Предложение Гейдриха

Предложение Гейдриха

Гут-Харцвальде

25 февраля 1941 года

Несколько дней назад Брандт сказал, что Гейдрих обо мне очень плохого мнения и говорил своим людям, что видит во мне вражеского агента или по крайней мере активного сторонника враждебных держав и что я пользуюсь своим положением при Гиммлере, чтобы нанести вред партии; однажды он сможет предоставить доказательства. Причина его враждебности в том, что не должно быть ни одного близкого к Гиммлеру человека, которого он не контролировал бы, за чьим влиянием он не мог наблюдать. Мне приходилось считаться с тем, что Гейдрих время от времени предпринимал те или иные шаги.

Поэтому я не был удивлен, когда после сегодняшнего сеанса лечения Гиммлера Гейдрих выразил желание поговорить со мной. Я ответил, что готов прийти в любое время, можно даже сегодня. Гейдрих согласился, и мы назначили встречу вечером в его официальной штаб-квартире. Когда разговор начался, он нажал на кнопку – случайный посетитель этого не заметил бы, – и включился микрофон. Брандт успел предупредить меня на этот счет. Я тихонько сказал Гейдриху: «Мой дорогой господин Гейдрих! Если вы хотите поговорить без помех, я бы лучше пригласил вас в Харцвальде».

– Зачем? Мы и здесь можем побеседовать, – возразил он.

– Но там на кнопку буду нажимать я, – рассмеялся я в ответ.

Гейдрих не рассердился; он выключил микрофон и сказал с усмешкой, подчеркивавшей его намек:

– Похоже, вы очень хорошо знакомы с подслушивающими устройствами и весьма искушены в политических вопросах.

– Любой, у кого есть дела в этом здании, – сказал я, – должен быть подготовлен; а в политике я вообще не разбираюсь.

– Тем хуже для вас, – ответил Гейдрих, – не говоря уж о том, что я этому не верю. Но вы лечите рейхсфюрера, а с великими людьми часто случается, что во враче, избавляющем их от боли, они видят своего спасителя и готовы прислушиваться к его инсинуациям. Поэтому было бы лучше, если бы вы действительно были хорошо информированы и могли осознанно выбирать, какие мнения доводить до его сведения.

Мне это замечание показалось чрезвычайно недружелюбным, и я отреагировал соответственно. И все же в минуты откровенности Гейдрих нравился мне гораздо больше, чем в те моменты, когда был скользким как угорь; и мне было очень любопытно, что он скажет дальше.

Сначала Гейдрих выбирал слова довольно осторожно. Он полагал, что мне наверняка будет интересно ознакомиться с духом и достижениями СС из первоисточников. Я мгновенно ответил, что прочел все, написанное на эту тему, многое слышал от Гиммлера и уже сформировал собственное мнение.

– Тогда мы уже прошли чуть дальше, чем я считал, – сказал Гейдрих, не подавая виду, что проиграл первый раунд. – Но вы, разумеется, не откажетесь прочитать доклады о ситуации в Голландии и Финляндии, чтобы узнать, как мы оцениваем тамошнее положение.

Теперь я знал, что Гейдрих в курсе той информации, которую я получал от своих голландских и финских друзей; и он воображал, что известные изменения, которые Гиммлер внес в свои планы, обязаны моему вмешательству. Я сразу же согласился с его предложением, сказав, что эти доклады, безусловно, будут мне интересны; Голландия и Финляндия – две страны, которые особенно близки мне, их судьба касалась и меня тоже.

Несколько мгновений Гейдрих размышлял над своим следующим ходом, затем выпустил кота из мешка.

– Знаете, господин Керстен, мы в самом деле могли бы оказать вам большую помощь. Раз люди приходят к вам и просят воздействовать на рейхсфюрера, то вы должны сформировать действительно объективное представление о ситуации и личности данного человека, прежде чем идти к рейхсфюреру. Всегда мучительно впоследствии менять свое отношение. До данного момента вы, вероятно, с крайним трудом получали необходимые факты; мы с удовольствием облегчим вам эту задачу. Что вы решите и будете ли считать нашу информацию верной или нет – ваше дело. В ответ я прошу лишь одного: когда вы будете пользоваться этим материалом, говорите рейхсфюреру, что я вас поддерживаю, чтобы он знал о моем искреннем сотрудничестве с человеком, которого он так высоко ценит.

