Военная политика Египта при Аменхотепе II

При Тутмосе III египетское государство достигло апогея своего политического и военного могущества. Египетские войска одержали ряд крупных побед над племенами Нубии и Передней Азии. Нубия до 4-го порога была полностью замирена и включена в состав Египта. Свободолюбивые народы и непокорные города Палестины, Финикии и Сирии были подчинены Египту. Тутмос III во время своих походов достиг естественных рубежей Сирии на севере в предгорьях Тавра и на востоке у берегов Евфрата. Больше того, египетские войска переправились через многоводный Евфрат, вторглись в пределы страны Митанни и нанесли тяжелый удар Митаннийскому государству. Опираясь на свои многочисленные войска и богатые ресурсы завоеванных территорий, Египет прочной ногой встал в Передней Азии, захватил в свои руки важные торговые пути, соединявшие Северо-Восточную Африку, Переднюю Азию и Эгейский мир, завладел ключевыми стратегическими районами и плацдармами, превратившись в сильнейшую державу того времени. Преемнику Тутмоса III необходимо было поддерживать на прежнем уровне политическую и военную мощь Египта. Это было необходимо для сохранения международного престижа Египта, ибо только сильная армия и военные успехи могли держать в повиновении племена, покоренные силой оружия, и импонировать соседним независимым государствам. Это было необходимо и для дальнейшего развития рабовладельческого [152] хозяйства самого Египта, так как только постоянный приток в страну военнопленных мог пополнять естественную убыль рабов и регулярно обеспечивать рабской силой сельское хозяйство, ремесленные производства, царское, храмовое и аристократическое хозяйство Египта. Поэтому военная, точнее — завоевательная, политика была в центре внимания египетского правительства и после смерти Тутмоса III.

Преемником Тутмоса III был его сын Аменхотеп II, носивший второе имя Аа-хеперу-Ра и женатый на царевне Хатшепсут, дочери знаменитой царицы Хатшепсут. Этот брак особенно укреплял законную царскую власть и авторитет нового фараона, который благодаря этому мог опереться на самые разнообразные слои аристократии и аристократического жречества, а также на бывших сторонников царицы Хатшепсут, временно оттесненных при Тутмосе III. Таким образом, Аменхотеп II смог объединить вокруг себя весь правящий класс рабовладельческой аристократии, что дало ему полную возможность энергично продолжать активную завоевательную политику его предшественника. Чтобы еще больше укрепить свое положение, Аменхотеп II приблизил к себе соратников и сподвижников своего отца. Старый военный командир Аменемхеб, участвовавший в походах Тутмоса III и получивший от него ряд почетных наград, с гордостью рассказывает в своей автобиографии, что Аменхотеп II приказал ему «подняться во внутренние помещения дворца и встать перед сыном Амона Аа-хеперу-Ра, этим великим и сильным». Подчеркивая свое расположение к видным представителям старой армии, фараон говорит Аменемхебу, что ему известна его доблесть, которую он неоднократно проявлял, когда находился в свите Тутмоса III. В виде особой милости Аменхотеп II назначил Аменемхеба на высокий пост «представителя войска» и приказал ему командовать личной охраной «храбрецов царя».[1] Стремясь еще больше расширить социальную базу своей власти, Аменхотеп II, как некогда царица Хатшепсут, объявил себя властителем «народа» (рехит), возможно, пытаясь заинтересовать в своей завоевательной политике широкие слои свободного зажиточного населения Египта, которым военные походы и расширение торговли сулили быстрое обогащение.[2]

Стремясь всячески идеализировать деспотическую государственность древнего Египта и в связи с этим изобразить завоевательную политику Аменхотепа II в качестве оборонительной, буржуазные историки со времени Бругша и Масперо обычно объявляют первые военные походы Аменхотепа II карательными экспедициями, которые были вызваны восстаниями иноземных племен, покоренных Тутмосом III. Однако вряд ли можно думать, что слабые, малочисленные, разрозненные племена [153] Синайского полуострова или Восточной пустыни и оазиса эль-Кхаргэ могли поднять сколько-нибудь значительное восстание против могущественного египетского фараона, опиравшегося на сильную армию, закаленную в многолетних боях в царствование Тутмоса III. Поэтому следует скорее предположить, что краткое сообщение в надписи Аменемхеба о том, что Аменхотеп II тотчас же после своего восшествия на престол «присоединил азиатов «кат» к Красной Стране и отрубил головы вождям их. Появился он подобно Гору, сыну Изиды и схватил он... Генеунтиу, страну Кенемтиу»,[3] является лишь официальной версией, объясняющей возобновление завоевательной политики предшествующего царствования необходимостью подавить восстания, вспыхнувшие в разных частях страны. Эта официальная версия, конечно, — лишь обычная демагогическая пропаганда, целью которой было примирить египетский народ с тяготами военного времени и несколько подогреть военный пыл армии. Если недовольство политикой египетского правительства и прорывалось в разных частях египетского государства, то подавление этих вспышек недовольства не требовало ведения регулярной войны. К тому же в надписи Аменемхеба ни слова не сказано о каком-либо восстании. Карательные экспедиции фараона против племен Восточной пустыни и оазиса эль-Кхаргэ были предприняты лишь для того, чтобы устрашить ближайших соседей Египта, пограбить эти области и продемонстрировать военную мощь Египта накануне большого похода, задуманного с целью продолжить завоевательные войны Тутмоса III.

