врагов в Италии, в Африке, в Азии, в Иудее. Он освободил от пиратов Средиземное море — от западных границ до восточных. Перед ним трепетали народы Кавказа и Пиренейского полуострова. Но безжалостная и неумолимая судьба уготовила ему позор поражения на склоне дней. Всего несколько часов назад Помпей был предводителем огромной армии, одним из властителей Рима. А сейчас он спасался от преследователей, как беглый раб. В пути к Помпею присоединилось ещё несколько воинов разгромленной армии республики. Собралось около тридцати человек. На рассвете они подошли к стенам Ларисы. Жители города кричали со стен, что предоставят им убежище. Но Помпей приказал мчаться дальше, без отдыха. Наверное, он боялся, что вероломные греки выдадут его победителю.

Продвигаясь вдоль реки Пеней, Помпей и его спутники спустились к её излучине между отрогами Осы и Олимпа. Смертельно усталые, томимые жаждой, они не имели даже кубков, чтобы зачерпнуть воду из реки. Вся серебряная и золотая посуда, к радости победителей, была брошена в палатках под Фарсалом. Помпею пришлось спешиться, лечь на землю и пить прямо из реки, как беднейшему из пастухов.

Беглецы провели ночь в хижине рыбака, недалеко от устья реки Пеней. С первыми лучами солнца Помпей и несколько его спутников сели в небольшую лодку. Рабам, которые остались ему верны до последней минуты, Помпей приказал отправиться к Цезарю, убедив их, что там им не причинят вреда.

Лодка очень медленно плыла вдоль берега. Было ясно, что так они никуда не доедут. Увидев издали транспортный корабль, они стали звать на помощь, кричать и размахивать плащами. Капитаном корабля был некий римлянин, который хотя и не был знаком с Помпеем, но в лицо его знал. Минувшей ночью он видел сон, о котором как раз в это время рассказывал своим друзьям:

— Приснился мне Помпей, как живой. Но не в гордой позе, как я часто видел его. Нет. Он показался мне человеком сломленным и униженным.

Рассказывают, будто в ту же самую минуту один из моряков закричал:

— Недалеко от берега лодка! Люди подают сигналы, кричат что-то…

Помпея и его спутников радушно приняли на корабль. Полководцу прислуживал один из бывших преторов, который сам снял с него сандалии и омыл ноги.

Всю ночь корабль простоял на якоре у побережья Македонии около города Амфиполь. Помпей пригласил к себе тамошних сановников. Он потребовал у них денег и приказал всем молодым людям провинции явиться для принесения присяги. Вероятно, он надеялся собрать новую армию. Тем временем доложили о том, что легионы Цезаря близки. Нужно было немедленно плыть дальше.

Корнелия

Через два дня корабль подошёл к острову Лесбос. Здесь, в городе Митилене, Помпея ждала его жена Корнелия и младший сын — Секст.

Корнелия твёрдо верила, что не сегодня-завтра придёт радостная весть о победе над Цезарем. Недавно она получила сообщение об успехе Помпея при Диррахии. Прибывший наконец посланец Помпея был так измучен и удручён, что забыл даже произнести обычное приветствие. С трудом он выдавил из себя несколько слов:

— Помпей на чужом корабле. Поспеши увидеть его!

Корнелия лишилась чувств. Придя в себя, она побежала к пристани и, обняв Помпея, горько плакала и винила себя во всех несчастьях. Она говорила, что на ней лежит проклятие судьбы. Её первый муж, Публий Красс, погиб в Парфии, а второй, недавно командовавший флотом в пятьсот кораблей, сейчас вынужден спасаться бегством на чужом судне.

— Я должна была умереть раньше Красса, — причитала она. — Лучше бы я покончила с собой сразу после его смерти, так, как хотела.

Вся семья погрузилась на корабль. Беглецы очень спешили, но неблагоприятные ветры два дня продержали их около острова. Тем временем к ним присоединилось ещё несколько кораблей. Флотилия поплыла на юг вдоль азиатского побережья. Останавливались только для того, чтобы пополнить запасы продовольствия и воды. Вскоре они встретили военную эскадру с группой сенаторов. Позднее, уже у берегов Киликии, состоялся большой военный совет.

