Глава 18 «Весь советский строй висел на волоске»

Глава 18

«Весь советский строй висел на волоске»

Выступления Сталина на февральско-мартовском пленуме, которые изучались и пропагандировались, оказали огромное влияние на последующие события. Заявив о возможности выдвижения новых людей на управленческие должности, противопоставив мудрость «маленьких людей» начальству, Сталин дал понять о своем крайнем неудовлетворении кадровым составом во всех звеньях управления. Фактически Сталин объявлял вакантными все руководящие должности в партии от «унтер-офицерских» до «маршальских» и объявлял широкий конкурс на эти должности, предлагая минимум до трех кандидатов на каждую вакансию. Все участники этого конкурса должны были пройти обширную программу политической учебы, а победители конкурса должны были отвечать тем требованиям, которые будут им предъявлены как высшим руководством, так и партийными массами. Можно предположить, что подобный же конкурс предстояло выдержать и руководителям ведомств, силовых и хозяйственных, на разных уровнях.

Нет сомнения в том, что для многих деятельных и амбициозных членов партии объявление такого конкурса означало открытие надежд на быстрое продвижение вверх по служебной лестнице. В то же время для многих обладателей насиженных мест объявление Сталиным всесоюзного конкурса на все управленческие вакансии было равносильно сигналу боевой тревоги. Сравнив звенья партийного руководства с вагонами метро, пассажиры которого считали, что спокойно доедут до конечной остановки, можно представить себе, что Сталин объявлял «всем пассажирам»: «Поезд дальше не пойдет! Нет посадки на поезд! Просьба освободить вагоны!» Возможность же снова поехать в удобном вагоне равнялась лишь одной к трем. Нет сомнения в том, что многие руководители разных уровней (от «унтер-офицерского» до «маршальского») восприняли эту программу Сталина как смертный приговор их политическим карьерам.

Неудивительно, что март 1937 года стал месяцем резкого обострения закулисной внутриполитической борьбы. Очевидно, что против Сталина активизировалась тайная борьба многих видных деятелей в партийном и военном руководстве страны. Имевшиеся в германских правящих кругах сведения позволили Паулю Кареллу утверждать, что «в марте 1937 года соперничество между тайными агентами Тухачевского и Сталина обострялось и становилось все более драматичным». Объясняя, почему Тухачевский не выступил в марте, Карелл считает, что в это время «каждый шаг офицеров Генерального штаба и командующих округами, штабы которых были размещены на десятки тысяч километров друг от друга, было трудно координировать. К тому же усиленное наблюдение за ними со стороны НКВД заставляло их действовать с максимальной осторожностью».

Однако в это время сам наркомат внутренних дел переживал период чистки. В марте 1937 года Ежов направил почти всех руководителей отделов НКВД, остававшихся еще на своих постах со времен Ягоды, для проведения инспекций на местах. Как утверждал Р. Конквест в своей книге «Великий террор», все они «были арестованы на первых же станциях после выезда за пределы Москвы и доставлены в тюрьмы. Через два дня таким же образом были арестованы все заместители руководителей отделов. Одновременно Ежов сменил охрану НКВД на всех наиболее важных постах». 18 марта Ежов в своем выступлении перед коллективом центрального аппарата НКВД объявил Ягоду преступником и тот был арестован 3 апреля. Аресты бывших сотрудников Ягоды были продолжены. Р. Медведев утверждает, что «не менее десяти — пятнадцати видных работников НКВД покончили жизнь самоубийством». Называя фамилии тех, кто был арестован или покончил жизнь самоубийством, Рыбин писал, что многие из них участвовали в заговоре Ягоды: «Аресты Ягоды, Агранова, Паукера, Воловича и Гинцеля проходили на моих глазах. Комендант Кремля комиссар Тал кун, подчиненный непосредственно Ягоде, застрелился. Комиссар Даген был арестован, комиссар Курский застрелился, капитан Черток, порученец Ягоды, бросился с седьмого этаже и разбился насмерть. Затем исчезли Панов, Тихонов, Козлов и Голубев. Словом, весь наш командный состав разных рангов».

