9. Борьба за власть в верхах. Кризис и крах НЭПа
Социально-экономическая и политическая неустойчивость и неопределенность путей развития страны обостряли разногласия и противоборство в большевистском руководстве. Сразу после XII съезда разгорелась острая борьба за наследство умиравшего Ленина. Реальная власть оказалась в руках Сталина, Каменева и Зиновьева — так называемой «тройки». Осенью 1923 г. Троцкий решился бросить им открытый вызов. Воспользовавшись резолюцией пленума ЦК о необходимости оживления партработы и развития «рабочей демократии» внутри партии (сентябрь 1923 г.), он направил письмо ЦК и ЦКК РКП (б), обвинив правящую верхушку и аппарат в обюрокрачивании и отрыве от масс. Его требования внутрипартийной демократизации были фактически поддержаны в «заявлении 46», подписанном его сторонниками, сторонниками группы «демократического централизма» и «рабочей оппозиции». «Режим, установившийся внутри партии, совершенно нестерпим, — говорилось в заявлении, — он убивает Самодеятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом, который действует без отказа в нормальное время, но который неизбежно дает осечки в моменты кризисов и который грозит оказаться совершенно несамостоятельным перед лицом надвигающихся серьезных событий»217. Т. н. «левая оппозиция» 1923 г. требовала пересмотреть запрет фракций и провести внутрипартийные консультации.
Ответ со стороны «тройки» не заставил себя ждать. В январе 1924 г. XIII партийная конференция, по докладу Сталина, осудила оппозицию как «мелкобуржуазный уклон»218. Пленум ЦК поручил комиссии во главе со Сталиным развернуть чистку Красной армии — ведомства Троцкого. Это стало началом заката влияния бывшего «человека № 2» в партии. Решения конференции, по свидетельству Крупской, глубоко обеспокоили тяжело больного Ленина219, что и спровоцировало у него последний, смертельный инсульт. В 1925 г. не унимавшийся Троцкий был снят с поста наркома обороны.
В борьбе с правящей верхушкой Троцкий и его сторонники попытались сформулировать собственные предложения о развитии страны. Не выступая в принципе против НЭПа и регулируемых государством рыночных отношений как таковых, они призывали внести существенные коррективы в экономический курс. Троцкий полагал, что в основе постоянного кризиса лежит недостаточный уровень развития промышленности. «…Крестьянин на недостаток промышленных товаров отвечал все более упорной стачкой: не вывозил на рынок зерна и не увеличивал посевы», — вспоминал он в работе «Преданная революция» («Что такое СССР и куда он идет?»), написанной уже после высылки из СССР в 1929 г. Подобно другим русским социал-демократам (как большевикам, так и меньшевикам), Троцкий считал основным препятствием на пути прогресса тенденции к натуральному хозяйству: «…Не получая промышленных продуктов, крестьянство возвращалось к хозяйству для собственных потребностей и возобновляло старые кустарные промыслы».
Но для индустриального рывка необходимы были средства, и «левая оппозиция» склонялась к тому, чтобы изъять их у крестьянства, продолжая таким образом старую царскую политику в отношении сельской общины. «В стране, исчерпавшей вконец свои накопления и запасы, промышленность не могла развиваться иначе, как путем заимствования хлеба и сырья у крестьян», — писал Троцкий220 221 279. Он предостерегал как от «слишком больших» изъятий, умерщвлявших у крестьян «стимулы к труду», так и от «слишком малых». Экономист Е.А.Преображенский, примыкавший к
«левой оппозиции», утверждал, что выкачивание средств из деревни — ~ «279
важнейший источник «первоначального социалистического накопления». При этом «левые» предлагали возложить основную нагрузку на зажиточные слои деревни, предоставив более бедным слоям различные льготы. Облегчить положение сельской бедноты должно было и поощрение кооперации. Но в первую очередь «левые» объявляли себя защитниками социальных и материальных интересов городских рабочих.
Представители оппозиции (Н.Осинский, Е.А.Преображенский, Г.Л.Пя-таков) добивались усиления директивного планирования «сверху» при наличии свободно устанавливаемых государственными трестами оптовых цен для «достижения наибольшей прибыли», открытия рынка дешевым заграничным промышленным товарам («торговой интервенции») и ужесточения кредитной монополии. Троцкий отдавал себе отчет в том, что отстаиваемые меры не в состоянии привести к кардинальному решению проблем
страны. Но он надеялся на то, что в обозримом будущем все же наступит победа «мировой революции», и это выведет Россию из экономического тупика. Важно было продержаться до этого момента, поддерживая высокие темпы развития, пока можно.
