Успехи Дезинформбюро и папка Гейдриха
Успехи Дезинформбюро и папка Гейдриха
В январе 1923 года заместитель председателя ГПУ Иосиф Станиславович Уншлихт секретной запиской в политбюро предложил образовать для ведения активной внешней разведки специальное бюро по дезинформации.
Иосиф Уншлихт был на два года моложе главы госбезопасности Феликса Дзержинского и примкнул к революционному движению пятью годами позже (они состояли с Дзержинским в одной партии — Социал-демократии Польши и Литвы). В эти годы Дзержинский, имевший множество обязанностей, больше занимался хозяйственными делами, ведомством госбезопасности руководил Уншлихт.
В политбюро идею поддержали и санкционировали создание межведомственного Бюро по дезинформации (Дезинформбюро).
Задачи бюро в постановлении записали так: «Составление, техническое изготовление целого ряда ложных сведений, документов, дающих неправильные представления противникам о внутреннем положении России, об организации и состоянии Красной армии, о политической работе, о руководящих партийных и советских органах, о работе наркома иностранных дел».
Этими материалами предполагалось с помощью агентуры политической и военной разведок вводить окружающий мир в заблуждение относительно реальной ситуации внутри Советского Союза. Бюро должно было с той же целью готовить также статьи и заметки для периодической печати, передавать газетам разного рода фиктивные материалы.
Максим Максимович Литвинов, получив постановление политбюро, возмутился. Это были времена, когда дипломаты еще рисковали спорить с ведомством госбезопасности. Литвинов обратился к Сталину:
«НКИД сознает необходимость циркулирования в тех или иных случаях дезориентирующих сведений и нередко этим способом пользуется. НКИД, однако, ни в коем случае не может считать ГПУ компетентным решать, когда и какими путями сведения следует пускать в обращение.
В частности, я на днях предписал всем полпредам систематически опровергать все появляющиеся в иностранной печати ложные и сомнительные сведения о России. Может случиться, что сведения, распространяемые вновь созданным бюро, будут сейчас же опровергаться нашими полпредствами…»
Ограничились тем, что в бюро включили представителей не только ГПУ, но и ЦК партии, Наркомата иностранных дел, Реввоенсовета, Разведывательного управления штаба Рабоче-крестьянской Красной армии. А Литвинов как в воду смотрел: дезинформационная работа Лубянки привела к неожиданным и весьма прискорбным последствиям.
Иностранный отдел ОГПУ и разведывательное управление Красной армии передавали на Запад через мнимых монархистов дезинформацию о положении в вооруженных силах. Обратив внимание на этот канал, некоторые западные разведки сами стали обращаться к мифической российской подпольной организации с просьбой раздобыть те или иные данные о Красной армии и положении в стране. Они получали ответы, которые готовились офицерами Штаба РККА и военными разведчиками.
Но, как это обычно делается, дезинформация разбавлялась и подлинными сведениями. Передавались за границу и настоящие документы военного ведомства, подписанные реальными военачальниками. Это убеждало иностранные разведки, как и белую эмиграцию, что крупные советские военачальники и в самом деле настроены антисоветски и готовы участвовать в государственном перевороте.
Операции по дезинформации стали частью общей тактики органов госбезопасности. И, как уверенно докладывал начальник контрразведки Артузов, в результате успехи иностранных разведок ничтожны:
«ОГПУ удалось поставить борьбу со шпионажем на такую ступень, при которой главные европейские штабы (относительно английского ввиду непроверенности утверждать не можем) были снабжены на 95 процентов материалом, составленным по указанию Наркомвоен и НКИД, и имеют, таким образом, такое представление о нашей военной мощи, как этого желаем мы.
Кроме того целый ряд иностранных разведок, как польской, эстонской и отчасти (работа только начинается) французской, находится всецело в наших руках и действует по нашим указаниям».
С ноября 1921 по апрель 1927 года ОГПУ проводило масштабное агентурное дело под названием «Трест». Эта операция известна широкой публике только потому, что было решено частично ее рассекретить. Сперва появилась книга писателя Льва Вениаминовича Никулина «Мертвая зыбь», а затем многосерийный фильм «Операция «Трест» кинорежиссера Сергея Николаевича Колосова.
Чекисты создали мифическую подпольную организацию — монархическое объединение Центральной России. От имени этой организации агенты госбезопасности отправились в Европу с предложением сотрудничества. Они установили связи с лидерами военной эмиграции, с эстонской и польской разведками, обещая им информацию о состоянии Красной армии. Они утверждали, что в состав подпольной антисоветской организации входит немалое число военных, которые готовят государственный переворот.