На двух стэлах — на стэле из храма в Амада, текст которой был скопирован еще Шампольоном, и на стэле из храма в Элефантине, которые помечены 3-м годом царствования Аменхотепа, упоминается «возвращение его величества из Верхнего Речену, его величества, поразившего всех своих врагов и расширившего границы Египта во время своего первого победоносного похода». Дальше в этих двух одинаковых надписях говорится, что фараон своей собственной секирой убил семь князей в стране Тихси, расположенной в области Антиливана, к северу от Дамаска. Трупы этих семи князей были повешены вниз головой на корме царского корабля и доставлены в Египет. Трупы шести князей были повешены перед стеной Фив, а труп седьмого князя был доставлен в Нубию и повешен перед стеной города Напаты.

На гранитной стэле, найденной еще Шампольоном около второго из южных пилонов Карнакского храма, на так называемой Карнакской или Фиванской стэле Аменхотепа II, текст которой был поврежден при Эхнатоне и поэтому плохо сохранился, имеется несколько более подробное, но все же фрагментарное описание похода Аменхотепа II в Сирию. Египтологи, [154] изучавшие эти три надписи в XIX и в начале XX в., полагали, что в них описывается один и тот же поход Аменхотепа в Сирию, который назван в первых двух надписях «первым победоносным походом» Аменхотепа II. Однако текст стэлы, найденной египтологом Бадауни в 1942 г. вовремя раскопок развалин Мемфиса в Мит-Рахине, пролил новый свет на первые годы царствования Аменхотепа II и заставил египтологов резко изменить свои взгляды на первые походы Аменхотепа II в Сирию. В тексте этой Мемфисской стэлы подробно описываются два похода Аменхотепа в Сирию, причем первый поход, названный «первым победоносным походом» помечен 7-м годом царствования Аменхотепа II, а второй, соответственно названный «вторым победоносным походом», помечен 9-м годом царствования этого фараона. Сличение Мемфисской надписи с Фиванской показывает, что в обеих надписях описывается один и тот же поход.[4] Таким образом, приходится признать, что в Амадской и Элефантинской надписях, относящихся к 3-му году царствования Аменхотепа II, упомянут первый поход фараона в Сирию, а в Фиванской и Мемфисской описан второй поход Аменхотепа II в Сирию, который происходил на 7-м году его царствования, но странным образом в Мемфисской надписи тоже назван «первым победоносным походом». Альт предполагает, что первый поход происходил во время соправительства Аменхотепа II со своим отцом Тутмосом III, а второй — во время его полного единовластия и поэтому тоже назван «первым походом». Однако это предположение доказать не представляется возможным, так как в Амадской и Элефантинской надписях упомянуты не соправители Тутмос III и Аменхотеп II, а лишь один царствующий фараон Аменхотеп II.[5] Поэтому до сих пор нельзя удовлетворительно объяснить, почему два различных похода названы «первым победоносным походом».

Поход 7-го года в Сирию был предпринят Аменхотепом II с целью не только укрепить в экономическом и военно-политическом отношении позиции Египта в Передней Азии, но и для того, чтобы «расширить границы» Египта, как об этом ясно говорится в тексте Мемфисской стэлы.[6] Вполне естественно, что свободолюбивые племена Палестины, Финикии и Сирии и после смерти Тутмоса III нередко поднимали восстания против египетских угнетателей, однако на этот раз, если и вспыхнуло в Сирии восстание против Египта, все же истинной причиной похода 7-го года была военно-агрессивная политика Египта в Передней Азии. Характерно, что в Мемфисской стэле, которая в некоторых отношениях напоминает текст «Анналов Тутмоса III» и, очевидно, также восходит к дневникам походов Аменхотепа II, не говорится о каком-либо крупном восстании в Сирии, как на это ясно указывается в «Анналах».[7] Автор [155] Мемфисской стэлы лишь мельком упоминает о том, что фараон имел целью, помимо «расширения границ» Египта, «захватить имущество тех, кто не сохранил ему верности».[8] Весьма возможно, что первым непокорным городом был Шамаш-Эдом, молниеносно захваченный и опустошенный египетским войском. Однако реальный результат этой кровавой расправы с мятежным городом указывает на то, что восстание если и произошло на самом деле, то было весьма незначительным. При его усмирении было захвачено всего лишь 35 азиатов и 22 быка. Это мелкое восстание было либо спровоцировано в целях демагогической пропаганды, либо использовано, чтобы замаскировать истинные захватнические цели похода 7-го года, задуманного в большом масштабе.[9]

После взятия Шамаш-Эдома Аменхотеп во главе авангарда переправился через Оронт.[10] На другом берегу он подвергся нападению со стороны сирийцев. Однако, судя по текстам Фиванской и Мемфисской стэл, Аменхотеп II одержал над сирийским отрядом молниеносную победу, которую льстивый писец объясняет личным мужеством фараона. Характерно, что писец сравнивает воинственного фараона с египетским богом Монту и сирийским богом Решефом, что указывает на проникновение в Египет в этот период, а может быть, и несколько позднее, сирийских культов, в частности культа бога войны Решефа и культа богини войны Анат.[11] В обоих текстах отмечена и личная добыча фараона: два князя, шесть знатных сирийцев, их колесницы, лошади.

