22. Владимир Мономах и киевский бунт

22. Владимир Мономах и киевский бунт

После чудовищного разгрома половцы притихли. Три года ни один всадник не нарушил границу. Но это было лишь затишье перед новыми бурями. Русский рейд не затронул владений самых могущественных ханов — Боняка, кочевавшего у Днестра и Буга, донского Шарукана. Вокруг них стягивались другие уцелевшие предводители, осмысливали поражение, копили силы. Осенью 1105 г. Боняк напал. Устроил разведку боем — прошелся вскользь по приграничным районам, пограбил и исчез. То же самое повторилось в 1106 г., в начале 1107 г. Становилось ясно, готовится мощный удар. О том же сообщали пленные, подтверждали торки и дружественные половцы.

Летом 1107 г. под Переяславлем вновь собрали большую армию, но на этот раз только конную, привели дружины великий князь, Олег Святославович, сыновья Мономаха. Впервые прибыл на войну юный Юрий Суздальский с залесскими витязями. Боняк появился на Суле, подступил к Кснятину. Когда показались княжеские стяги, хан сразу снялся и помчался прочь, русские смогли отрезать и уничтожить лишь один из его отрядов, отбить полон. Но Боняк хитрил, его вылазка к Кснятину была отвлекающей. Пускай князья, прогнав его, успокоятся, разъедутся. А в начале августа вторглось объединенное войско Боняка и Шарукана. Они осадили Лубны, раз за разом посылали воинов на приступы, степняки растеклись по округе, набирая пленных.

Но Мономах ждал этого. Армию он не распустил, она оставалась наготове и немедленно помчалась к Лубнам. Налетела так яростно и стремительно, что половцы не успели построиться к битве. Их отряды, штурмовавшие город, не смогли даже вернуться к своим лошадям, побежали в степь пешими. Их гнали и секли без пощады, во множестве забирали в плен. Прижали к берегу Хорола, добивали и топили. Погиб брат Боняка с несколькими ханами. А Боняка и Шарукана спасли их воины. Встали у брода и дрались, пока всех не перебили, но ханам позволили ускакать.

Очередной разгром наконец-то заставил половцев призадуматься. Пожалуй, золото работорговцев обходилось слишком дорого. Наверное, будет выгоднее дружить. Ханы Аепа Осеневич и Аепа Гиргеневич прислали посольства. Сообщали, что готовы заключить вечный мир и союз, хотят породниться, выдать за княжеских сыновей своих дочерей. Мономах был совсем не против союза, да и против свадьбы не возражал. На Руси вообще ценили «красных девок половецких». Статные высокие блондинки с легкой примесью монголоидных черт были красивы, темпераментны. С детства они были великолепными наездницами, мастерски стреляли из лука, но легко перенимали и русские обычаи, становились верными и любящими женами.

Мономах и его двоюродные братья Давыд и Олег Святославичи встретились с ханами на Хороле, обо всем договорились. Привезли женихов, 16-летнего Юрия Суздальского, такого же юного сына Олега, Святослава. Святославичам досталась дочка Аепы Гиргеневича, ее повезли в Новгород-Северский. А невестой Юрия стала дочка Аепы Осеневича. В Переяславле ее окрестили, назвали Марией, обвенчали молодых. Юрий возвращался из своего первого похода и с победой, и с женой. Мономах решил сам побывать в Залесской земле, поехал проводить их.

Но выяснилось, что Юрий, пока он сражался и женился, чуть не потерял свою столицу. Болгары опять воспользовались уходом князеских воинов и на этот раз нацелились прямо на Суздаль. Собрали многочисленное войско, оно не отвлекалось на второстепенные городки, прошло по Оке и Клязьме и нагрянуло внезапно. «Обступиша град и много зла сотвориша, воююще села и погосты и убивающе многих от крестьян». В Суздале не оказалось продовольствия, не было ни князя, ни воеводы с дружиной. Горожане сами сорганизовались, отбивались и отстреливались со стен, но надежды продержаться не было. Только истово молились Господу и Божьей Матери, и избавление от беды сочли чудом. Отряд суздальчан ночью совершил вылазку, напал на вражеский стан, а болгары подумали, что к осажденным подошла сильная подмога, в панике побежали[97].

