VIII

Гетман хотел отпустить Скуратова, но посланник, исполняя наказ, оставался при нем и объявил, что будет сопровождать его назад в Чигирин. Это не понравилось Выговскому. Когда обоз двинулся назад и дошел до местечка Манжелика, явился к гетману козак-белоцерковец с письмом от белоцерковского полковника: полковник извещал его, что в его город приехал из Москвы воевода, и за ним вслед будут наезжать по городам воеводы, как прежде было сказано. Между тем гетман хотя и дал согласие на воевод боярину Хитрово, но, разумеется, притворно; он тогда должен был согласиться: дело шло о том, быть ли ему самому избранным или нет. Поэтому-то он отложил это дело до приезда своего в Москву. Теперь, победив своего главного неприятеля, Выговский решился не удерживать более затаенного нерасположения к москалям и заговорил с послом язвительно и резко:

«Видишь ли, твоя милость: приехали воеводы — приехали опять заводить бунты. Белоцерковский полковник пишет, что Бутурлин из Киева известил его: воевода в Белую Церковь назначен, а я еще в Киеве говорил: пиши, пиши,. Андрей Васильевич, да сам берегись».

«Не за дело, пан гетман, сердитуешь, — заметил ему Скуратов, — ты сам писал к великому государю, чтоб в государевых черкасских городах были воеводы!»

«Нет, — сказал гетман, — я этого никогда не просил; я писал к великому государю, чтоб мне прислали тысячу человек драгунов, да тысячу человек солдат — усмирить бунтовщиков, да на Москве смеются над моими письмами. Павел Тетеря и Федор все мне рассказали. Посланцев моих задерживают в Москве, а Ковалевский говорил, что ему сказывал Артамон Матвеев, будто великий государь не хочет, чтоб я был гетманом. Вам, видно, надобно гетмана по вашей воле, — такого гетмана, чтоб взять его за хохол, да и водить, как угодно!»

— «Если, — возразил Скуратов, — тебе нужны были ратные царские люди, отчего же ты не взял их у окольни-чаго и воеводы князя Григория Григорьевича Ромоданов-ского? Да и с окольничим Богданом Матвеевичем Хитрово были ратные люди: ты мог взять у него. Неправду говорят тебе твои посланцы, будто их задерживают: сами они мешкают по своим делам, да отговариваются, — хотят себя чем-нибудь оправдать. Поезжай, пан гетман, в Москву: сам увидишь к себе царскую милость. Ковалевский лгал тебе, что ему Артамон говорил, — Ковалевский хотел тебе прислужиться. Артамон не станет таких речей говорить. Если б великий государь не хот-ел тебя иметь гетманом, так не послал бы к тебе и грамот на подтверждение гетманства; великому государю известно, что ты вернее многих в Запорожском Войске».

«Мы, — говорил Выговский, — воевод не просили у государя; я не знаю о воеводах».

— «Как же, пан гетман, — возразил Скуратов, '— ты не ведаешь, когда со мною , же доставлена тебе великого государя грамота и в этой грамоте извещали тебя, что скоро отпущены будут воеводы и ратные люди? Сказано было, чтоб ты написал во все государевы города и велел прини_мать воевод и ратных людей честно, и давать им дворы и всякое споможенье. Ты взял эту грамоту, прочел ее и ни слова мне тогда не говорил про воевод. Воеводы и ратные люди едут сюда для вашего же обереганья и защиты!»

«Я никогда, — говорил Выговский с возрастающею досадою, — не просил, чтоб в Белую Церковь присылали воевОду. Я не писал об этом,к государю. Воевода как приехал, так пусть и едет. Я не велю- ему ничего давать. Если уж пришлось приезжать сюда воеводам государевым, так они ко мне, к гетману, должны были приехать, а потом уже разъехаться по малороссийским городам, куда я сам их назначу; а как же они, минуя меня, гетмана, по городам едут? Это все для одной смуты. Не надобны нам воеводы и царские ратные люди! Вон, в Киеве не первый год государевы люди с нашими людьми киями бьются, а как пришлось управляться с самовольниками, так я и без государевых воевод и ратных людей управился. А государевы люди где были? С Пушкарем! Как был бой с мятежниками, так наши немцы взяли у них московский барабан!»