До сих пор Помпей и его спутники бежали с одной мыслью: быстрее и дальше. Теперь необходимо было определить цель. Постепенно стало ясно, что положение не так уж безнадёжно: костяк военного флота почти не пострадал, уцелели и отдельные отряды сухопутных войск. Но они были рассеяны в разных местах. Где их искать? Как собрать воедино? Помпей понял свою основную стратегическую ошибку.

— Надо было дать решительное сражение не на суше, а на море, — говорил он, — я же позволил увлечь себя в глубь Греции и принял бой там, где не мог использовать флот.

На вопрос, куда направиться сейчас, Помпей ответил — в Парфию! Это неожиданное решение было не лишено разумных оснований.

Действительно, Парфия всегда представляла угрозу для Рима. Пять лет назад в борьбе с парфянами погибли Марк Красс и его сын Публий. Но сейчас только парфяне могут дать войска для борьбы с Цезарем. Конечно, они не сделают этого даром. Наверняка они потребуют возвращения некоторых азиатских провинций, в особенности тех, которые Помпей недавно присоединил к Риму. Можно временно отдать им эти территории, чтобы потом, после победоносного окончания войны с Цезарем, снова их отнять.

Однако предложение полководца вызвало резкие возражения у окружавших его людей, которые попросту боялись парфян. Особенно решительно протестовал Феофан, грек, в течение ряда лет бывший чем-то вроде официального летописца великих деяний Помпея. Феофан рассуждал так.

Неразумно доверять свою жизнь вероломному парфянскому царю, если через три дня мы можем быть у берегов Египта. Юный царь Птолемей должен быть благодарен Помпею за помощь его отцу. Александрийский двор наверняка отнесётся к нам дружелюбно. Египет — богатая страна, и мы без труда получим там продовольствие, корабли, деньги. И, наконец, — Корнелия. Как можно доверить её судьбу парфянам, которые убили её свёкра и мужа!

Эти аргументы показались Помпею убедительными. Римские корабли поплыли сначала к острову Кипр, оттуда они должны были повернуть к Сирии и затем, плывя вдоль побережья к югу, достигнуть Египта. Однако во время стоянки в кипрском порту Пафос стало известно, что проживавшие в сирийской Антиохии римские граждане выступили против Помпея. Они вооружились и предупредили, что не впустят корабли Помпея в порт, а также не примут сторонников побеждённого полководца, которые нашли пристанище в соседних странах. Всё это было продиктовано не враждебностью к Помпею, а страхом перед Цезарем, который приближался с невероятной быстротой.

Пришлось плыть прямо в Александрию. А между тем — они узнали об этом только на Кипре — в Александрии шла война. Рассказывали, что царь Птолемей стоит под Пелусием, преграждая путь войскам своей сестры Клеопатры. Но выхода уже не было. Об отступлении не могло быть и речи — корабли Цезаря плыли прямо к Кипру! Помпей потребовал денег у римских купцов, ведущих свои дела на Кипре, вооружил и погрузил на корабли навербованных здесь солдат, почти две тысячи человек, и во главе небольшой флотилии направился к Пелусию.

Совещание у египетского царя

Несомненно, Помпей считал законным царём Египта Птолемея, а не его сестру Клеопатру, изгнанную из страны. Да и что за польза была ему обращаться к лишённой царства царице! Ему пришлось бы вместе с ней отвоёвывать Александрию, тогда как он сам нуждался в немедленной помощи. Поэтому корабли Помпея бросили якоря неподалёку от Пелусия, поблизости от лагеря Птолемея XIII. Послы Помпея отправились к юному царю и сразу же получили аудиенцию. Их речи, обращённые к его величеству, тринадцатилетнему царю, были кратки.

