Глава II МАЗДЕИЗМ

Маздеизм — древняя религия индоевропейских персов, существовавшая, вероятно, с третьего тысячелетия до Рождества Христова и до эллинистической эпохи. Эта религия сформировалась на севере Ирана, включив в себя автохтонные верования и многочисленные традиции, пришедшие из долины Инда. Название маздеизм — позднее и дано по имени Ахурамазды, который, по персидским верованиям, был богом света. Впрочем, эта религия никогда полностью не исчезала: она смешалась с другими религиями, оказала длительное влияние на зарождающееся христианство, особенно на еретические секты, и местами сохранилась, как, например, у бомбейских парсов в Индии, само название которых показательно и которые являются маздеистами, религия которых прошла длительное созревание. Это учение отличается высокой духовностью, в нем гармонично сочетаются архаичные ритуалы первобытных индоевропейцев, наличие класса жрецов, аналогичных брахманам, фламинам и друидам, — магов и чрезвычайно изощренная философская система, особенно после реформы Заратуштры, иначе называемого Зороастром. Священная книга маздеистов, эквивалентная Библии или индийской Ригведе. — «Авеста», сборник религиозных и моральных предписаний, более или менее магических, мифологических рассказов и различных пророчеств. Не забудем, что единственные представители священства, которые посетили младенца Иисуса, согласно христианскому преданию, — это маги[25], которые, как говорят, пришли в Вифлеем, ведомые звездой. Было это или не было, нам не очень важно: этот визит магов к основателю будущей христианской религии — символичный жест, красноречиво свидетельствующий, насколько первые христиане были обязаны иранской религии.

Фундаментальные понятия маздеизма выглядят триумфом дуализма. На самом деле все основано на перманентном конфликте между двумя началами: Добра, от имени которого выступает бог Ахурамазда, или Ормузд, и Зла, от имени которого выступает бог Ахриман, или Ангро-Майнью. Это беспощадная борьба, в ходе которой верх берет то один, то другой противник, чему соответствуют определенные периоды всемирной истории, одни из которых проходят под знаком Зла, другие — под знаком Добра. В целом жизнь представляет собой результат этого противостояния двух начал. Но в конце времен Ахриман будет побежден и уничтожен, уступив победу Ахурамазде. Таким образом, дуализм здесь только временный, и в финале он превратится в монизм.

Маздеистская концепция, в мифологической форме представленная в виде борьбы двух богов, что встречается и во многих других традициях, упрощает проблему, но не решает ее окончательно, поскольку существование Ахримана оправдано лишь зыбкими постулатами. Впрочем, похоже, образ Ахримана — наследие древней религии индоевропейцев до их рассеяния и прежде всего до их поселения в долине Инда, на Иранском нагорье и в Северной Европе. Действительно, Ахриман — это родовой бог ариев, то есть того ядра народов, которое мы теперь называем индоевропейцами и которых объединяют языки, происходящие от единой основы, социальные структуры (знаменитая трехчастность) и определенные технические навыки. В некоторых преданиях индийского континента его имя встречается в форме «Ариаман».

То есть в том виде, в каком он изображен, Ахриман — это божество специфической социальной группы, класса завоевателей, которые пытаются сохранить свою первоначальную чистоту и занимают позицию господ по отношению к другим классам, которые в свою очередь соответствуют покоренным народам. Если вдуматься в этот образ глубже и выйти за пределы расового контекста, можно понять, что это бог человеческого действия, бог внешнего проявления. Он воплощает относительность в сравнении с Ахурамаздой, который символизирует абсолютное. В целом маздеистская теология двойственна. С точки зрения публичной, в некотором роде экзотерической, она изложена в форме конкретного мифа: борьба двух божеств-антагонистов объясняет беспокойный характер мира и нестабильность всего. Но с эзотерической точки зрения она соответствует очень замысловатой онтологии: если бы Ахурамазда был один, не только мира не существовало бы, но и Ахурамазда не сознавал бы своего существования. Это уже гегельянская формулировка абсолютного и относительного. Ахриман, представлявший сначала ариев, потом — всех тварей в совокупности, есть явленный Ахурамазда, и именно поэтому существует мир. Но, конечно, с учетом ненадежности существования, жизненных бурь, несправедливостей и несчастий, Ахримана наделили более «скандальными» чертами, и он стал ответственным за все, что представляется Злом. В результате эта теология начинает выражать усталость от трудностей жизни, а следствием этой усталости становится желание вернуться туда, откуда все пришли, — в мир Сущностей, или Идей. В крайнем выражении из этого можно вывести буддийскую концепцию бытия и небытия. Но имейте в виду: бытие — это Ахриман, а небытие — Ахурамазда в своей вечной нирване. Эта концепция обратна западной. Главное — знать, хочешь ли ты быть или не быть. А в таком случае маздеизм гораздо более созвучен системе идей Дальнего Востока, чем дальнего Запада.