В большевистском руководстве, однако, усиливались позиции приверженцев иного варианта — «правого» (Н.И.Бухарина, А.И.Рыкова и группы молодых экономистов). Те обращали внимание на то, что основными поставщиками товарного хлеба были крупные хозяйства капиталистического типа («кулацкие»): весной 1926 г. почти 60 % предназначенного для продажи хлеба было в руках 6 % крестьянских хозяйств222. С точки зрения «правых», именно на них, а не на работавшие на самообеспечение мелкие хозяйства в деревне, и следовало делать ставку. На основе окрепшего сельского хозяйства, способного создать в деревне значительный «прибавочный продукт», предполагалось как накормить население, так и принести в страну капиталы, благодаря расширению экспорта аграрной продукции. Что касается промышленности, то упор, по мнению «правых», нужно было сделать, в первую очередь, на производство предметов широкого потребления, а затем уже — поднимать тяжелую промышленность. Они обвиняли «левых» в том, что предлагаемое ими ускоренное развитие тяжелой промышленности в рамках индустриализации приведет, напротив, к снижению уровня жизни трудящихся.
Программа «правых» предусматривала также дальнейшее развитие частной торговли. «Наша задача — полное использование частного капитала, отнюдь не ставка на его уничтожение…», — объяснял руководитель ВСНХ Дзержинский в 1925 г.223
Именно «правые» выступили инициаторами расширения НЭПа в 1925 г., разрешения аренды земли и использования наемного труда в деревне и ограничения общинных переделов земли. Характерно, что Сталин и его сторонники в этот период поддерживали их начинания. В 1925 г. на вопрос журналиста, «не было ли бы целесообразным… закрепить за каждым крестьянином обрабатываемый им участок земли на десять лет», Сталин ответил: «Даже и на 40 лет». В Грузии, по его инициативе, нарком земледелия выступил с идеей фактической денационализации земли282. А в июле 1928 г. правительство под председательством Рыкова приняло программу расширения концессий, предусматривавшую огромные льготы для концессионеров.
Планы «правых» были рассчитаны на десятилетия, и в них не входили катастрофические повороты и виражи. Это соображение стало одним из подспудных мотивов провозглашенного Сталиным и Бухариным в 1924–1925 г.
тезиса о «построении социализма в одной стране». Второй мотив коренился в мироощущении и настроениях партийно-государственного аппарата, который стремился увековечить свои привилегии, а не поступаться ими на благо революции в других странах. Тезис Сталина и Бухарина немедленно вызвал резкие возражения Троцкого и его сторонников, а затем и обострение внутрипартийной борьбы.
Еще в 1924 г. в борьбе с Троцким была образована неофициальная правящая группировка — «семерка», в состав которой вошли ведущие большевистские лидеры — члены Политбюро Н.И.Бухарин, Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, А.И.Рыков, И.В.Сталин, М.П.Томский и председатель Центральной контрольной комиссии партии В.В.Куйбышев. Но уже в 1925 г. этот блок начал распадаться. Зиновьев и Каменев, возглавлявшие Советы крупнейших рабочих центров — Ленинграда и Москвы и контролировавшие партийные организации этих регионов, не могли игнорировать растущее недовольство городских трудящихся тяжелыми социально-экономическими последствиями НЭПа. «Классовый протест рабочих, — замечал Троцкий, — совпал с сановной фрондой Зиновьева»224.
Кроме того, Зиновьев воспринял тезис о построении «социализма в одной стране», как умаление возглавляемого им «ведомства мировой революции» — Коминтерна. Он и Каменев начали с критики именно этого пункта, а затем перешли к обличению «кулацкого уклона» и хозяйственной политики. В борьбе против Сталина и Бухарина они опирались на местные интересы партаппарата Ленинграда, пытаясь вести ту же бюрократическую игру, что и Сталин, но с куда меньшим успехом. «Здесь столкнулись два… уровня политической организации, — объясняет историк Павлюченков. — У Зиновьева вся постройка держалась на принципе подбора кланового характера и все в конечном счете зависело от степени личной преданности… Сталинская группировка олицетворяла более высокую степень организации — госаппарат в его кадровой сердцевине. Это была уже государственная система…»284.
