2.3. Запорожское казачество и пиратские объединения Антильских островов XVI–XVIII вв

Обращение к сравнению флибустьеров и корсаров XVI–XVIII вв. с запорожскими казаками того же времени, позволит нам заметить много схожего. При этом сходство, главным образом, нужно искать в государственно-политической роли и внутреннем устройстве, которые были присущи и тем и другим. Так пираты и казаки играли роль колонизаторов и первопроходцев. Конечно, они занимались грабежом, от которого имели немалые выгоды, но это было характерно практически для всех армий и воинских формирований рассматриваемого периода.

Истории флибустьеров посвящены многие научные труды американских и западноевропейских ученых[181], но основная их масса носит описательный характер без серьезной аналитики. Тем не менее, для нашего исследования они будут иметь большое значение, так как в них накоплен богатый фактографический материал. Особенно ценными являются опубликованные исторические источники: документальные свидетельства самих участников пиратских экспедиций[182] и корреспонденция губернаторов английских и французских колоний, к которым примыкают отчеты командиров корсарских (каперских) экспедиций[183].

Если же обратиться к отечественной историографии, то в ней трудно найти серьезные исследования, направленные на изучение истории флибустьеров. Обычно истории флибустьеров уделяется часть объемного исследования общей истории пиратства[184] или она рассматривается как часть истории колонизации Америки[185]. Непосредственным же изучением специфики внутреннего устройства, социальной организации, нравов, обычаев, аспектов повседневной жизни флибустьеров занимался В. К. Губарев[186]. Так как сравнительный анализ Запорожской Сечи и вест-индских флибустьеров на уровне серьезных исследований не проводился, то такое исследование очень ценно. Оно дает материал для сравнительного анализа внутреннего устройства, самоорганизации и самоуправления Запорожской Сечи и вест-индских флибустьеров.

Пиратство известно с древнейших времен. Но пиратство XVI–XVIII вв. было уникальным явлением, которое не идет не в какое сравнение с пиратами других эпох. Исследователь колониальной политики европейских государств Е. В. Тарле давал такое определение пиратам XVI–XVIII вв.: «…это пионеры, добровольцы, «вольные стрелки», лазутчики и деятельные борцы, делающие дело, нужное купечеству и стоящему за купечеством правительству их страны»[187].

В. К. Губарев рассматривает флибустьеров как представителей уникального типа «пограничного сообщества», сформировавшегося на островах Карибского моря в эпоху колониальной экспансии[188]. Подобное определение подходит и к запорожским казакам, если в нем изменить географические характеристики.

Французское слово – флибустьер (flibustier), обозначавшее пиратов Карибского моря, базировавшихся на островах Тортуга, Ямайка, Эспаньола (Гаити) и др. и совершавших нападения на колониальные поселения в Америке и испанские корабли, впервые появилось в 30-е годы XVII в. Это слово стало результатом взаимодействия французских, голландских и английских пиратов. Слово из нидерландского языка vrijbuiter, означавшее «вольный добытчик» и аналогичное английское слово freebooter послужили ему прототипами. В XVI–XVII вв. эти слова применялось не только по отношению к вольным пиратам, но и к корсарам (каперам), сухопутным разбойникам и солдатам-наемникам[189].

Кроме того, в английских документах XVII в. для обозначения флибустьеров Ямайки использовалось слова «приватиры» и «буканиры». Privateers переводится как «частники». Так называли корсаров (каперов). Буканирами (от французского boucaniers) называли вольных охотников и пиратов на островах французской Вест-Индии[190].

Здесь чувствуется явное сходство слова флибустьер и в значении употребления, и в переводе, со словом казак. Так, слово казак в Московской Руси, Речи Посполитой и в татарской среде употреблялось и в значении разбойника, и в значении вольного добытчика, и в значении наемника. Само слово казак большинством исследователей переводится как «вольный человек», «вольный добытчик» и т. п.

В начале ХVII в. флибустьеры обосновались на «ничейных» землях Антильского архипелага. Они никому не подчинялись, следуя своим собственным законам и обычаям, а их промысел чаще всего состоял из грабежа испанских и португальских колоний и кораблей. Точно так же и Запорожская Сечь в ХVI в. возникла на «ничейных» территориях за порогами Днепра. Запорожские казаки никому не подчинялись во внутренних своих делах, а зачастую и во внешних, руководствуясь своими обычаями, а наибольшую часть доходов их составляла военная добыча, главным образом от походов на крымских татар и турецкое побережье.

