III

Придя к власти, Магон провел целый ряд важных в политическом отношении реформ. Из них Юстин (XIX, 1, 1) особо отмечает упорядочение военной организации. Обычно полагают, что под этим источник имеет в виду создание в Карфагене наемного войска, значительно превосходившего по своей численности и боевым качествам гражданское ополчение[290]. Это мнение можно признать наиболее обоснованным. Действительно, в дальнейшем мы встречаемся только с наемными войсками карфагенян; отряды, составленные из граждан города, играли сравнительно незначительную роль. Создание такого войска, связанного не с государством, а лично с полководцем (imperator), каковым являлся Магон, дало в руки последнего мощное оружие захвата власти, которым Малх не располагал. Наемная армия стала в Карфагене важной политической силой. Правители города вынуждены были с нею считаться. Не случайно и после свержения власти Магонидов в середине V в. пунийские полководцы, пытаясь захватить власть, старались использовать прежде всего наемные войска. Уместно напомнить и о значительной роли наемников в восстании 241-239 гг. В то же время нельзя не отметить, что реформа Магона носила явно антидемократический характер. Создание наемной армии с основным контингентом из иностранцев — иберов, лигуров и других — отстраняло карфагенский плебс от несения военной службы и тем самым ограничивало для него возможность влияния на государственные дела.

По-видимому, после прихода к власти Магона был заключен и союз карфагенян с этрусками, о котором сообщают Геродот (I, 165) и Аристотель (Polit, III, 5, 10). Последний в своем изложении выделяет три типа договоров Карфагена с этрусскими городами: договоры о торговле (???????? ???? ??? ???????????), договоры о недопущении противозаконных действий против другой договаривающейся стороны (??????? ???? ??? ?? ???????), а также письменные соглашения о военном союзе (?????? ???? ?????????).

Безусловно, появление столь детализованных соглашений предполагает сравнительно длительный период дружественных сношений. Нет оснований предполагать, что соглашение карфагенян с этрусками, заключенное до битвы при Алалии, включало все условия позднейшего договора Карфагена с Римом и все детальные специальные соглашения, известные по рассказу Аристотеля. Союз, заключенный Магоном с этрусками, носил чисто военный характер (Herod., I, 166; Find., Pyth., I, 72)[291].

Таким образом, можно утверждать, что в середине VI в. складывается карфагено-этрусский союз, явно враждебный по своим целям фокейско-тартесской коалиции. Пойти на союз с Карфагеном заставила этрусков, очевидно, угроза побережью Италии со стороны фокейцев, прежде всего со стороны Алалии. Некоторые данные Геродота (VII, 166) позволяют предполагать, что Магон путем династического брака обеспечил себе поддержку или по крайней мере благожелательный нейтралитет со стороны Сиракуз, которые также могли быть заинтересованы в уничтожении фокейских конкурентов.

Союз с этрусками позволил карфагенскому правительству добиться определенного перелома в борьбе за средиземноморские рынки. В морской битве при Алалии (535 г.) союзники, обладавшие значительным численным превосходством (по сведениям Геродота (I, 166), они выставили 120 судов —по 60 от этрусков и пунийцев — против 60 фокейских), полностью разгромили фокейский флот. Сорок кораблей греков были потоплены и только двадцать сумели скрыться в Алалию. Битва носила столь ожесточенный характер, что все пленные, захваченные этрусками и карфагенянами, были перебиты. Потерпев поражение, фокейцы не решились вести дальнейшую борьбу на подступах к Центральной Италии. Покинув Корсику, они переселились в Регий. Это позволило восстановить в полном объеме карфагено-этрусскую торговлю[292], что явилось одним из важнейших результатов битвы при Алалии.

Разгром фокейцев позволил карфагенянам начать активное наступление и в Сардинии. Базой этого наступления служила, видимо, Нора. Может быть, с потребностями ведения длительной борьбы против сардов связана постройка от Норы в глубь острова мощеной дороги, шириной примерно в 4 м; высота ее над материком составляла около 0,5 м.[293] После разгрома фокейцев карфагеняне основали в Сардинии свои колонии — Каралис (совр. Кальяри) и Сулх (совр. Сульчи; ср.: Paus., Descr. Graec, ?, 17, 9). Как показали раскопки А. Тарамелли, Каралис первоначально был основан на мысе Сан-Элиа. Видимо, новый и быстро растущий центр, оттеснив Нору на задний план, занял на острове первенствующее положение[294].