Об этом надо помнить, чтобы понять катаризм. Ведь совершенно очевидно, что именно Ахриман послужил прообразом иудеохристианского Сатаны. Но катары не довольствовались заимствованием этого представления, они добрались до эзотерического значения образа Ахримана и сделали последнего творцом материи, тем, кто рассеял первоначальную энергию божества в иллюзорном мире, который надлежит разоблачить, чтобы получить возможность вернуться в мир высших реальностей, мир духовного Света, символом которого является Ахурамазда.

При такой постановке вопроса нельзя с определенностью сказать, что маздеизм — это дуализм. Это утверждение относительно верно, но верховный бог — все-таки Ахурамазда, имя которого означает «Господь-Мудрость». Этого верховного бога, по маздеистским верованиям, окружают светящиеся существа, Благодетельные бессмертные, которые представлены в точности как иудеохристианские архангелы и которым даны характерные имена, например: Бессмертие, Совершенная Добродетель, Благодетельное Благочестие. Символическая стихия этого верховного бога — Свет; таким образом, все, что дает свет, в первую очередь огонь, причисляется к лагерю абсолютного Добра.

С другой стороны, Ахриман представлен как несовершенное отражение Ахурамазды. Он имеет карикатурный вид, оставивший следы и в народной христианской традиции: на самом деле Дьявол в его гротескном, чудовищном, отталкивающем виде, с его желанием создать иной мир, с его репутацией (в народных сказках) строителя мостов, которым всегда чего-то не хватает, пусть даже одного камня, — это новый облик Ахримана. И этот образ как будто соответствует представлениям катаров: если душа имеет божественную сущность и создана Богом, то материя и тело — творения Сатаны, но эти творения несовершенны, тленны, потому что Дьявол не может создавать вечного.

Так в наброске, но с примечательной отчетливостью вырисовывается теория, которую называют дуалистической и которая в скрытом виде обнаружится в большинстве религий и приобретет исключительное значение, вытеснив все остальное, в западном катаризме. Дьявол — это карикатура Бога. И Ахримана тоже окружают существа уже не светящиеся, а темные, которым дали такие имена, как Жестокость, Заблуждение и Дурная Мысль. Все они — явные черти, которые вновь появятся в средневековом бессознательном.

Все это ведет к определению жизненных норм. Мораль необходима, потому что всякое доброе дело способствует будущей победе Ахурамазды, тогда как всякое дурное дело, усиливая значимость Ахримана, отсрочивает эту победу. Выбор ясен; именно поэтому совершенные катаризма будут столь непреклонны. Обязанности верующего маздеиста описываются тройственной формулой: иметь добрые мысли, произносить добрые слова и совершать добрые дела. Можно отметить, что эта формулировка учитывает три основных плана: Мысль принадлежит к сфере Духа, Слово — к сфере Души, Дело — к сфере Материи и Тела. Эта «триада», хорошо известная раннему христианскому богословию, но подзабытая официальной Римской церковью, вновь отчетливо появится в учении катаров.

Таким образом, в маздеизме есть четкая эсхатология. После окончательного падения Ахримана, то есть когда у него уже не будет причин существовать (он существует только благодаря тварям, которые следуют за ним, то есть не творят добро или творят его несовершенно), Ахурамазда свершит Страшный Суд. Он откроет Книгу, где записано поведение каждого. Те, кто соблюдал заповеди «Авесты», то есть, по сути, все человечество, наконец примирившееся с собой самим, будут приняты в Рай Света, в царство Ахурамазды. Нельзя не заметить параллелей с христианской эсхатологией.

Впрочем, есть и другие. Окончательное поражение Ахримана и сил Зла предвестят пророки и прежде всего мессия, Саошьянт, то есть Спаситель. Он придет, чтобы провозгласить, что близко время и что каждый должен готовиться, посредством молитвы и очистительных ритуалов, ко дню Страшного Суда. Это не имеет ничего общего с древнееврейской традицией, и тем, кто продолжает внушать себе, будто Новый Завет является продолжением Ветхого, следовало бы изучить «Авесту», чтобы понять, в чем состоят настоящие истоки христианства. Недаром же основатель христианской религии — это святой Павел, представитель эллинистической греческой культуры, а не святой Петр, закоренелый иудей, низведенный всего лишь до олицетворения постоянства.