Затем Аменхотеп II двинулся по направлению к Евфрату и через 14 дней достиг города Нии, идя, возможно, по пути, который вел от Оронта через Халпу (Алеппо) к долине Евфрата.[12] Судя по довольно быстрому продвижению египетского войска (30 км в сутки), население всего района, расположенного между Оронтом и Евфратом, не оказывало сопротивления. Жители Нии во главе с князем города приветствовали фараона, выйдя на городские стены. Вряд ли можно думать, вслед за И. С. Кацнельсоном,[13] что Ния сдалась фараону. Об этом в надписи нет ни слова. Равным образом в надписи не говорится ни об осаде, ни о штурме Нии. Правильнее думать, что Ния сохранила верность Египту, как и в царствование Тутмоса III.[14] Весьма возможно, что князья Нии, расположенной на важном торговом пути, ведшем из долины Евфрата к долине Оронта, защищаясь от посягательств митаннийских и хеттских царей, часто ориентировались на поддержку Египта.[15]

Однако не все города Сирии находились полностью в сфере влияния Египта. Возможно, что те города, которые были центрами независимых государств и издавна вели обширную и самостоятельную внешнюю торговлю, стремились сохранить [156] свою независимость или сбросить ненавистное египетское иго. К этим городам, очевидно, принадлежал Угарит, развалины которого были раскопаны Шеффером около Рас-Шамра. Угарит еще со времени Среднего царства был значительным и богатым городом, центром сильного северосирийского государства.[16] В Карнакской и Мемфисской надписях ясно говорится о том, что во время похода Аменхотепа II в Сирию в Угарите началось восстание против египтян. Видимо, еще находясь в Нии, фараон узнал, что «некоторые сирийцы, находившиеся в Угарите», составили заговор и решили изгнать египетские войска из города. Поэтому можно предположить, что это восстание против Египта охватило не только Угарит, но и ряд соседних областей и городов Северной Сирии. Карательная экспедиция, предпринятая фараоном против Угарита, окончилась полной победой египтян. Так как Фиванская и Карнакская надписи совершенно не упоминают ни об осаде города, ни о штурме или даже о каких-либо боях, можно думать, что египетские войска стремительным броском овладели городом Угаритом, наголову разбив заговорщиков, которые, возможно, даже и не успели поднять восстание. Во всяком случае в надписях Аменхотепа II после описания того, как было подавлено это восстание, сразу говорится, что вся страна Угарит и даже страна «Чараха на всем своем протяжении»[17] подчинились фараону, став его собственностью. Таким образом, весь район богатой долины Оронта с прилегающим средиземноморским побережьем, а также с глубинными районами, расположенными между Оронтом и Евфратом, принуждены были признать господство Египта.[18] Из последующего текста Мемфисской надписи видно, что подавление Аменхотепом II восстания в Угарите оказало сильное влияние на правителей северно-сирийских городов и областей. После того как фараон расположился лагерем поблизости от Чараха и его войска опустошили и разграбили этот район, правитель Гизры пришел к египетскому царю «миролюбиво» и доставил ему (возможно, в качестве дани) своих детей и свое имущество.[19] Равным образом «предложила мир его величеству и страна Инка».[20] Очевидно, эти местности находились неподалеку от Кадеша, так как после этих слов в Мемфисской надписи говорится: «достиг его величество Кадеша». В памяти египтян еще были свежи воспоминания о том, какое упорное сопротивление всегда оказывал египтянам Кадеш, этот сильнейший город Сирии, возможно, центр довольно значительного сирийского государства. Именно поэтому в Мемфисской надписи подчеркивается, что правитель Кадеша вышел к фараону с предложением мира: но, по-видимому, фараон не очень верил в искренность миролюбивых чувств правителя Кадеша и его жителей. По крайней мере в Мемфисской надписи сказано, что [157] «принудили их дать клятву [верности] и равным образом их детей».[21] Как известно, Тутмос III также заставил князей, захваченных в Мегиддо, дать клятву верности, как об этом сообщает надпись из Джебель-Баркала, в которой приводится и полный текст этой клятвы: «Тогда заставило мое величество [их] дать клятву, говоря: «Мы никогда снова не причиним зла Мен-хепер-Ра, да живет он вечно, пока мы будем жить, так как мы видели его могущество. Да дарует он нам дыхание [жизни, как он захочет]». Очевидно, египетские фараоны считали Мегиддо и Кадеш наиболее опасными для Египта центрами сопротивления сирийских племен. Именно поэтому они, не доверяя искренности правителей этих сильных городов, требовали от них принесения особой клятвы в вечной верности египетскому фараону. Больше того, чтобы внушить населению Кадеша страх перед могуществом египтян и их обоготворенного царя, фараон решил наглядно продемонстрировать в Кадеше свою физическую силу. Как сказано в Мемфисской надписи: «Его величество выстрелил перед ними на южной окраине этого города в две круглые цели из кованой меди».[22] На большую физическую силу Аменхотепа II и его мастерскую стрельбу из лука указывает и ряд других надписей. Так, в надписи из Медамуда упоминается о том, что фараон предложил своим спутникам повторить тот выстрел из лука, который он только что сделал. В надписи на третьем пилоне большого Карнакского храма сказано, что стрела, пущенная фараоном из лука, пробила медную цель толщиной в три пальца. В этой надписи Аменхотеп назван «могучим луком, который превосходно стреляет, причем его стрелы никогда не пролетают мимо». В надписи из Амады об Аменхотепе II говорится: «Он могуч мечом, нет подобного ему, не найти равного ему. Он царь, обладающий мощной рукой. Не может натянуть его лука никто из его воинов, из правителей иноземных стран, из князей страны Речену, так как сила его больше [силы] всех царей». В надписи, найденной около сфинкса в Гизэ, рассказывается о том, как Аменхотеп II выбрал себе самый лучший лук из 300 луков и, стреляя со своей колесницы, пробил стрелами четыре медные цели, расположенные на расстоянии 20 локтей друг от друга. Очевидно, воспоминание о мастерской стрельбе из лука Аменхотепа II и его необыкновенной физической силе долго сохранялось в древнеегипетском фольклоре. По крайней мере в рассказе Геродота об эфиопском царе, который послал Камбизу свой огромный лук с предложением его натянуть, ясно сохранился далекий отголосок легенды о могучем царе, огромный лук которого никто не мог натянуть.[23] Нет ничего удивительного в том, что образ могущественного и физически мощного фараона был использован в официальных реляциях о победах Аменхотепа II [158] для устрашения всех внутренних и внешних врагов египетского государства. Для того чтобы еще резче подчеркнуть, что весь район вокруг Кадеша был полностью замирен фараоном, в Мемфисской надписи рассказывается, что после занятия Кадеша в горах Рабиу (около Кадеша) была организована большая охота на газелей, жеребцов, зайцев и онагров.