Однако основание колоний далеко не обеспечивало карфагенянам полного господства на острове. Еще в конце VI — начале V в. карфагеняне вели продолжительную и тяжелую войну здесь, причем один из Магонидов, руководивших этими операциями, — Гасдрубал погиб, оставив командование своему брату Гамилькару (Iust., XIX, 3—6). Об ожесточенности борьбы свидетельствует запустение в указанный период сардских поселений, в том числе и таких крупных, как Ангелу Рую[295]. Сарды уходили в труднодоступные горные районы центральной части острова; по всей видимости, окончательно подчинить их своей власти карфагенянам так и не удалось.

Наконец, битва при Алалии позволила карфагенянам изолировать Тартесс и повести успешное наступление на юг Испании. Пунийские изделия последней трети VI в., находимые не только в финикийской, но и в греческой зоне влияния (некрополь эль-Молар)[296], свидетельствуют об удачных попытках Карфагена расширить сферу своей торговли в Испании, об активизации его политики, направленной на вытеснение греков с Пиренейского полуострова. Вероятно, вскоре после битвы при Алалии Карфаген принял меры к уничтожению Тартесса, своего наиболее опасного противника в этом районе. В нашем распоряжении отсутствуют данные, которые позволили бы более или менее точно датировать гибель Тартесса, однако А. Шультен, несомненно, прав, принимая как terminus ante quem 510/9 г.—дату заключения первого договора Карфагена с Римом. В противном случае было бы беспредметным запрещение римлянам плавать за мыс Палое — Прекрасный мыс договора[297]. Но поскольку этот договор не первый в своем роде и далеко не единственный договор Карфагена с его италийскими контрагентами, можно предполагать, что Тартесс был разрушен в конце 30-х —начале 20-х годов VI в., вскоре после битвы при Алалии. В том варианте библейского текста, который был положен в основу греческого перевода Семидесяти — Септуагинты, нашел косвенное отражение факт падения Тартесса, а также то обстоятельство, что Карфаген после этого занял в жизни Западного Средиземноморья место, ранее принадлежавшее Тартессу. В пророчестве Исайи (XXIII, 1сл.) Тиру повсеместно, где в масоретском тексте Библии речь идет о Тартессе, в Септуагинте упоминается Карфаген. Сказанное позволяет установить и terminus post quem возникновения этого памятника в изводе Септуагинты — не ранее конца VI в. до н. э.

Разгром фокейцев в битве при Алалии, явное преобладание карфагенян в западной части Средиземноморского бассейна поставили союзников — этрусков и пунийцев — перед необходимостью более детально регламентировать свои взаимоотношения для того, чтобы карфагеняне не нарушали целостности Италии, не создавали там своих колоний и чтобы не терпела ущерба торговая монополия карфагенян. Образцом договоров, которые карфагеняне заключали с городами, находившимися в сфере этрусского владычества[298], является, как полагают некоторые[299], первый договор Карфагена с Римом, дошедший до наших дней в изложении Полибия (III, 22, 4-11). Полибий датирует его консульством Люция Юния Брута и Марка Горация—первым консульством после установления в Риме республики, иначе говоря, временем за 30 лет до вторжения Ксеркса в Грецию (Polyb., III, 22, 1-2). Таким образом, договор может быть датирован 510/9 г. до н. э.[300] Эта датировка, восходящая к римской традиции, несомненно, вполне достоверна. Текст договора, приводимый Полибием, переписан, судя по его собственным словам, с официального документа — надписи. Любопытно, что греческий историк сумел отметить и архаичность языка латинского оригинала, весьма затруднявшую понимание текста (Polyb., III, 22, 3). Сказанное исключает всякие сомнения в подлинности договора, текст которого мы воспроизводим ниже: «На следующих условиях быть дружбе между римлянами и союзниками римлян и карфагенянами и союзниками карфагенян. Ни римлянам, ни карфагенянам не плавать за Прекрасный мыс, если они не будут принуждены бурей или врагами. Если же кто-нибудь силой будет занесен, то да не будет ему позволено ни покупать что-либо, ни брать что-либо, кроме того, что необходимо для ремонта судна или для жертвоприношений, и в течение пяти дней пусть он удалится. Тем же, кто прибудет ради торговли, да не будет никакого расчета, кроме как в присутствии глашатая или писца. То же, что будет продано в их присутствии, да будет оплачено под государственной гарантией продавцу —то, что будет продано либо в Ливии, либо в Сардинии. Если же кто-нибудь из римлян прибудет в Сицилию, которой управляют карфагяняне, то да будет одинаковым <с карфагенянами > все, что касается римлян. Карфагеняне же пусть не притесняют народ ардеатов, антиатов, ларентинов, киркеитов, тарракинитов и никакой другой народ из латинян, которые подвластны <римлянам>. Если же какие-нибудь <народы> не являются подвластными, то пусть они (карфагеняне. — И. Ш.) не приближаются к городам, если же захватят, то пусть передадут римлянам в целости. Пусть они не основывают крепости в Лациуме. Если же как враги они войдут в страну, то пусть не переночуют в стране».