Все это звучало очень красиво и было крайне поучительно. Я мгновенно понял, что Гейдрих выступает с таким предложением лишь для того, чтобы узнавать имена тех, кто обращается ко мне за помощью, принимать необходимые контрмеры, заранее предупреждать Гиммлера и тем самым лишать мое вмешательство какой-либо пользы. Я ответил, что крайне благодарен ему. Открытый отказ сделал бы меня врагом Гейдриха, и я лишился бы последнего шанса помочь моим протеже; более того, я мог предполагать – поскольку было известно о всяческом ужесточении режима, – что обращения ко мне за помощью в будущем участятся. Я был полон решимости не давать Гейдриху ни малейшей информации о таких случаях, но надеялся, что ответ о моей крайней ему благодарности окажется достаточным для человека, привыкшего к немедленному подчинению. Похоже, он воспринял мое замечание как уместное, выразил удовольствие и предложил мне любую помощь, какая понадобится. Затем он пригласил меня на ужин.

За столом он вел себя очень открыто, рассказывал мне о своих охотничьих приключениях и о числе трофеев, проявив себя превосходным собеседником и хозяином. В середине разговора Гейдрих с невинным выражением спросил меня, не хочется ли мне нанести визит в его недавно открытый «Дом галантности» на Гизебрехтштрассе. Он был организован по соглашению с Риббентропом специально для иностранцев, оказавшихся в Берлине. Правда, в данный момент его еще приходилось субсидировать, но Гейдрих надеялся, что вскоре «Дом галантности» станет себя окупать. Я громко рассмеялся. Гейдрих усмехнулся в ответ и сообщил мне, что с тех пор, как этот дом открыт, Чиано стал бывать в Берлине гораздо чаще; «Дом галантности» служит приманкой и для выдающихся немцев. Открыть такой дом было необходимо, иначе иностранцы в Берлине попадали бы в руки проституток худшего пошиба.

– Как вы внимательны, – заметил я со смехом, – так заботясь о здоровье ваших гостей.

Дело в том, что мне уже рассказывали, как заинтересован Гейдрих в этом доме вследствие его ценности для разведки, а также на личных основаниях. Гейдрих уже добился немалых успехов у тамошних «дам». Кроме того, ему доставляло особенное удовольствие иметь записи интимных разговоров важных гостей и в соответствующих случаях, когда те вставали на пути его планов, пускать этот материал в ход. В подобных вопросах он не знал щепетильности.

– Мне советовали открыть аналогичный дом для гомосексуалистов. Что вы думаете об этом, доктор? – неожиданно спросил Гейдрих под конец нашего разговора, очевидно надеясь, что я поддержу эту идею медицинскими аргументами.

– Какая внимательность! – воскликнул я с иронией. – Он станет лучшим памятником вашему отзывчивому сердцу!

Он сразу же подхватил тему:

– И значит, вы ничего не знаете о дипломатии и политике? Вы же не простой врач, каким пытаетесь казаться.

Его лицо сияло; он как будто был доволен тем, что нашел человека, пользующегося его собственным оружием.

Я собрался уходить.

– Что ж, господин Керстен, – Гейдрих с саркастической ухмылкой вернулся к обсуждавшейся теме, – если захотите взглянуть на Гизебрехтштрассе – разумеется, исключительно с медицинской точки зрения, – можете сделать это в любое время. Вам достаточно лишь позвонить мне. Я сам вас туда отвезу. Можете прийти в белом халате, это будет замечательно. Я тоже надену белый халат и стану вашим ассистентом.

– Превосходно, господин Гейдрих, это лучшая идея, какую я от вас слышал, – стать массажистом на Гизебрехтштрассе.

С него было достаточно. Я чувствовал, что благодушие начинает оставлять его, и откланялся, поблагодарив за приятный вечер. Он проводил меня до дверей, часовой отдал салют, а Гейдрих покровительственно кивнул.