Продолжая повествовать о личных подвигах Аменхотепа II, автор Мемфисской надписи сообщает, как фараон на своей колеснице, никем не сопровождаемый, направился в Хашабу[24] и вскоре возвратился оттуда, захватив в плен и пригнав оттуда 16 знатных сирийцев, причем 20 (отрубленных) рук висело на лбу его коня и 60 быков он гнал перед своей колесницей. Рассказ кончается словами: «Предложил мир его величеству также и этот город».[25] Этими словами писец хотел подчеркнуть мощь египетского фараона, который совершенно один подавлял восстания в сирийских городах, брал там пленников и добычу и принуждал города к подчинению.

После этих «блестящих» успехов и полного замирения ряда областей Северной Сирии Аменхотеп II вернулся по дороге, ведшей вдоль Саронской долины,[26] обратно в Египет. На пути фараон встретил «посла[27] князя Нахарины с глиняной табличкой на шее».[28] В надписи говорится, что фараон взял этого посла в плен и привез с собой в Египет, очевидно, в виде заложника. Можно предполагать, что Аменхотеп II не доверял митаннийскому царю и потому, не пожелав вступить с ним в переговоры, привел в Египет его посла в качестве своего личного пленника.

Для того чтобы наглядно показать реальные результаты похода Аменхотепа II в Сирию, совершенного им на 7-м году его царствования, автор Мемфисской надписи приводит следующий «перечень его добычи: знатных сирийцев — 550, их жен — 240, хананеев — 640, сыновей правителей — 232, дочерей правителей — 323, наложниц правителей всех иноземных стран — 270 вместе с украшениями из серебра и золота, которое было на них, всего 2214.[29] Лошадей — 820, боевых колесниц — 730, вместе со всем их боевым оружием».

Трудно установить, каковы были причины второго похода Аменхотепа в Сирию, описанного во второй части Мемфисской стэлы. Весьма возможно, что в завоеванных ранее областях Передней Азии было поднято восстание против Египта. Однако в надписи об этом ничего не сказано. Судя по большому количеству взятых пленных, этот поход, как и большинство других походов египетских фараонов, имел целью грабеж соседних стран и захват пленников, которых, как обычно, обращали в рабство. Возможно, что одной из причин этого второго похода Аменхотепа II в Сирию и Палестину было стремление укрепить [159] положение Египта в Передней Азии и принудить крупнейшие государства Передней Азии, а именно Митанни, Хеттское царство и Вавилон, признать завоевания Египта. На это обстоятельство как будто указывают последние фразы Мемфисской надписи.

«Второй победоносный поход» Аменхотепа II был начат в 25-й день 3-го месяца наводнения на 9-м году его царствования. В Мемфисской надписи после указания точной даты начала этого похода говорится, что он был предпринят против страны Речену, в частности против города Ипек, который, возможно, находился в горах Гильбоа, в Северной Палестине, в 10 км к западу от Бет-Шана, т. е. в густонаселенном районе. Судя по тому, что в надписи не упоминается ни одного боевого столкновения и даже ни одной стычки, город быстро сдался на милость победителя и обратился к фараону с просьбой даровать ему мир. Эту быструю первую бескровную победу Аменхотепа II можно объяснить предшествующими победами фараона, нагнавшими страх на города Палестины.

Первую настоящую победу после более или менее крупной битвы египетские войска одержали около города Ихема,[30] расположенного в 15км к западу от Ипека, прямо к югу от Таанака. Очевидно, здесь собрались войска враждебной Египту коалиции, которая, возможно, подняла восстание против Египта, что и было причиной второго похода Аменхотепа II. Судя по большому количеству пленных, указанному в конце Мемфисской надписи, и на основании того, что эти пленные происходили из разных частей Сирии, можно предполагать, что в состав этой коалиции входили города и области не только Палестины, но и Сирии. Полностью разгромив в этом районе неприятельские войска, Аменхотеп II опустошил район поселений Мапасин и Хатичана, расположенных к западу от Сохо, очевидно, современного Шувейко, к северу от Наблуса.[31] В результате этой крупной победы город был занят египетскими войсками, а правители его, их дети, жены и близкие были взяты в качестве пленников. Одновременно с этим египтяне взяли здесь большую добычу в виде «бесчисленного имущества», скота и лошадей.

Следующая большая победа была одержана египтянами около городов Итурина и Мигдолинета, находившихся в области Самарии. Видимо и здесь египтянам противостояли довольно многочисленные войска, собранные не только в Палестине, но и в Сирии, так как, судя по Мемфисской надписи, Аменхотеп II взял здесь в плен 34 правителя. Последней крупной победой египтян во время второго похода Аменхотепа, была победа под Анахаратом, которая привела к взятию и опустошению этого города, упомянутого еще в списке покоренных городов Тутмоса [160] III.[32] Наконец, в Мемфисской надписи упоминается захват правителя города Геба-Сумне по имени Гаргур вместе с его женой, детьми и близкими.

