Глава III Черкесия и ее прошлое

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава III

Черкесия и ее прошлое

К западу от Осетии, по северным склонам Кавказского хребта, живут черкесы; кличка эта дана им в прежние времена азиатскими народами за их дерзкие разбойнические нападения на море и означает в буквальном переводе «головорезы» (по-персидски серкеш — головорез). Обыкновенно черкесами называют все племена горцев, населяющих восточный берег Черного моря от устьев Кубани до пределов Абхазии, но такое обобщение не совсем верно, потому что эти племена отличаются друг от друга как по своему происхождению, так и по языку. Собственно, к черкесам относятся одни только «адигейцы», самое красивое племя из кавказских горцев. (Адиге — остров на всех языках Кавказа.) Адигейцы разделяются на многие племена, из которых натухайцы и шапсуги в половине прошлого столетия занимали ближайшие к нашим границам земли от Анапы до р. Вардан.

Эти два племени, сходные по происхождению, говорят одним языком, с небольшим различием в наречии, и составляют население в 150 тыс. душ. Адигейцы имеют свою азбуку и даже грамматику.

Из других черкесских племен в прошлом веке были известны: тюкайцы, темиргойцы, безсленеевцы, хегайковцы, абадзехи, бжедухи, гизе, мохошевцы, убыхи, кемгуй, кабардинцы и др., всего около 527 000 человек{26}. Число черкесов значительно уменьшилось вследствие массовых выселений в Турцию после Крымской войны; дальнейшие выселения после войны 1877–78 гг. и в 1889–90 гг. низвели число их до 152 тыс. Шапсуги и убыхи выселились все, абадзехи и бжедухи наполовину. Они поселились в Азиатской Турции около озера Ван, близ Ерзерума и Трапезунда и теперь представляют в Турции иррегулярную кавалерию, известную под названием «баши-бузуков», тоже — головорезов. В прежние века некоторые племена черкесов, живших на подгорных равнинах, подчинялись крымским ханам, но шапсуги и кабардинцы вели в продолжение 200 лет такую ожесточенную войну с крымцами, что целые племена их были истреблены до одного человека, например племя хегайковцев.

В конце XVIII века силою судеб на Кавказе, на р. Кубани, появляется новый, сильный и оригинальный народ, и именно в то время, когда стала разгораться борьба России с горскими племенами. Это были запорожские казаки, переселившиеся туда из Добруджи и других мест и ставшие лицом к лицу с дикими и воинственными соседями. Расположившись на привольных кубанских берегах, Черноморское войско нашло на отведенных ему местах остатки сильных черкесских племен, воевавших с ногайцами, а иногда и вместе с ними вносивших опустошение и меч за Дон, в глубь русских земель.

Запорожцы в первые годы своего пребывания на новых местах жили с черкесскими племенами мирно, взаимно изучая и интересуясь друг другом, а потом завели даже дружбу и куначество. Видимо, новые соседи ценили друг в друге удаль, отвагу и рыцарский дух. Затем, с развитием борьбы России с черкесскими племенами, запорожцы приняли в ней деятельное участие, покрыв вновь славой свое древнее рыцарское имя.

Сохранилось предание, записанное В. А. Потто, что всю местность и все разливы близ устьев Кубани занимало некогда хегатское племя, ближайшее к владениям крымских татар, а к юго-востоку от них обитали жанинцы — сильный и страшный для соседей народ, выставлявший до 10 тысяч превосходных всадников.

Жанинское племя было некогда на Кавказе сильным и могущественным, резко отличавшимся от других черкесских племен своею отвагою, гордостью, духом независимости и пламенным характером. Жанинцы исповедывали чуть ли не с первых веков нашей эры христианскую веру и говорили на славянском языке. Собственно, это были не черкесы, а кубанские «черкасы», древнее и сильное славянское племя, черкасское казачество, о котором будем говорить ниже. Хегатцы и жанинцы в течение нескольких веков с отчаянным упорством отстаивали свою веру и независимость; часть их раньше, в X, XI и XII вв., переселилась на Днепр, а остальные в конце концов погибли в неравной борьбе с врагами; остатки их в семидесятых годах XVIII в. были истреблены чумою. Запорожцы на их месте нашли лишь несколько бедных хижин, разбросанных по Кара-Кубанскому острову. О христианстве древних кубанских черкасов свидетельствуют сохранившиеся доныне многочисленные развалины храмов, чтимых как святыни не только нынешними черкесами — христианами, но даже и магометанами: об этом также говорит барон Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московитских делах», составленных в 1517–1526 годах. Этот выдающийся ученый писал, что «около болот Меотиды и Понта (Азовского и Черного морей), при реке Кубани, впадающей в болота, живет народ Афгазы (Абхазы). В этом месте вплоть до р. Мерузы, вливающейся в Понт, находятся горы, по которым живут черкесы или цики (сиги или чиги Страбона). В надежде на неприступность гор, они не повинуются ни туркам, ни татарам. Однако русские свидетельствуют, что они христиане, живут по своим законам, согласуются с греками в вере и обрядах и совершают богослужение на славянском языке, который у них в употреблении. Это самые дерзкие морские разбойники, ибо по рекам, текущим с их гор, они спускаются на судах в море и грабят всех, кого могут, в особенности плывущих из Кафы в Константинополь». (Стр. 159 и 160).