17 марта был снят с поста второго секретаря ЦК КП(б) У проводник жесткой линии кандидат в члены Политбюро Постышев. Хотя он был избран первым секретарем Куйбышевского обкома партии, в Киеве развернулась кампания против «небольшевистских методов работы» Постышева.

В апреле были продолжены аресты среди военных. Были арестованы заместитель начальника автобронетанкового управления РККА М. М. Ольшанский, командир 9-го стрелкового корпуса Московского военного округа Г. Н. Кутателадзе, бывший начальник охраны правительства В. Паукер, бывший комендант Кремля Р. А. Петерсон, заместитель коменданта Кремля дивизионный комиссар М. А. Имянинников.

Эти события заставили участников заговора ускорить время выступления. По словам Карелла, на 1 мая 1937 года было назначено выступление. Выбор дня переворота был обусловлен главным образом тем, что «проведение первомайского военного парада позволяло бы ввести военные части в Москву, не вызвав подозрений». Однако в развитие событий вмешались внешнеполитические обстоятельства.

В это время в Западной Европе стали широко распространяться слухи о том, что в Москве готовится военный переворот. В «Бюллетене оппозиции» Троцкий писал о том, что «недовольство военных диктатом Сталина ставит в повестку дня их возможное выступление». 9 апреля 1937 года начальник ГРУ Красной Армии С. Урицкий сообщал Сталину и Ворошилову о том, что в Берлине ходят слухи об оппозиции советскому руководству среди военачальников страны.

Сведения о заговоре Тухачевского поступали также из других стран. 18 мая 1937 года советский военный атташе в Эстонии полковник В. И. Тупиков сообщил в Москву: «Месяца два назад в разговоре со мной Маазинг (начальник эстонской военной разведки) сказал, что он думает, что, по его данным, история с Ягодой и троцкистские процессы должны в скором времени коснуться и армии. Персонально он ни на кого не напирал, но назвал маршала Тухачевского. Вследствие того, что эта фамилия склонялась многократно в зарубежной прессе, я тогда этому не придал значения. Нов конце апреля разговор на эту тему возник вновь, и Маазинг сказал, что у него имеются проверенные данные, что маршала Тухачевского снимут тотчас после поездки на коронацию в Лондон».

В конце апреля в Лондоне было объявлено, что 12 мая 1937 года состоится коронация Георга VI, вступившего пять месяцев назад на престол вместо отрекшегося от трона Эдуарда VIII. В Москве было решено, что советскую делегацию на эту королевскую церемонию вновь возглавит Тухачевский. По словам Карелла, узнав о своей командировке в Лондон, Тухачевский решил воспользоваться этим случаем для того, чтобы еще раз договориться с немецкими генералами о сотрудничестве во время и после переворота. «Тухачевский отложил переворот на три недели. Это было его роковой ошибкой».

Существуют сведения о том, что действия заговорщиков были предотвращены в последнюю минуту. Празднование 1 мая в Москве для посвященных в суть дела прошло в обстановке тревожного ожидания непредвиденных событий. По свидетельству моего отца, находившегося 1 мая 1937 года на одной из трибун Красной площади, во время парада среди присутствовавших распространился слух о том, что вот-вот будет взорван Мавзолей, на котором находились Сталин и другие руководители страны. Ходили слухи и о других готовящихся терактах. Павел Мешик, впоследствии ставший видным деятелем СМЕРШа, а затем расстрелянный в декабре 1953 года и реабилитированный посмертно в 2000 году, в частных разговорах утверждал, что свой первый орден он получил за успешную поимку террориста, который уже занял позицию, чтобы открыть огонь по трибуне Мавзолея во время первомайских торжеств 1937 года.