Первый колониальный раздел, осуществленный европейцами, произошел без участия Англии и Франции. Первыми колониальными державами являлись Испания и Португалия. Именно они обладали крупнейшими колониальными территориями и использовали их богатства. Но в эпоху колониальных войн пираты (особенно английские) нашли вектор приложения своих сил – морскую охоту на испанские и португальские торговые корабли, которые перевозили богатства и ресурсы из своих колоний из разных концов света. Е. В. Тарле отмечал, что именно это «было формой английского и французского соучастия в эксплуатации вновь открытых заморских земель»[191]. Кроме того, английские и французские пираты редко нападали на своих соотечественников и пользовались явной или тайной поддержкой своих правительств, что имело колоссальное значение для развития пиратства. Таким образом, деятельность пиратов направлялась правительствами в нужное им русло – пираты сосредотачивали свои усилия против португальцев и испанцев, а с конца XVI в. и против голландцев. Так, например, английские пираты получали от правительства особые свидетельства (патенты) на право грабить торговые суда враждебной нации и становились корсарами. Вместе с патентами они получали поддержку и покровительство всех английских властей. Корсары (каперы) становились временными служащими в королевском флоте, а их доход состоял из добычи от грабежей, часть которого они отдавали в казну. Помимо этого, флибустьеры были источником ценной разведывательную информацию о состоянии колоний в Карибском регионе и о действиях вражеских флотов[192].

Здесь уместно заметить и то, что запорожские казаки, как и другие казачьи формирования в целом, подобно пиратам имели свой вектор приложения сил в интересах России, Речи Посполитой, а иногда и Османской империи. Они могли действовать, как самостоятельно, так и под эгидой названных государств. Основная же поддержка Запорожской Сечи шла из России, и это также было очень важно для ее укрепления и развития. Жизнь запорожцев на периферии нескольких стран делала их весьма осведомленными. Поэтому они, как и флибустьеры, поставляли ценную разведывательную информацию странам, взаимодействовавшим с ними.

Очевидно, что знаменитое Прибрежное братство – своеобразная пиратская республика, которая располагалось на острове Тортуга в Карибском море, имела схожее значение для англичан и французов того времени, как и Запорожская Сечь для России и Речи Посполитой.

Если поставить на место испанцев и португальцев турок и татар, а земли колоний и морские просторы заменить «диким полем» и Черным морем, то начинает вырисовываться картина сходства. Такое сравнение даже позволяет сопоставить Петра Конашевич-Сагайдачного, который вместе с казаками спас Речь Посполитую в сражении против турок под Хотином в 1621 г., с Френсисом Дрейком, который вместе с другими корсарами помог Англии в боях с испанской «Непобедимой армадой» в 1588 г.

Вольные пираты появились в месте сосредоточения трех крупнейших морских держав того времени – Англии, Франции и Испании. Они занимались грабежом колоний этих стран. Так же они выступали как наемная сила для Англии и Франции, с помощью которой они разоряли колонии друг друга.

Интереса заслуживает источник пополнения флибустьеров и их национальный состав. Они пополнялись за счет участников колонизации Вест-Индии. К ним могли примыкать: контрабандисты, уволенные или беглые солдаты, матросы с торговых или военных кораблей, корсары (каперы), буканьеры, разорившиеся дворяне, крестьяне, ремесленники, кабальные слуги (engages, indentured servants), беглые каторжники, несостоятельные должники, индейцы некоторых племен Центральной Америки, враждовавшие с испанцами. Например, голландский врач А. О. Эксквемелин, будучи кабальным слугой, так описывал то, как он примкнул к флибустьерам: «Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов, или разбойников, вплоть до 1672 года»[193]. По свидетельству А. О. Эксквемелина известный французский флибустьер Франсуа Олоне попал к пиратам «не то солдатом, не то рабом – вполне обычное начало»[194]. Таким образом, пиратская республика на острове Тортуга была создана выходцами из разных стран, которые имели проблемы с законом. Англичане и французы всегда составляли основную часть пиратов Карибского моря. Но часто встречались и представители других народов: голландцы, португальцы, немцы, шведы, датчане и негры, которые сбегали с испанских плантаций, ирландцы, шотландцы, мулаты и метисы и даже евреи. Пиратство для них становилось образом жизни и единственным источником существования. Флибустьерские общины, которые можно еще называть отрядами, командами, «братствами» и т. п. становились независимыми многонациональными самоорганизующимися и самоуправляющимися объединениями выходцев из разных слоев общества, ставших по разным причинам изгоями.

