Военные во власти

Военные во власти

16 февраля 1893 года родился будущий маршал Михаил Тухачевский, расстрелянный в 1938 году по обвинению в заговоре против РККА и сотрудничестве с Германией.

Пожалуй, это как раз тот случай, когда история изрядно напутала. Маршала Рабоче-крестьянской Красной армии, советского доморощенного «Химического Али»[13], возможно, и стоило расстрелять еще за то, что он душил газами тамбовских крестьян. Но это — отдельная тема, а вот вся дальнейшая история с так называемым «Заговором генералов» или обвинением Тухачевского в передаче Германии секретов представляется точно такой же подделкой, как и многие другие сталинские процессы.

С немцами в период между двумя мировыми войнами тогда общался не один Тухачевский, а в целом вся страна, и в первую очередь РККА. Общались как явно — на основе Раппальского договора, но еще больше втихую, на основе тайных соглашений. Две страны-изгоя — лишенная всего после Версальского мира Германия и блокированная Западом Советская Россия — поднимались, опираясь друг на друга, и в первую очередь тайное сотрудничество шло как раз в военной области. Так что сами по себе контакты маршала с немцами, в том числе обмен с ними военно-технической информацией, были не криминалом, а его обязанностями.

Да и что мог такого сверхъестественного передать немцам Тухачевский, расстрелянный в 1937 году, если самое свежее оружие, которое немцы позаимствовали у Советского Союза, был 120-миллиметровый миномет образца 1942 года, который они скопировали с советского миномета 1938 года? Не говоря уже о том, что после прихода к власти Гитлера именно Тухачевский первым в марте 1935 года в «Правде» опубликовал статью «Военные планы нынешней Германии», где было откровенно сказано о том, какую угрозу для Советского Союза представляет фашизм.

О деталях операции против Тухачевского уже давно рассказал мастер подобных игр генерал-лейтенант МГБ Павел Судоплатов. Он же высказал и несколько версий, почему Сталину надо было избавиться от Тухачевского. Какая из версий ближе к правде, сейчас уже дело второстепенное. Главное — что Тухачевского уничтожила та самая государственная машина, которой трудолюбиво служил и он сам.

Конечно, можно говорить о том, что было бы, если бы этот переворот на самом деле был замышлен, если бы Тухачевский пришел к власти, и как бы страна тогда подготовилась к войне. Тем более что одним из пунктов его обвинения были бонапартизм и непомерные амбиции. Но с другой стороны, у военных амбиции всегда вертикальные и структурированные, как и везде, где есть «Табель о рангах». Это некая лестница, по которой шаг за шагом можно подняться на самый верх.

Но военные нередко начинают заниматься также бизнесом или политикой, и тогда их амбиции и привычку к структурированности приходится приноравливать к новым условиям. Что же такое военные в политике, военные во главе государства, что они привносят в гражданскую и политическую жизнь из своей прошлой армейской жизни? И кого вообще можно считать военными в политике?

Зачастую военные приходят к власти с помощью переворотов. Обычно, в условиях политического и экономического кризиса, они как бы перехватывают скипетр, который гражданская власть теряет из-за своей слабости. В современной России ситуация совсем другая, и можно даже сказать уникальная — приход большого числа военных во властные структуры происходил медленно, постепенно и даже планомерно. Без переворотов, путем обычных демократических выборов и последующего наполнения ими органов власти и управления.

Уже с середины 90-х годов президент Ельцин усиленно стал приближать к себе военных. Некоторые даже полагают, что группа «людей в погонах», которая имела уже своих людей в федеральной и московской бюрократии, таким образом начала осуществлять мягкий переворот. Нет никаких оснований всерьез считать, что это был заговор, но известно, что еще до Путина люди из петербургского КГБ постепенно переезжали в Москву и между ними были какие-то связи.

К тому же там же не только из самого КГБ были люди — первым явным кандидатом в «наследники» Ельцина из силовиков был Николай Бордюжа, на 2010 год занимающий пост генерального секретаря Организации Договора о коллективной безопасности. В конце 1998 года он ненадолго был назначен секретарем Совета безопасности России и главой администрации президента. Бордюжа был профессиональным пограничником, хотя можно, конечно, сказать, что он тоже выходец из КГБ, поскольку погранвойска были частью КГБ.