Английский журналист Фицрой Маклин, присутствовавший 1 мая 1937 года на Красной площади, писал, что ему бросилась в глаза повышенная напряженность в поведении руководителей, стоявших на Мавзолее Ленина: «Члены Политбюро нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу, забыв о параде и своем высоком положении». Лишь Сталин был невозмутим, а выражение его лица было одновременно «и снисходительным, и скучающе-непроницаемым». Напряжение царило и среди военачальников, располагавшихся до войны на трибуне у подножия Мавзолея. Как писал бежавший из СССР В. Кривицкий, присутствовавшие на Красной площади заметили, что Тухачевский «первым прибыл на трибуну, зарезервированную для военачальников… Потом прибыл Егоров, но он не ответил на его приветствие. Затем к ним присоединился молча Гамарник. Военные стояли, застыв в зловещем, мрачном молчании. После военного парада Тухачевский не стал ждать начала демонстрации, а покинул Красную площадь».

Судя по всему в то время Тухачевский готовился к отъезду в Лондон. 3 мая 1937 года документы на Тухачевского были направлены в Посольство Великобритании в СССР. Но уже 4 мая они были отозваны. Главой советской делегации на коронацию Георга VI был назначен заместитель наркома обороны по военно-морскому флоту В. М. Орлов. Очевидно, что подозрения, усилившиеся после 1 мая, заставили руководство страны внезапно пересмотреть решение относительно отъезда Тухачевского.

Тем временем 6 мая был арестован комбриг запаса М. Е. Медведев. Как сообщалось в «Известиях ЦК КПСС» (1989, № 12), через день после ареста Медведев сообщил о своем участии в заговорщической организации, «возглавляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б. М. Фельдманом».

По утверждению В. Шелленберга, «материалы против Тухачевского были переданы русским в середине мая 1937 года». Возможно, это произошло в начале второй декады мая, и это обстоятельство, помимо признаний арестованных о заговоре в руководстве Красной Армии, стало причиной того, что 10–11 мая было объявлено, что Тухачевского освободили от обязанностей заместителя наркома обороны и назначили командующим Приволжским военным округом. Одновременно был снят с поста замнаркома обороны Я. Б. Гамарник, а И. Э. Якир был переведен командовать военным округом из Киевского в Ленинградский. Кроме того, было опубликовано постановление об усилении полномочий военных комиссаров в армии, фактически означавшее восстановление двойного управления, как в годы Гражданской войны.

В ночь на 14 мая был арестован начальник Военной академии имени Фрунзе командарм А. И. Корк. Р. Баландин и С. Миронов писали: «Через день после ареста Корк написал два заявления Ежову. Первое — о намерении произвести переворот в Кремле. Второе — о штабе переворота во главе с Тухачевским, Путной и Корком. По его словам, в заговорщическую организацию его вовлек Енукидзе, а „основная задача группы состояла в проведении переворота в Кремле“.»

Арестованный 15 мая Б. М. Фельдман на четвертый день после своего ареста стал давать показания на других участников заговора. К этому времени, через полтора месяца после своего ареста, стал давать показания на Енукидзе, Тухачевского, Петерсона и Корка Г. Г. Ягода. Показания на своих коллег по заговору примерно через месяц после своего ареста стали давать арестованные работники НКВД Гай и Прокофьев.

20 мая был опубликован приказ Ворошилова о перемещении командующего Белорусским военным округом И. П. Уборевича на должность командующего Среднеазиатским военным округом, а Гамарника на должность члена военного совета того же округа.

22 мая был арестован Тухачевский и председатель центрального совета Осавиахима комкор Р. П. Эйдеман. Через три дня после своего ареста Тухачевский стал давать признательные показания. В книге Н. А. Зеньковича «Маршалы и генсеки» опубликованы показания Тухачевского, написанные им во внутренней тюрьме НКВД. Маршал писал, что переворот первоначально планировался на декабрь 1934 года. Но его пришлось отложить из-за убийства Кирова. Заговорщики испугались взрыва народного негодования. Р. Баландин и С. Миронов не исключают и того, что после 1 декабря 1934 года «была усилена охрана руководителей государства».

24 мая Сталин за своей подписью направил членам и кандидатам в члены ЦК ВКП(б) для голосования опросом документ, в котором говорилось: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел». В тот же день кандидат в члены Политбюро и заместитель председателя Совнаркома СССР Я. Э. Рудзутак был арестован. Примерно в это же время был арестован бывший полпред СССР в Турции Л. K. Карахан.