Запорожская Сечь, также как и пиратские сообщества Карибского моря, образовалась в точке соприкосновения границ и интересов трех крупнейших держав своего региона. Только для запорожцев это были Россия, Речь Посполитая и Османская империя. На Сечи также встречались представители разных народов, но основную часть составляли славяне (украинцы, русские, поляки, балканские славяне). Среди запорожских казаков можно было встретить людей разнообразных национальностей, так как национальный признак не имел значения для приема в Запорожскую Сечь, а главную роль играло вероисповедание. Кроме того, многие приходили в Сечь, имея темное прошлое. Запорожцы, как и пираты Карибского моря, устраивали нападения на территории сопредельных государств и выступали как наемная сила.

Флибустьерские братства были небольшими и состояли обычно из нескольких десятков членов. При этом на отдельных островах могло находиться несколько сотен пиратов. До своего расцвета флибустьеры редко объединялись во флотилии и плавали на малых судах. Это свидетельствует о достаточно сильной разобщенности. Для запорожских казаков это было характерно только в период зарождения. Дальнейшая их история связана с крупным объединением – Запорожской Сечью. Но и в пиратской среде с середины ХVII в. начинают проявляться тенденции к объединению для проведения крупномасштабных операций. Так, например, знаменитый флибустьер Г. Морган собрал 960 пиратов в 1669 г. у о. Ла-Вака, а в 1670 г. его флотилия уже насчитывала примерно 2 тыс. человек[195].

Интереса заслуживает и общее количество флибустьеров, населявших пиратские «республики» на Антильских островах.

Точная их численность неизвестна. По оценкам В. К. Губарева во второй половине ХVII в. в водах Испанской Америки ежегодно могли активно действовать от 1000 до 3000 флибустьеров[196]. Но есть свидетельства и о большем количестве пиратов. Так, например, Я. М. Свет приводит цифру в 20–30 тыс. разбойников[197]. А по данным Р. Керза максимальное число флибустьеров не превышало 10 тыс. человек[198]. Подобные цифры характерны и для численности запорожских казаков в ХVI–VII вв.[199] Точной численности запорожских казаков, тоже назвать невозможно. В максимальной численности же они пребывали в конце ХVIII в. Как уже отмечалось, по разным оценкам в этот период времени общее число их составляло около 100 тыс. человек, а непосредственно сечевых казаков – около 40 тыc.[200]

Запорожские казаки были активны не только на суше, но и на море. Что прославило их как отважных моряков, совершивших множество морских походов к побережью Османской империи[201]. Даже Губарев В. К. в своем научном исследовании заметил сходство действий запорожцев на Черном море с действиями флибустьеров в прибрежных водах Америки. Эти действия заключались в том, что трофейные суда плохого качества флибустьеры либо отпускали, либо сжигали, а богатые и крепкие суда отводили на свои базы – в Порт-Ройял, на Тортугу или в Пти-Гоав на Эспаньоле. Чтобы не терять съестные припасы почти всех пленных, за которых было трудно получить выкуп, высаживали на берег. Оставшихся двух-трех надеялись продать или использовали их как слуг.

Таких слуг после нескольких лет добросовестной службы обычно отпускали[202].

Относительно социально-политической организации флибустьеров многие исследователи заявляли, что в 1640 г. пираты Тортуги создали «Конфедерацию береговых братьев». Ими был выработан свой дисциплинарный устав, и велась самостоятельная политика[203]. Подобная точка зрения может порождать мысли о том, что флибустьеры жили коммунистической «республикой». Но, по мнению В. К. Губарева, у флибустьеров не было ни своей «конфедерации», ни «республики»[204]. Очевидно, что пираты придерживались одинаковых правил, обычаев и целей. Но общего единства среди них не было, они не имели единых планов и не стремились к общему союзу. Отряды пиратов действовали обособленно, иногда объединяясь для проведения крупномасштабных операций в крупные соединения. Но им не хватало стабильности и после проведенной операции их союзы распадались. Флибустьеры действовали только ради добычи. Так как они не занимались производством материальных благ, то собственное пропитание и имущество они добывали только посредством грабежа. Поэтому грабеж возводился в главный вид социальной деятельности, которым занимались все члены пиратского братства. Тем не менее, пиратские объединения играли важную политическую роль в своем регионе и имели множество предпосылок к образованию государственной структуры.