Как и большинство древних религий, маздеизм включал некоторое количество обрядов жертвоприношения, что предполагает некую тенденцию к аристократизму: только богатые могли позволить себе приносить животных в жертву. Но пророк и реформатор Зороастр отменил эти жертвоприношения, справедливо рассудив, что этот жестокий обычай только укрепляет силы Зла. Это очевидно привело к определенной демократизации религии, потому что отныне богатые и бедные имели равные возможности для отправления культа. Кроме того, Зороастр свел это отправление к его простейшему выражению, и этот упрощенный вариант мы обнаружим во всех религиозных сектах, причисляющих себя к дуалистическим, и в частности у катаров.

Не слишком хорошо известно, были ли у маздеистов храмы. Этот вопрос остается спорным, но если они и были, речь идет не более чем о каких-то местах на горах, на возвышенностях, где, согласно Геродоту, персы предпочитали приносить жертвы. Похоже, маздеисты думали так же, как и друиды: божество не может быть заключено в построенных святилищах, и лучший способ почтить божество и войти с ним в контакт — выйти под открытое небо, а лучше — взойти на вершину, потому что вершины символически соединяют Небо и Землю. То же было у кельтов, чей неметон представлял собой либо поляну в лесу, либо вершину холма, но безо всякой крытой постройки.

Есть доказательства существования культа Огня. На самом деле Огонь был символом светлого сияния Ахурамазды, а также очищения, через которое должна пройти всякая тварь, прежде чем обретет изначальный свет. Греческое слово, обозначающее «огонь», любопытным образом связано с понятием «чистоты». Этот огонь зажигали на открытом воздухе, на алтарях, имеющих очень любопытную архитектуру, и в наши дни эти места называют Atech-gah, то есть «места огня». Чаще всего эти алтари были двойными, один чуть выше другого, оба кубической формы, с углублением, проделанным на верхней плоскости. Впрочем, в этих алтарях-близнецах можно увидеть иллюстрацию главной догмы маздеизма — о существовании двух начал, которые борются меж собой. Греческий писатель и географ Страбон утверждает, что видел подобные памятники в Каппадокии и маги поддерживали на них священный огонь.

Очевидно, что Зороастр, который был прежде всего философом, несколько модифицировал первоначальный маздеизм. Точно неизвестно, в какую эпоху жил этот очень важный персонаж интеллектуального приключения человечества — вероятно, благодаря репутации его сделали героем легенды, но все-таки сквозь нее можно различить некоторые черты реального человека, жившего, несомненно, в конце VII или в начале VI века до н. э. Это эпоха исторического Будды в Индии. Это начало блистательной афинской цивилизации. Геродот, похоже, ничего не знал о Зороастре, но Платон упоминает его в своем «Алкивиаде», а Пифагор, другой полулегендарный персонаж, согласно святому Клименту Александрийскому, входил в число его лучших учеников. Полагают, что он родился в Мидии и был убит в Бактриане во время одного из тех коллективных побоищ, которых, к сожалению, очень много в истории древнего мира, но легенда утверждает, что его убило молнией — такая смерть, очевидно, более соответствует представлению, сложившемуся об этом вдохновенном пророке. Его имя Заратуштра на зендском языке, возможно, означает «Золотое светило» или «Сияющее светило», что наводит на мысль о прозвище, хотя современная этимологическая наука более склоняется к толкованию «Человек со старыми верблюдами» на авестийском языке. Но Зороастр якобы принадлежал к знатному роду, носившему имя Спитама, что значит «Белые». Нельзя не вспомнить о родовом названии ваннских венетов, очень древнего народа, спорного происхождения, но полностью кельтизированного, наименование которого тоже значит «белые», но в то же время «принадлежащие к чистой расе». Как бы то ни было, эта идея «белизны», «света», «чистоты» полностью соответствует маздеистскому учению, как и катарским верованиям.