«Подпольщики» рассказывали, что бывшие царские офицеры, которые служат в Красной армии, враждебны к советской власти. Называли имя главнокомандующего вооруженными силами республики Сергея Сергеевича Каменева. Он и не подозревал, что его имя чекисты включили в список врагов советской власти.
Чтобы представить мнимую подпольную организацию авторитетной и могущественной, в разведке приняли решение сообщить через свою агентуру, что и один из самых ярких советских военачальников Михаил Николаевич Тухачевский привлечен к работе «Треста» и душой полностью на стороне заговорщиков.
Распространением сведений о принадлежности Тухачевского к заговору занимался известный чекист Владимир Андреевич Стырне. Он с 1923 года работал в контрразведывательном отделе ведомства госбезопасности, ведал «Трестом» и был крайне заинтересован в том, чтобы операция получила как можно большие масштабы. Мнимое участие в подпольной организации такой фигуры, как Тухачевский, занимавшего крупнейшие посты в вооруженных силах, повышало ее привлекательность для белой эмиграции и иностранных разведок.
На удочку советской разведки попался глава эмигрантского Российского общевоинского союза генерал Александр Павлович Кутепов, который обосновался в Париже. Он поверил в реальность «Треста», хотя более изощренный человек догадался бы, что с ним ведут игру.
Во всяком случае, бывший главнокомандующий белой армией Антон Иванович Деникин утверждал, что с самого начала заподозрил нечто неладное. Кутепов делился с Деникиным своими планами подпольной работы. Деникину все это очень не нравилось. Он считал прямого и храброго генерала не очень пригодным к конспиративной деятельности и подпольной работе. И оказался прав.
«Из рассказов Александра Павловича Кутепова, — вспоминал Деникин, — я начал выносить все более и более беспокойное чувство. Однажды я сказал ему прямо:
— Нет у меня веры. На провокацию все похоже.
Но Кутепов ответил:
— Но ведь я ничем не рискую. Я «им» не говорю ничего, слушаю только, что говорят «они».
Сомнения Деникина усилились после того, как мнимый «Трест» (а в реальности чекисты) помог одному из видных деятелей эмиграции Василию Васильевичу Шульгину нелегально проехать по Советской России и преспокойно покинуть ее, чтобы написать вполне просоветскую книгу «Три столицы» — о Москве, Ленинграде и Киеве. Шульгин вернулся из России, убежденный в реальности монархистов-подпольщиков. На самом деле это была операция чекистов, которую придумал Вячеслав Рудольфович Менжинский.
Однажды Деникина попросили укрыть в своей квартире секретные дела кутеповской организации. Притащили пять или шесть чемоданов. Антон Иванович с женой успели разобрать бумаги, среди которых обнаружилась и переписка с «Трестом».
«Просмотрев это, — записал Деникин, — я пришел в полный ужас, до того ясна была, в глаза била большевистская провокация. Письма «оттуда» были полны несдержанной лести по отношению к Кутепову:
— Вы, и только Вы спасете Россию, только Ваше имя пользуется у нас популярностью, которая растет и ширится…
Описывали, как росло неимоверно число их соучастников, ширилась деятельность «Треста»; в каком-то неназванном пункте состоялся будто бы тайный съезд членов в несколько сот человек, на котором Кутепов был единогласно избран не то почетным членом, не то почетным председателем… Повторно просили денег и, паче всего, осведомления. Веря в истинный антибольшевизм «Треста», Кутепов посылал периодически осведомления об эмигрантских делах, организациях и их взаимоотношениях довольно подробно и откровенно…»
Тесть Деникина, Василий Иванович Чиж, остался в Советской России. Он жил в Крыму и работал на железной дороге. Никто не знал о его родстве. Деникин решил перевезти его во Францию и попросил Кутепова узнать, как это можно сделать.
«Можно себе представить нашу скорбь, — вспоминал Деникин, — когда я прочел в кутеповском письме, адресованном «Тресту», что «Деникин просит навести справки, сколько будет вывезти его тестя из Ялты»!..
Когда Кутепов пришел ко мне, и я горько пенял ему по этому поводу, он ответил:
— Я писал очень надежному человеку.
Поколебать его веру было, по-видимому, невозможно, но на основании шульгинской книги и прочитанной мной переписки с «Трестом» я сказал ему уже не предположительно, а категорически: все сплошная провокация!»
Возможно, и Антон Иванович Деникин прозрел лишь позже, когда «Трест» был разоблачен. В основном белая эмиграция верила, что на родине есть мощные силы, желающие свержения большевиков.
