Тушинский лагерь

Тушинский лагерь

С тех пор как Лжедмитрия II признали многие русские города и его дело стало на твердую почву, интерес к самозванческой интриге стали проявлять влиятельные лица Речи Посполитой, некогда покровительствовавшие Отрепьеву. В числе их были князья Вишневецкие, Ружинский, Тышкевич, Валевский и другие.

Король Сигизмунд III не желал участвовать в авантюре. Но мятеж против королевской власти усилил элементы анархии в Речи Посполитой. Наемные солдаты, оставшиеся без работы после подавления мятежа, хлынули в русские пределы в надежде на то, что «царек» щедро вознаградит их за труды.

Давний сподвижник Отрепьева князь Роман Ружинский не прочь был сыграть при Лжедмитрии II такую же роль, какую при первом самозванце играл Юрий Мнишек. Оба вельможи оказались на пороге разорения и все надежды возлагали на успех авантюры и щедрые пожалования «царя». Обедневший украинский магнат заложил земельные владения и влез в долги. На занятые деньги он навербовал отряд конных копейщиков.

Среди наемников было немало участников московского похода Отрепьева, и Ружинский должен был подготовить их к встрече с бродягой. Одним лишь насилием предотвратить нежелательные толки было невозможно. Гетман нанял доктора богословия Викентия, который выступил перед солдатами с россказнями о том, что он видел «царя Дмитрия» при его первом появлении в Польше и в бытность его в Москве, потом в келье у бернардинских монахов, а затем в Стародубе, и все это одно лицо. Чтобы оправдать авантюру, богослов написал донесение в Рим с доказательствами истинности «царя Дмитрия».

Прибыв на Русь, Ружинский направил послов к Лжедмитрию II. Когда послы вернулись, солдаты обратились к ним с вопросом, тот ли это «царь». Ответ послов был более чем двусмысленным: «Тот, к которому вы нас послали!» Прошло два с половиной месяца, прежде чем Ружинский возобновил переговоры. Поляки убедились, что «царек» не располагает богатой казной, достаточной, чтобы оплатить их услуги. Это было главной причиной промедления.

Перейдя в Кромы, войско направило к «вору» новых послов. Весной 1608 г. они явились в Орел, где «канцлер» поляк Валевский приветствовал их от имени «самодержца». Придворный этикет был грубо нарушен самим «государем». Он поносил поляков, обвиняя их в измене. Изменой «вор» считал любые сомнения в его царственном происхождении. Самозванцу передали двусмысленную фразу первых послов, и он принял позу оскорбленного человека.

Брань убедила жителей Стародуба, что перед ними истинный государь. Но на поляков она произвела обратное действие. В ответ на ругань послы — наемные солдаты объявили, что теперь они уверены, что перед ними не прежний «царь Дмитрий», так как тот в отличие от нового «умел уважать и понимать воинов». Послы закончили речь прямой угрозой, заявив, что солдаты «будут знать, как поступить».

Старое руководство в лице гетмана Меховецкого не желало допустить в свой лагерь Ружинского. Но Меховецкий утратил авторитет, так как не обеспечил выплаты наемникам обещанных денег. За спиной Меховецкого солдаты пришли к соглашению с войском Ружинского.

Когда Ружинский вступил в Орел, самозванец дал пир в его честь. За столом «царек» пространно рассуждал о том, что никогда бы не согласился стать польским королем, «ибо не для того народился московский монарх, чтобы им управлял какой то архибес или, как по нашему (по-польски. — Р.С.) зовут, архиепископ». В устах Лжедмитрия II брань в адрес католического «архибискупа» понятна. Одним из главных обвинений против убитого Расстриги было принятие им католической веры. Выпады против католиков должны были доказать преданность Лжедмитрия II греческой церкви.

Обличения послов и угрозы в адрес «вора» были забыты. Наемников более всего волновал вопрос, заплатят ли им за службу в России.