«Да я же сам, — возражал Скуратов, — был с тобою вместе на бою против Пушкаря под Полтавою и не видал государевых людей, а только козакав там видал. Хоть бы одного убитого москаля из наших украинных городов ты мне тогда показал! А что сказываешь, паи гетман, про барабан, так это вовсе и не барабан, а бубен: такие у нас бывают у медведников. А хоть бы и в самом деле настоящий барабан был, так что ж тут такое? Малороссияне ездят в царствующий град Москву и в разные города, приезжают и покупают, что им надобно. Заказу на то никогда нет. Людей же царских не было с Пушкарем ни одного человека».

<<А зачем же украинные воеводы, —' говорит Выговский, — моих изменников и своевольников у себя укрывают? и теперь их довольно в Змиеве и в Колонтаеве: воеводы их держат и не выдают мне. Наши бездельники наделают здесь дурна, да и бегут в московские города, а там их укрывают! А от нас требуют, чтоб мы государевых злодеев отдавали! Теперь я объявляю вам: не стану отдавать ваших злодеев, что к нам прибегают из московских городов; воевод к себе не пущу в города. Как государевы воеводы с нами поступают, так и мы с ними будем поступать. Государь только тешит меня, а его воеводы бунты против меня поджигают; в Москве ничего не допросишься. Теперь я вижу, что под польским королем нам хорошо было: ^к нему доступ прямой, и говорить можно все, о _че_м нужно, и решение сейчас скажут».

«Ты, гетман, говоришь, при королях польских вам было хорошо: только вспоминаючи об этом следовало бы ва_м плакать. Тогда все благочестивые христиане были у ляхов в порабощении и терпели всякие насилия и принуждения к латинской вере, и между вами униатство множилось. А ка_к вы стали в подданстве у великого государя, так теперь и благочестивая вера множится на хвалу милостивому Богу и вам на бессмертную славу, и милостию царскою вы от приятелей оборонены; надобно вам милость царскую к себе знать, и не говорить "таких высоких речей. Негоже говорить, что тебе воеводы ненадобны и не станешь вьщавать царских изменников: это ты чинишься царскому указу непослушен».

<<Я, — сказал Выговский, — рад служить верйо царскому величеству, а воеводы и ратные люди мне не надобны: — от них только бунты начнутся».

Тогдашний тон речи гетмана был до крайности странен, после того как Лесницкий в Москве именем гетмана и всего Войска просил присылки воевод. Лесницкий сам предлагал сделать перепись в козацком Войске; теперь старшины были этим очень недовольны.

«Не надобно, не надобно воевод! — кричал Богун: . — жен и детей наших приехали переписывать! Да и ты, стольник, едешь к нам в Чигирин, кажется, воеводою: ну, смотри, нездорово будет!»

Оскорбленный посол просил Выговского унять Богуна. «Перестань! — сказал последнему гетман: — это не теперешняя речь!»

Скуратов попробовал-было напомнить гетману, что он обещался ехать в Москву, и теперь, кажется, пришла пора, когда бунты усмирены. Гетман отвечал: «Нельзя мне ехать к великому государю ударить ему челом: бунтов в Войске новых опасаюсь».