Осенью 1923 года посланные генералом Кутеповым его доверенные лица супруги-террористы Мария Владиславовна Захарченко и Георгий Николаевич Радкович настолько попали под влияние агентов ОГПУ, что подтвердили: Тухачевский тоже входит в антисоветское подполье! Вот и пошли в эмиграции разговоры о том, что Тухачевский — это красный Бонапарт, который готовится прийти к власти.
С 1924 по 1930 год проводилась агентурная операция «Синдикат-4». Там тоже была создана мифическая подпольная организация — «Внутренняя российская национальная организация». В этой операции участвовал агент советской разведки — бывший генерал-майор царской армии и бывший военный атташе в Великобритании Павел Павлович Дьяконов, обосновавшийся в Париже. У него были большие знакомства и в среде эмиграции, и среди иностранных разведчиков. Он сводил с ними мнимых представителей подполья.
В 1925 году агент ОГПУ Попов, побеседовав в Берлине с одним из видных эмигрантов генералом Василием Викторовичем Бискупским, доложил в Москву: «Бискупский очень интересовался, что из себя представляют Тухачевский и новые командующие округами. А когда я ему несколькими мазками нарисовал Тухачевского как чистейшего бонапартиста, то он сказал, чтобы мы обещали ему, что государь (имеется в виду великий князь Кирилл Владимирович) его назначит флигель-адъютантом, если он перейдет на нашу сторону в нужный момент».
Генерал-лейтенант Бискупский после революции служил в украинской армии гетмана Скоропадского. В эмиграции жил сначала в Югославии, затем в Германии. Познакомился с немецкими нацистами. После провала устроенного Адольфом Гитлером «пивного путча» в 1923 году прятал в своей квартире скрывавшихся от полиции руководителей НСДАП. В знак благодарности нацисты, придя к власти, сделали его начальником Управления делами русской эмиграции. В конце войны Василий Бискупский исчез, считается, что он погиб во время воздушного налета.
В 1927 году тот же Попов вместе с другим агентом советской разведки собрались в новую командировку по европейским столицам. В инструкции, составленной для них, говорилось, что на вопрос, кто возглавит Россию в случае переворота, они должны ответить так:
«Конечно, нельзя вперед назначать такого диктатора. Но подготовить обстановку к избранию именно данного лица, пользующегося популярностью, особенно в армии, которая будет играть в этом перевороте не последнюю роль, мы должны.
Считаясь со свойствами характера, с популярностью как в обществе, так особенно в армии, и с жизненной подготовкой, организация наметила на эту роль Тухачевского, который, конечно же, об этом не знает, но окружение его в этом случае настолько подготовлено в нужном направлении, что у нас нет никаких сомнений, что в нужную минуту он будет с нами и во главе нас».
В разговорах с лидерами эмиграции постоянно возникало имя Тухачевского. Всех интересовало, насколько это реально — привлечь к заговору Тухачевского. На Западе запомнили, что молодой маршал Тухачевский возглавляет военную оппозицию.
Во всевозможных слухах о причинах гибели Тухачевского фигурирует так называемая «папка Гейдриха» — документы, будто бы подброшенные советской разведке начальником Главного управления имперской безопасности нацистской Германии Рейнхардом Гейдрихом.
Первым о красной папке упомянул Никита Сергеевич Хрущев в заключительном слове на XXII съезде партии 27 октября 1961 года:
— Как-то в зарубежной печати промелькнуло довольно любопытное сообщение, будто бы Гитлер, готовя нападение на нашу страну, через свою разведку подбросил сфабрикованный документ о том, что товарищи Якир, Тухачевский и другие являются агентами немецкого Генерального штаба. Этот «документ», якобы секретный, попал к президенту Чехословакии Бенешу, и тот, в свою очередь, руководствуясь, видимо, добрыми намерениями, переслал Сталину…
А Тухачевский действительно был германофилом, поклонником немецкой армии. Как и почти все командование Красной армии того времени. Сменивший Троцкого на посту наркома по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе, высоко ценивший Генеральный штаб немецкой армии, писал: «Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощной, стройной системой организации вооруженных сил».
Советским военачальникам нравился ярко выраженный наступательный дух немецкой армии. Историки говорят об уважительном, а то и восхищенном, с оттенком зависти отношении командиров Красной армии к немецкой армии. Между прочим, в доверительных беседах советские и немецкие офицеры еще в середине двадцатых обсуждали вопрос о разделе Польши.