О значительных результатах второго похода Аменхотепа в Сирию можно судить по перечню добычи, помещенному в конце Мемфисской надписи. В этом перечне указано: «правителей страны Речену — 217, братьев правителей — 179, аперу[33] — 3600, шасу — 15 200, сирийцев — 36 300, пленников из Нагасу[34] — 15 060, их близких — 30 652, а всего — 89 600,[35] вместе с их бесчисленным имуществом, всем их мелким и крупным рогатым скотом, боевых колесниц из золота и серебра — 60, деревянных раскрашенных боевых колесниц со всем их снаряжением — 1032, лошадей (?) — 3500».[36] Большое количество пленных, взятых египетским войском во время этого похода, ясно указывает на то, что Аменхотеп совершил этот поход не только в Северную Палестину, но и в некоторые районы Сирии. Именно поэтому широкий размах завоевательной политики Аменхотепа II произвел настолько сильное впечатление на наиболее сильных царей Передней Азии, на царя Митанни, на царя Хеты и на царя Сагара,[37] что они, по словам Мемфисской надписи, обратились к фараону с просьбой о мире и даже выразили пожелание принести фараону дань. Таким образом, два «победоносных похода» Аменхотепа II, к сожалению, очень кратко описанные в Мемфисской надписи, несомненно, укрепили военно-политическое положение Египта в Передней Азии, возможно, несколько пошатнувшееся после смерти Тутмоса III. Египет стал снова сильнейшим государством Передней Азии, имевшим возможность широко использовать людские и экономические ресурсы Северо-Восточной Африки, Палестины, Финикии и Сирии; Египет снова стал господствовать над важнейшими торговыми путями, соединявшими Малую Азию и Месопотамию с Северо-Восточной Африкой и всем районом Эгейского моря. Эти победы Аменхотепа II в Палестине и Сирии, конечно, дали толчок дальнейшему развитию рабовладельческого хозяйства Египта и тем самым содействовали усилению древнеегипетской деспотии.

Наиболее крупным успехом, достигнутым Египтом в Передней Азии в царствование Аменхотепа II, было признание египетской гегемонии соседними государствами, как об этом ясно говорится в Мемфисской надписи и в надписи на колонне в гипостиле Тутмоса IV между четвертым и пятым пилонами Карнакского храма. Автор этой последней надписи с гордостью говорит, что «правители Митанни пришли к нему (фараону. — В. А.) со своей данью на спине, чтобы просить его величество даровать им сладкое дыхание жизни. Замечательное событие, о котором не было слышно со времен богов! Эта страна, [161] которая не знала Египта, умоляет благого бога». Очевидно, на египтян произвело особенно сильное впечатление то обстоятельство, что даже князья далекой митаннийской страны, расположенной за Евфратом, признали господство Египта, принеся дань египетскому фараону. Это было как бы наглядным доказательством того, что победы Аменхотепа II принудили все государства Передней Азии признать гегемонию Египта. К сожалению, в настоящее время трудно более или менее точно очертить район египетских владений в Передней Азии, тем более, что список покоренных городов и местностей Аменхотепа II, высеченный на стене часовни Аменхотепа II в храме Амона в Карнаке, сохранился очень плохо. Заголовок этого перечня гласит: «Перечень стран, которые его величество сокрушил в их долинах и залил их кровью». Среди сохранившихся названий можно различить следующие названия азиатских местностей и городов: 1) Речену (Верхнее), 2) Речену (Нижнее), 3) Хару... 12) Кадеш, 13) Алеппо, 14) Ния, 15) Саджара, 16) Тунип, 17) Катна, 18) Хаджор.[39] Но и по этим немногим сохранившимся географическим названиям ясно видно, что в результате «победоносных походов» Аменхотепа в Сирию египтяне укрепили свое господство не только в Палестине, но и в Северной Сирии, возможно, вплоть до Евфрата, заняв важнейшие опорные стратегические пункты — Кадеш, Алеппо, Пию и Тунип.

Чтобы вести успешные войны в Сирии, египетские фараоны всегда должны были держать в повиновении подчиненные им нубийские области, откуда Египет в те времена получал большое количество различного сырья, золото и множество рабов. Очевидно, именно с целью укрепления своего влияния в Нубии Аменхотеп II отправил туда специальную экспедицию, которой было поручено доставить и повесить на стенах Напаты труп побежденного убитого азиатского князя для устрашения непокорных правителей Нубии.[40] Возможно, где-то в районе 4-го порога Нила, недалеко от Напаты, в стране Карой была установлена южная граница египетского государства. Как здесь, так и на северной границе, в стране Нахарины были установлены памятные стэлы, о чем говорится в надписи «царского писца Минхотепа».[41] Эти стэлы должны были сохранить память о фараоне, который «установил свои границы так далеко, как того сам захотел».[42]