17-го июня прибыл Скуратов с гетманом в Чигирин, и видел каждый день возрастающую к себе холодность и даже презрение. Пред его глазами приезжал крымский посол подвигать Выговского воевать вместе области Ракочия, и Выговский отправил к хану посольство; вслед затем приехал польский гонец Стрелковский и известил, что скоро приедет знакомый козакам посол Ян Беневский. Скуратов четыре раза посылал к гетману просить свидания, но гетман не допускал его к себе и приказал ему сказать, что ему -нечего делать в Чигирине. Гетман вежливее обращался с

Опухтиным, потому что последний хотя в сущности и приехал наблюдать за ним, но, по крайней мере, имел благовидный предмет своего приезда — насчет выбора людей в порубежную комиссию. По прибытии в Чигирин, Выговский позвал его 26 июля к себе и говорил:

Полтавский полковник Мартын Пушкарь да Запорожский атаман Барабаш учинили-было в Войске Запорожском междоусобие, бунт и убийства. Но Бог не потерпел этого и смирил их такою же казнью, какую они чинили другом: одни убиты, а другие с Барабашем ушли; их много; мне известно, что они убежали в украинные города его царского величества; пусть великий государь меня пожалует: кажет самовольцев, какие объявятся, прислать в Войско, да также прислать сюда и пушкаревых посланцев — Искру с товарищами. Пусть также великий государь покажет мне милость: из малороссийских городов козаки и мещане убегают в украинные города его царского величества, -а иные селятся вновь на государевой земле, да оттуда приходят в малороссийские города и производят здесь бунты и междоусобия; с Мартыном Пушкарем было много таких; наделавши здесь зла, они убегают в украинные города и слободы, а наши города и, села становятся пусты. Пусть государь велит об этом учинить свой указ, чтоб кого-нибудь на границу прислать, и я для того же приеду на границу, где указано будет. В том пусть великий государь на меня не прогневается, что ты с Никифором Волковым задержаны так долго в Чигирине; нельзя было скоро сделать выбора на комиссии, и потому нельзя было тебя отпустить, а Никифора Волкова нельзя было отпустить гонцом к государю оттого, что кошевой атаман Барабаш со своевольниками убили бы его на дороге вместе с моими провожатыми. Теперь же мы выбрали на комиссию Павла Тетерю и бывшего киевского полковника Антона Жданевича.

Опухтин представил, что носятся слухи, будто поляки хотят выбрать в короли Леопольда венгерского и чешского, и это поведет к войне с царем; поэтому великий государь велит гетману быть наготове с войском и сообразить, на какие польские города удобнее будет наступать войною. На это гетман уверял, что в Польше выбора короля не будет, что это ему вполне известно, а что касается до войны, то он об этом рассуждал с старшиною и все приговорили, что, в случае войны, следует идти прямо на Варшаву.

<<По указу великого государя, — сказал, между прочим, Опухтин, — велено тебе татар отпустить, а я слышал здесь, в Чигирине, что крымский хан вышел и ты хочешь с ним идти войною на венгерского короля и для этого прислан к тебе Мустафа-ага ... Турский султан, — сказал Выговский, — велел крымскому хану послать ко мне послов, чтоб я дал людей своих на венгерского короля Ракочу, а если не дам, то, управившись с Ракочею, пойдут войною на малороссийские города, так я, подумавши, дал им вольных людей; кто захочет идти, тот пусть идет, а сам я без указу его царского величества не пойду и войска не пошлю невог лею: -стану на границе, чтоб татары не учинили какого-нибудь дурна черкасским городам».

«Великий государь, — возразил Опухтин, — велит Войску Запорожскому быть готовым на польского короля, на службу его величества и ожидать указа, а на венгерского короля идти людям не давать воли; угроз турского султана и крымского хана бояться нечего. За помощью Божиею Войско Запорожское под державою великого государя, и он, великий государь, его царское величество, вас от тех неприятелей оборонит».

:?то замечание не понравилось гетману; Выговский ничего не отвечал на него, и потом сказал: ты можешь взять лист и ехать из Чигирина. 23 июня он был отпущен. На прощанье Выговский изъявил сожаление, что не получил благословения от патриарха; а гонец заметил ему, что он обещал быть в Москве — видеть царские очи, и когда приедет, тогда получит благословение от патриарха.

Между тем, прибыл в Киев новый воевода, боярин Василий Борисович Шереметев с 1159 человек драгунов и с 413 стрельцов. Бутурлин. простился с Украиною, где его полюбили: он умел как-то ладить с народом, и хотя и при нем ратные люди часто спорили и дрались с туземцами, но он не потакал им. Боярин Шереметев приехал в Украину с понятиями своенародного превосходства силы — с высокомерием. Число недоброжелателей увеличилось...