15 января 1923 года видный деятель Коминтерна Карл Радек сообщал Сталину о беседе с командующим рейхсвером генерал-полковником Хансом фон Сектом: «Главком спрашивал нас, как будет реагировать Советская Россия на германо-польскую войну. Мы ответили, что мы не в состоянии дать ему точного ответа. Мое мнение таково, что нам теперь нельзя воевать, но мы этого не можем заявлять и не можем быть уверены, что такая война оставила бы нас зрителями…»
Единого мнения относительно войны с Польшей в советском руководстве не было. Отозванный в Москву Николай Николаевич Крестинский в мае 1933 года напутствовал Льва Михайловича Хинчука, сменившего его на посту полпреда в Берлине: «Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные. Но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь, никогда не было. Мы не давали обещания поддерживать германское правительство в его реваншистской войне против Польши».
Через шесть лет Сталин это сделает. К тому времени Крестинского уже расстреляют.
Даже в 1933 году, уже после того, как немецкое правительство сформировал новый канцлер Адольф Гитлер, военное сотрудничество продолжалось. В мае на приеме в честь немецких гостей заместитель наркома обороны Тухачевский проникновенно сказал:
— Нас разделяет политика, а не наши чувства, чувства дружбы Красной армии к рейхсверу. Вы и мы, Германия и Советский Союз, сможем диктовать свои условия всему миру, если мы будем вместе.
Сталину эта формула нравилась. Он, как и Ленин, был сторонником стратегического сотрудничества с Германией. Немецким офицерам сотрудничество двух армий пошло на пользу. Советским — во вред. Начиная с Тухачевского, многих офицеров расстреляли как немецких шпионов.
Многие историки полагают, что если Тухачевский и не был немецким шпионом, то уж точно пал жертвой немецкой разведки, которая подсунула чекистам умело сфабрикованную фальшивку, а подозрительный Сталин ей поверил…
Тухачевский ездил в Германию шесть раз, не считая плена в Первую мировую. У немцев остались какие-то документы, подписанные им. Эти подписи будто бы и использовали немецкие спецслужбы, готовя для Сталина красную папку с фальшивками.
Эту версию изложил руководитель гитлеровской политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, известный нам в основном по фильму «Семнадцать мгновений весны», где его блистательно играл Олег Табаков.
Шелленберг, правда, знал эту историю из вторых рук — он сослался на убитого в 1942 году обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, своего начальника, возглавлявшего Главное управление имперской безопасности.
Гейдрих вроде бы говорил Шелленбергу, что «в середине декабря 1936 года бывший царский генерал Скоблин, который работал как на советскую, так и на немецкую разведку, сообщил, что группа высших командиров Красной армии во главе с заместителем наркома обороны маршалом Тухачевским готовит заговор против Сталина и при этом поддерживает постоянные контакты с генеральным штабом вермахта».
Немцы решили «поддержать Сталина, а не Тухачевского, и было приказано изготовить поддельное досье маршала и передать его в Москву». Досье то ли переправили через тогдашнего президента Чехословацкой республики доктора Эдуарда Бенеша, который поддерживал доверительные отношения с советскими руководителями, то ли купили непосредственно у немцев.
Вальтер Шелленберг как один из самых заметных разведчиков ХХ столетия воспринимается всеми всерьез. Но не надо забывать, что он рассказывает о деле с чужих слов. Свои мемуары Шелленберг писал, находясь в британском плену. Вышла книга в свет после его смерти, ее явно редактировали и дописывали. Досье, о котором пишет Шелленберг, не найдено ни в немецких архивах, ни в советских.
В июле 1942 года в ставке фюрера «Вервольф» («Оборотень») под Винницей зашел разговор о судьбе Тухачевского, записанный Генри Пикером, одним из приближенных Гитлера: «По поводу происходивших в свое время в СССР событий, и в частности произведенной Сталиным грандиозной чистки генералитета, Гитлер заметил, что до сих пор так и не выяснено, действительно ли разногласия между Сталиным, с одной стороны, и Тухачевским и его сообщниками, с другой, зашли настолько далеко, что Сталину пришлось всерьез опасаться за свою жизнь, угроза которой исходила от этого круга лиц. Трудно представить себе более разных людей, чем Сталин и бывший царский офицер Тухачевский».
Президент Чехословакии Эдуард Бенеш действительно не раз заговаривал с советским полпредом в Праге Сергеем Сергеевичем Александровским на тему о контактах между Красной армией и рейхсвером. Чехословацкий посол в Берлине Войтех Мастный был исключительно информированным человеком. Бенеш полагал, что Тухачевский и другие военачальники поддерживают связь с немецкими генералами.