В апреле 1608 г. польские солдаты собрались на войсковое коло для выборов гетмана. Вновь в центре внимания был вопрос о деньгах. Новым гетманом наемники выкрикнули Ружинского. Лжедмитрий II, вызванный в коло, пытался перечить. «Цыть, б… дети!» — кричал он. Поднялся страшный шум. Солдаты требовали немедленно предать негодяя смерти: «Убить его, мошенника, зарубить! Ах ты, такой-сякой сын, разбойник! Поманил нас, а теперь платишь нам неблагодарностью!»

Ружинский убедил солдат, что обеспечит им жалованье, соответствующее их достоинству. Взбунтовавшееся наемное войско окружило двор «царька» вооруженной стражей. Меховецкий не желал признать свое поражение и пытался оспорить решение польского войска. Первый покровитель шкловского учителя рассчитывал на поддержку «государя» и казачьего войска, по численности далеко превосходившего наемную армию. Но Лжедмитрий II струсил и не смог защитить своего гетмана. Попав под домашний арест, он запил горькую. Протрезвев, «самодержец» должен был вытерпеть новые унижения. Он просил прощения у наемных солдат и признал власть избранного гетмана Ружинского, после чего Меховецкий был изгнан из лагеря.

Новый гетман не сразу почувствовал себя хозяином положения. Он принужден был оставаться в Кромах, в то время как Лжедмитрий II находился в Орле с Заруцким.

Смена командования имела важные последствия. Болотниковцы, приведшие к власти «стародубского вора» и пользовавшиеся большим влиянием в его лагере, стали утрачивать одну позицию за другой. Следом за шляхтой и магнатами в окружении Лжедмитрия II появилась московская знать.

Встреча наемников с «государем» породила толки о его самозванстве. Уверенность воинства в успехе авантюры поколебалась. Гетману пришлось прибегнуть к новым инсценировкам. На помощь ему пришли доктор Викентий и некто Тробчинский, якобы знавший многие тайны Лжедмитрия I. Тробчинский взялся проэкзаменовать «царька» и установить, является ли он прежним «Дмитрием». На публичном диспуте он излагал «тайны», заведомо искажая детали. Школьный учитель уверенно поправлял его и на все вопросы давал точные и исчерпывающие ответы. Вопрошавшие изображали при этом величайшее изумление и заявляли, что об этом знали только они да еще сам «царь Дмитрий», а значит, это, несомненно, он, хотя внешне и не похож.

Речи об истинности «государя» заключали убийственную для него оговорку. Признание того, что претендент вовсе не похож на коронованного «Дмитрия», обрекало «вора» на положение марионетки, которую поляки могли в любой момент объявить обманщиком и выбросить на свалку. Над головой самозванца повис меч.

Тем не менее наемные солдаты были удовлетворены спектаклем и готовы были простить «государю» его внешность. Их удовлетворили обещания выплатить деньги.

Затея Ружинского была рассчитана не на одних только наемников. Вскоре гетман обратился с посланием к князю Василию Голицыну, одному из бояр, посадивших Отрепьева на трон. Литовцы не служат многочисленным лжецаревичам, объявившимся в России, но он, Ружинский, убедился в истинности «царя Дмитрия» и в числе первых стал ему служить, так как его отец, дед и дядя верно служили прирожденным московским государям. (Ружинские пользовались авторитетом в Запорожской Сечи и не раз приводили отряды запорожцев и воевали против татар бок о бок с царскими воеводами.)

Обращение должно было посеять сомнения среди сподвижников Лжедмитрия I в Москве, утративших прежнее влияние после воцарения Шуйского.

Ружинский развил бурную деятельность. По его приказу Лжедмитрий II обратился за помощью к «родителю» — тестю Юрию Мнишеку, чтобы через него заручиться поддержкой короля. Мнишек откликнулся на призыв и составил подробную записку для Сигизмунда III с уверениями, что его зять жив и, ссылаясь на статьи тайных договоров, просит о признании и военной помощи. Мнишек вновь излагал планы насаждения католичества в Московии, старался оградить права дочери как московской царицы.