— Судьба переменчива, — говорили они. — Ровно десять лет назад твой отец лишился трона и был вынужден скитаться на чужбине. В Риме, куда он пожаловал, его радушно принял Помпей, который протянул ему руку помощи и благодаря своему влиянию добился его восстановления на троне. Твой отец высоко ценил возникшую тогда дружбу. Он назначил исполнителем своей последней воли римской народ и один экземпляр завещания передал на сохранение Помпею. Сейчас у тебя есть возможность заплатить долг благодарности. Помпей просит принять его в Александрии и поддержать продовольствием, кораблями, деньгами. Не забывай, что, несмотря на поражение, силы, которыми мы располагаем, огромны. К сожалению, они находятся далеко. Но как только мы соединимся с ними, всё переменится. А ты завоюешь благодарность не только Помпея, но и всего римского народа!

Когда приём был окончен, посланцев Помпея попросили подождать решения царя. Римляне свободно прогуливались по лагерю, где их приезд произвёл сенсацию. Они беседовали с солдатами, среди которых верховодили бывшие легионеры Габиния. Многие из них в прежние годы воевали под командованием Помпея, и сейчас они в недоумении спрашивали:

— Почему войско Помпея потерпело поражение? Каково положение сейчас? Что намерен предпринять полководец, до сих пор считавшийся непобедимым?

Посланцы Помпея не ограничивались рассказами о сражении и бегстве. Они старались представить поражение чуть ли не как заранее продуманный стратегический манёвр. Более того, они прямо призывали бывших римских солдат, которые сейчас состояли на службе в египетской армии, сохранять верность своему бывшему командиру.

Все эти разговоры тут же стали известны царским советникам, обсуждавшим вопрос о Помпее, и произвели на них весьма неблагоприятное впечатление. Не исключено, что именно это повлияло на исход дебатов.

Советники царя высказывали различные мнения.

Одним из первых взял слово верховный жрец в Мемфисе — Акорей. Под этим именем, которое, очевидно, является искажением какого-то египетского титула, скорее всего выступал супруг Та-Имхотеп — Пшерени-Птах. Он призывал по справедливости оценить заслуги Помпея перед царской семьёй. Другие ораторы предлагали не принимать Помпея и не оказывать ему помощи. Их доводы были разумны и справедливы. Они утверждали, что гражданская война римлян — это их внутреннее дело и что Египет должен сохранять строгий нейтралитет.

Затем выступил евнух Потин. Он резко обрушился на позицию верховного жреца. Его аргументация была циничной, но убедительной. Спустя сто лет римский поэт Лукан, вероятно основываясь на достоверных источниках, воспроизвёл речь Потина. Вот её содержание.

Правитель должен всегда быть на стороне судьбы и богов, то есть он должен поддерживать тех, кому сопутствует удача, и пренебрегать людьми в несчастье. Ибо справедливость и корысть далеки друг от друга, как звёзды и земля, и различны, как огонь и вода. Престиж властей падает, как только они начинают руководствоваться принципами справедливости. Причиной крушения многих замков была честность их хозяев. Всякая власть ненавистна народу, это бесспорно и всем известно. Что же служит её защитой и оружием? Свобода совершения преступлений!

Далее Потин обращался непосредственно к своему царю:

— Царь! Помпей попросту пренебрегает тобой из-за твоего юного возраста. Он думает, что ты не решишься прогнать его от берегов своей страны. Для нас же ясно одно: мы должны спасти Египет от вторжения римлян. То, что не принадлежало Помпею во время войны, не станет добычей его победителя. Полководцу, от которого отрёкся целый свет, некуда бежать. Он ищет страну, которая бы вместе с ним кинулась в пропасть. От кого бежит Помпей? Он бежит не только от Цезаря! Он страшится тех сенаторов, которые сейчас по его вине стали пищей коршунов на Фарсальской равнине. Он боится народов, которые он искупал в крови, и царей, которых он затянул в пучину своего поражения. Никто не хочет его принять, и он обращается к нашей стране — ибо её он ещё не погубил!