Николай Владимирович Скоблин, бывший командир Корниловской дивизии, действительно работал в Париже на советскую разведку, а как белый эмигрант поддерживал контакты и с немецкими военными разведчиками. Его личное дело хранится в архиве Службы внешней разведки. В нем нет упоминаний о том, что он когда-либо получал от немцев полезную информацию. Скоблин работал, что называется, сдельно: чем больше ценной информации приносил, тем больше денег получал. Если бы немцы с ним чем-то делились, он бы поспешил с этой информацией к связнику.
И главный вопрос: куда же делась эта «красная папка», если она существовала?
Решениями президиума ЦК КПСС от 5 января и 6 мая 1961 года была создана комиссия для изучения материалов о причинах и условиях возникновения «дела Тухачевского». Комиссия, в которую входили руководители Комитета партийного контроля, КГБ и прокуратуры, работала долго и основательно.
Летом 1964 года член президиума ЦК и председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник представил результаты работы Хрущеву. Это объемный документ, основанный на всех материалах, которые в тот момент были найдены в советских архивах. «Дело Тухачевского» рассматривалось и при Ельцине президентской комиссией по реабилитации под руководством бывшего члена политбюро академика Александра Николаевича Яковлева.
Нигде, ни на одной странице этого многотомного дела нет и упоминания о том, что следствие в 1937 году располагало таким важнейшим доказательством, как «досье Тухачевского» из немецкого Генерального штаба. И в архивах нет следов «папки Гейдриха».
Само предположение о том, что машина репрессий нуждалась в доказательствах, свидетельствует о непонимании сталинского менталитета. Для того чтобы провести гигантскую чистку армии, Сталин не нуждался в немецких подсказках! Армия не могла избежать судьбы, уже постигшей все общество.
Но операции советской госбезопасности в определенном смысле сыграли роковую роль в судьбе Тухачевского, которого постоянно выставляли перед эмиграцией как вождя оппозиции.
В какой-то момент в Москве сообразили, что нельзя компрометировать столь крупного военачальника. Артузов получил указание прекратить распространение слухов, компрометирующих Тухачевского. Но вместо того, чтобы сообщить, что он отказался от антисоветской деятельности, на Запад ушла информация о том, что внутри подполья возникли склоки, Михаила Николаевича оттеснили другие военные и он покинул монархическую организацию вместе с частью своих сторонников.
Таким образом, на Западе сохранилось представление о Тухачевском как о стойком враге советской власти. Через несколько лет эту тему уже открыто стала обсуждать западная пресса. Вся эта информация возвращалась назад в Москву по разведывательным каналам и докладывалась Сталину, укрепляя его в том мнении, что Тухачевский — враждебно настроенный человек.
В 1937 году судьба самого Артура Артузова висела на волоске. Отставленный от дел, бывший начальник разведки был готов любыми средствами доказать своему начальству, что еще может пригодиться. Вот он и вспомнил Тухачевского. Получив письмо Артузова, начальник особого отдела НКВД распорядился составить план активной разработки крупных военных: «Собрать все имеющиеся материалы на крупных военных работников, проверить материалы, наметить конкретный план их разработки и взять их разработку под повседневный непосредственный контроль начальника 5-го отдела. Особое внимание обратить как в Москве, так и на периферии на выявление фашистских группировок среди военнослужащих».
13 мая 1937 года сотрудники особого отдела представили наркому внутренних дел Николаю Ивановичу Ежову справку по материалам, имевшимся в НКВД, на маршала Тухачевского. Так и родилось дело, жертвами которого стали виднейшие командиры Красной армии.
Я всегда с изумлением читаю рассказы об агентах влияния, о дьявольских замыслах иностранных разведок, которые будто бы способны на все, могут даже государство развалить. Нет уж, ни одна иностранная разведка не способна нанести такой ущерб стране, как собственные спецслужбы. Трагическая история Тухачевского это подтверждает. Но Артузову помощь в создании этого липового дела не помогла. В августе 1937 года его самого расстреляли.
Маршала Тухачевского назвали немецким шпионом вовсе не потому, что обнаружились какие-то документы, реальные или поддельные. Первоначально вообще предполагалось обвинить Тухачевского в шпионаже в пользу Англии, потому что он ездил в Лондон. А могли назвать японским шпионом. Или польским.
1 июня 1937 года устроили расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны. Всем участникам заседания представили «показания» Тухачевского и других уже арестованных военачальников. Материалы, подготовленные особым отделом Главного управления госбезопасности НКВД, размножили на пишущей машинке. Экземпляров было мало, поэтому управляющий делами Наркомата обороны просил читать быстро и передавать другим.