В 90-е годы очень активно продвигался также генерал Андрей Николаев — первый директор Федеральной пограничной службы, — но он был вынужден подать в отставку в 1997 году, когда начал спорить с Ельциным. Вице-премьером одно время был железнодорожный генерал Николай Аксененко, премьером — до того возглавлявший ФСБ и МВД Сергей Степашин. При этом Степашин был питерский, а те же Бордюжа и Аксененко были не из Северной столицы. В выдвижении военных и выходцев из спецслужб был, конечно, и географический фактор, но не он был главным. Основной фактор, наверное, все же был другой — «погонный». Другие вторичные, но тоже важные. Потому что те люди, которые находились в то время на высших постах питерского КГБ, которое потом распалось на несколько частей, были очень влиятельными и дружили с не менее влиятельными людьми в Москве, например с генералом Крючковым или с Примаковым.

Есть такая версия, что в то время, когда перестройка и гласность наносили удар за ударом по главной цитадели КГБ в Москве, были места, где такие удары почти не чувствовались. Они, во-первых, почти не коснулись Службы внешней разведки (СВР), которая оставалась в тени. И они почти не коснулись питерского управления — там тоже было тихо. Надо понимать, что питерское управление отличалось от всех остальных еще и по численности — больше трех тысяч человек. Это была огромная структура, которая стала более сильной, может быть, не из-за того, что в ней служило много талантов и замечательных лидеров, а просто из-за того, что в Москве все слабело, рассыпалось и крошилось.

И хотя Санкт-Петербург возглавлял демократ Собчак, один из немногих мэров крупных городов, выступивший против ГКЧП, тем не менее есть свидетельства, что он был очень дружен с главой городского управления КГБ того времени. Иными словами, он умел наладить связи с силовиками. С другой стороны, это была его обязанность, потому что было бы странно, если бы мэр такого значительного города не налаживал бы связи с ключевыми бюрократами, в том числе силовыми, своей системы.

Бывшие военные оказывались на вершине власти не зря — они были призваны как силы порядка для того, чтобы остановить опасный процесс распада. При этом интересно, что именно профессиональных армейских в высших властных структурах почти нет — в 90-е был на высоком посту секретаря Совбеза генерал Александр Лебедь, а сейчас губернатор в Московской области генерал Борис Громов, и на этом практически все. Среди же тех, кто возглавил федеральную власть, в основном представители не вооруженных сил, а спецслужб. В этом состоит важная российская особенность — ведь если посмотреть на другие страны, то там к власти приходили как раз армейские генералы — те же Пиночет, де Голль, Эйзенхауэр и многие другие.

«Разве КГБ — военные?»

(Из вопросов слушателей радио «Эхо Москвы»)

Военные в широком смысле — это люди в погонах. В любых, в том числе прокурорских. Иначе говоря, это все люди, которые работают в системах, где требуется безусловное подчинение начальнику, где есть принцип единоначалия, есть все ограничения в гражданских правах, которые свойственны для военных, — вот все эти люди военными и являются. И силовыми считаются те ведомства, где есть вооруженная группа людей, которая должна обеспечивать функции этого ведомства. В России сейчас таких ведомств двадцать два.

Можно, конечно, назвать неоправданным обобщением смешивание в одну кучу людей в армейских погонах, милицейских и связанных со спецслужбами. Это и есть обобщение, но следует подчеркнуть, что всем этим системам присущи наиболее важные общие черты и при этом определенное разделение функций.

В России роль мозга силовой системы всегда играли именно люди из спецслужб, которые были силовой элитой. И это действительно особенность нашей страны, потому что элитой армии, например, в Латинской Америке — были летчики.

В СССР же была выстроена система так называемых «троек» — это КГБ, которое определяет задачу и находит врага, милиция, которая хватает врага, и прокуратура, которая обеспечивает «законность» и сажает врага. Армия от всего этого была в стороне, потому что она не занималась внутренними проблемами.