Как видим, договор резко распадается на две части, первая из которых содержит обязательства римлян, а вторая — обязательства карфагенян. Для Рима в конце VI в., который не располагал флотом и не вел сколько-нибудь значительной торговли, запрещение плавать за Прекрасный мыс и регламентация торговли в Африке, Сицилии и Сардинии не имели практического значения. Введение таких условий заметно отражалось на интересах тех, кто в действительности вел торговлю с карфагенянами, прежде всего на интересах этрусков. Из сказанного ясно, что образцом договора карфагенян с Римом послужили их договоры с этрусскими городами. Необходимость урегулировать взаимоотношения с Римом после свержения этрусской царской династии и выхода Рима из сферы этрусского влияния заставила карфагенян, поскольку они были заинтересованы в торговле с Центральной Италией, пойти на заключение такого соглашения. Рим в свою очередь был заинтересован в обеспечении безопасности Лациума от пиратских вторжений пунийских купцов. Бросается в глаза то обстоятельство, что в договоре не говорится о союзе римлян с карфагенянами, в котором стороны, очевидно, не были заинтересованы.

Содержание первого договора Карфагена с Римом в общем соответствует приведенному выше краткому сообщению Аристотеля о договорах между этрусками и пунийцами. Римляне (а значит, и этруски) не должны были плавать в некоторые районы карфагенских владений и во всяком случае не должны были совершать там какие-либо закупки. Уже в древности вопрос о местонахождении Прекрасного мыса не был ясен. Полибий (II, 23, 1) помещал его в непосредственной близости от Карфагена, на североафриканском побережье. Как полагают некоторые исследователи, этот мыс следует идентифицировать с мысом Сиди Али эль-Мекки; предлагались в литературе и иные локализации — мыс эль-Абиад и мыс Бон[301]. Однако Л. Виккерт[302] представил убедительные доказательства того, что Прекрасный мыс должен быть отождествлен с мысом Палос на Пиренейском полуострове: только в этом случае становится понятным запрещение плавать к югу от него (Polyb., III, 23, 2). Это выделение сферы карфагенского влияния на средиземноморском рынке, зоны монопольной пунийской торговли, несомненно, восходит ко времени после гибели Тартесса. В противном случае вопрос о карфагенской монополии не мог бы быть поставлен в официальном документе. Обращает на себя внимание и строгий контроль карфагенян за римской (а следовательно, этрусской и вообще чужеземной) торговлей в Сардинии и Африке, постепенно приведший к упадку итало-африканской торговли и экономической изоляции Карфагена в Западном Средиземноморье.[303] Исключение составляла только Сицилия, где римляне (как, вероятно, и этруски) имели право вести торговлю на одинаковых с кафагенянами условиях. Характерно, что в договоре и сообщении Аристотеля не говорится о возможности вывоза этрусками товаров из подвластных Карфагену областей; это остается целиком монополией пунийских купцов.

Очень показательны и обязательства Карфагена не вторгаться на территорию Лациума и не строить там крепостей, которые могли бы стать опорной базой пунийской колонизации и реальной угрозой независимости Рима. Эта оговорка также должна была появиться в договорах Карфагена с италийскими городами вскоре после битвы при Алалии, когда морское могущество пунийцев не могло не внушать серьезных опасений прибрежным итальянским городам. Интересно, что, захватив независимые от Рима города Лациума, карфагеняне обязывались не оставлять им независимость, но передавать их под власть Рима. Таким образом, Лациум в конце VI в. рассматривался Римом как его владение, вне зависимости от того, шла ли речь о подвластных ему городах или нет (ср.: Polyb., III, 23, 6).