Все согласны, что Зороастр внес свой вклад в освобождение маздеизма от самых «фольклорных» элементов и что он постарался сделать более интеллектуальными и духовными старые мифы, почитавшиеся традицией. Так, Солнце как таковое первоначально входило в число «благодетельных бессмертных», иначе говоря, рассматривалось как совершенно отдельный архангел, в некотором роде прямой заместитель Ахурамазды; под влиянием Зороастра оно стало простым символом, олицетворением духовного Света и божественной чистоты, которой должно достичь всякое человеческое существо. К тому же заслуга Зороастра состоит в том, что он систематизировал и упорядочил древние традиции маздеизма и сделал из них связную и логичную цельность. После его смерти написали «Авесту», которую поместили под его покровительство и которая якобы излагает слова пророка, продиктованные, по утверждению Зороастра, «Великим светом». Итак, маздеизм, пересмотренный и скорректированный Зороастром, выглядит типичной религией откровения, и в иконографии Ахурамазда, первоначально чисто духовное невыразимое существо, становится антропоморфным, более понятным божеством, приобретая облик персонажа, возникающего из крылатого солнечного диска. На его вид определенное влияние оказали изображение Ашшура, бога халдеев, и культ солнечного диска у египтян.

Ведь если на Древнем Востоке имели место контакты и смешение народов, происходило и взаимодействие различных традиций. Особенно это заметно по вкладу маздеизма в иудаизм времен Иисуса. И хоть после смерти пророка зороастрийский маздеизм с бесспорным успехом развивался прежде всего в Персии, он вышел далеко за пределы Иранского нагорья. На самом деле можно заметить, что он сохранился вплоть до мусульманских нашествий VII века, то есть просуществовал веков двенадцать, что немало. Знаменитые евангельские волхвы — это жрецы зороастрийского маздеизма. Это предание символично: часть доктрины распространилась на весь Ближний Восток, оказывая существенное и длительное влияние на сменявшие друг друга, начиная с нее, религиозные системы.

Эта одновременно грандиозная и драматичная концепция борьбы Добра и Зла связна и логична; люди неминуемо должны были принимать такую веру, пусть даже с вариациями. К тому же идея финальной победы принципа Света давала надежду, как и религии мистерий, которые перевернули первоначальную греческую систему идей и проникли даже в Рим перед самым введением христианства, подготовив, впрочем, тем самым триумф последнего. Отделив злые силы от доброго и совершенного Бога, создатели этой религии сумели объяснить мир, который прежде выглядел если не противоречивым, то, по крайней мере, подчиненным влиянию одних только демонов. Кроме того, сделав окончательным итогом победу Ахурамазды над Ахриманом, жизнь наделили смыслом: отныне человек должен был служить светлым силам, чтобы ускорить победу и тем самым способствовать установлению вечного блаженства.

За несколько веков до христианской эры Ближний Восток полностью впал в застой вследствие ассирийской экспансии. Но этот застой заключал в себе нечто вроде питательной среды: под покровом глубочайшей тайны, особенно в Вавилоне или в Ниневии, между собой сообщались разные учения. Вавилонское пленение евреев произошло около 600 года до н. э., то есть в момент, когда начало распространяться учение Зороастра. Известно, что изгнание ознаменовалось временным прекращением политической жизни Израиля. Но в то же время произошла настоящая религиозная реформа. В древнееврейскую традицию вошли новые концепции. В умы евреев, доселе представлявших себе гипотетического спасителя очень смутно, проникла идея мессии, который придет провозгласить конец времен. Образ древнееврейского Шатама, сформулированный очень неясно, начал уточняться, заимствуя облик маздеистского Ахримана. В священных текстах появились ангелология и демонология, в то же время произошло определенное упрощение религиозного ритуала, крайне сложного и очень формализованного, притом этот ритуал приобрел логический смысл. Короче говоря, вавилонское пленение евреев благодаря их контактам с другими традициями и прежде всего с маздеистской позволило отточить их мышление и в первую очередь развить мистику, которой, похоже, в первые времена у них напрочь не было.

Но столь же действенное влияние маздеизм оказал и на Юго-Восточную Европу, особенно на греков. Это была эпоха, когда в Греции в религиозные обычаи и даже в менталитет стал проникать образ бога фракийского происхождения, но уже наполовину эллинизированного — Диониса. Последователи дионисийского культа, самыми выдающимися из которых были жрецы и бродячие проповедники орфических сект, ходили по греческому миру и утверждали, что зло неотъемлемо от плотского тела человека и что тело — это тюрьма для души, вечной странницы, попавшей в ловушку — в ту юдоль слез, которой является внешний мир. Значит, единственный способ избежать этой беды и не попасть в ловушки Зла — подготовить избавление для этой души, практикуя аскезу и проводя мистерии. Непосредственно из этих проповедей возник орфизм одновременно с инициационной легендой об Орфее, который сам был уроженцем Фракии — страны, где позже появятся еретики, известные под названием богомилов, которые станут прямыми предшественниками катаров.