Запорожская Сечь в своей внутренней организации далеко превзошла пиратские формирования. Ей были присущи демократические начала управления. как и пиратским объединениям, но грабеж, хотя и являлся важной составляющей жизнедеятельности запорожцев, был не единственным видом деятельности. Запорожские казаки занимались производством и вели торговлю. Кроме того, в их среде не было центробежных сил, наоборот они стремились к единству.

Если обратиться к рассмотрению демократических начал в самоорганизации флибустьеров, то, в первую очередь, нужно отметить выборность всех должностей в их среде, а также отметить тот факт, что любые важные решения принимались путем обсуждения на общем совете большинством голосов. Такие порядки в точности были характерны и для Запорожской Сечи.

Пиратскими вожаками становились путем избрания на общей сходке наиболее храбрых и удачливых, по мнению команды, моряков. Однако власть флибустьерского вожака была ограниченной. Она не может идти в сравнение с властью, которой обладали капитаны военных и каперских кораблей. Но следует заметить, что во время сражения флибустьеры подчинялись своему вожаку беспрекословно. То же самое можно сказать и о власти кошевого атамана. Как нам уже известно, выбор кошевого атамана основывался на его превосходстве в воинских науках и авторитете, но это не давало ему права на распоряжение судьбой войска единолично. Но в период войны он обладал широчайшими полномочиями.

Об ограниченности власти флибустьерских вожаков свидетельствуют многие факты. Так, например, в 1680 г. во время похода флибустьеров в Южное море они встретили испанский корабль из Картахены. В среде команды не было единого мнения о дальнейших действиях. Поэтому вопрос о захвате или не захвате корабля не был быстро решен. И из-за долгого обсуждения испанцы были упущены[205]. Очевидно, что мнение капитана Э. Кука в сложившейся ситуации не имело решающего значения. Другой ситуацией, свидетельствующей об ограниченности власти флибустьерского вожака, может быть названо обсуждение вопроса о походе на Панаму. Капитан Дж. Коксон выступал против этого похода, но большинство флибустьеров вынудило его отправиться в этот поход[206].

Пиратский капитан не выделялся из состава команды и ел за общим столом, получал такое же жилье и ненамного большую часть добычи, чем остальные. Для наиболее авторитетного капитана по инициативе самой команды могло быть приготовлено другое блюдо. В капитане хотели видеть отважного удачливого предводителя, стратега и опытного моряка. В таком ключе дана характеристика капитана Р. Сокинса. Пират Б. Рингроуз описывал его как доблестного и храброго, каким только может быть мужчина, «благородной души человека», который осуждал азартные игры на судне[207]. Но если капитан не соответствовал требованиям команды, его могли сместить. Так, например, пиратским хирургом Л. Уофером описан случай, когда капитана Б. Шарпа, который оказался неподходящим для роли вожака, на островах Ху а н – Фернандес в Южном море сместили с должности матросы, а «вместо него избрали капитаном человека решительного и сурового»[208]. В подобной ситуации запорожские казаки поступали схожим образом, и смена кошевого атамана в их среде была достаточно рядовым явлением. Сам же кошевой атаман был первым «среди равных» и жил в своем курене как обычный казак.

Схожей чертой Запорожской Сечи и пиратских объединений Антильских островов было и то, что и пираты, и казаки руководствовались «обычным правом». У них не было письменного права, и их жизненные устои держались на обычаях. Если пиратов спрашивали, почему они поступают так, а не по-другому, то ответ упирался в береговой обычай братства. Так, например, к пиратским обычаям относилось изгнание из братства клятвопреступника, которого впредь никогда не принимали. Также могла применяться высадка на необитаемом острове с ружьем, небольшим запасом воды, свинца и пороха. Наказание за изнасилование, неповиновение командиру, пьянство и некоторые другие преступления зависело от обстоятельств. Так, вдали от врагов наказанием могло служить лишение доли в добыче, а вблизи их наказание было одним – смертная казнь. За вероломное убийство пирата привязывали к дереву, при этом он сам выбирал, того человека, который его казнит[209]. Система наказаний в Запорожской Сечи имела сходные черты с пиратской, но отличалась большей суровостью за преступления внутри братства. В пиратской среде было и много обычаев, которые не были чужды запорожцам. К таким обычаям можно отнести заключение флибустьерами договора перед походом. Он назывался по-французски шасс-парти (la chasse-partie – «охотничье жалованье). В этом документе детально расписывалась, какая доля добычи причитается капитану и остальным членам команды.