Она и сейчас в стороне — если посмотреть состав Совета безопасности РФ, который по аналогии ближе всего к советскому Политбюро, то из двенадцати человек в нем семеро — силовики, но при этом — среди них нет ни одного армейского! Только разведка, контрразведка и милиция.

Совет безопасности в России — прежде всего политический орган, который действительно можно назвать своего рода «стратегическим Политбюро», поскольку это группа людей, принимающих основные стратегические решения. Но, с другой стороны, было бы странно, если бы в Совет безопасности входили люди, которые не имеют отношения к безопасности. А поскольку политическим устройством в рамках своей роли занимается не армия, а другие силовые ведомства, армейские так и остаются от политики немного в стороне.

Это все относительно логично, учитывая особенности политической истории России. Куда более странно, что в ведомствах, занимающихся культурой, экономикой и так далее, тоже появляется очень большое количество людей в погонах.

Но если посмотреть на статистику — в настоящее время процесс прихода во власть бывших военных несколько замедлился.

Количество людей из силовых ведомств на 2007 год:

В администрации президента — 66,6 %

В правительственных структурах — 37 %

Среди губернаторов — 16,6 %

–

В целом по всей политической элите — 41 %

Количество людей из силовых ведомств на начало

2010 года:

В администрации президента — 51 %

В правительственных структурах — 36 %

Среди губернаторов — 7 %

–

В целом по всей политической элите — 31 %

Наиболее заметно уменьшение доли бывших военных среди губернаторов, что неудивительно — время показало, что губернаторствовать военные могут с трудом. Даже в Московской области, которую по-прежнему возглавляет генерал Громов, большие проблемы — она не может обслуживать внешний долг, масса проблем с землей, с управлением, с коррупцией, с энергетикой.

Участие высокопоставленных военных России во власти, по-вашему, это скорее полезно для России или скорее неполезно?

• Скорее полезно — 28 %

• Скорее неполезно — 36 %

• Затрудняюсь ответить — 36 %

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»)

С точки зрения социологии результаты опроса говорят о том, что люди не очень хорошо представляют, что военные как каста, как группа приносят во власть в плюсе или выносят из власти в минусе — об этом свидетельствует высокий процент затруднившихся ответить. И тут важно понять, что дает военное образование и военная служба для политика, принимающего решения.

Прежде всего военные никогда не были предназначены для политики, их к ней просто не готовили и не готовят. Поэтому их квалификация находится в стороне от понимания социальных или экономических проблем и умения их решать. Хотя, конечно, управление армией в целом — это тоже гигантская управленческая задача, которая дает немалый опыт. Среди плюсов военных во власти — они привносят порядок и возвращают субординацию. Минусы — они не подготовлены для участия в свободных дискуссиях и для учета широкого плюрализма — это вообще не их стихия. Они привыкли только подчиняться и отдавать приказы. Поэтому все, что связано с развитием дискуссии и плюрализма мнений, а следовательно, с развитием демократии — для них очень сложная проблема.

Если проанализировать мировой опыт, то можно прийти к выводу, что результаты прихода военных к власти бывают самые разные. Де Голль был избран в 1958 году, новая конституция Франции с более сильными президентскими полномочиями была одобрена, потом он был переизбран на второй срок. Эйзенхауэр — герой Второй мировой войны, бывший главнокомандующий армиями союзников в Европе, стал президентом совершенно демократическим путем. Корейские президенты, проводившие успешную модернизацию, — бывшие генералы, впрочем позже обвиненные в коррупции. С другой стороны, в Бирме у власти тоже генералы, но никакого порядка там нет, в стране хаос, нищета, по окраинам воюют сепаратисты. Пиночет — классический пример генерала, пришедшего к власти путем военного переворота, однако он провел в Чили неплохую экономическую модернизацию.

Общий вывод из всего этого можно сделать такой: не столь важно, как генералы приходят к власти — демократическим путем или путем переворота, — если они не вмешиваются непосредственно в экономическое управление, а доверяют это дело профессионалам, если они уважают законы и частную собственность — их правление может быть вполне успешным. Тот же Пиночет доверился американским советникам, набрал успешных технократов и сумел поднять экономику страны.