«Василий Борисович, — говорил Выговский одному игумену, который передавал его слова боярину Ртищеву, — не только сажает мещан всяких в тюрьму, но обижает козаков и духовных: пахваляется отбирать церковные имущества, и, вдобавок, меня знать не хочет, ни во что почитает и сам гетманом именуется».

Подозрительный, он начал видеть измену; не нравился ему и Великой России вольный дух украинцев; стал он поступать с ними, как привычен был в Великой России; выставлял свою власть, говорил, что он старше гетмана.

Еще он и осмотреться хорошенько не успел, а уже вызвал всеобщее недоброжелательство. '

У гетмана возникла ссора и с Ромодановским. Уже после поражения Пушкаря Ромодановский вступил в Украину и расположился в Прилуцком полку; Барабаш находился у него; с ним были некоторые другие подвижники пушкаре-вой партии: Довгаль, Семен писарь (он находился под видом арестванного, а в самом деле на воле). Выговский почел эти поступки за противодействие себе. Выговский жаловался, что Ромодановский, пришедши в Украину, не ссылается с ним, с главою страны. Ромодановский, почитая себя старше гетмана, обвинял Выговского, что гетман к нему не являлся. Гетман говорил, что Ромодановский похваляется схватить его и притащить к себе: «нельзя жить иначе, как окружив себя татарами, .— говорил гетман. Выговский писал к царю и жаловался, что к нему от царя не присылают ответа. «Победив Пушкаря, — говорил он, — я сейчас' же написал с дьяком- Василием Петровичем Кики-ным, а мне ничего не сказали; или жалобы мои не доходят, или что-то другое тут делается — не знаю и не приберу ума: по указу ли царскому делают мне обиды Шереметев и Ромодановский или нет». По просьбе Выговского о выводе войск Ромоданавскому велено было выступить, — он оставил часть войска в городах; у ратных людей с жителями начались ссоры и драки; гетман потворствовал народному нерасположению, как только случалось этому чувству прорываться против москалей. Когда миргородский полковник Козел известил его, что в Гадяче стали великорусские ратные люди, Выговский позволил ему выгонять их силою и биться с ними, как с неприятелями. По обычаю, пограничные воеводы отправляли своих людей в Украину проведывать вестей; прежде такие молодцы ездили безопасно, а теперь их стали ловить и сажать в тюрьмы. Украинские молодцы Северской Земли шайками стали набегать на пограничные великорусские села Севского уезда, грабить и жечь...

IX

В Польше к 10-му июля собирался сейм. <<В настоящее время, — писал король в оповестительном универсале, — для нас нет ничего желаннее примирения с московским государем и соединения польской державы с московскою. Виленская комиссия может достаточно служить доказательством нашего расположения к этому. Мы созываем генеральный сейм всех чинов Королевства Польского, преимущественно с целью утверждения дружественной связи с народом московским и соединения обеих держав, дабы вечный мир, связь и союз непоколебимого единства образовался между поляками и москвитянами — двумя соседними народами, происходящими от одного источника славянской крови и мало различными между собою по вере, языку и нравам. Поручаю чинам королевства размышлять о средствах такого соединения, дабы народ московский, соединенный с польским, получил право старинной польской вольности и свободного избрания государей».

Казацкий гетман и старшины послали из Украины депутатов на этот сейм, как будто для того, чтоб. заключить заранее с Польшею союз, обеспечивающий Украину; чтобы впоследствии,, когда Московия и Польша соединятся, и Украина могла бы вступить в это соединенное государство с своими правами.-Послом в Варшаве был обозный Тимофей Носач с товарищами. Выговский в то время приказал всем казакам быть в вооружении.