Это не говоря уже о том, что греческая философия не избежала влияния маздеистской мысли. Пифагор, был он учеником Зороастра или не был, высказывает ту же концепцию о теле как «тюрьме души» и предается рассуждениям, близким к рассуждениям магов. Платон, хорошо знавший, что происходит в Персии и Северной Индии, излагал миф о заблудившейся душе, спустившуюся из царства Духа, из таинственной, но светлой области Высших сущностей и мечтающую только вернуться туда, откуда она пришла. В эллинистическом мире, вскоре попавшем под власть Рима, это становится общим местом: мир болен, он подчинен злым силам, материя — низшее творение, но душа имеет божественную сущность, принадлежащую иному миру, который благ. Превратившись из самой изощренной онтологии в реалистическую философию, представление о главнейшем конфликте двух определяющих начал мира стало дуалистической доктриной в буквальном смысле, позволившей честным людям найти смысл в жизни. Но объяснения, как это произошло, найти не удается. Какими бы интеллектуальными они ни были, маздеистские подходы, применяясь ко времени и к интересам людей, стали набором практических советов, как возродиться через посредство литургии, аскезы и лишений, чего у Зороастра нет.

Этот дуализм обнаруживается в религиозной системе, которая к концу периода античности приобрела большую популярность и распространилась в Западной Европе, разнесенная в основном легионерами восточного происхождения, — в культе Митры. В первые времена христианства культ Митры был столь влиятелен, что едва не вытеснил христианский культ. Между евангельским учением и учением почитателей Митры на самом деле имелся определенный параллелизм, и их основные принципы были почти идентичны.

Митра позаимствовал свое имя из первичной индийской, арийской теогонии. Известно, например, что структура архаичного индоевропейского общества выстраивалась вокруг божественной пары, образованной богами Митрой и Варуной: второй представлял духовную и магическую власть, первый — светскую, военную и судебную. Это соответствует идеальному образу социальной структуры, представленному в кельтском мире парой друид — царь и спроецированному на мир богов в качестве чего-то вроде архетипической модели. Нечто общее с этой мифологической парой имеет Янус, бог латинян, бог с двумя лицами, но в то же время бог начал.

Но не из этого можно заключить, что митраизм включает элементы дуализма. Между Митрой и Варуной никогда не было антагонизма или борьбы: это два лица одной и той же реальности, и идеи Добра и Зла тут ни при чем. Митра и Варуна просто используют разные средства для достижения одной цели. Впрочем, малоазиатский Митра уже имеет мало общего с индийским богом: он гораздо ближе к Дионису или Орфею, гораздо ближе к Ахурамазде, а также к Иисусу Христу.

На самом деле культ Митры символизирует физическое и психическое возрождение через посредство энергии крови, проливаемой во время ритуального жертвоприношения Быка, потом — через посредство солнечной энергии, которая представляет собой высший видимый Свет, и, наконец, тонкой и неопределимой божественной энергии. Это возрождение предполагает, что был упадок, вырождение; действительно, существа суть пленники нечистой или несовершенной материи, и долг людей — способствовать совершенствованию всего, что существует. Таким образом, вернуть равновесие миру, в котором нарушено равновесие и который стал жертвой физического и нравственного страдания, может постоянная борьба Сынов Света с силами Мрака. Верующий призван всеми средствами бороться с этими силами Мрака, то есть со Злом, чтобы восторжествовали истина, духовная чистота, самопожертвование и великое всемирное братство существ и вещей.