Военный совет заседал в Свердловском зале Кремля. К военным приехали члены политбюро — Сталин, Молотов, Жданов, Каганович, Калинин, нарком внутренних дел Ежов. По словам очевидца, Сталин пребывал в хорошем настроении.
— Я вижу на ваших лицах мрачность и какую-то растерянность, — сказал Сталин. — Понимаю, очень тяжело слушать о тех, с которыми вы десятки лет работали и которые теперь оказались изменниками Родины. Но омрачаться не надо. Это явление вполне закономерное. Почему иностранная разведка должна интересоваться областью сельского хозяйства, транспорта, промышленностью и оставить в стороне Красную армию? Наоборот, иностранная разведка всегда интересовалась вооруженными силами нашей страны, засылала шпионов, расставляла резидентов, чтобы знать уязвимые наши места.
Арест Тухачевского и других крупных военачальников был шоком для армии. Сталин чувствовал, что надо как-то объясниться с военным руководством, которое не понимало, что происходит:
— Товарищи, в том, что военно-политический заговор существовал против советской власти, теперь, я надеюсь, никто не сомневается.
Сталин сразу же связал арестованных военачальников с человеком, которого он ненавидел, и с иностранными разведками:
— Троцкий организовал группу, которую прямо натаскивал, поучал: давайте сведения немцам, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть люди. Делайте диверсии, крушения, чтобы мне, Троцкому, японцы и немцы поверили, что у меня есть сила… Уборевич, особенно Якир, Тухачевский занимались систематической информацией немецкого Генерального штаба… Тухачевский оперативный план наш — святая святых — передал немецкому рейхсверу. Имел свидание с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Якир — систематически информировал немецкий штаб. Уборевич — не только с друзьями, товарищами, но он отдельно сам лично информировал. Карахан — немецкий шпион. Эйдеман — немецкий шпион… Рудзутак. Он не признает, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения…
Сталин показал сидящим в зале военным, что их арестованные сослуживцы были лишь частью большого заговора.
Он назвал, в частности, Льва Михайловича Карахана, известного в стране дипломата, который долгие годы был заместителем наркома иностранных дел, а в 1934 году, не поладив с Литвиновым, отправился полпредом в Турцию. Карахан скучал в Анкаре, просился на более активную работу.
31 декабря 1936 года он писал наркому обороны Ворошилову, жалуясь, что угнетен своим нынешним положением и предпочел бы попробовать себя на ином поприще: «Я все возвращаюсь мыслями к НКВД. Там я мог бы быть полезен. Там идет большая работа по иностранным делам, и я мог быть неплохим помощником Ежову».
Поразительно, что даже столь осведомленные люди так плохо понимали, что происходит. В НКВД Караханом действительно заинтересовались. Но с другой целью. Его отозвали в Москву в марте 1937 года, арестовали и расстреляли. Его жену, выдающуюся балерину Марину Семенову, держали под домашним арестом, но помиловали и разрешили танцевать.
Упомянутый Сталиным Ян Эрнестович Рудзутак, недавний член политбюро и секретарь ЦК, был еще более известным человеком. Старые члены партии помнили ходившие в двадцатых годах разговоры о том, что именно Рудзутака Ленин незадолго до смерти планировал сделать генеральным секретарем вместо Сталина.
Как же могли эти люди, принадлежавшие к высшему руководству партии и Красной армии, оказаться шпионами? Вот вопрос, которым задавались участники Военного совета.
Сталин им это объяснил:
— Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица, Жозефина Гензи. Будто бы она сама датчанка на службе у германского рейхсвера. Красивая, очень охотно на всякие предложения мужчин идет, потом гробит…
Могут задать, естественно, продолжал Сталин, такой вопрос — как это так, эти люди, вчера еще коммунисты, вдруг стали сами орудием в руках германского шпионажа?
— Сегодня от них требуют — дай информацию, — говорил Сталин. — Не дашь, у нас есть уже твоя расписка, что ты завербован, опубликуем. Под страхом разоблачения они дают информацию. Завтра требуют: нет, этого мало, давай больше и получи деньги, дай расписку. После этого требуют — начинайте заговор, вредительство… Дальше и этого мало. Убивают Кирова. А им говорят, идите дальше, нельзя ли все правительство снять…
Но в зале-то сидели военные люди, многие из них были настоящими профессионалами. Что они в тот момент думали? Соглашались с вождем, просто потому что иная линия поведения была смертельно опасна?