Флибустьерам, как и запорожцам, были присущи взаимовыручка, поддержка друг друга в любых жизненных ситуациях. Это выражалось, например, в том, что флибустьеры перед боем обнимались, выражая взаимное согласие, и клялись быть друг за друга до смерти. Такая атмосфера братства влияла на внутренние социальные отношения и социальную организацию внутри пиратской команды. Суровая жизнь флибустьеров таила в себе постоянную угрозу гибели, поэтому принципы взаимной поддержки были необходимы для выживания. Это привело к тому, что каждый член команды должен был найти себе компаньона. Между компаньонами формировались наиболее доверительные отношения. Обычай заводить себе компаньона назывался по-французски «матлотажем» (le matelotage). Это слово происходит от голландского морского термина «mattenoot», который означал «совместное обладание постелью». Связно это с тем, что команда корабля делилась на две смены. Поэтому, когда половина пиратов несла вахту, вторая их половина была свободна. Это позволяло иметь на судне одну кровать на двоих[210]. «Матлотаж» охватывал всю пиратскую команду. Многие компаньоны совместно владели имуществом и заботились друг о друге при ранении или в случае болезни. А. О. Эксквемелин пишет: «Друг к другу пираты относились заботливо. Кто ничего не имеет, может рассчитывать на поддержку товарищей»[211]. В Запорожской Сечи же аналогом «матлотажа» был институт побратимства, хотя и с большим сакральным оттенком. Сечевики всегда могли рассчитывать на помощь товарищей. Удачливые походы флибустьеров приводили к грандиозным кутежам. Такое поведение характерно и для запорожцев. Подобные действия определенным образом тоже помогали большему сплочению. Институт «молодчества», существовавший в Запорожской Сечи, можно соотнести со званием юнги во флибустьерской среде. После получения необходимых навыков и проверки на соответствие и те, и другие становились полноправными членами своего братства. Для того, чтобы в товариществе не накапливались противоречия, ни сечевики, ни пираты не были жестко привязаны к нему. Так флибустьеры могли сойти на берег, где хотели, либо уйти в другую пиратскую команду[212]. Сечевики тоже были вольны покинуть товарищество.