В то же время власть всегда плоха, когда она наполняется людьми только из одной профессии. Если одни балерины придут к власти или одни инженеры, тоже ничего хорошего не получится. Сейчас в России впервые не просто военный победил на выборах или был фактически назначен предыдущим президентом, а в целом произошла колоссальная концентрация во власти людей из спецслужб, доля которых хоть немного и уменьшилась, но по-прежнему непропорционально высока.

К тому же приведенные выше цифры статистики не совсем полны, поскольку часть людей работала нелегально и в своих биографиях никогда не отражала, что они действительно были разведчиками или контрразведчиками или занимались какими-то другими специальными делами. У них есть в биографиях некие хронологические дыры, по которым можно догадаться об их истинной профессиональной принадлежности. И с их учетом процент силовиков в высших эшелонах нашей власти доходит до умопомрачительных 77 %.

Вообще, для политики клановость — к сожалению, не редкость, а обычное явление. При президенте Буше-младшем во власти в США был «техасский клан», а в России в свое время были и «ставропольские», и «днепропетровско-молдавские» кланы. Но землячество не так опасно, как корпоративное объединение, потому что землячество не несет никаких общих идей или стереотипов поведения, это просто знакомые друг с другом люди, которые друг другу доверяют.

Плюс к этому есть одна общая черта у военных — они особенно сильны, когда государство в них нуждается, то есть когда есть враги, внешние или внутренние. И эти люди натренированы, «заточены» на обнаружение врагов, они всегда ищут врагов. И когда они оказываются на политическом Олимпе, они осуществляют политику именно таким образом — они постоянно ищут врагов, разоблачают их и наказывают.

В современной России это заметно на примере отношения к иностранцам, в том числе и к иностранным инвесторам. Страна отчаянно нуждается в притоке инвестиций, и при этом принимается фактически запретительное законодательство по отношению к иностранным инвесторам. Это не что иное, как последствия шпиономании, которая широко распространена в стране, и недоверия к иностранцам просто по определению — по старой, еще сталинской схеме — если иностранец, значит шпион.

Конечно, нельзя сказать, что никаких угроз такого рода совсем нет — они, безусловно, есть. Но не в таком количестве и выглядят они не так остро, как они сконцентрированы в головах людей, которые прошли специальную подготовку.

Но власть и связанная с нею ответственность мозги все же меняет, и бывшие военные вынуждены заниматься культурой, нанотехнологиями, Большой театр реставрировать, спорт поднимать. Они выходят из своего корпоративного сознания, они его меняют, расширяют. Потому что престиж страны становится их личным престижем. Поэтому серьезно занимающийся политикой и государственными делами военный больше не может быть выразителем интересов только своей корпорации, он ее понимает, любит, но все-таки уже не может служить исключительно ее интересам.

Есть и еще одна сторона прихода военных к власти — проникновение их после этого еще и в бизнес. Когда в Бразилии генералы отдали власть в начале 80-х годов гражданскому правительству, выяснилось, что во всех крупнейших бразильских корпорациях на самых различных позициях находятся бывшие военные. Там сохранялись корпоративные связи, сохранялись неформальные отношения и неформальный контроль со стороны военного сословия за целым рядом корпораций. И как говорят специалисты, их влияние сохраняется отчасти до сих пор, хотя прошло уже почти тридцать лет.

В России военные тоже широко и активно проникли в бизнес. Процесс шел все «нулевые» годы, и постепенно ситуация получилась такая, что, по крайней мере, в той зоне, которую можно назвать государственным бизнесом, то есть в крупных корпорациях с государственным участием, процент людей в погонах оказался достаточно значительным. Он не может быть очень большим, потому что для умелого управления бизнесом надо быть профессионалом. Но там и не нужно доводить процент присутствия военных до ста, главное — в лучших традициях Советского Союза иметь своего рода «комиссара» при командире (в нашем случае — главе предприятия или корпорации). По нынешним правилам игры, рядом с руководителем все время должен быть человек, который сам управлением не занимается, но наблюдает. Это есть также во всех бюрократических системах — например, из 10–15 заместителей министров один должен быть обязательно наблюдатель, так сказать, с Лубянки.