— Второй вопрос, — рассуждал с трибуны Сталин, — почему этим господам так легко удавалось завербовать людей. Вот мы человек триста — четыреста по военной линии арестовали. Как их завербовали?.. Я думаю, что они тут действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают, либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это снижают, а он себя считает очень способным… Начинали с малого, с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. Все у нас в руках… Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, не стойкие люди думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, а ты останешься на мели…
При этих словах Сталина стенограмма заседания Высшего военного совета зафиксировала в зале веселое оживление. Военачальники испытали некоторое облегчение, услышав, что Тухачевский и другие арестованы не из-за каких-то армейских дел, а потому что имели сомнительные связи с заграницей и собирались захватить власть. Следовательно, к ним, сидящим в зале, претензий нет и быть не может, ведь они-то ни в чем не виноваты, а большинство и вовсе за границей не были.
На заседании Высшего военного совета при наркоме выступили сорок два военачальника. Все они кляли арестованных врагов. Тридцать четыре из них вскоре сами были арестованы.
А вождь уже перешел к урокам, которые следовало извлечь всем присутствующим:
— Надо проверять людей, и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит, надо иметь широко поставленную разведку, чтобы каждый партиец и каждый непартийный большевик, особенно органы ГПУ, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели. Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми, как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это в широком смысле слова, в смысле бдительности, и в узком смысле слова также, в смысле хорошей организации разведки… Разведка — это та область, где мы впервые за двадцать лет потерпели жесточайшее поражение.
Один суд следовал за другим.
Процесс над правотроцкистским блоком начался в марте 1938 года. Главным судьей был председатель военной коллегии Верховного суда СССР армвоенюрист Василий Васильевич Ульрих. Обвинителем — прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский.
На скамье подсудимых сидели бывший член политбюро, «любимец партии» Николай Иванович Бухарин, бывший глава правительства Алексей Иванович Рыков, бывший наркомвнудел Генрих Григорьевич Ягода, бывший секретарь ЦК, а в последние годы заместитель наркома иностранных дел Николай Николаевич Крестинский, бывший член Реввоенсовета республики и бывший нарком внешней торговли Аркадий Павлович Розенгольц и другие известные в стране люди.
Подсудимые обвинялись в том, что они «составили заговорщическую группу под названием «правотроцкистский блок», поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана…».
Подсудимые охотно подтверждали обвинения.
Бухарин:
— Летом 1934 года Радек мне сказал, что Троцкий уже обещал немцам целый ряд территориальных уступок, и в том числе Украину. Если мне память не изменяет, там же фигурировали территориальные уступки и Японии.
Крестинский:
— В одном из разговоров Тухачевский назвал мне несколько человек, на которых он опирается: Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана. Затем поставил вопрос о необходимости ускорения переворота… Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз.
Розенгольц:
— Тухачевский указывал срок, полагая, что до 15 мая ему удастся этот переворот осуществить… Один из вариантов — возможность для группы военных собраться у него на квартире, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей.
Крестинский:
— Троцкий предложил мне предложить (так в протоколе. — Авт.) главе рейхсвера Секту, чтобы он оказывал Троцкому систематическую денежную субсидию. Если Сект попросит оказать ему услуги в области шпионской деятельности, то на это нужно и можно пойти. Я поставил вопрос перед Сектом, назвал сумму 250 тысяч марок золотом в год. Сект дал согласие.
Люди, сидевшие в Колонном зале Дома союзов, да и вся страна, которая читала стенограммы процесса, этому верили.
Недавнего наркома внутренних дел Ежова обвиняли в «изменнических, шпионских взглядах, связях с польской и германской разведками и враждебными СССР правящими кругами Польши, Германии, Англии и Японии», в заговоре, подготовке государственного переворота, намеченного на 7 ноября 1938 года, в подрывной работе.
Ежов не подкачал. Признал, что германская разведка завербовала его в 1930 году: «Прикрываясь личиной партийности, я многие годы обманывал и двурушничал, вел ожесточенную и скрытую борьбу против партии и советского народа».
Военная коллегия Верховного суда СССР справилась с его делом за один день. Бывшего наркома — в соответствии с решением политбюро — приговорили к смертной казни «за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц».
На следующий день, 4 февраля 1940 года, Ежов был расстрелян в подвале на Никольской улице.
Каждый начальник управления действовал в меру своей фантазии. Например, в Новосибирске был отдан приказ арестовать как германских шпионов всех бывших солдат и офицеров, которые в Первую мировую войну попали в немецкий плен. Органы НКВД только за шпионаж в 1937 году осудили 93 тысячи человек.
Жертвами репрессий становились целые народы — когда раскрывали очередной мифический заговор. Так, 9 августа 1937 года политбюро утвердило приказ НКВД «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ (Польской организации войсковой)».