Наиболее разительное отличие запорожских казаков и флибустьеров Карибского моря, на первый взгляд, можно увидеть в религиозности и соблюдении морально-религиозных норм. Как известно, запорожцы исповедовали православное христианство. Кроме того, исповедование православия было одним из условий приема в Сечь. Такое положение являло мощный импульс к объединению казаков и выступало мощной идеологической основой, которая позволяла им формулировать четкие цели существования Запорожской Сечи. Запорожцы и, главным образом, сечевики жили в соответствии с устоявшимися церковными правилами и обычаями, соблюдая религиозные праздники и по возможности установленные посты. Они также делали большие пожертвования монастырям, лучшую часть добычи жертвовали сечевой церкви, совершали паломничества, в том числе на святую гору Афон. Многие казаки к старости уходили в монастыри. В самой Запорожской Сечи находилась Покровская церковь, вокруг которой строилась жизнь казаков. Конечно же, о флибустьерах такого сказать невозможно, но, несмотря на то, что многие считают флибустьеров людьми нерелигиозными, такое утверждение не может быть верным. Об этом свидетельствуют многочисленные факты. Очевидно, что среди флибустьеров встречались безбожники, но большинством среди них всегда были верующие люди. Религиозного единства среди пиратов не было, хотя в большинстве своем они были христианами разного толка: французские гугеноты, английские пуритане, голландские кальвинисты, католики и др. – однако это не мешало им объединять свои усилия. Зачастую протестанты рассматривали грабеж испанских и португальских колоний и кораблей как религиозную войну с папистами, а не только как средство пополнения доходов. Религиозной войной оправдывали грабежи на турецкой и крымской земле и запорожцы. К концу XVII в. в среду флибустьеров влилось большое число французов, воспитанных в католической вере. Им и другим католикам приходилось грабить единоверцев испанцев и португальцев, но они почтительно относились к церквям и другим католическим святыням. Так, например, Р. де Люссан, описывая захват испанских поселений, свидетельствовал о том, что сначала французские флибустьеры отправились в местный католический собор и там пели Те Deum, а затем начали грабеж. При захвате города Никоя, который не заплатил пиратам выкуп, они подожгли его, но следили, чтобы церквям не был нанесен урон, а образы святых из частных домов они переносили для сохранения в эти церкви[213]. Известно, что флибустьеры молились за столом перед едой и перед сражением, а при разделе добычи каждый из них давал клятву на Библии. Если какой-нибудь пират был уличен в нарушении клятвы, то его лишали доли в добыче в пользу остальной команды. Такую долю могли отдать как дар в какую-нибудь часовню[214]. Утаивание добычи, как и у запорожцев, считалось преступлением. Есть сведения о том, что на корабле капитана Ч. Свана в команде был астролог, в обязанности которого входило предупреждать пиратов об опасностях. В среде пиратов были распространены многие суеверия[215]. Известен также случай, когда к пиратам вместе с пленными попал католический священник, и французский капитан Даниэль попросил его провести обедню. Но во время богослужения один флибустьер стал вести себя неподобающе, а на замечание ответил богохульством. Этот пират сразу же был застрелен капитаном, а остальные получили предупреждение. Священник в награду получил раба и несколько награбленных вещей[216]. Жестокость пиратов во время грабежей зависела от морального уровня команды. Поэтому происходили и откровенные зверства. Так, например, У. Бистон, докладывая о нападении французских пиратов на Ямайку в 1649 г., помимо обычных злодеяний отметил: «они разрешили неграм изнасиловать некоторых женщин, другим женщинам они отрезали груди, так что с такой бесчеловечной жестокостью никогда не действовали даже турки или язычники»[217]. Справедливости ради необходимо отметить, что и запорожцами совершались очень жестокие поступки. И это давало повод полякам и туркам описывать их как варваров без веры. Подобным образом испанцы рассматривали флибустьеров как нелюдей и извергов. Но ведь сами испанцы их тоже не щадили.

Определенное сходство между флибустьерами и сечевиками просматривается в отношениях с женщинами. Как известно, в Запорожской Сечи не существовало семейных отношений, так как доступ женщин в нее был запрещен. Нарушение этого правила каралось смертью. Об отношениях флибустьеров с противоположным полом есть только отрывочные сведения. Зачастую при захвате красивой женщины, флибустьеры бросали жребий. Победитель имел на нее право и мог считать ее своей женой. В рассказе А. О. Эксквемелина о захвате города Гибралтар в 1666 г. французскими флибустьерами отмечалось: «Чуть лучше было женщинам, которые попали к пиратам в любовницы; одних они взяли силой, другие пошли по своей охоте»[218]. При других захватах пираты действовали схожим образом. Следует отметить, что присутствие женщин на судне считалось плохой приметой, кроме того это могло внести разлад в пиратском братстве. Поэтому пребывание женщин на пиратских кораблях обычно не допускалось. По схожим причинам в Сечь доступ женщин был закрыт. Сечевики же еще и давали обет безбрачия на период своего нахождения в сечевом братстве, который был связан с религиозными причинами.

Взаимодействия пиратов с колонистами и отношения сечевых казаков с населением паланок также представляют собой два схожих процесса, несмотря на внешние различия. Флибустьеры обычно селились отдельно от колонистов. Но колонисты осуществляли снабжение флибустьеров продовольствием и всем необходимым. На самих же пиратах лежала обязанность защиты колонии от нападений врагов. Такое положение дел просуществовало до конца ХVII в. Часть пиратов уходила на разбойничий промысел в море, а часть оставалась в лагере[219]. Общая территория подконтрольная Запорожской Сечи разделялась на паланки, в которых жили женатые казаки и посполитые (крестьяне). В паланках было налажено свое самостоятельное управление. Население паланок обеспечивало Запорожскую Сечь продовольствием и дополнительным войском в случае необходимости. Сечевеки же обеспечивали защиту своих подконтрольных территорий. Подобно сечевым казакам, которые, разбогатев или женившись, уходили в паланки, некоторые флибустьеры в таких же случаях превращались в колонистов.