Между тем, из Варшавы донесли царю его послы, что, в противность договору с Хмельницким, казацкие послы прибыли в Варшаву, и для поддержания царской чести они не хотели вступить ни в какие переговоры с поляками, пока не вышлют казацких депутатов; паны цринуждены были удалить козакав в предместье. Чрез несколько времени царь получил новое донесение от послов о совершенном нежелании поляков избирать царя на престол; послы приписывали эту перемену влиянию казаков.

В самом же деле, когда Тимофей Носач был допущен к королю, то требовал, от имени всей Украины, чтобы Польша, согласно данному обещанию, даровала корону Алексею Михайловичу, а права Украины обеспечила на будущее время особым с нею трактатом. Носач выражал свои требования с жаром и даже грубо. Паны отвечали, что присланы будут особые комиссары для заключения догов_ора с Украиною. Депутаты сейма, обнадеженные возможностью присоединить Украину к Польше, прервали, под предлогом повальных болезней, заседания и ограничились единственно тем, что обещали московским послам назначить комиссию для рассуждения: на каких началах могут обе державы приступить к соединению. Царские послы поняли, что поляки только хотят протянуть время.

Поляки деятельно хлопотали, чтоб преклонить Выговского и • всю Украину к соединению с Польшею. Хитрый Беневский беспрестанно переписывался- с гетманом, со старшинами, держал в Чигирине агента, львовского мещанина грека Феодосия Томкевича, который вкрался в доверенность к полякам и казакам, беспрестанно ездил из Украины в Польшу и обратно,'и служил посредником между козацким правительством и Беневским. Сначала Выговский, по-ввдимому, подавал полякам такую же неверную надежду, как и покойный Хмельницкий. После избрания его король, послал к нему поздравление; Выговский благодарил, но не показывал охоты к возобновлению подданства Польше. Гнезненский архиепископ написал ему, что вольному народу с вольным удобно соединиться. Выговский в ответе своем соглашался, с таким, однако, замечанием: «по Божиему устроению, ни один из наших союзников не оказал такого благородства, как царь московский, не лишающий нас милости». Он казался стоек и тверд в сношениях с поляками, не хотел уступать Пинска, отдавшегося Хмельницкому, и грозил войною, когда поляки выгнали оттуда казацкий гарнизон.

Мало-псмалу все изменялось. Весною неутомимый Ее-невский писал, что надежды его оправдываются; что казаки не уживаются с Москвою и приписывал это своим трудам. К сожалению, неизвестны все проделки, какие употреблял этот ловкий дипломат, чтоб внушать Выговскому и казацким старшинам ненависть к московскому правительству. Знаем только, что поляки рассылали по Украине воззвания и писали разным лицам письма, где пытались напугать старшин разными опасностями, грозящими из Москвы. Несомненно, что наклонность к соединению с Польшею усиливалась вместе с теми недоразумениями, какие возникали с Москвою.

В половине июня Выговский отправил к Беневскому Тетерю, самого ревностного приверженца поляков; писал, что отрекается от союза с царем и, в случае надобности, готов с татарами идти на царя. Что касается до Беневского, то этот видимый благоприятель Украины, расточавший казакам самые мирные, самые лестные обещания, в письме своем коронному гетману изъяснял, что необходимость заставляет вести переговоры, но, конечно, лучше было бы, если б можно привести козакав во власть Польши оружием, без всяких трактатов.

Новые сборища остатков партии Пушкаря и Барабаша зашевелились на левой стороне Днепра, Враги Выговского искали содействия у Ромоданавского и у пограничных ук-раинных воевод; между тем, гетманская политика склонялась к решительному союзу с Польшею, и Выговскому надобно было опасаться, что как скоро в Москве узнают об этом, так сейчас войско двинется в Малороссию. Гетману нужно было поговорить о важном деле с народом на генеральной раде. Гетман, -в августе, разослал по всем полкам приказания, чтоб все были в сборе, в вооружении и готовились в поход. Между тем, московское правительство хотя знало о волнении умов в Украине, но приписывало его проискам поляков и показывало прежнюю доверенность к гетману. Из Москвы послан был к Выговскому новый посланец, подьячий Яков Портомоии с подарками и милостивым царским словом. Он прибыл в Чигйрин 9-го августа. В царской грамоте, поднесенной Выговскому, объявлялась ему похвала за верность, предостерегали гетмана и козаков не верить прелестным письмам, которые рассылают поляки по Украине и в них клевещут на московских бояр и воевод, желая произвести ссору.