«Новая оппозиция» потерпела тяжелое поражение на XIV съезде большевистской партии в конце 1925 г., поскольку делегаты от большинства регионов были представителями сталинского партаппарата. В январе 1926 г. Зиновьев утратил контроль над Ленинградской парторганизацией; возглавивший ее сторонник Сталина С.М.Киров развернул широкую чистку оппозиционеров.
Бывшие союзники Сталина Зиновьев и Каменев теперь предлагали союз «левым». Несмотря на опасения и возражения некоторых членов «левой оппозиции», Троцкий счел нужным принять это предложение, хотя отмечал, что «ленинградский режим» Зиновьева ничуть не менее бюрократи
ческий и аппаратный, чем сталинский. Новый блок, получивший название «объединенной оппозиции», направил в мае 1927 г. письмо в ЦК партии («заявление 83-х»), в котором потребовали пересмотра социально-экономической и внешней политики. Его представители обвиняли руководство партии в «термидорианском» перерождении и «бюрократическом извращении» «рабочего государства»225. Они выступали на оппозиционных партийных собраниях, а 7 ноября 1927 года, в 10-летнюю годовщину Октябрьской революции, организовали демонстрации в Москве и Ленинграде. Ответный удар последовал немедленно: Л.Д.Троцкий, Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, ЕЛ.Пятаков, К.Б.Радек, Х.Г.Раковский и другие лидеры оппозиции были смещены со всех постов и исключены из партии. За ними последовали тысячи их сторонников. Сам Троцкий в начале 1928 г. был сослан в Алма-Ату, а в 1929 г. выслан из страны.
Характерно, что, осуждая внутрипартийный бюрократический режим и требуя расширения «рабочей демократии», оппозиция так и не осмелилась апеллировать к широким внепартийным массам трудящихся. Больше всего на свете она опасалась народной революции, которая могла бы смести большевистский режим. Такое развитие событий воспринималось ею как «контрреволюция». Уже в эмиграции Троцкий по-прежнему заявлял: «Эсеровско-анархистские Советы могли бы только послужить ступенькой от пролетарской диктатуры к капиталистической реставрации. Никакой другой роли они сыграть неспособны были, каковы бы ни были «идеи» их участников»226. Задачи оппозиции в 1920-х гг., по его словам, состояли в том, «чтобы опереться на пролетарский авангард и через нее — на народные массы и обуздать бюрократию в целом, очистить ее от чуждых элементов, обеспечить над нею бдительный контроль трудящихся…»227 228. Из такого подхода неизбежно вытекала и неверная оценка расстановки сил, пагубная для оппозиционеров: большинство из них считали группировку Сталина «центристской» (в отличие от «правой» фракции Бухарина). Лишь немногие видели главную опасность в Сталине, повторяя анекдот: в России все идет, как в «Пиковой даме» у Пушкина: «тройка», «семерка», «туз»…
После 1928 г. большая часть лидеров «левой оппозиции» поддержала Сталина, сочтя его ссору с группировкой Бухарина — Рыкова и ориентацию на огосударствление экономики «левым поворотом». Тем более, что сталинцы заимствовали ряд лозунгов и предложений оппозиции, таких как усиление нажима на кулака и ускорение темпов развития промышленности (но, конечно же, не расширение внутрипартийной демократии). Неприми
римость проявили лишь немногие молодые активисты, по словам биографа Троцкого Исаака Дойчера, «заклятые враги бюрократии и фанатики антисталинизма», которые были привлечены «к оппозиции ее призывом к пролетарской демократии, а не экономическими и социальными пожеланиями»228. Несмотря на неодобрение лидеров, они сблизились со сторонниками группы «демократического централизма» («децистами»), заявлявшими о том, что в России больше нет «пролетарской диктатуры». Наконец, самую крайнюю позицию занял бывший «децист» Владимир Смирнов. Как вспоминал югославский левый коммунист А.Цилига, автор нашумевшей книги о сталинском СССР «В стране великой лжи», Смирнов «заходил настолько далеко, что заявлял: «в России никогда не было ни пролетарской революции, ни диктатуры пролетариата, была лишь «народная революция» снизу и диктатура сверху. Ленин никогда не был идеологом пролетариата. С самого начала до конца он был идеологом интеллигенции». Эти идеи были связаны с более общим взглядом, что мир идет к новой форме общества — государственному капитализму, в котором правящим классом является бюрократия. Он ставил на один и тот же уровень Советскую Россию, кемалистскую Турцию, шедшую к гитлеризму Германию и Америку Гувера-Рузвельта. «Коммунизм — это крайний фашизм, фашизм — это умеренный коммунизм», писал он в своей статье «Комфашизм»»229. Его соратники по фракции осудили взгляды Смирнова и исключили его.