Следовательно, Митра выглядит легендарной фигурой, которая становится абсолютной моделью человеческого действия. Он — распространитель жизненной энергии, повелитель армий, гарант чистоты дня. Он — Sol invictus, то есть Непобедимое солнце, тот, кто умирает каждый вечер и воскресает каждое утро. Он находится у истока всего живущего и также играет роль демиурга. Его изображают в виде героя — который вскоре станет героем солярным, или культурным, — который зарезает быка: тот символизирует первое живое существо, а из разлившейся крови быка рождаются растения и животные. Иногда Митра приобретает гераклейский облик — человека со львиной мордой, чье тело обвито змеей, которая символизирует непрерывное возрождение. Говорили, что он родился из скалы 25 декабря, в день, когда после зимнего солнцестояния уже несколько дней праздновали возрождение солнца. Сразу понятно, почему христиане после долгих колебаний назначили дату рождения Иисуса на 25 декабря и заявили, что родился он в пещере. Митра — сын Матери-Земли, как и все живые существа; значит, имея ту же природу, что и они, он легко может увлечь их за собой для того, чтобы отвоевать Свет. Но митраизм почти ничего не говорит о силах, препятствующих этому отвоеванию; понятно, что это прежде всего нечто, держащее человека в плену завзятого эгоизма, отчего он остается слепым, то есть лишенным Света. Можно отметить, что митраизм, в отличие от маздеизма, не ставит проблемы дуализма в онтологическом плане, а только в плане материальном и психологическом, что приводит к созданию довольно суровой системы моральных предписаний. Но это безусловно дуализм, который также разрешается победой Света над Тьмой.

Существовала также вариация маздеизма, развивавшаяся одновременно с митраизмом, — зерванизм, названный по персидскому имени греческого Крона, по имени бога Зервана. В зерванизме можно видеть результат эволюции раннего маздеизма, если бы тот не испытал влияния Зороастра. Во всяком случае, это попытка разрешить проблему двойственности, которая в зороастрийском мышлении не всегда очень отчетлива из-за безусловного признания превосходства Ахурамазды.

По зерванистским представлениям, Ахурамазда и Ахриман равны, по крайней мере изначально. Один из них — начало Добра и Света, другой — Зла и Тьмы. Оба этих божественных персонажа пребывают в постоянном конфликте, почему в мире и нет покоя. Но Ахурамазда и Ахриман — не верховные боги: это эманации высшего начала, Зервана, что на зендском языке означает «время», точнее — Зерван Аканара, «Бесконечное время». Между персидским Зерваном и греческим Кроном есть определенное сходство: они оба — боги-творцы и пожиратели. Но случай Зервана интересен в том отношении, что он порождает оба начала, Добра и Зла. Таким образом, он содержит в себе то и другое: Зерван — бог Добра и (или) Зла, все зависит от выбора, который делаешь, обращаясь к нему. Проблема дуализма здесь разрешается гармоническим синтезом обоих антагонистических начал.

Действительно, в абсолюте, то есть когда верховный бог, в данном случае Зерван, еще ничего не сотворил, никак не проявив себя, Добро и Зло сосуществуют в нем в некоем подобии нирваны, где нет действия, а только пассивное созерцание. Но в мире относительности, то есть начиная с момента, когда мир, сотворенный Зерваном, начинает действовать, это действие возможно только, если оба этих начала разделяются и сталкиваются, приблизительно как электричество существует только в случае столкновения положительного и отрицательного тока: до их столкновения есть лишь потенциальная возможность появления электричества.

Абсолютный Зерван, до сотворения мира, был, конечно, верховным богом, так как ему ничто не противостояло, но прежде всего — потенциальным богом. И его потенциал не дает ничего, в соответствии с гегелевским принципом. Но когда потенциал становится действием, обе составляющие приходят в движение и производят исторические события. Эти две составляющие — явно Добро и Зло, потому что ничего более антагонистического быть не может. Но мир существует только благодаря этой непрерывной борьбе двух начал. Видно, что в зерванизме проблема дуализма разрешается диалектическим рассуждением высшей пробы. На самом деле это даже не дуализм, потому что силы Добра и Зла сами по себе не более чем проявления некой Единой всеобщности. Додумались ли почитатели Зервана до онтологических выводов, какие можно сделать из их системы?

Зерванизм распространился в какой-то части эллинистического мира. Плутарх, делая намек на маздеизм, воспроизводит его в форме зерванизма. Впрочем, это учение отмечено сильным влиянием митраизма, как и другие наследовавшие ему религии, включая христианство. С него начинается то, что позже назовут умеренным дуализмом, в котором оба начала, Добра и Зла, по сути не существуют, потому что не являются независимыми, проистекая от одного высшего начала, предшествующего им и единого. Но с точки зрения всех, кто исповедовал умеренный дуализм, ощутимый мир, материя и физические существа всегда являются порождением злого начала, иначе говоря, Сатаны. Это мы и обнаружим в катаризме. Но надо признать, что зерванистская доктрина была очень искусным компромиссом между монизмом и дуализмом как таковым, а в конечном итоге — признанием абсолютного монизма, приведшим к появлению относительного дуализма.