Но подьячий увидел, что ветер уже сильно переменился. На его дружелюбные речи гетман отвечал, что он рад служить государю, потом выразился в таких словах:

«Из разных мест пишут мне полковники и сотники, и есаулы, что воевода Василий Борисович Шереметев и князь Ромодановский присылаются к нам в Малороссию для того, чтоб меня известь. В разных местах по Украине ратные люди полку князя Ромодановского убивали наших людей, чинили грабежи и разорения; сам князь Ромодановский принял к себе в полк Барабаша и Лукаша, и иных врагов моих. Когда я просил помощи против Пушкаря, государь не послал мне, а как я управился с Пушкарем сам, так тогда и войска пришли, для того, чтоб укреплять своевольников, да новые бунты заводить! Я не хочу ждать, пока ратные люди придут на нас войною. Иду сам за Днепр со всем козацким войском и с татарами! Буду отыскивать и казнить мятежников; а если государевы ратные люди вздумают заступаться за них или сделают какой-нибудь задор в нашем малороссийском крае, то я молчать не стану; и буду биться с государевыми войсками, если они станут укрывать мятежников; и в Киев пошлю брата своего Данила с войском и с татарами: велю выгнать оттуда боярина Шереметева и разорить город, который был состроен по указу его царского величества».

<<Об этом, — возразил ему посланец, — тебе, гетману, и мыслить нельзя, не токмо что говорить: боярин Шереметев и окольничий князь Ромодановский посланы были по твоему челобитью. Нечего тебе верить письмам твоих полковников и.сотников, и есаулов. По государеву указу, ратным людям учинен заказ, чтоб они никаких задорав не делали и никого не обижали, и если б что такое сделалосъ, так тебе бы, гетману, об этом писать к великому государю, и его царское величество велел бы сыскать, и про то учинить свой указ по сыску; а когда ты собрал войско, да призвал татар, так это значит: ты преступаешь священную заповедь и нарушаешь крестное целование».

«Много я писал, — отвечал Выговский, — и послов своих не раз посылал, а теперь только и осталось мне, что идти с войском да с татарами».

В это время, как бы на обличение гетмана, боярин Шереметев прислал гонца с письмом приглашать Выговского на свидание.

«Уж не один раз ко мне пишет боярин, — сказал Выговский, — о том, чтоб нам сойтись, да времени нет. Вот как полки соберутся, тогда и разговор у нас будет».

Царского посланца отпустили на квартиру. Вслед затем приехал другой гонец из Москвы, Федор Тюлюбаев, спрашивать: что значит, что Войско Запорожское вооружается и против кого?

11-го августа гетман выехал из Чигирина. К Портомои-ну явилось шесть человек с ружьями и объявили, что гетман послал их держать стражу у двора московского посланца. Вслед затем привели на тот же двор Тюлюбаева и поместили, вместе с Портомоиным, под караулом. Но караул был не крепок. Вероятно, гонцы имели возможность переговариваться с приходящими, получать и передавать вести. 30-го августа, по приказанию гетмана, присланному в Чигирин, явились на дворе, где сидели гонцы, мещанский есаул и два бурмистра с отрядом козаков, 'Взяли обоих посланцев и с ними провожатых из Путивля, обобрали у них платье и лошадей, повели в гетманский двор, заковали в кандалы и приставили стражу. «И терпели мы, — доносил Портомоин, — и голод, и всякую нужу, а корма нам давали мало. Три недели сидели мы в кандалах, потом нас расковали, и развели по дворам, и сидели мы там под караулом, как прежде».