Укрепление египетской власти в Нубии, замирение непокорных нубийских племен, возможное расширение завоеванных территорий главным образом к югу, беспощадная эксплуатация нубийских и иных племен Восточной Африки дали возможность египетскому государству систематически выкачивать из Нубии наряду с людскими резервами, прежде всего в виде рабов, [162] большие материальные ценности. Обильная дань и разнообразные подати широкой рекой текли в Египет, в сокровищницу фараона. Один из знатных чиновников царского казначейства в Фивах, Тотнофер, изобразил на стенах своей гробницы (Шейх-абд-эль-Гурна, № 80) доставку, приемку, взвешивание и, надо полагать, подсчет различных ценностей, привезенных, очевидно, из Нубии в сокровищницу египетского фараона.[43] Среди этих ценностей выделяются золото в виде прямоугольных брусков, слитков и колец, медные слитки, слоновые клыки, страусовые перья, ящики и ларцы, в которых, возможно, хранились одежды, ткани и т. п. Слуги взвешивают золотые кольца на весах, а писцы записывают результаты взвешивания и подсчета. Наряду с драгоценными металлами в царской сокровищнице в те времена хранились роскошные, высокохудожественные изделия. На фреске из гробницы Кенамона, знатного вельможи времени Аменхотепа II, мы видим изящные, богато отделанные сосуды в виде бутона, в форме лежащей антилопы, зеркало, украшенное слоновой костью и черным деревом, конскую сбрую, панцири, мечи, секиры, ларцы. Судя по изящно сделанным рисункам и тут же помещенным надписям, здесь хранилось 230 кожаных колчанов, 680 щитов, обтянутых кожей, 30 царских посохов из черного дерева, серебра и болота, 360 железных серповидных мечей, 140 железных кинжалов, 220 бичей из золота, слоновой кости, черного дерева и т. д. Изобразив, по-видимому, только небольшую часть сокровищ, ценностей и оружия, вероятно, хранившихся в одном из отделений царской сокровищницы, Кенамон имел в виду дать хотя бы некоторое представление о богатствах, находившихся в распоряжении царя. Вполне естественно, что накопление этих богатств в царской сокровищнице стало возможным благодаря завоевательным походам в Переднюю Азию и Нубию, которые позволили египетским фараонам захватить в покоренных странах. Огромную добычу, обеспечить регулярный приток дани и способствовали дальнейшему развитию внешней торговли Египта.[44] Египет в период XVIII династии прочно завоевал Нубию. Она была введена в состав египетского государства в качестве особой области, непосредственно подчиненной высокому чиновнику, носившему титулы «царского сына Куша» и «начальника стран юга». При Аменхотепе II эту должность занимал некий Усерсатит, который в своих надписях называет себя «сын царя, начальник стран юга», «наследственный князь», «единственный друг», «состоящий при царе во всех его местах», «начальник дворца», «великие верховные уста во всей стране», «казначей царя Нижнего Египта». Судя по этим титулам и эпитетам Усерсатита, которые сохранились в его надписях, на должность наместника Нубии и вообще южных стран обычно [163] назначался высокопоставленный чиновник, придворный, занимавший видное положение при царском дворе, близкий к царю, может быть, непосредственно ему подчиненный. Одной из его важнейших обязанностей было получение и доставка в царское казначейство ценностей, которые систематически выкачивались египтянами из Нубии. Поэтому Усерсатит с гордостью говорит, что он был «велик данью из Нубии», что он «наполнял сокровищницу золотом (джам)».[45]

Египетское экономическое влияние проникало в Нубию главным образом через города, крепости служили военным оплотом египетского могущества и господства, храмы были проводниками культурного и религиозного влияния египтян на местное население.

С целью все большего укрепления египетского влияния в Нубии при Аменхотепе II здесь были достроены храмы, начавшие строиться еще в предшествующее царствование. Эти храмы были сооружены из камня и окружены кирпичными стенами, что превращало их в своеобразные крепостные сооружения. В надписях из Амады и Элефантины говорится о том, что на это строительство не жалели средств. «Двери [были] из лучшего кедра террас», «ворота из песчаника». Сооружение монументальных Арамов должно было свидетельствовать о силе и богатстве египетского государства, о его прочности и вечности. В надписях из Амады и Элефантины упоминается, что Аменхотеп II построил «большой пилон из песчаника.., окруженный колоннами из песчаника, как вечное сооружение».[46]

В различных районах Нубии сохранились остатки храмов, культовых сооружений, рельефов, статуй и надписей, ясно указывающие на глубокое проникновение египетского влияния в эти южные страны в царствование Аменхотепа II. В районе первых порогов на скалистом острове Бигэ (егип. Сенмет) была найдена сидящая гранитная статуя Аменхотепа II. В Калабша в переднем зале храма сохранился рельеф с изображением Аменхотепа II, который в качестве основателя храма приносит вино в жертву богу Мину и местному божеству Мандулис. В Амаде сохранились рельефы с изображениями и надписями времени Аменхотепа II. К югу от Анибы, на склоне крепостной горы Каср-Ибрим сохранилась памятная ниша с изображением Аменхотепа II, которому чиновники приносят дань (между прочим и пантеру). Между Вади-Хальфа и Керма на острове Саи сохранились остатки святилища, построенного Тутмосом III и достроенного Аменхотепом II между 2-м и 3-м порогами.

Проводником египетского влияния в Нубии было жречество; его высший слой, в состав которого входили крупные рабовладельцы и чиновники, был надежной опорой для проведения в Нубии политики египетского государства. Вполне естественно, [164] что Аменхотеп II, как и все его предшественники, щедро одарял наряду с египетскими также и нубийские храмы. В надписях из Амады и Элефантины говорится, что он «добавил один день к празднику [который праздновался] в Нубии [в честь] его матери, богини Анукет, во время его путешествия «Начало реки». Здесь же перечисляются и жертвы, приносившиеся по этому случаю в храм: «хлеб, пиво, быки, гуси, вино, благовония, фрукты, всякие хорошие и чистые вещи, как полагается каждый год, как добавка к трем дням его обычного праздника...»».[47] Постройки храмов и щедрые жертвы богам, вернее жрецам, связывались с победами фараона, который, вернувшись после победоносного похода в Верхнее Речену, считал своим долгом отблагодарить богов за дарованные им победы, а жрецов — за поддержку.[48] Огромные естественные богатства Нубии и прилегающих к ней областей широко использовались египетским правительством в значительной степени для проведения завоевательной политики в Передней Азии. Некоторая, очевидно, небольшая часть этих средств, оставалась в Нубии, оседая главным образом в храмах. На эти средства организовывалась религиозная пропаганда, которая должна была укрепить идеологическое влияние Египта в завоеванной Нубии и священный авторитет обоготворяемого фараона. Эти средства использовались и для организации египетского управления в Нубии, а также для материальной поддержки египетских жрецов и чиновников, живших к югу от 1-го порога Нила.