В Кракове появились агенты самозванца. Один из них, еврей Арнульф Калинский, получил полномочия «для переговоров во всех делах Речи Посполитой и военных и коммерческих». Возможно, он был банкиром «царька». Именно через него Лжедмитрий II, имея пустую казну, предложил королю за помощь полмиллиона злотых ежегодно.

Сигизмунд III не захотел вступать в переговоры с «обманщиком». Записка Мнишека не произвела впечатления на короля и сейм. Сенаторы настаивали на запрете вербовки войск для самозванца в Польше.

Заняв пост главнокомандующего, Ружинский немедленно отдал приказ о наступлении на Москву. Поход начался неудачно. Случайный пожар уничтожил все запасы, заготовленные в Орле для войска.

Царь Василий сосредоточил крупные силы на подходах к Волхову. Армию возглавил брат царя — князь Дмитрий Шуйский. Воеводы успели возвести укрепленный лагерь. Узнав о приближении противника, Дмитрий Шуйский 30 апреля 1608 г. вывел полки из лагеря и выстроил их в боевые порядки. Ружинский столкнулся с русскими на марше, не имея времени для перестроения войска. Конные роты с ходу атаковали русские позиции.

Воевода передового полка Василий Голицын отразил атаку и потеснил атакующих. Тогда в бой вступили отряды Ружинского и Валевского. Они отбросили Голицына и вышли в расположение большого полка. Участники сражения отметили, что главные силы русской армии не оказали помощи своим гибнущим товарищам. Положение спасла атака сторожевого полка князя Куракина.

Военный совет, созванный ночью Шуйским, принял решение не возобновлять генеральное сражение, а отвести полки к Волхову, чтобы занять оборону по засечной черте и преградить неприятелю путь на Москву. В «воровском» лагере Ружинский и его ротмистр также приняли решение отложить бой и перейти на более выгодные позиции. Мелкие стычки продолжались 1 мая.

Русские ратники начали отводить артиллерию в тыл. В то же самое время гетман Ружинский приказал перевезти войсковые обозы за реку и приступил к строительству лагеря на новом месте. Обозные повозки подняли тучи пыли. Русские решили, что противник перестраивает свои порядки, чтобы крупными силами нанести удар с фланга. В царских полках началась паника. Перебежчики сообщили обо всем «царьку». Ружинский немедленно отдал приказ о наступлении. «Вор» и поляки, записал летописец, «перелезли реку и пришли под село Кобылино за 15 верст Волхова, позади полков Московского государства».

Выход польской конницы в тыл царской армии окончательно погубил Шуйского. Его полки утратили управление и обратились в паническое бегство. Часть сил отступила в Волхов, другая ушла к засечной черте. Волхов открыл ворота перед Ружинским после двух дней сопротивления. Победителям досталось множество пушек и огромный обоз.

Причины поражения не сводились лишь к неумелому руководству и трусости Дмитрия Шуйского. Гражданская война деморализовала дворянское ополчение. Уездные дети боярские не являлись очевидцами гибели Лжедмитрия I и были сбиты с толку успехами воскресшего царя. Если «Дмитрий» вновь брал крепость за крепостью и неудержимо продвигался к Москве, значит, сам Бог покровительствует ему, а противившихся неизбежно постигнет кара. Воеводы утратили всякое доверие к служилым людям, тогда как ратники перестали доверять своим командирам. Число перебежчиков вновь стало стремительно расти.

Чтобы удержать при себе польские отряды, самозванец после битвы заключил с ними новое соглашение. Он обязался поделить с ними все сокровища, которые достанутся ему при вступлении на царский трон. Народ, приветствовавший нового «истинного Дмитрия», понятия не имел о сговоре за его спиной.

В июне 1608 г. армия самозванца разбила лагерь в Тушине. Скопин расположился на Ходынке против Тушина. Царь Василий с двором занял позиции на Пресне.

Появление польских и литовских отрядов в армии самозванца вызвало тревогу в Кремле. Русские власти развили лихорадочную деятельность, стремясь предотвратить военный конфликт с Речью Посполитой. Царь Василий поспешил закончить мирные переговоры с польскими послами, обещал им немедленно отпустить на родину Мнишеков и других поляков, задержанных в Москве. Послы в принципе согласились немедленно отозвать из России все военные силы, сражавшиеся на стороне самозванца.