Между тем, в начале августа Ромоданавский препроводил Барабаша под стражею в Киев к Шереметеву — как после объяснили — для того, чтоб предать его войсковому суду. Московское правительство считало его виновным и не хотело предоставить его без войскового суда мести Выговского. На дороге, уже недалеко от Киева, в местечке Гоголеве, когда сотенный отряд, правожавший Барабаша, стал на ночлег, вдруг напал на него козацкий отряд черкесского полка под начальством черкасского полковника Джулзя. Несколько детей боярских бьши побиты, другие ограблены, некоторые разбежались; сам начальник конвоя Левшин попался в плен с Барабашем. Их посадили на телеги и умчали в Переяславль. Выговский велел Барабаша везти за Днепр в обозе, чтобы предать суду казацкой рады.

Около этого времени, как рассказывали, случилось будто бы следующее происшествие: - ,

Говорили, будто по Днепру плыл гонец из Москвы с грамотою к киевскому воеводе Шереметеву. Козаки схватили его и привели к Выговскому.

На казацкой раде прочитана. бьта перехваченная грамота. В ней — по уверению современных польских летописцев — было ндписано, что Выговский и старшины хотят изменить царю, и предписывалось Шереметеву тайно схватить неблагонамеренного гетмана с соумышленниками и под стражею отправить в Москву. Это, без сомнения, выдумка, и если Выговскому, попалось в руки что-нибудь подобное, то скорее это было произведение интриги. Грамота была подложная.

.«Это еще не все, — говорил казакам гетман, — перебежчики из московского войска сказывали, что царь хочет послать на нас свои силы и истребить все казачество, оставить всего на все только десять тысяч».

Раздались крики негодования.

«Чего ще маемо ждати? Ходимо до громади и до оборони самих себе и старшини, присягаймо един другому лягти, ратуючи панив полковникив и старшину».

Выговский воспламенял такой дух, выкативши казакам несколько бочек горилки. .

Выговский потянулся с войском к восточным пределам малороссийского левобережного края. А между тем, рассылались универсалы по всей Украине возбуждать народ к восстанию против москалей.

Настроенные против москалей, казаки стали везде задерживать, грабить и оскорблять великороссиян, где только встречали в своей Земле. Тогда между казаками были молодцы, что без всякого повода готовы были пограбить и посвоевольничать над человеком; и теперь, конечно, такие люди были рады случаю, когда своевольство их не только могло пройти даром, а еще допускалось. Не было ни. прохода, ни проезда: <<и твоих государевых проезжих всяких чинов людей по дорогам черкасы побивают, а иных задерживают и отсылают к гетману Ивану Выговскому», — доносили в Москву пограничные воеводы. '

Брат гетмана, Данила, по поручению гетмана, покусился взять Киев; с ним были полки: Белоцерковский с полковником Иваном Кравченком, Паволоцкий с знаменитым богатырем времен Хмельницкого Иваном Богуном, Брацлавский с Иваном Сербином и Поднестрянский с Остапом Гоголем. Им не удалось подступить к городу так; чтоб москали не узнали об этом прежде. 16 августа казаки и татары напали на московских солдат и драгун, которые были посланы в лес для острожного и волового дела. Некоторые из последних были убиты, а другие, раненые, прибежали в Киев с известием, что на город идет ратная сила. Шереметев с товарищами имел в ремя приготовиться к обороне. Киевский полковник Яненко обещал под присягою быть верным царю. Киевские мещане изъявляли перед Шереметевым свою верность и просили, чтоб им позволили войти в город, когда подойдут казаки. Они, по-видимому, не ладили с казаками Киевского полка и говорили, что казаки хотели, чтоб они копали вал на Щековице, но они не послушали их.

Чрез несколько дней полки Белоцерковский, Брацлавский и Поднестрянский прибыли к Киеву и стали за две версты от города за рекою Лыбедью. Московские подъездчики известили об этом воевод. Шереметев послал Михай-ла С-вищава спросить, что значит эго прибытие.

<<Мы — отвечал Свищаву Кравченко — пришли по приказанию гетмана Выговского; с нами еще татар нет; но скоро придет Данила Выговский, а с ним и татары будут».