28 мая был арестован И. Э. Якир. Сразу же после первой очной ставки со следователем Якир, как сообщалось в 12-м номере «Известий ЦК КПСС» за 1989 год, «написал заявление Ежову, в котором признал себя участником заговора и что в заговор его вовлек Тухачевский в 1933 году».

29 мая был арестован И. П. Уборевич. Категорически отрицая свое участие в шпионаже и вредительстве, Уборевич показал, что заговор возник в 1934 году и тогда же он был в него вовлечен Тухачевским.

30 мая было принято решение отстранить Я. Б. Гамарника и родственника жены Тухачевского Л. H. Арныггама от работы в наркомате обороны и исключить их из состава Военного совета при наркоме обороны. 31 мая Я.Б. Гамарник покончил жизнь самоубийством. (Знаментально, что, как и И. Э. Якир, Я. Б. Гамарник яростно выступал на февральско-мартовском пленуме за всемерное расширение репрессий.)

С лета 1936 года по 1 июня 1937 года был арестован 131 военнослужащий высшего состава. 1 июня был арестован заместитель командующего Дальневосточным фронтом комкор М. В. Сангурский. 5 июня был арестован начальник бронетанковых войск Красной Армии комдив Г. Г. Бокий.

М. И. Тухачевский, И. П. Уборевич, И. Э. Якир. Б. М. Фельдман, Р. П. Эйдеман, А. И. Корк, В. К. Путна и В. М. Примаков предстали 11 июня перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР. В тот же день был вынесен приговор, который на следующий день был приведен в исполнение.

Объясняя причины такой поспешности в рассмотрении дела, вынесении приговора и приведения его в исполнение, А. Орлов писал: «В октябре 1937 года один из видных чинов НКВД, С. М. Шпигельгляс, прибыл навестить меня в Испанию… Говоря о часах, которые предшествовали аресту и казни Тухачевского, Шпигельгляс поведал мне: „На самой верхушке царила паника. Все пропуска в Кремль были объявлены недействительными. Наши войска НКВД находились в состоянии боевой готовности“». На этот же источник ссылался и Карелл: «Надежный свидетель — работник НКВД Шпигельгляс приводил слова замнаркома внутренних дел Фриновского: „Весь советский строй висел на волоске“».

Еще до завершения следствия по делу Тухачевского и других в своем выступлении 2 июня 1937 года на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны Сталин объявил, что был раскрыт «военно-политический заговор против Советской власти». Перечисляя участников заговора, Сталин, судя по неисправленной стенограмме его выступления, говорил: «Троцкий, Рыков, Бухарин — это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу также Рудзутака, который также стоял во главе… Карахан, Енукидзе. Дальше идут: Ягода, Тухачевский — по военной линии, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник… Это ядро военно-политического заговора, ядро, которое имело систематические отношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которые приспосабливали всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов».

Сталин категорически отказывался объяснять действия заговорщиков их идейно-политическими убеждениями. Как и на февральско-мартовском пленуме, Сталин отвергал огульное осуждение людей за их былую приверженность к троцкизму. Он опять напоминал про то, что «Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина… Это был очень активный троцкист, и все ГПУ хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось. Андреев был очень активным троцкистом в 1921 году… Были люди, которые колебались, потом отошли, отошли открыто, честно и в одних рядах с нами очень хорошо дерутся с троцкистами. Дрался очень хорошо Дзержинский, дерется очень хорошо товарищ Андреев».

Сталин отверг и объяснение участия в заговоре ряда лиц их «классово чуждым» происхождением. Он заявлял: «Говорят, Тухачевский — помещик… Такой подход, товарищи, ничего не решает… Ленин был дворянского происхождения… Энгельс был сын фабриканта — непролетарские элементы, как хотите. Сам Энгельс управлял своей фабрикой и кормил этим Маркса… Маркс был сын адвоката, не сын батрака и не сын рабочего… И наоборот. Серебряков был рабочий, а вы знаете, каким мерзавцем он оказался. Лившиц был рабочим, малограмотным рабочим, а оказался шпионом… Поэтому общая мерка, что это не сын батрака, — это старая мерка, к отдельным лицам не применимая. Это не марксистский подход… Это, я бы сказал, биологический подход, не марксистский. Мы марксизм считаем не биологической наукой, а социологической наукой».