При Аменхотепе II завоевательная политика Египта достигла высокого напряжения. Египетским войскам покорились Палестина, Финикия, Сирия, северосирийские княжества; Нубия была прочно введена в состав египетского государства и подверглась сильному египетскому влиянию; наконец, даже далекое и большое Митаннийское государство было принуждено признать мощь и авторитет Египта в Передней Азии. Судя по захвату огромного числа пленных, египетские войска были многочисленны и достаточно организованы, чтобы совершать далекие походы вплоть до Напаты на юге и Северо-Западной Месопотамии на севере.

Государственный аппарат Египта был в значительной степени централизован. Страной управлял узкий круг высокопоставленных чиновников, которые контролировали административное управление, хозяйственную жизнь, финансы и даже храмы с их необозримыми богатствами и владениями. Имена некоторых из этих знатных аристократов хорошо известны. Таков Кенамон, в гробнице которого среди многих рисунков сохранилось изображение юного царевича Аменхотепа II, сидящего на коленях своей кормилицы, «великой кормилицы фараона».[49] [165]

Таков один из наиболее видных представителей царской администрации того времени (везир) Рехмира, который занимал ряд высоких постов при Тутмосе III и сумел сохранить свое положение при Аменхотепе II.[50] Эти высокопоставленные чиновники входили в высший слой правящего класса рабовладельческой аристократии наряду с представителями наиболее знатного и богатого жречества. Весьма возможно, что уже в это время на первое место начало претендовать высшее фиванское жречество, что, конечно, не могло не вызвать некоторых трений между первосвященниками Амона и царской властью. Но конфликт между царской властью и высшим жречеством, особенно фиванским, которое стремилось к некоторой самостоятельности, еще не назрел. Царская власть была достаточно сильна, чтобы не заискивать перед богатым и сановным жречеством. От времени Аменхотепа II до нас дошло довольно мало храмов. Возможно, что в религиозном центре столицы — Фивах, в частности в Карнаке, на было или почти не было возведено в то время каких-либо значительных построек. Однако здесь все же были построены молельня у западного фасада пятого пилона Карнакского храма, а также небольшой юбилейный (хебседный) храм.[51] Аменхотеп II, как и в Нубии, ограничивался главным образом достройкой храмов, начатых его отцом. В своей надписи он сообщает о сооружении в южном гипостиле «величественных колонн, богато украшенных электрумом». Следуя давней традиции, Аменхотеп II построил свой заупокойный храм, выбрав для него место на западном берегу Нила около святилища Тутмоса III. Очевидно, и в этом сказалось стремление Аменхотепа II во многом подражать своему предшественнику, полностью продолжая его широкую завоевательную политику в Передней Азии и Нубии. К сожалению, этот заупокойный храм не сохранился, и только скудные его остатки были обнаружены Флиндерсом Петри в 1896 г.[52] Весьма вероятно, что уже Аменхотеп II стремился в какой-то мере опереться на провинциальное жречество. В одной надписи, сохранившейся в Турра, говорится, что царем были «открыты каменоломни, чтобы добывать хороший известняк Айяна», причем тут же указано, что это должно было быть «памятником для богов и богинь, для их храмов [на миллионы лет]».[53] Особенно характерно то, что Аменхотеп II изобразил себя в данном случае перед вереницей из 13 божеств. Брэстед предполагает, что фараон добывал в этих каменоломнях строительный материал для своих построек в Мемфисе и Гелиополе.[54] Как бы то ни было, сохранились скудные известия о том, что Аменхотеп строил в Гермополе. В одной надписи[55] упоминается о постройке царем «укрепленного дворца [под названием] Аа-хеперу-Ра» именно в Гермополе. Как эта постройка, так и сооружение [166] пышной гробницы фараона в Долине царских гробниц свидетельствуют об усилении политического и религиозного авторитета обоготворявшегося царя, культ которого с давних пор существовал в Египте и использовался рабовладельческой аристократией в период крупных завоеваний для укрепления классового строя в целом.

Власть фараона все еще была прочными нитями связана с высшим, главным образом фиванским жречеством. Неизбежной данью времени были жертвы храмам, которые щедро расточали многие фараоны Египта. Аменхотеп II, очевидно, пытавшийся в некоторой степени освободиться от влияния фиванских первосвященников, все же принужден был сообщать в своих торжественных надписях о том, как он одарял Фиванский храм Амона — главное святилище и богатейшую сокровищницу Египта в те времена. Вполне естественно, что эти жертвы связываются с победами египтян в Передней Азии и с богатой данью, полученной из страны Митанни. После описания этих важнейших для того времени событий автор надписи говорит о сооружении царем в южном гипостиле величественных колонн, богато украшенных электрумом, и о том, что царь пожертвовал в храм золотую и серебряную утварь. «Сокровищница [храма] была наполнена данью из каждой страны. Его амбары ломились от чистого зерна». Царь пожертвовал Амону алтарь (?) из золота, пол которого был сделан из серебра, а также роскошные драгоценные сосуды, которые были «прекраснее, чем звезды».[56] Демагогически используя поддержку все еще могущественного жречества, Аменхотеп II с гордостью говорит, что бог щедро наградил царя за эти жертвы, сделав его «владыкой народа».[57] Характерно, что и в эту эпоху, как и во время царствования Хатшепсут, рабовладельческая аристократия, возглавляемая царем, пыталась укрепить всеми способами свой авторитет среди широких масс свободного населения, которые в египетском языке того времени обычно обозначались словом «рехит».