На радостях Шуйский известил Ружинского о близком мире и пообещал заплатить его наемникам «заслуженные» у «вора» деньги, как только те покинут лагерь.

Царь Василий радовался преждевременно. В течение двух недель его воеводы стояли на месте, не предпринимая никаких действий. В полках распространилась уверенность в том, что война вот-вот кончится. Гетман Ружинский использовал беспечность воевод и на рассвете 25 июня нанес внезапный удар войску Скопина. Царские полки в беспорядке отступили. Тушинцы пытались ворваться на их плечах в Москву, но были отброшены стрельцами. Ружинский намеревался отдать приказ об общем отходе. Но воеводы не решились преследовать его отступавшие отряды. Три дня спустя царские воеводы наголову разгромили войско Лисовского, пытавшееся ворваться в столицу с юга.

Тщетно Лжедмитрий II домогался заключения «союзного» договора с королем и выказывал готовность идти на любые уступки. Наиболее дальновидные политики Польши решительно возражали против вмешательства во внутренние дела Русского государства. Сигизмунд III следовал их советам, ибо он не успел еще забыть о своей неудаче с Отрепьевым и не подавил окончательно оппозицию внутри страны.

В конце концов легкие победы Лжедмитрия II лишили Сигизмунда III благоразумия. Король отдал приказ готовить войска для занятия русских крепостей Чернигова и Новгорода-Северского.

Завоевательные планы Сигизмунда III натолкнулись на возражения высших сановников. Коронный гетман Станислав Жолкевский указывал на неподготовленность королевской армии к большой войне. Королю пришлось отложить осуществление своих намерений.

В Москве царь Василий продиктовал польским послам условия перемирия. Послы, томившиеся в России в течение двух лет, подписали документ, чтобы получить возможность вернуться на родину. Мирный договор оказался не более чем клочком бумаги. В самый день подписания перемирия в Россию вторгся литовский магнат Ян Петр Сапега с многочисленным войском.

Во исполнение договора царь Василий освободил семью Мнишеков. Сенатор дал клятву Шуйскому, что никогда не признает своим зятем нового самозванца, и обещал всячески содействовать прекращению войны. Но Мнишек вовсе не думал исполнять свои обещания. Он вел рискованную игру и делал все, чтобы разжечь смуту.

Царь поручил воеводам сопровождать послов до границы и обеспечить их безопасность. Воеводы везли поляков лесными дорогами, таясь от «вора». Но уже на другой день после отъезда из Москвы Мнишек сообщил тушинцам сведения, которые позволили им перехватить обоз.

Польские послы настаивали на соблюдении перемирия и возвращении на родину. Но Мнишеки отделились от посольского обоза и остановились неподалеку от границы в районе Белой. Ружинский послал за ними полковника Заборовского. В письме «тестю» Лжедмитрий II выражал пожелание «скорого радостного и приятного свидания», но при этом прозрачно намекал, что «тестю» безопаснее будет вернуться в Польшу: ему — «царю Дмитрию» было бы «лучше слышать, что вы в Польше на свободе, нежели здесь поблизости в полону».

Заборовский передал сенатору «царскую грамоту», но не стал спешить с возвращением в Тушино. Вскоре к нему присоединился Ян Сапегас литовскими отрядами. Литовцы устроили парад в честь «московской царицы Марины».

В Можайске Сапега получил грамоту Лжедмитрия II с повелением оставить Марине Мнишек небольшую свиту, а самому направиться в Тушино, «нимало не сомневаясь в милости нашей».

Прием во «дворце» у «царька» произвел удручающее впечатление на Сапегу. Во время пира шкловский бродяга, по обыкновению, богохульствовал. Яства поразили поляков убожеством. Все блюда были грубы, приготовлены по-простому, кое-как, грязно. «Изобилия не было ни в чем».

С появлением новых лиц в лагере борьба за власть возобновилась. Ружинский не желал расстаться с титулом главнокомандующего. Но теперь на этот пост претендовали также Юрий Мнишек и Ян Сапега.