На карте Московии, составленной по Герберштейну{27}, в углу между Азовским морем и Кавказским хребтом, именно в том месте, где протекает р. Кубань, отмечено средним шрифтом CIRCASIPOPULI, т. е. черкасские народы, а к северо-востоку, на меридиане Крестового перевала, приблизительно там, где ныне Пятигорье, отмечено мелким шрифтом: черкасы пятигорские. Выше черкасов, там, где ныне северная часть Кубанской области и Ставропольская губерния, крупным шрифтом отмечено: TARTARIA, Татария, а по нижнему течению Волги, по обеим сторонам, — ногайские татары.

Кубанские черкесы, вернее черкасы, продолжали быть христианами и во второй половине XVI века, при царе Иване Васильевиче Грозном. Карамзин в V главе, т. VIII, своей «Истории Государства Российского» говорит:

«Кроме Ногаев, послушных князю Исламу, верному союзнику России, и донских казаков, царь имел на юге усердных слуг в князьях черкесских: они требовали от нас полководца, чтобы воевать Тавриду, и церковных пастырей, чтобы просветить всю их землю учением евангельским. То и другое желание было немедленно исполнено: Государь послал к ним бодрого Вишневедского и многих священников, которые в дебрях и на скатах гор Кавказских, основав церкви, обновили там древнее христианство». Ученый миссионер времен царя Алексея Михайловича, родом кроат, посетивший Россию и пробывший в ссылке в Тобольске около 15 лет, в оставленных им записках ясно говорит, что черкесы — славянского племени и исповедуют христианскую веру. В подтверждение этого мнения можно привести еще следующее обстоятельство. В 1865 году наш отряд, прорубавший в девственном лесу просеку между Туапсе и Шахэ, в урочище Хан-Кучий, раньше населенном истребленным черкасским племенем христиан ханучей, нашел на одном из старых гигантских дубов вырезанную древнеславянскими буквами надпись следующего содержания: «Здесь потеряна православная вера. Сын мой, возвратись в Русь, ибо ты отродье русское».

Современные этнографы обыкновенно относят черкесов к тюркско-татарскому племени. Но это не совсем верно, так как среди массы населения попадаются на каждом шагу не только отдельные лица, но даже целые аулы с чисто арийскими профилями, овалами лиц и выражением глаз, усмешкой и ухватками, до поразительности схожими с казачьими, особенно казаков терских. Темно-русые волосы на голове, светлые с красниной на усах, высокий лоб, прямой, немного с горбиной нос, подобранный подбородок и серые или светло-карие глаза дополняют это сходство, но иллюзия тотчас пропадает, когда заговоришь с ними по-русски: они ни слова не понимают. В особенности достойны изучения в этом отношении жители аула Карм, расположенного к северо-западу от Эльбруса. Масса лиц встречается и с тюркско-татарскими типами, но в большинстве черкесское население, как бы оно разнообразно ни было, имеет свой особенный облик, свойственный всем горским народам Кавказа: угрюмое, почти злое выражение лица и черных глаз, сухой и гибкий стан, с тонкой талией и широкими плечами, горбатый, часто семитический нос, высокие голени с небольшой стройной ступней.

Селения черкесов обыкновенно расположены в живописных местностях, но разбросаны без всякого порядка и скрыты за деревьями, увитыми виноградными лозами так, что издали трудно бывает их заметить. Жилища их — это древние запорожские курени: продолговатый четырехугольник из плетня, обмазанного глиной, с очагом посредине и с навесом (причолком) у входной двери. Над очагом к соломенной крыше подвешена высокая плетенная из хвороста и обмазанная глиной труба. Внутри по стенам развешено дорогое оружие. Вокруг печи приделаны полки или подвешен шкаф для посуды. Широкие, низкие кровати, покрытые войлоком или коврами, и небольшие круглые столы, расставленные в разных местах комнаты, довершают ее украшение.