Отметая те обвинения, которые могли бы стать основой для развязывания репрессий по идейному или классовому признаку и тем самым дестабилизировать советское общество, Сталин в то же время подчеркивал, что в СССР нет условий для массового недовольства существующим строем и политикой правительства. Он говорил: «Политика как будто бы неплохая, международный вес нашей страны растет бесспорно, армия внизу и в средних звеньях, отчасти в верхних звеньях, очень здоровая, все дело идет вперед… Всякому путь открыт для того, чтобы двигаться вперед, неужели же еще при этих условиях кто-нибудь будет думать о контрреволюции?»

Сталин подчеркивал, что Тухачевский, Ягода, Гамарник, Рудзутак, Енукидзе и другие не представляют массовых общественных сил, а стали наемными агентами германской армии. Чтобы подкрепить это обвинение, Сталин рассказал о некоей Жозефине Гензи, «опытной разведчице» рейсхвера, которая якобы завербовала Енукидзе, Карахана и Тухачевского, и сослался на статью С. Уранова «О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок», опубликованной в «Правде» 4 мая 1937 года. В этой статье, получившей большой отклик в стране и изданной вскоре отдельной брошюрой, содержалось несколько схожих историй о том, как вовлекали советских людей в сети шпионажа. Поскольку людей, выезжавших за границу и знавших Жозефину Гензи, были единицы, Сталин лишь усиливал впечатление о том, что заговорщиков мало. Он говорил: «Ядро, состоящее из 10 патентованных шпионов и 3-х патентованных подстрекателей шпионов». Они, по словам Сталина, завербовали лишь несколько сотен человек для участия в заговоре.

Объясняя мотивы вступления людей в ряды заговорщиков, Сталин говорил: «Вот мы человек 300–400 арестовали. Среди них есть хорошие люди. Как их завербовали?» Сталин утверждал, что завербовать могли лишь «малостойких людей». Казалось, он размышлял вслух: «Я думаю, что они действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают, либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это снижают, а он себя считает очень способным. Очень трудно иногда человеку понять меру своих сил, меру своих плюсов и минусов. Иногда человек думает, что он гениален, и поэтому обижен, когда его не выдвигают».

Сталин рассказал и о планах заговорщиков: «Если бы прочитали план, как они хотели захватить Кремль… Начали с малого — с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. ГПУ у нас в руках, Ягода в руках… Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами, Московский округ, Корк и Горбачев тоже с нами.

Все у нас. Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, нестойкие люди, думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели. Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: дело реальное, как тут не завербоваться? Оказалось, дело не такое уж реальное. Но эти слабые люди рассуждали именно так: как бы, чёрт побери, не остаться позади всех. Давай-ка скорей прикладываться к этому делу, а то останешься на мели».

Сталин утверждал: «Так можно завербовать только нескольких людей… Эти малостойкие люди… и послужили материалом для вербовки». Исходя из того, что ядро заговора малочисленно, а в него вовлекались лишь немногие малостойкие люди, Сталин призывал ограничить масштабы репрессий: «Я думаю, что среди наших людей как по линии командной, так и по линии политической есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем — простить их». Казалось, что на этом репрессии завершились.

Совершенно очевидно, что в ходе разоблачения военно-политического заговора, в котором участвовали видные деятели Красной Армии, Сталин и его окружение стремились ограничиться на первых порах понижением по должности видных военных деятелей, а после ареста 300–400 военных деятелей не расширять круг арестованных, даже если имелись люди, вовлеченные в заговор. Эти обстоятельства опровергают миф о том, что обвинения о заговоре военных деятелей были лишь следствием слепого доверия Сталина гитлеровской фальшивке или его стремления расправиться с неугодными ему военачальниками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.