В отношениях флибустьеров с коренными жителями Америки, порабощенными испанцами или португальцами, и отношениях запорожских казаков с населением украинских земель, угнетаемых поляками, также прослеживается сравнительная параллель. Из ненависти к испанцам многие туземцы охотно поддерживали с пиратами дружественные отношения и вели торговлю. Многие флибустьеры подолгу жили в индейских поселениях, многие же индейцы участвовали в пиратских походах. У. Дампир так, например, свидетельствовал о дружбе флибустьеров с индейцами Москитового берега: «Люди москито находятся в очень хороших отношениях с англичанами. Англичане же весьма их уважают и на кораблях или на берегу, на Ямайке или в любом другом месте. Мы всегда считались с их мнением, дозволяя им держать путь по своему желанию»[220]. Те индейцы, которые плавали с пиратами, старались полностью походить на своих новых товарищей. Они одевались в европейские одежды и просили давать им новые европейские имена[221]. Такие индейцы становились полноправными членами пиратского братства. Жители Украины также были с запорожскими казаками в хороших отношениях. Они видели в них защитников от польского гнета и возможное прибежище в случае сложной жизненной ситуации. Многие из них отдавали своих детей на воспитание в Запорожскую Сечь. Перемена имени и стиля одежды также были характерны для новых членов запорожского братства. Однако следует заметить, что в отличии от индейцев, которые входили в состав пиратских команд, выходцы из украинских земель составляли большинство в Запорожской Сечи. При этом есть основания полагать, что первые днепровские казаки могли быть самостоятельным народом или смесью нескольких народов.

Разнообразие знамен и хоругвей, характерное для сечевиков, имело место и в пиратской среде. Вопреки устоявшемуся мнению о том, что у всех флибустьеров были одинаковые стяги в виде черного флага с черепом и перекрещенными костями или скелета, в действительности было совершенно не так. Хотя описание Я. Маховского и содержит именно такие сведения[222]. Подобный флаг с черепом и перекрещенными костями впервые был отмечен в 1700 г. у французского флибустьера Э. Винна[223]. Флибустьеры, приобретшие у властей каперские грамоты, обычно, использовали флаг той страны, каперами которой они становились. Вольные флибустьеры использовали разнообразные флаги. Капитан Э. Ку к использовал красный флаг с желтыми полосами и изображением руки и сабли; капитан Э. Дэвис – белый флаг с изображение руки и сабли; Капитан П. Харрис – зеленый стяг; капитан Б. Шарп – красный стяг с белыми и зелеными лентами; капитан Р. Сокинс – красный флаг с желтыми полосами[224].

Несмотря на то, что флибустьеры обычно выступали наемной каперской силой Англии и Франции, зачастую из-за пиратского самовольства возникали скандалы и склоки на поприще дипломатии, что доставляло определенные неудобства для стран, выдававших каперские свидетельства. Если флибустьерам удавалось добыть каперское свидетельство, то оно трактовалось ими очень широко. Поэтому заключаемые в Европе мирные договоры, которые означали прекращение военных действий, попросту игнорировались флибустьерами-каперами. Для этого они могли прибегать и к разным уловкам. Например, к подделке срока действия своих свидетельств[225]. Дипломатические скандалы, которые могли привести к войне, очень часто возникали и из-за своевольства запорожских казаков. Поэтому польским королям и русским царям многократно приходилось улаживать противоречия с Оттоманской империей и ее вассалом – Крымским ханством из-за действий казаков. С такой проблемой неоднократно сталкивался король Речи Посполитой Стефан Баторий. 30 ноября 1576 г. к нему поступило гневное письмо от крымского хана, в котором говорилось о нападении трех тысяч запорожских казаков на ханские владения. Хан требовал их казни перед его послом[226]. На это Баторий ответил, что эти казаки и ему враги. Если казаки будут пойманы, то они будут казнены. И указал на то, что татары сами могут расквитаться с ними[227]. Такие отписки делались постоянно и не имели ничего общего с действительностью. А низовым (запорожским) казакам, которые были набраны в реестр Баторием, как и флибустьерам-каперам, довелось узнать, что их жалование гарантировалось только во время войны.