* * *

Захватом Тартесса завершается процесс создания морской державы карфагенян; договоры пунийцев с италиками закрепили границы и структуру этой державы международно-правовыми актами. Дальнейшие столкновения карфагенян с греками в конце VI в. у побережья Испании и в Сицилии, вплоть до битвы при Гимере (около 480 г.), не изменили соотношения сил или границ между греческой и карфагенской сферами влияния. Эта граница не изменилась даже после битвы при Гимере, когда экспансия карфагенян в Сицилии и Италии была на длительное время приостановлена. До нас дошли сведения, однако, о попытках греческих колонистов обосноваться в пределах финикийско-карфагенской сферы влияния. Обе эти попытки связаны с именем спартанского царевича Дориэя.

Нашим основным источником по вопросу об экспедициях Дориэя является рассказ Геродота (V, 42-48), использовавшего предания западных греков. Геродот, в частности, ссылается на рассказы жителей Сибариса и Кротона. Кроме того, им была использована спартанская и дельфийская традиции. Краткое сообщение Диодора (V, 33, 3), судя по контексту (легенда о походах Геракла в Сицилию, рассказанная со ссылкой на Тимея; ср.: IV, 22, 6), восходит к труду Тимея и, следовательно, к местной сицилийской традиции[304]. Видимо, к указанным двум источникам восходят и рассказ Павсания (III, 3, 9 сл.; 16, 4), и краткое упоминание у Юстина, где, однако, перепутаны имена и вместо Дориэя назван его брат Леонид.

Плавание Дориэя в Сицилию было вторым в серии экспедиций, предпринятых этим спартанским царевичем в конце VI в. Показательна настойчивость, с которой Дориэй пытался обосноваться в сфере карфагенского господства—в Африке (во время первой экспедиции) и в Сицилии (во время второй экспедиции). Уже это обстоятельство показывает, что походы Дориэя должны рассматриваться не только как следствие его личных неудач в борьбе за царскую власть в Спарте, но и как проявление определенной последовательной политики греческих полисов, направленной на вытеснение карфагенян из Западного Средиземноморья, прежде всего из Сицилии. В частности, Геродот (V, 42) рассказывает, что перед отплытием в Африку Дориэй не обратился к Дельфийскому оракулу за указанием, в какой стране должна быть основана колония. В словах Геродота явно ощущается намек на то, что Дельфы, стоявшие во главе общегреческого колонизационного движения, явно считали нежелательной колонизацию Дориэем Северной Африки. Этот намек становится еще более очевиден, когда в дальнейшем мы узнаем, что советники Дориэя настойчиво убеждали его основать колонию в районе финикийского господства в Сицилии, поблизости от горы Эрикс, и что Дельфийский оракул одобрил этот план. (Herod., V, 43).

Основание Дориэем вблизи Эрикса колонии, названной Гераклеей, было воспринято финикиянами, в том числе и карфагенянами, как явная угроза их господству. У Диодора (IV, 23, 3) прямо говорится о том, что в финикийских городах существовало опасение, что, «став более сильной, чем Карфаген, она (Гераклея. — И. Ш.) отнимет у карфагенян господствующее положение»[305]. Неудивительно, что Карфаген ответил на основание Гераклеи войной, бросив против новой греческой колонии значительные воинские силы. Можно предполагать, что, помимо Карфагена, в походе на Гераклею принимали участие и финикийские города Сицилии, заинтересованные в уничтожении своего столь близкого соперника. Союзником Карфагена была и Эгеста (Herod., V, 46). Из этого сообщения вытекает, между прочим, что, установив свое господство в Сицилии, карфагеняне оставили в неприкосновенности старинный союз финикиян и элимов. В результате продолжительной и упорной борьбы (Iust., XIX, 1, 9) пунийцам удалось разгромить Дориэя и разрушить основанную им колонию.

В источниках сохранилось указание на битву при Артемисии у берегов Испании, в которой массалиоты одержали победу над карфагенянами, применив прием ?????????— прорыв через строй кораблей противника[306]. Многие детали, связанные с непосредственной причиной столкновения, продолжительностью и результатами войны, невозможно определить. Однако можно признать вероятным, что столкновение карфагенян с массалиотами произошло вскоре после битвы при Алалии. Одним из этапов этой борьбы, видимо, было разрушение карфагенянами Майнаки. Судя по тому, что южная Испания в дальнейшем продолжала находиться под карфагенским господством, можно предполагать, что и после победы при Артемисии массалиотам не удалось сколько-нибудь существенно нарушить пунийскую монополию в этом районе.