Последующие шаги Ружинского показали, что своим главным соперником он считал Сапегу. В новой грамоте самозванец и Ружинский сообщили Сапеге, что «царь Дмитрий» внезапно заболел, и предложили Сапеге вступить в переговоры с «канцлером» «царя» Валевским. Два гетмана должны были договориться между собой без всякого участия «царька» и его «тестя».

В отношении царицы Марины у тушинцев были свои планы. Когда Мнишеки с Сапегой прибыли в Звенигород, они получили письмо от «болевшего» «царя». Лжедмитрий II просил «свою супругу» принять участие в положении святого в Звенигородском монастыре, чтобы укрепить расположение московских людей к «царственной чете».

Очевидец событий Николай Мархоцкий засвидетельствовал, что появление Мнишеков принесло тушинцам «больше вреда, чем пользы, так как царица и другие персоны, знавшие Дмитрия в столице, увидев нашего, не захотели его признавать, и скрыть это было невозможно». Прошла неделя, и лишь «после долгих уговоров, — отметил Мархоцкий, — согласились все, в том числе царица, притворяться вместе с нами, что это не другой царь, а тот самый, что был в Москве».

Первая встреча Юрия Мнишека с «вором» состоялась 5 сентября 1608 г. Секретарь Сапеги записал в Дневнике, что пан воевода Сандомирский «во второй раз ездил к самозванцу познавать, тот это или не тот». Откровенная и насмешливая запись из Дневника дает точное представление о начавшемся торге.

Вопрос о том, был ли «вор» истинным «Дмитрием», не имел существенного значения. Поляки не могли поделить власть. Юрий Мнишек, претендовавший на роль правителя России при Лжедмитрии I, требовал для себя тот же пост в Тушине. Первое свидание закончилось тем, что Ружинский отверг претензии Мнишека, а тот отказался признать Лжедмитрия II своим зятем.

Некогда Отрепьев согласился удовлетворить все территориальные притязания нареченного тестя. Теперь «тесть» напомнил новому «зятю» о его обязательствах. В народе толковали, что Мнишек требует для своей дочери вдовьего удела и известных городов. Эти слухи могли лишь осложнить положение самозванца.

6 сентября Марина впервые виделась со своим «супругом». В Дневнике Яна Сапеги появилась запись, что «царица московская» не очень хотела приветствовать «мужа» и явно не радовалась его приезду.

На пути к Москве один молодой шляхтич из рыцарских побуждений предупредил Марину, что в Тушине она увидит не своего венчанного мужа, а самозванца. Разговор был доверительным. Но Мнишеки тут же выдали «вору» имя своего доброжелателя. Ружинский немедленно приказал посадить шляхтича на кол, и тот умер посреди лагеря в муках.

В плен к тушинцам попал один из князей Мосальских. Он также обратился к Марине с предупреждением, что «царь ненастоящий». Напуганный казнью шляхтича, он бежал в Москву и уведомил обо всем царя Василия.

Марине не раз предлагали вернуться в Польшу. Отвергая советы такого рода, Марина писала в посланиях, что предпочтет смерть сознанию, что «мир будет дальше глумиться над ее горем»; «будучи повелительницей народов, московской царицей, она не думает и не может быть снова подданной и возвратиться в сословие польской шляхтянки». Слова Марины были проникнуты гордыней. Она сравнивала себя с солнцем, которое не перестает светить, хотя «его иногда закрывают темные тучи».

Непомерные претензии семейки Мнишеков вызвали раздражение тушинцев. От их лагеря до Кремля было рукой подать. Богатейшая сокровищница московских государей разжигала алчность наемников. Вступив на московскую землю, Сапега первым делом потребовал от Ружинского уравнять «в заслуженном» приведенных им солдате наемниками из Тушина. Тушинцы поначалу отвергли притязания сапежинцев как наглые и абсолютно неприемлемые. Но Сапега привел с собой 1700 воинов, и с ним пришлось считаться.