Для объяснения всего вышесказанного обратимся к древней истории этой интересной страны, которую осетины и до сих пор называют казакией, и ее загадочного народа, известного у греческих и римских историков и географов под многими разными названиями. Страна эта обнимала все пространство, простиравшееся по восточным берегам Азовского и Черного морей, от нижнего течения Дона до предгорий Кавказа.

Еще задолго до появления в этих местах греков финикияне, имевшие уже сильный торговый флот, плавали по Черному морю и заходили до той дальней восточной «земли», куда их, как и позднее греков, привлекала молва о золотых россыпях и о богатстве далеких баснословных стран.

В этих странствованиях финикийцы из Черного моря заходили в Азовское, в р. Дон и по р. Манычу, которая в то отдаленное время была многоводна и служила проливом между Азовским и Каспийским морями, — проникали в р. Волгу и Урал, куда из стран Приуральских действительно могло доставляться золото. О пребывании на берегах Маныча финикийцев свидетельствуют найденные лет сорок тому назад в берегах большого манычского озера Гудилы остатки древнего финикийского корабля, построенного из очень крепкого дерева с медными гвоздями. Устье р. Дона в то время было гораздо выше нынешнего, и, быть может, Манычский пролив вливался прямо в древнюю Меотиду, т. е. Азовское море{28}. Кроме золота, купцы вывозили из этих мест и другие металлы, рыбу, какой нет в других морях и реках, как напр. красную, мед, воск, пушной товар и хлеб.

Древние писатели говорят также о плаваниях по Черному морю карийцев, бывших то союзниками, то соперниками финикийцев.

Развившееся впоследствии мореходство у греков заставило финикиян уступить свои рынки этим последним и прекратить свои экспедиции в эти страны.

С VII и VI в. до Р.Х. греческие торговые колонии, милетские, уже появляются по берегам Черного и Азовского морей, как напр. Синоп (на южном берегу Черного моря), Фазис, Диоскурий (на восточном), Пантикапея, Нимфея, Феодосия и Ольвия (на северном). Дорические колонии: Гераклия Понтийская, Херсонес Таврический и др. Ионийские: Фанагория на Таманском полуострове, Пантикапея, как расположенная при Керченском проливе (Босфор Киммерийский), близ нынешнего города Керчи, держала в своих руках всю рыбную и хлебную торговлю восточной половины Скифии; р. Танаис (Дон) и Волга представляли удобный путь для привоза продуктов дальних, северных и восточных стран.

Таманский полуостров представлял группу островов между рукавами Гипаниса (Кубани); здесь находились города: Фанагория, Кепы, Гермонасса, Киммерион, Ахиллеон, Апатурон и др. Несколько южнее, к берегу Понта (Черного моря), лежала «гавань синдов» (индов) и Горгиппия. Древнейшие обитатели Босфора были Киммериане, полудикое первобытное племя. О господстве их прямо говорят Геродот и Страбон. Их вытеснили скифы{29}.

Восточные берега Азовского моря до Кавказских гор в V в. до Р.Х. занимали племена сарматов или савроматов. Греки, строя свои города на землях этих народов, становились первоначально в зависимость от них или платили им дань за занимаемую землю. С одной стороны, им приходилось бороться с этими племенами, с другой, благодаря неизбежному смешению с греками, племена эти перенимали греческий язык и культуру и превращались таким образом в полугреков; так, например, Гелланик называет эти народы миксэллинами.

Основание Пантикапеи относят к 511 г. до Р.Х., т. е. к промежутку между походом Дария на скифов и разрушением Милита персами. В V в. она уже стояла во главе союза босфорских греческих городов, носившего общее название Босфора. В 438 г. до Р.Х. один из туземных князьков, именем Спартак, соединил под своею властью оба берега Босфора и положил таким образом начало Босфорскому царству, просуществовавшему до конца II в. до Р.Х., а потом пришедшему в упадок и покоренному Митридатом — царем понтийским{30}.