Нечто подобное разграничению на реестровых и запорожских казаков существовало и в пиратской среде. К концу XVII века Англия и Франция начали самостоятельные колониальные захваты. В таких условиях пираты уже становились не помощниками, а противниками. Теперь флибустьерам необходимо было выбирать между каперством (пиратством под флагом и покровительством своего правительства во время войны) и вольным независимым пиратством, которое сулило суровое наказание. Те же пираты, которые до этого момента разбогатели, становились купцами и покупали дворянские титулы. Таким образом, многие представители палаты лордов в Англии стали выходцами из пиратов, например, Ф. Дрейк, Г. Морган и др.

В этом есть много схожего в процессах, которые происходили на степном пограничье России. Московское царство становилось все сильнее и расширяло свои границы, образуя Российскую империю. В таких условиях казачьи сообщества, ранее служившие щитом России со стороны степей, должны были измениться и перейти на государственную службу, что представляет сравнительную параллель с каперством. Непокорные же должны были исчезнуть, как и вольные пираты. Прослеженная же нами судьба казачьей элиты Украины, которая приобщилась к дворянству, очень похожа на судьбу английских пиратов, ставших дворянами.

Запорожская Сечь оставалась от этого в стороне. Обладая широчайшей автономией, она сохраняла прежнюю структуру управления и представляла собой квази-государственное образование, зависимое от Российской империи. Но такое положение дел уже не могло устраивать Россию. Основными причинами для этого стали: исчезновение крымской угрозы; освобождение от опасности набегов на плодородные земели и возможность их использования со стороны государства; наличие внутри государства потенциально опасной организованной силы – Запорожской Сечи, в которой к тому моменту уже были утрачены признаки рыцарского ордена.

В Сечь стала стекаться голутва с ориентацией на разбой (гайдамацтво), в ней увеличивалось имущественное расслоение. Пугачевский бунт подтолкнул российское правительство к принятию необходимых мер по предотвращению подобного на Запорожье.

Во второй половине XVIII века (период Новой Сечи), запорожская старшина стала обладать крупными земельными владениями, стадами, зимовниками и промыслами. Формально это принадлежало всему Запорожскому войску, но рядовые казаки ничего не получали. Поэтому российское правительство гарантировало запорожским старшинам неприкосновенность их собственности и приступило к ликвидации Запорожской Сечи. В 1775 году Сечь перестала существовать юридически, а сама ликвидация прошла практически мирно.

Но опасения по поводу бунтов были непустыми. Около пяти тысяч сечевиков основали Задунайскую Сечь на территории Османской империи с обязанностью служить турецкому султану. Таким образом, вольные сечевые казаки постепенно исчезли. Дальнейшая судьба запорожских казаков связана с Екатеринославским, Черноморским, Азовским, а затем и Кубанским казачьими войсками. Это уже были казачьи образования общеимперского образца, и сравнение их с пиратами теряет смысл.

Развитие голландской, английской и французской колониальных империй привело к усилению торговли. Испанцы увеличивали свое присутствие в колониях и укрепляли береговую линию обороны. В американских водах увеличивалось число военных эскадр. Все это, как и в случае с Запорожской Сечью, привело к постепенной ликвидации независимых флибустьерских сообществ на островах Вест-Индии. Многие пиратские шайки ХVIII в. стали преемниками флибустьеров, но они представляли собой уже совсем другое явление.

Таким образом, как это ни парадоксально, Запорожской Сечи были присущи и черты военно-монашеского рыцарского ордена, и черты объединения пиратов Антильских островов. Это не случайно, если вспомнить о схожих условиях образования и существования. Рыцарские ордены создавались по инициативе государственной власти, пиратские объединения же формировались самостоятельно, пользуясь поддержкой правительств стран, заинтересованных в их действиях. Пиратские объединения не имели общей идеологии и были сильно разобщены. Запорожская Сечь образовалась как и пиратские объединения, но смогла добиться большего в своем развитии. Благодаря религиозному фактору, запорожцы смогли создать самостоятельно подобие рыцарского ордена православного исповедания, обладавшего своей спецификой. В Европе в качестве средства экспансии и колонизации обычно использовались рыцарские ордены. Но после Реформации, когда авторитет католической церкви был сильно подорван, роль рыцарских орденов заметно снизилась. В процессе колонизации Америки огромную роль играли пираты. Ключевым моментом здесь являются колонизационные процессы. Поэтому полученные нами результаты сравнения дают возможность не только более детально разобраться в природе Запорожской Сечи и системе ее самоуправления, но и проливают свет на взаимоотношения России и Запорожской Сечи через осмысление процесса колонизации «Дикого поля».