Один из чекистов, страшно веселясь, рассказывал первому заместителю наркома внутренних дел Михаилу Петровичу Фриновскому о методах начальника Свердловского управления комиссара госбезопасности 3-го ранга Дмитрия Матвеевича Дмитриева:
— У него было мало поляков, и он отдал приказ арестовать всех, у кого фамилия оканчивается на «ский». В аппарате острят по поводу того, что если бы вы в это время были на Урале, то могли бы попасть в списки подлежащих аресту.
Шутка, верно, казалась им очень смешной — пока речь шла об уничтожении других. Но Фриновского тоже арестовали и расстреляли, а вслед за ним и Дмитриева.
По всей стране чекисты продолжали ставить рекорды, докладывая в Москву об успехах в борьбе с врагами. Методика работы чекистов теперь известна.
При обыске 23 мая 1939 года у бывшего заместителя наркома внутренних дел Татарской АССР Матвея Ивановича Шелудченко нашли записку его начальника, наркома Василия Ивановича Михайлова:
«Т. Шелудченко!
Грош цена будет делу, если не получим выхода за кордон, в частности, в Японию, Германию… Требуются факты подготовки к террористическим актам. Возьми дня на три-четыре лично в работу Султан-Галиева и Сагидулина. С этой публикой церемониться не следует. Взять от них все до единой капли… Все внимание групповым делам с выходом на центр или за кордон».
Капитан госбезопасности Михайлов начинал чекистскую службу в войсках ГПУ Дальневосточного края. Поднимался по служебной лестнице, стал начальником райотдела в Московской области, начальником городского отдела НКВД в Туле. Летом 1937 года, наградив за успехи орденом Красной Звезды, его перебросили в Татарскую АССР. Ему в помощь прислали с Украины капитана госбезопасности Матвея Шелудченко.
Через год настала очередь самого Михайлова. Заместитель главного военного прокурора отправил в Казань своего сотрудника проверить некоторые дела. Нарком Михайлов, не понимая, что его ждет, поначалу распорядился не пускать прокурора в здание республиканского НКВД. Но из Москвы пришел приказ арестовать Михайлова и некоторых его помощников.
Михайлова расстреляли. Его заместитель Шелудченко рассказал, что, выполняя приказ наркома и директиву Сталина о применении к арестованным физического воздействия, он их избивал и они признавались, что стали «орудием иностранных разведок». Шелудченко тоже расстреляли.
Шпионов и диверсантов в мирное время было конечно же немного. Никакого вредительства не существовало вообще. Чекисты просто придумывали различные заговоры, шпионские организации и вредительские группы.
Любые недочеты или крамольные разговоры вполне можно было приравнять к враждебной деятельности. Секретарь комитета комсомола знаменитого до войны Московского института истории, философии и литературы — будущий член политбюро и председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин сурово распекал студентку, потерявшую комсомольский билет:
— Ты понимаешь, что ты сделала? Ты отдала свой билет врагу! Вот ты сидишь здесь, а враг — шпион, диверсант — проходит по твоему билету в здание ЦК комсомола…
26 ноября 1938 года, на следующий день после назначения наркомом внутренних дел, Лаврентий Павлович Берия подписал приказ, в котором говорилось: «В отношении советских граждан, посещающих иностранные посольства и консульства, практиковать задержание и выяснение личности задержанных. Задержание не должно длиться больше 48 часов, в течение которых при наличии компрометирующих материалов необходимо оформлять арест задержанных с точным соблюдением соответствующих статей УПК или освобождать их, если нет необходимых оснований для ареста».
Не только обычные люди стороной обходили иностранные представительства, но и сотрудники наркомата сторонились иностранцев. Проверенные, высокопоставленные дипломаты чувствовали себя неуверенно. В период репрессий сотрудники НКИД стали избегать встреч с иностранцами, старались даже пореже ходить на приемы в посольства. Литвинову приходилось заставлять их посещать приемы. Но нарком не мог защитить ни своих подчиненных, ни самого себя.
Максим Максимович, в отличие от своих предшественников Чичерина и Троцкого, был реалистом, вполне приземленным человеком. Он старался делать все, что мог. Но обстоятельства были сильнее. Его попытки объединить европейские страны против гитлеровской Германии оказались бесплодными, потому что европейцы не доверяли Сталину так же, как и Гитлеру. Процессы в Москве, сообщения о репрессиях, рассказы о коллективизации и голоде привели к тому, что Сталину и вообще Советской России окончательно перестали верить. Но советского вождя это не беспокоило.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.