Мономах прибыл с юга на северную окраину, но и здесь ему пришлось смотреть на свежие пепелища, слушать рыдания и жалобы. Он обратил внимание на дорогу, по которой прорвались неприятели. Крепость Владимир, основанная его прадедом св. Владимиром, давно пришла в негодность, в боях с Олегом Святославичем была совсем разрушена. Чтобы надежно перекрыть путь по Клязьме, князь повелел строить тут новый город с мощными земляными валами, рублеными стенами и башнями, каменным храмом Спаса.

А против половцев Владимир Мономах уже не ограничивался обороной. Зимой 1109 г. он послал в глубь степей воеводу Дмитра Иворовича, его рать прошла вдоль Северского Донца, разорила вежи недружественных ханов, разведала дороги. В 1110 г. поднялась объединенная рать всех русских князей, наметили добраться до Дона. Выступили в январе, но ударили жестокие морозы. Было много обмороженных, армия повернула обратно. Половцев эта неудача окрылила. Летом нахлынули орды со всей степи, безобразничали на Киевщине, Переяславщине.

Но радоваться им пришлось недолго. Русь готовила еще один грандиозный поход. Снова стекались к Киеву и Переяславлю княжеские дружины, пешие полки. Прошлогодние ошибки учли. Отправились в путь в конце февраля, переждав холода и метели. Сам поход провозглашался священным, нужно было раз и навсегда избавить родную страну от нашествий кочевников. Войско благословляли епископы, много священников ехало вместе с армией. От Днепра двинулись к Ворскле, пехотинцев и вооружение везли на санях. Когда снега начали таять, поклажу перегрузили на вьюки, ратники зашагали на своих двоих.

Половцы сражаться не осмеливались, отступали, в марте русские вышли к городу Шарукань, неприятельской столице. Точнее, это была ставка хана — старая хазарская вежа, а вокруг сотни глинобитных и деревянных хижин, невысокий вал. Жители капитулировали, встретили русских медом, вином и рыбой. Их не тронули. Другой город, Сугров, пробовал обороняться, его зажгли горящими стрелами и стерли с лица земли. Достигли Дона, черпали шлемами и пили его воду. Но половцы, откатываясь перед русскими, соединялись с другими родами, призвали на помощь сородичей, кочевавших на Северном Кавказе, Волге. На р. Сольнице поджидали массы неприятельской конницы.

24 марта Мономах построил армию, напомнил о всех бедствиях, которые принесли стране кочевники, призвал:

«Здесь смерть нам, станем же крепко».

Стояли крепко, враги обрушивали атаку за атакой, волну за волной, но их сдерживали, отражали, постепенно сами начали теснить. К вечеру половцы развернулись и поскакали прочь. Но они были еще не сломлены. 27 марта на русских выплеснулись еще большие силы, «как бор великий и тьмами тьмы». Затопили всю степь, принялись окружать русских, обтекать с разных сторон. Мономах бросил навстречу конницу. За ней, поддерживая ее, плотным строем продвигалась пехота. Схватились с крайним ожесточением, никто не хотел уступать. Но железная русская рать шаг за шагом прорубала вражеский «бор» — и прорубила боевые порядки. Половцы заметались, смешались. А их прижимали к Дону, уничтожали. Поле устлали 10 тысяч неприятельских тел. Многие, ошалев от ужаса, сами шли сдаваться, другие бежали кто куда.