Завоевательные войны в значительной степени содействовали обогащению рабовладельческой аристократии Египта. В сокровищницу фараона непрерывным потоком стекались огромные богатства: военная добыча, подати и дань покоренных народов, большие материальные ресурсы, которые систематически выкачивались как из местного египетского населения, так из завоеванных стран Передней Азии и Нубии. Одновременно с этим развивалась и внешняя торговля, в частности с племенами Эгейского мира, на что между прочим указывают изображения в гробнице Аменемхеба.[58] Естественно, что искусство этого времени ярко отразило роскошный быт богатой и знатной аристократии, постоянно и щедро награждаемой [167] царем. «Начальник царской трапезы» Суемнут изобразил на стенах своей гробницы яркие картины быта, характеризующие привольную и праздную жизнь богачей при царском дворе. Мы видим, как Суемнут осматривает «прекрасные места царского погреба в Фивах», в котором хранятся огромные запасы вина, разлитого в кувшины и предназначенного для царского стола. Далее изображена царская пивоварня, в которой готовят пиво. На некоторых сосудах, очевидно, с пивом, видны имена Аменхотепа II. Наконец, на стенах той же гробницы изображен Суемнут, наблюдающий за приготовлением царской трапезы. На стол ставят фрукты, овощи, мясо. В корзинах лежат смоквы и гранаты, в сосудах налит мед.[59] Знатные богачи в своих усадьбах старались окружить себя утонченной роскошью. Каждый из них стремился иметь свою свиту. Так, слуги Кенамона несут его оружие и утварь: щит, колчаны, бумеранг, стул, палку, сандалии, кошель — богатые и роскошные вещи его обихода. Не только сад, но и кухня Кенамона достойны того, чтобы их запечатлеть на стенах гробницы. Особенно тщательно и изящно изобразил египетский художник девушку, играющую на лютне. Недаром этот рисунок считается одним из шедевров египетского искусства.[60] Роскошные пиры, на которых угощали знатных гостей, развлекая их музыкой и плясками гаремных девушек, хорошо изображены на стенах гробниц Тотнофера, Тота и Небамона.[61] Знатные богачи гордились своими колесницами, подражая в этом египетскому фараону. Нередко они совершали путешествия на своих кораблях в священный город Озириса — Абидос. Один маленький эскиз, изображающий приготовление постели и причесывание женщины, смотрящейся в зеркало, который сохранился в гробнице «ювелира и скульптора Нефер-ренпет», — дает яркое представление о роскошной и беспечной жизни богатых рабовладельцев того времени.[62]

Художественное ремесло и искусство служили в значительной степени для украшения предметов быта и религиозного культа. Об этом говорят изящные изделия, сохранившиеся до наших дней, как, например, статуэтка Аменхотепа II, стоящего на коленях и держащего в руках два жертвенных сосуда.[63] В Британском музее хранятся высокохудожественные изделия этого времени: диоритовое ушебти тонкой работы с именем Аменхотепа II, стеклянные и алебастровые сосуды, наконечник булавы, стэла Иату, второго царского жреца, часть сосуда с именем писца Тутмоса и раскрашенная скульптурная группа Иату, занимавшего должности жреца бога Амона, хранителя царского дворца и начальника сокровищницы, который изображен вместе с его родственниками.[64] Очевидно, этот период был временем особенного обогащения и усиления рабовладельческой [168] аристократии, которая сумела с максимальной выгодой для себя использовать военно-агрессивную политику египетского государства.

Развитие рабовладельческого хозяйства объективно приводило к дальнейшему росту производительных сил в стране. Использование большого количества рабской силы давало возможность расширять территорию обрабатываемых земель и способствовало развитию сельского хозяйства. Укрепление экономических и культурных связей Египта с соседними странами позволяло египетским рабовладельцам использовать технический опыт культурных народов Передней Азии. И хотя технический прогресс в этом отношении был незначительным и не всегда поддается учету, однако ближайшее исследование должно пролить некоторый свет на эти проблемы.

На стенах гробниц египетских вельмож времени Аменхотепа II сохранились изображения, ярко характеризующие хозяйственную жизнь больших рабовладельческих поместий. По-прежнему сохраняло свое значение сельское хозяйство, в частности промысловая ловля птиц сетями, скотоводство, земледелие и виноградарство. Частнособственнический характер этих крупных поместий подчеркивается тщательным учетом хозяйственной продукции, будь то клеймение скота или перепись кувшинов с вином.[65] Некоторый, пожалуй, несомненный технический прогресс заметен в тех ремесленных производствах, которые возникли или развивались под иноземным воздействием. Так, например, при изготовлении кузова колесниц и сандалий используется цветная кожа. Высокое развитие получает ювелирное искусство, в частности изготовление из золота и серебра роскошных и высокохудожественных ваз и чаш, стиль которых обнаруживает несомненное влияние переднеазиатского и эгейского искусства.[66]

Искусство достигло в это время в Египте высокого расцвета; в период XVIII династии египетский классический стиль выработал свои особенно отчетливые и в то же время утонченные формы. При этом искусство и религия использовались в значительной степени для укрепления существующего классового строя и для связанного с этим возвеличения царя, которого жреческая пропаганда изображала в качестве бога.

Египетские войска, при Аменхотепе II вторгшиеся в Северо-Западную Месопотамию в пределы Митаннийского государства, укрепили главенствующее положение Египта в Передней Азии. Огромные богатства, стекавшиеся в Египет из завоеванных и соседних стран в виде добычи, дани, податей и товаров, непомерно обогатили царскую казну и храмовые сокровищницы, обеспечив роскошную жизнь рабовладельцев, жрецов и чиновников, но в то же время углубив классовые противоречия между [169] богачами и бедняками, между знатными рабовладельцами и обездоленными рабами.