К осени 1608 г. в лагере Лжедмитрия II было, по словам поляков, «18 000 польской конницы и 2000 хорошей пехоты». Как писал очевидец, в Тушино постоянно прибывали подкрепления: «…редко проходили четверть года или месяц, в течение которых не прибыло бы тысячи из Москвы или, по крайней мере, нескольких сот человек из Польши». Самозванцу служили несколько тысяч запорожских и донских казаков. Точными данными об их численности, вероятно, не располагали даже их командиры. Толковали, будто у Лжедмитрия II было до 45 000 казаков, но эти сведения были преувеличены.

Речь Посполитая вела форменную войну с Россией, хотя война и не была объявлена. Особую роль в этой войне играло запорожское войско, вдвое превосходившее донское. Казалось, вся Украина вместе с православным украинским магнатом Ружинским собралась под тушинскими знаменами.

Казаки сражались в пешем строю. Но на поле боя решающее значение имели атаки гусарской конницы. Содержание наемных гусарских рот требовало огромных средств. Казна Лжедмитрия II была пуста. «Вор» клялся, что раздаст наемникам в счет долга все богатства московской сокровищницы, но Кремль еще надо было завоевать.

У Мнишека был свой взгляд на вещи. Он требовал вернуть ему огромные суммы денег и драгоценные подарки, которые были отобраны у него после переворота и перешли в царскую казну. Он не забыл также и того, что «царевич» задолжал ему миллион злотых, обещанных в Самборе по случаю будущей свадьбы с Мариной. В награду за признание Лжедмитрий II выдал «тестю» жалованную грамоту с обязательством выплаты 300 000 рублей. Обязательство не было подкреплено подписями ротмистров.

Отец и дочь Мнишеки вскоре уяснили себе, что их «родня» — всего лишь подставное лицо, кукла в руках Ружинского и прочих лиц, его окружавших. Однако делать было нечего. 10 сентября «царица» торжественно въехала в Тушино и разыграла роль любящей жены, обретшей супруга. Возвращение на «трон» не принесло «царице» ожидаемых выгод. Марина согласилась стать наложницей проходимца, не получив ни казны, ни земель. Ее притязания на управление особыми городами не были удовлетворены.

По слухам, Мнишек пытался оградить честь дочери, а заодно и собственный кошелек. Лжедмитрий II якобы не мог вступить в права супруга до занятия трона и выплаты обещанных денег. Но все это были поздние вымыслы, призванные оправдать грех «царицы», которая нарушила закон и без венчания разделила ложе с бродягой.

Изба «царька» стояла посредине лагеря, и раздельная жизнь августейшей четы была бы сразу замечена и вызвала бы толки, убийственные для самозванца.

Прошло полгода, и Марине пришлось выдержать объяснение с братом, случайно встреченным ею. Юный Мнишек упрекал сестру в распутстве. Чтобы смягчить его гнев, «царица» не моргнув глазом заявила, будто один из ксендзов тайно обвенчал ее с новым супругом. Марина могла скрыть венчание от посторонних, но совершенно невероятно, чтобы церемония осталась тайной для отца и братьев, находившихся при ней в лагере.

Собственный дворецкий «царицы» Мартин Стадницкий свидетельствовал, что Марина жила с самозванцем невенчанная, потому что жажда власти была в ней сильнее стыда и чести.

Комедия, разыгранная Лжедмитрием II и Мариной, не могла ввести в заблуждение дворян и наемников, хорошо знавших первого самозванца. Но спектакль произвел впечатление на простой народ. Весть о встрече коронованной государыни с «истинным Дмитрием» разнеслась по всей стране.

Домогательства Мнишеков способствовали примирению соперников. Ружинский заключил с Сапегой полюбовную сделку. Гетманы поклялись не мешать друг другу. На пиру, за чашей вина они обменялись саблями и разделили московские земли на сферы влияния. Ружинский сохранял власть в Тушине, южных и северских городах. Сапега взялся добыть мечом Троице-Сергиев монастырь и завоевать земли к северу от Москвы.