В действительности, политика Сталина во второй половине 1920-х гг. была не «центристской», а прагматической. Выявившийся к 1927 г. тупик НЭПа подталкивал его к разрыву с Бухариным и его сторонниками.
Реалии позднего НЭПа подтверждали бесперспективность программ как «левой» оппозиции, так и «правых», по крайней мере, в рамках избранного большевиками стратегического курса. Режим оказался между молотом и наковальней. Средств на осуществление индустриальной модернизации экономики взять было негде. Из большей части крестьянства нельзя было «выжать» больше того, что изымалось с помощью налогов и ценовой политики. В этом смысле мало что изменилось по сравнению с 1922 г., когда органы ГПУ констатировали: «Все то, что крестьяне «хотели» сделать, все то, что из них можно было выбить без применения крайних мер, все это уже взято, и теперь приходится брать у крестьян то, чего они не хотят и не могут дать… Выполнение 100 % продналога угрожает крестьянам голодом и полнейшим разорением»230. В свою очередь, городская промышленность с имевшимися на тот момент мощностями могла, по оценке ВСНХ (1927 г.), даже к 1930 г. предоставит, крестьянину промтоваров в размерах всего 90 % его довоенного потребления (считая даже водку). А отказ от индустриализации означал не только свертывание внешнеполитических амбиций России, но и неизбежное сохранение роли аграрно-сырьевого придатка развитых западных держав с перспективой растущей экономической и политической зависимости от них.
Достаточно было толчка, чтобы шаткое равновесие ситуации было нарушено. Именно так произошло в 1927 г., когда внешнеполитическое положение СССР ухудшилось (были разорваны дипломатические отношения с Великобританией; советская политика в Китае испытала ряд оглушительных провалов). Массовые закупки встревоженным населением товаров первой необходимости сократили и без того ограниченный фонд товаров, предназначенных для обмена с деревней. В результате кампания хлебозаготовок была сорвана, и цены на сельскохозяйственную продукцию резко подскочили. В конце года начались перебои со снабжением городов продовольствием; у магазинов вырастали длинные очереди. Сократился и вывоз хлеба за рубеж, что лишало государство средств и техники для развития промышленности. По стране прокатывались забастовочные волны, особенно сильные и активные в Ленинграде.
Повышать заготовительные цены было уже невозможно. Власти попытались решить проблему с помощью насильственного сбора недоимок с крестьян, но это лишь ухудшило ситуацию. При отсутствии должного количества городских товаров с крестьянами расплачивались квитанциями, которые вызывали мало доверия и напоминали о «военном коммунизме». Введение хлебных, а затем и других карточек не помогло наладить снабжение. К концу 1928 г. положение стало приближаться к катастрофическому. В очередях вспыхивали столкновения: люди высказывали открытое недовольство политикой правительства. Реквизиция продуктов в деревне вела к широкому и стремительному обнищанию бедняков и середняков, то есть крестьянской массы; в ряде сельских местностей также вспыхнул голод. Начались крестьянские восстания.
Не будучи в состоянии разрешить социальные и экономические противоречия нэповской России, Сталин и его сторонники решили разрубить этот гордиев узел раз и навсегда. Если уж грабить деревню, то кардинально, огосударствив сельское хозяйство и торговлю, уничтожив крестьянскую общину и вместе с ней — тенденции к самопроизводству на селе. В 1929 г. «правые» лидеры Бухарин, Рыков, Томский были смещены с ответственных постов. Развернулась «сплошная коллективизация» на селе: власти принудительно заставляли крестьян вступать в огосударствленные хозяйства — колхозы. Этот «великий перелом» считается фактической ликвидацией Новой экономической политики. На смену правящим термидорианским группировкам пришла диктатура партийной аппаратной бюрократии во главе со Сталиным.