Сообщение о победе разослали в разные страны — в Рим, Германию, Византию. Рассказывали о ней как о своем, русском крестовом походе. Впрочем, в отличие от западных крестоносцев, на чужие земли не зарились, а просто защитили свою. Теперь-то степняки в полной мере почувствовали: больше безнаказанного хищничества не будет. Русь способна достать своих врагов где угодно. По всей стране звучало имя Мономаха, в нем видели героя и спасителя народа[98].

А в 1113 г. разболелся и умер Святополк II. Киевляне обратились к Мономаху, ну кто как не он был достоен занять великокняжеский престол? Его имя было у всех на устах, он был крупнейшей фигурой на Руси, на голову возвышался над остальными князьями. Но он и впрямь был кристально честным человеком, ставил превыше всего христианские заповеди. Точно так же, как 20 лет назад, он отказался от престола, не захотел нарушать закон: по системе лествицы за Святополком Изяславичем должны были идти Святославичи — Давыд Черниговский, Олег Северский, Ярослав Муромский. Тут уж порадовались киевские бояре. Для них слабый и безвольный Давыд был самой подходящей кандидатурой. Но и народ представлял, что при Давыде настанет боярское засилье, а Олега помнили как заводчика смут. Город дружно взбурлил:

«Святославичев не хотим!»

Ситуацией попытались воспользоваться любимчики покойного государя, евреи из его окружения. Им-то было выгодно протащить не Святославичей, а сына Святополка, Ярослава Волынского. При нем они сохранят прежнее положение, покровительство, доходы. Да ведь и сам Ярослав был наполовину их соплеменником, сыном великого князя от еврейки-наложницы. А у иудеев национальность определяется по материнской линии. Когда-то, в Хазарии, иудейская купеческая община именно таким способом, через каганских детей от жен-евреек, сумела перехватить власть. Тысяцкий Путята и другие вельможи, связанные с ростовщиками, оживились и засуетились. Не хотите Святославичей? Очень хорошо, давай Ярослава!

Но люди прекрасно поняли их поползновения, и накопившуюся ненависть прорвало. Киевляне разбушевались, разнесли двор своего притеснителя Путяты, двинулись в иудейский квартал. Купцы и ростовщики укрылись от народного гнева в каменной синагоге, а люди крушили их дома, разбивали двери бараков с невольниками. Мужики, девушки, дети, рассортированные и ожидающие продажи на чужбину, обнимали родных, плакали от счастья.

Теперь уже и бояре, и духовенство, и даже родня Святополка в панике воззвали к Мономаху. Умоляли принять власть и не медлить, иначе столица погибнет в погроме. Но и народ звал только его, Мономаха. Поколебавшись, Владимир Всеволодович согласился. И действительно, стоило ему только появиться в Киеве, как порядок восстановился сам собой. Бунт прекратился, горожане воодушевленно встречали князя. Знали — этот не даст в обиду, при нем будет по правде, по справедливости! Святославичи признали главенство Мономаха, куда уж им было выступать противиться желанию всей земли?

Общих ожиданий, которые на него возлагались, Владимир II не обманул. Причины восстания не были для него тайной. Столичного тысяцкого и всю администрацию он сразу же сместил, на место Путяты поставил своего воеводу Ратибора. Долги киевлян евреям прощались, проданные в рабство освобождались. Но Мономах решил ликвидировать болезненную проблему раз и навсегда — так же, как ликвидировали половецкую угрозу. Он созвал на совещание князей и тясяцких из разных городов. Разговор был нелицеприятным: разоряя и закабаляя людей, ростовщики подрывали силы самих князей, силы государства. Постановили — иудеям покинуть пределы Руси. Они могли взять все имущество, но возвращаться не имели права. В противном случае они лишались покровительства закона[99][100]. Ясное дело, многие предпочли поступить так же, как их херсонесские соплеменники, формально окреститься. Но был принят закон, ограничивший произвол ростовщиков. Если заимодавец трижды содрал с должника «третные росты», с лихвой вернул свои деньги выплатами процентов, долг считался погашенным. А впредь «росты» ограничивались 20 % годовых.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.