Следует правильно оценивать силу и возможности своего царства. Помпей в своём падении придавил целый Рим. Какой же опорой для него можешь стать ты, господин? Можешь ли ты воскресить солдат, павших под Фарсалом? Или ты хочешь, чтобы война ворвалась в нашу страну? До сих пор мы не участвовали в ней. Неужели мы примкнём к лагерю Помпея, когда целый свет его покинул? [52]

Впрочем, что бы ни говорили советники царя, весть о том, что посланцы Помпея агитируют солдат в пользу римского полководца, подействовала как удар грома. Аргументы сторонников радикальных мер стали казаться ещё более убедительными. Выступивший вслед за Потином наставник царя, мастер риторики Теодот в своих предложениях пошёл ещё дальше Потина:

— Отпустить Помпея ни с чем для нас так же опасно, как принять его и окружить заботой. Ибо, оказав ему помощь, мы вызовем гнев Цезаря, а не приняв его, наживём двух врагов. Один возненавидит нас за то, что мы его отвергли, а другой — за то, что ему придётся дольше преследовать своего врага. Правильнее всего мы поступим, если сами решим исход гражданской войны римлян. Мы должны склонить победу на сторону Цезаря. Для этого нужно просто убрать Помпея. Так мы завоюем благодарность Цезаря и навсегда избавимся от опасности со стороны Помпея.

С точки зрения интересов Египта эта позиция была наиболее правильной. Как мог воевавший против своей сестры Птолемей вступить в войну ещё и с войском Цезаря, который шёл буквально по пятам за Помпеем! Царь оказался бы в тисках: с одной стороны войска Клеопатры, с другой — римская армия. Легко было предвидеть, что в таком случае Цезарь немедленно договорится с Клеопатрой и признает её правительницей Египта.

У египтян был ещё один выход — схватить Помпея и выдать его Цезарю. В этом случае они поставили бы Цезаря в чрезвычайно затруднительное положение, зато сняли бы с себя ответственность за убийство. Но, как это часто бывает с политиками, стремящимися во что бы то ни стало угодить сильнейшему, египетские сановники проявили излишнее рвение.

Смерть Помпея

Привести в исполнение решение царя и его советников поручили Ахилле, который взял себе в помощники Сальвия и командира Габиниевых солдат Септимия. Оба когда-то сражались под командованием Помпея, а сейчас должны были помочь заманить его в ловушку.

На палубе корабля сгрудились сопровождавшие полководца сановники. Все были встревожены и удивлены, увидев приближавшуюся со стороны берега небольшую лодку. В чём дело? Разве так надлежит принимать именитого гостя? Многие считали, что лучше не ждать подхода лодки, а уходить немедленно.

Между тем лодка была уже близко. Септимий поднялся и прокричал латинское приветствие:

— Salve, imperator!

Ахилла обратился к Помпею по-гречески. Он почтительно пригласил полководца сойти в лодку.

— Мы прислали бы за тобой триеру [53],— сказал он, — но здесь отмели, и она не могла бы подойти к берегу.

В это время Помпей и его спутники заметили, что некоторые египетские корабли заполняются людьми, а на берегу в боевом порядке выстроились вооружённые отряды. К чему они готовятся — к торжественной встрече или предательскому нападению? Но в любом случае о бегстве нечего было и думать. Одна лишь такая попытка стала бы поводом к резне.

Помпей решил сойти в лодку. Он поцеловал плачущую Корнелию и в сопровождении двух центурионов, отпущенника Филиппа и верного раба Скифа, стал спускаться в лодку. Ахилла уже протягивал ему руку, а полководец ещё раз обернулся к своим и процитировал по-гречески слова поэта Софокла:

— Тот, кто входит в дом тирана, становится рабом, хотя бы и пришёл свободным!

Они плыли уже довольно долго, но никто не сказал Помпею ни слова. Он первый прервал молчание.

— Мне кажется, мы были когда-то товарищами по оружию, — сказал он Септимию.

Но тот лишь кивнул головой. Полководец больше не пытался поддерживать разговор. Он занялся чтением речи на греческом языке, которую приготовил для аудиенции у царя.