Вслед затем пришел Богун с своим полком, а за ним, 23 августа, и Данила Выговский с казаками, левенцами и татарами; всех войск у него, по известиям московских воевод, было до двадцати тысяч. '

Тотчас киевские мещане показали себя иными и вместо того, чтоб идти в город, стали переправляться на днепровские острова. Когда Шереметев послал к ним спросить, что это^- значит, они отвечали, что повинуются гетману Выгов^ скому. Шереметев еще прежде требовал от них пушек, которые передали городу еще при Хмельницком после дрижипольской битвы князья Куракин и Волконский; ме:-щане отвечали, что у них нет их, а потом отдали эти пушки киевскому полковнику. Киевские мещане не терпели москалей, потому что имели, более чем другие малороссы, частые столкновения с ратными людьми и желали, чтоб этих гостей от них выгнали.

Киевский полковник, увидя проход своих товарищей, зашел в посад и стал вести приступ из Киселева Городка (с

Киселевки). Данияо Выговский с прочли полковниками и татарами нападал на город от Золотых Ворот.

На обоих пунктах не посчастливилось украинцам. Стрелецкий голова Иван Зубов сделал смелую вылазку и выбил Яненка из Киселева Городка. Главное московское войско, находившееся в Киеве, отбило казаков и татар от Золотых Ворот.

Тогда Выговский и полковники ушли к Печерскому монастырю, стали там обозом, а ночью на 24 августа стали копать шанцы в двух местах против Печерских Ворот. С другой стороны Яненко опять сделал нападение от Щеко-вици, где у него был обоз, против земляного нового вала на северной стороне.

И в этот день не посчастливилось украинцам.

Шереметев послал конных и пеших (пешие были под начальством иноземца Фанстедена), выбили их из шанцев, взяли несколько знамен, много пленных, бунчук, войсковую печать и пушки. Много беглецов потонуло в Днепре. Сам Выговский, раненый, едва спасся и уплыл на лодке по Днепру.

Яненко был отражен от в ала князем Юрием Борятин-ским, товарищем Шереметева, потерял знамя,' был сбит с лошади, и ушел в свой обоз на Щековице; но посланные стрельцы и солдаты достигли до этого обоз а и разгромили его; разогнанные козаки бежали во все стороны и многие утонули в Почайне.

Победителям досталось сорок восемь знамен, двенадцать пушек (из них три железных, а прочие медные), двенадцать затинных пищалей и три бочки пушечного пороха.

Сто пятьдесят два человека пленных стали просить пощады. Мы поневоле шли на бой — говорили они, — пусть великий государь нас пожалует, не велит казнить; №i будем служить верно и свою братью станем .приводить на то, чтоб гетмана не слушали; мы, вместе с чернью, перебьем старшину, которая нас приводила насильно на бой.

Их отпустили, обязавши присягою исполнить то, что обещали, и присовокупили им такое нравоучение: — ска, жите всем, кто послушает гетмана Выговского и будет подходить к Киеву и другим городам, на тех великий государь пошлет ратных людей и велит побить их и жен, и детей их, и домы их разорить.

Царь Алексей Михайлович похвалил своих воевод за то, что они милостиво обошлись с пленными. Мещан снова привели к присяге.

. Выговский жаловался, что после того Шереметев начал разыскивать, мучить, рубить головы — по подозрению, и вообще преследовать непокорный дух. Отец Выговского, Евстафий, приятель Бутурлина, с семейством убежал в Чй гирин. Шереметев. сжег Борисполь, близ Киева, где, как узнал, собиралось ополчение.

Когда, таким образом, разыгралось неудачное покушение отнять столицу южнорусского края у москалей, Выгон-ский пошел к Гадячу, под предлогом преследовать и карать мятежников и своевольников, которые в этих местах снова воскрешали пушкаревскую партию, — с ним были татары и польский отряд. С ним ехали польские послы Беневский и Евлашевский с инструкциею для заключения союза. Не-мирич был устроителем согласия.