Вторжение персидских войск в Грецию в начале V в. существенно изменило положение финикийских и греческих поселений Западного Средиземноморья. Создалась реальная база для союза между Персидской державой и Карфагеном с целью одновременного удара по Сицилии с запада и по Балканской Греции с востока. Препятствием для такого союза были притязания персидских царей на власть над Карфагеном.

Как рассказывает Геродот (III, 17 и 19), впервые с подобными притязаниями выступил Камбиз (около 520 г.). После покорения Египта он пытался направить свой флот на овладение Карфагеном. Однако в силу того, что финикияне отказались выполнить приказ царя, мотивируя свой отказ клятвами, запрещавшими вести войну «против своих детей», поход не состоялся, благодаря чему карфагеняне избегли персидского рабства. Можно предполагать, что финикийские информаторы Геродота преувеличили роль Финикии в провале морской экспедиции Камбиза. Вряд ли финийские города Передней Азии могли решиться на открытое сопротивление Камбизу, равносильное прямому объявлению войны. Подлинные причины отказа персидского царя от первоначально намеченного плана неизвестны; вероятно, здесь сыграли свою роль и недостаточная подготовленность войск к далекому походу, и — что еще более существенно — начинавшиеся волнения в самой Персии, приведшие впоследствии к гибели Камбиза.

Около 500 г. Персия вторично выступает с претензией на власть над Карфагеном. Юстин (XIX, 10-13) рассказывает: «Пока шла эта война (имеется в виду война между Карфагеном и Дориэем. — И.Ш.), в Карфаген прибыли послы царя Дария, принесшие указ, которым запрещалось пунийцам приносить человеческие жертвы и питаться собачьим мясом; царь приказал также сжигать трупы мертвых, а не хоронить их в земле; послы требовали также помощи против Греции, которой Дарий собирался объявить войну. Карфагеняне, отказав в помощи из-за непрерывных войн с соседями, прочему охотно повиновались, чтобы не казалось, что они во всем неуступчивы». В этом рассказе, несомненно, много сказочных деталей, не соответствующих иным, прежде всего археологическим, материалам. На протяжении всей своей истории карфагеняне практиковали и человеческие жертвоприношения, и трупоположение. Кроме того, как известно, персы никогда не вмешивались в религиозные дела подвластных им народов. Происхождение легенды в настоящее время определить невозможно, однако ее антикарфагенская направленность представляется очевидной.

Тем не менее кажется весьма вероятным, что Дарий мог пытаться включить в свою армию и пунийские контингента, выступив в роли верховного владыки Карфагена. Последнее находится целиком в русле той политики, которую пытался проводить Камбиз. Отказ в посылке войск, какими бы предлогами он ни был прикрыт, означал непризнание Карфагеном суверенитета Дария над ним, а так как персидский царь, занятый войной в Греции, не располагал достаточными средствами для осуществления своих притязаний, то ему пришлость примириться с фактом. В дальнейшем политика Персии по отношению к Карфагену существенно изменилась.

Как сообщает Диодор (XI, 1,4), около 480 г., накануне нового похода в Грецию, Ксеркс «направил послов к карфагенянам <с требованием> о ведении совместных действий и условился с ними, что он будет воевать против греков, живущих в Греции, а карфагеняне в то же время подготовят большую армию и будут воевать против греков, живущих в районе Сицилии и Италии». Аналогичные сведения мы находим и в схолиях к Пиндару (Scholia ad Pind., Pyth., I, 146) со ссылкой на Эфора — историка, к трудам которого восходит, вероятно, и процитированный отрывок[307]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что Геродот не упоминает о союзе между карфагенянами и персами, связывая поход карфагенян в Сицилию только с внутрисицилийскими конфликтами. В различных вариантах предания отражены различные стороны одного и того же события. Политическая обстановка конца 80-х годов V в. делает понятной общую заинтересованность Персии и Карфагена в совместных действиях, поэтому молчание Геродота, который мог быть неосведомлен о всех аспектах внешней политики обоих государств, само по себе не является достаточно веским аргументом против версий Диодора и Эфора. В то же время вполне объяснимо молчание Диодора или его источника о столкновениях между греческими городами Сицилии: сицилийские историки стремились убедить своих читателей в единстве западных греков перед лицом нашествия «варваров», хотя и у Диодора имеются указания на враждебное отношение некоторых сицилийских городов к гегемонии Сиракуз. Все сказанное позволяет, несмотря на спорность и сложность вопроса, высказать предположение о том, что договор о совместных действиях, о котором сообщает Диодор, в действительности существовал и что для сомнений в достоверности сицилийской традиции, дошедшей до нас в монументальном творении Диодора, нет достаточных оснований[308].