Военные, которые пришли в российскую власть, сейчас больше:

• Военные — 14,0 %

• Предприниматели — 81,5 %

• Затрудняюсь ответить — 4,5 %

(По результатам голосования на сайте радиостанции «Эхо Москвы»)

• Военные — 61,1 %

• Предприниматели — 38,9 %

(По результатам телефонного опроса слушателей радио «Эхо Москвы»)

Этот вопрос имеет сразу много пластов. Во-первых, больше военные они или бизнесмены, связано с тем, чем эти люди занимались все эти годы. Если они давно пошли в бизнес, конечно, они уже стали бизнесменами. С другой стороны, все знают знаменитую фразу: «Чекист бывшим не бывает». Поэтому и бизнес бывшие военные ведут несколько специфически — как военные действия, где если противник не сдается, его уничтожают.

Но есть и положительное влияние, которое «люди в погонах» оказывают на любое дело, которым занимаются, — бизнес это, политика или что-либо другое. В любую сферу деятельности они приносят некоторую упорядоченность, устанавливают четкие правила, причем не обязательно публичные. Правила игры в России не всегда, и даже можно сказать — всегда не публичны. Часть их является открытой и описанной в нормативных актах — это называется законы, а другая часть является непубличной — договорная. И все знают, что нельзя преступать здесь какую-то невидимую черту, иначе это плохо кончится.

В России пришедшей к власти в конце 1999 года «военной корпорацией» была прежде всего проведена стабилизация. И сколько бы над этим ни шутили, это был шаг вперед, когда люди успокоились, стал расти уровень жизни, расти экономика — пусть этого и добились не самыми чистоплотными и правильными методами. Стали расти какие-то производства, много чего появилось нового. Но ресурс командной системы не так велик, поэтому со временем он исчерпался. Нефть упала в цене, и поддерживать нестабильную экономику стало нечем, поэтому власть устами президента Медведева вновь заговорила о необходимости новой модернизации.

Однако дело в том, что есть кирпичики, из которых сложена система, их можно переставлять по-разному, можно губернаторов выбирать или не выбирать — система от этого по сути не меняется. Суть любой системы по-прежнему в отношениях между правящим классом и народом. И пока правящий класс является крупнейшим коллективным собственником и скрывает это от всех, пока он отгорожен огромным забором от всего остального населения, политическая система не изменится. И маленькие косметические ремонты здесь ничего не поменяют.

В 2009 году политолог Михаил Афанасьев провел одно из первых серьезных исследований российских элит. Он взял и изучил двенадцать основных групп российской элиты «от Москвы до самых до окраин» и выяснил, что нынешняя полувоенная «вертикаль власти» поддерживается прежде всего двумя группами российской элиты — федеральными чиновниками и силовиками. А регионалы, муниципалы, юристы, бизнесмены, городские депутаты, журналисты, интеллигенция уже давно хотят изменения баланса сил, хотят, чтобы власть стала более открытой, более гражданской, более конкурентной.

И это совершенно логично — военная корпорация была призвана для того, чтобы навести порядок. Удалось ей это или не очень, но она свой ресурс исчерпала, поэтому стал необходим новый, более открытый и плюралистический общественный порядок. И это типичная ситуация для России, в которой всегда, независимо от политической системы, неофициально существовали две основные партии — силовиков и гражданских. Это было и в Российской империи, и в Советском Союзе, и сохранилось в Российской Федерации. Иногда силу брали гражданские — тогда начиналась либерализация, «оттепель», развивалась экономика. Но одновременно зачастую имели место процессы ослабления государства, роста прежде замороженных силовиками противоречий. И тогда призывались силовики, которые управляли более жестко, наводили свой казарменный порядок, но их губила экономическая неэффективность, и они в итоге заходили в тупик. Поэтому на смену им опять приходили гражданские. И сейчас в России продолжается очередной политический цикл, но вряд ли и он будет последним[14].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.