13–14 сентября на пиру в честь Сапеги «царек» произнес здравицы в честь короля Сигизмунда III, Яна Сапеги и его рыцарства. Тушинские солдаты не проявляли особой радости за пиршеским столом. Сапежинцы получили равные с тушинцами права на раздел кремлевских сокровищ.

Борьба за власть в Тушинском лагере сопровождалась кровопролитием. Старый гетман Меховецкий, один из главных организаторов самозванческой интриги, попытался использовать соперничество Ружинского с Сапегой и вернуть себе власть. Он тайно пробрался в лагерь и укрылся в избе у Лжедмитрия II. Солдаты обсуждали планы свержения Ружинского. Узнав об этом, гетман ворвался в покои «царька» и зарубил Меховецкого. Самозванец пытался протестовать, но гетман «велел передать, что и ему шею свернет».

Юрий Мнишек оставался при особе Лжедмитрия II недолго и уехал в Польшу. Вслед ему полетели отчаянные письма дочери. Обращаясь к отцу, Марина молила дать ей родительское благословение и извинить ее, «что не так простилась с Вами, как хотела», просила написать «московскому царю» о ней, чтобы она «могла дождаться от него любви и почтения». Как видно, самозванец обращался с двадцатилетней наложницей-царицей крайне грубо.

Поражение армии Шуйского и осада Москвы привели к тому, что восстание в стране вспыхнуло с новой силой. В Пскове городская беднота свергла царскую администрацию и признала власть Лжедмитрия II.

С момента гибели Отрепьева в очаг сопротивления Шуйскому превратилась Астрахань. За оружие взялись нерусские народности Поволжья. Власть Лжедмитрия II признали Переяславль-Залесский и Ярославль, Кострома, Балахна и Вологда. При поддержке городских низов тушинские отряды заняли Ростов, Муром и Арзамас. С разных концов страны в Тушино спешили отряды посадских людей, мужиков и казаков. Их волна неизбежно захлестнула бы подмосковный лагерь, если бы наемное воинство не диктовало тут своих законов.

Гражданская война подорвала престиж и экономическое благополучие «царствующего града» — Москвы. В течение полутора лет у страны было два царя и две столицы. Под боком у старой столицы, где сидел царь Василий, образовалась «воровская» столица в Тушине.

Резиденция Лжедмитрия II не имела башен и стен, которые хотя бы отдаленно походили на мощные укрепления Москвы. Но царь Василий ничего не мог поделать со своим грозным двойником в Тушине, потому что в стране бушевал пожар гражданской войны. По временам власть «тушинского вора» распространялась на добрую половину городов и уездов страны, включая Ярославль — в центре, Вологду — на севере, Астрахань — на юге, Псков — на северо-западе.

Низы тщетно ждали начала «счастливого царства». Второй самозванец обещал народу то же, что и первый, — тишину и благоденствие. Но народ не получил ни того ни другого.

Тушинское воинство было плоть от плоти армии Болотникова. Но со временем облик Тушина изменился.

На окраинах восставшие низы снаряжали отряды и посылали их на помощь Лжедмитрию II. Некоторыми из этих отрядов командовали собственные казацкие или мужицкие «царевичи». Поначалу в войске самозванца было много болотниковцев, и толпы повстанцев встречали радушный прием в «воровском» лагере.

После переворота и перехода власти от Меховецкого к Ружинскому ситуация изменилась. 14 апреля 1608 г. Лжедмитрий II в манифесте к жителям Смоленска объявил, что приказал казнить самозваных царевичей. Приглашая смоленских детей боярских к себе на службу, он пояснял, что в избиениях дворян повинен не он, а «царевич Петр» и другие казацкие «царевичи».

Известия о казнях самозванцев эхом отозвались в казацких станицах. На Волге «потомок» Грозного Осиновик был повешен его «подданными». Зато двух других «царевичей», Ивана-Августа и Лаврентия, казаки привели с собой в Тушино. «Царек» милостиво принял казаков, а двух их «царевичей» велел повесить на дороге из Тушина в Москву. Казнь «царевичей» знаменовала окончательное перерождение повстанческого войска.

В Тушине при особе Лжедмитрия II образовались священный собор с «патриархом» во главе и «воровская» Боярская дума.