Характерно, что персы на этот раз отказались от требования о присылке вспомогательных войск и, следовательно, в свою очередь признали суверенитет и независимость Карфагена. Показательно, что в персидских надписях времени Ахеменидов Карфаген при перечислении подвластных персам территорий не упоминается. Термин ??????????? (совместные действия), употребленный Диодором, определенно указывает, что Карфаген являлся равноправной стороной в договоре с персами и что при заключении договора речь шла о согласовании внешней политики обоих государств при сохранении свободы и самостоятельности действий каждого из них. Из рассказа Диодора можно даже сделать вывод, что речь шла о разделе сфер влияния, который в общем соответствовал положению, сложившемуся в Средиземноморском бассейне в конце 80-х годов V в.

В самой Сицилии к этому времени возникли две враждебные группировки, боровшиеся за власть над островом. В одну из них входили Сиракузы, находившиеся под властью тирана Гелона, и Акрагант, где власть принадлежала Ферону. Союзники были тесно связаны родственными узами: Ферон был женат на дочери Полизела, брата Гелона, тогда как Гелон был женат на дочери Ферона (Schol. ad Pind., Ol. II, inscr., 28). Им противостояли Гимера, которой управлял тиран Терилл, и Занклы, завоеванные зятем Терилла Анаксилаем. Как следует из рассказа Диодора (XI, 21,4), к последнему союзу примкнул и Селинунт. Опасаясь постоянной угрозы со стороны Сиракуз и Акраганта, союзники постарались обеспечить себе поддержку пунийцев путем установления личных связей с родом Магонидов. Геродот рассказывает (VII, 165), что Терилл имел договор о гостеприимстве (??????) с Гамилькаром Магонидом, впоследствии карфагенским стратегом в битве при Гимере, и что Анаксилай отдал Гамилькару своих детей в качестве залога верности. В результате любое столкновение между двумя враждебными группировками превращалось в благоприятный предлог для вмешательства Карфагена, который выжидал только удобного случая для того, чтобы начать борьбу за овладение всей Сицилией, тем более что он мог быть уверен в поддержке со стороны Персии.

Около 480 г. Ферон лишил власти Терилла, который обратился за помощью к Гамилькару. Последний не замедлил вмешаться в конфликт. Во главе громадной наемной армии[309] он высадился у Панорма и оттуда направился к Гимере. На помощь Ферону пришел Гелон, которому удалось, использовав военную хитрость, напасть на пунийцев врасплох и нанести им сокрушительный удар. Случайно узнав, что Гамилькар собирается принести жертву морскому божеству и что к нему в этот день прибудет из Селинунта отряд всадников, Гелон выслал своих всадников к месту жертвоприношения с заданием убить пунийского военачальника и уничтожить карфагенский флот. Приблизившись к ничего не подозревавшим карфагенянам, которые сначала приняли сиракузцев за селинунтян, всадники Гелона уничтожили небольшой отряд, сопровождавший Гамилькара, и подожгли пунийские корабли. Погиб и сам Гамилькар, убитый всадниками (Diod., XI, 22, 1); впоследствии победители не могли найти его труп, а карфагеняне рассказывали, что их полководец бросился в жертвенный костер (Herod., VII, 166-167). Затем нападением на пунийский лагерь Гелон довершил разгром деморализованной, хотя и упорно сопротивлявшейся, карфагенской армии.[310]

В античной традиции битва при Гимере (около 480 г.) обычно сравнивалась с битвой при Саламине (ср.: Herod., VII, 165) и при Платеях (Diod., XI, 23, 1), обеспечившими независимость Греции. Обычно традиция приурочивала даже дату сражения при Гимере к дате одной из этих двух битв. Действительно, наступление карфагенян на Сицилию в результате их поражения при Гимере было приостановлено на длительное время. Тем не менее Карфаген был достаточно силен, чтобы в полном объеме сохранить свою власть над обширными территориями Западного Средиземноморья, вести значительную по своим масштабам завоевательную политику в Африке и даже высылать колонии на побережье Атлантического океана.