По милости Отрепьева Филарет Романов занял митрополичью кафедру в Ростове Великом. Он принял участие в обороне Ростова от «воров», попал в плен в октябре 1608 г. и в простой телеге был увезен в Тушино. Самозванец казнил ростовского воеводу, а Филарету предложил сан патриарха. У Романова не было выбора. «Воры» не церемонились с иерархами церкви. Они убили архиепископа Тверского, пытавшегося покинуть Тушино.

Романов обладал политическим опытом и популярностью. Его поддержка имела неоценимое значение для самозванца. Богдан Шкловский выдавал себя за сына Грозного, а Филарет был племянником этого царя. «Родственники» должны были помочь друг другу.

Полагают, что Филарет, его родня Михаил Глебович Салтыков, Иван Годунов (шурин Филарета), князья Алексей Сицкий, Дмитрий Черкасский, свояки Романовых, заняли господствующие позиции в «воровском» правительстве.

По-видимому, это не так. Салтыков провел розыск об измене Романовых и подвел Федора Никитича под монастырь. Эти люди ненавидели друг друга, что вполне устраивало командиров литовских отрядов.

Вопрос о группировках внутри «воровской» думы давно привлекал внимание исследователей. Но этот вопрос не имеет большого значения, поскольку сама дума была марионеточной.

Командир литовских наемных отрядов грозил побоями «царьку». Наемники вели в России войну за право грабить монастыри, села и города, творить разбой в чужой стране.

Ключевыми фигурами в «воровской» думе были атаман «боярин» Иван Заруцкий и боярин Михаил Салтыков. Их главное достоинство заключалось в том, что они беспрекословно исполняли все приказы и распоряжения гетмана Ружинского и поляков. Пожаловав украинскому казаку высший сан, «литва» показала московитам, сколь невысоко она ценит их думные титулы.

Гетман Ружинский, как и великий бражник, «маршалк» «вора» Адам Вишневецкий, редко бывал трезвым. Боярин Заруцкий всегда был начеку. Повесив несколько казачьих «царевичей», «потомков» Грозного, и возглавив Казачий приказ, он полностью подчинил гетману Ружинскому казачью вольницу. Заруцкий ежедневно расставлял стражу на валах и в воротах, посылал разъезды по разным дорогам, чтобы не допустить внезапного нападения неприятеля.

Тушино являло взору необычное зрелище. Основанная на холме близ впадения речки Сходни в Москву-реку, «воровская» столица имела диковинный вид. Вершина холма была усеяна шатрами польских гусар. Среди них стояла просторная рубленая изба, служившая «дворцом» для самозванца. За «дворцом» располагались жилища русской знати. На холме жили господа и те, кто желал казаться господами. Простонародье занимало обширные предместья, раскинувшиеся у подножия холма. Наспех сколоченные, крытые соломой будки стояли тут в великой тесноте, одна к одной. Жилища были битком набиты казаками, стрельцами, холопами и прочим «подлым» народом. В пору дождей «столица» тонула в грязи. Кругом стояла невыносимая вонь.

Лжедмитрий II многократно просил Сигизмунда III о покровительстве и помощи, но наталкивался на отказ. Однако по мере того, как гражданская война подрывала мощь России, военная партия в Речи Посполитой все выше поднимала голову.

В Тушине собралось множество польских и русских дворян, пользовавшихся милостями первого самозванца. Все они откровенно презирали «царька» как явного мошенника, но не могли обойтись без него. Творя насилия и грабежи, наемное «рыцарство» повсюду трубило, что его единственная цель — восстановление на троне «законного государя», свергнутого московскими боярами.

Личность Лжедмитрия II мало что значила сама по себе. Каким бы ничтожным и безликим ни казался «тушинский вор», важен был не он сам, а его имя. В глазах простых людей он оставался «прирожденным государем Дмитрием».

Однако успехи нового самозванца оказались призрачными. Тушино недолго соперничало с белокаменной Москвой. «Воровская» столица клонилась к закату, когда настал новый акт великой московской трагедии.