В тот же период времени, т. е. около VI и V вв. до Р.Х., босфорскими греками в устьях Дона (Танаиса) был основан новый город под названием Танаиды. Эта греческая колония, выдвинутая далеко на северо-восток, глубже всех прочих колоний, во времена Геродота (V в. до Р.Х.) не считалась уже новым городом и имела значение в торговле Греции по вывозу невольников, рыбы, выделанных мехов, сыромятных кож и хлеба. Чрез нее ввозились предметы греческой культуры, как то: сукна и другие ткани, вина, оружие, посуда, разные металлические изделия и мелкие товары.

Около Рождества Христова Танаида достигла цветущего состояния и сделалась самым оживленным пунктом для торговых сношений греков с восточными народами. Вскоре она была разрушена до основания понтийским царем Пелемоном, ставленником Рима, завидовавшим ее процветанию, так что во времена Плиния (I в. по Р.Х.) город этот уже не существовал.

По археологическим изысканиям позднейшего времени, а также раскопкам хранителя музея Императора Александра III А. А. Миллера, произведенным в 1908–1910 гг., в достаточной степени установлено, что древняя Танаида (первая) была расположена близ нынешней Елизаветовской станицы. Город этот находился на острове, незатопляемом в половодье, окруженном водой: с севера — рукавом Дона, проходившим по ерику Дугину (теперь — Камышовое болото), с востока и юга — Доном и полузаглохшим ныне ериком Казачьим, а с запада — морем, которое в то время, надо полагать, простиралось выше нынешнего своего местоположения.

Найденный А. А. Миллером при раскопках в указанном месте материал по стилю золотых вещей, керамике, по клеймам на глиняных амфорах относится к V–III вв. до Р.Х. и должен быть разделен на две категории: 1) предметы греческой техники, служившие местным туземным жителям при торжественных случаях народной жизни, и 2) предметы туземного производства, употреблявшиеся в повседневной жизни. Первые найдены в могилах, вторые — при раскопках городища и особенно жилищ. Могилы устроены по одному образцу: они представляют собою прямоугольные или квадратные ямы, глубиной около одного метра, со стенками, обложенными толстым слоем местного камыша.

Скелеты расположены большею частью головой на запад, при этом в ногах всегда находятся амфоры и другие глиняные сосуды и кости лошадей, ожерелья, шейные обручи (гривны) и оружие обыкновенно лежат на своих местах. Ввиду чрезвычайной сырости почвы бронзовые и железные изделия совершенно уничтожены ржавчиной. Внешняя форма могил почти всегда курганы полушаровидной формы, обложенные вокруг кольцом — оградой из камней.

Из этих погребений можно вывести заключение, что в древней Танаиде жили богатые скифы — славяне и греческие купцы, сносившиеся с Грецией, а большею частью с Пантикапеей, выходцами которой Танаис и был основан{31}.

Самое городище расположено посредине курганного могильника. Оно очень обширно и состоит из двух частей, окруженных валами. При этом внутренний вал значительно больше наружного. Верхний слой почвы состоит почти целиком из мусора, черепков, пепла, угля, черепицы, остатков пищи (кости рыб, баранов, птиц и лошадей), каменных грузил от сетей, остатков построек из необтесанного камня-дикаря, скрепленных глиной и крытых камышом или черепицей, и стеклянного шлака. Последний факт указывает на практиковавшееся здесь производство стекла.

Городище все изрыто кладоискателями почти за две тысячи лет до нас. На окраине его курганный некрополь (кладбище). Можно установить и место акрополя (крепости).

Ниже г. Танаиды, в ста стадиях от него, т. е. около 17–20 верст, Страбон указывает населенный разными племенами остров Алопекию. По исследованиям геолога В. В. Богачева, остров этот мог находиться близ нынешнего села Кагальника.

Через сто лет после разрушения Танаиды в устьях Дона возрождается новый город, и уже не на прежнем месте, так как, по-видимому, река там к тому времени сильно обмелела или отошла по другому руслу, а на правом берегу Мертвого Донца, близ нынешнего хутора Недвиговского Елизаветовской станицы. Местность эта сильно изрыта: раскопками открыто два курганных некрополя; найдены остатки валов, фундаменты капитальных зданий, а также многие предметы и надписи на камнях и монетах, ясно свидетельствующие о существовании здесь торгового города со смешанным населением, управлявшегося архонтами{32} и имевшего сношение с Босфором. Гавань этого города, носившего название Танаиды 2-й, была доступна для морских судов. ВIV в. по Р.Х. он был разрушен гуннами, так что к концу этого века о нем уже не упоминает ни один из византийских писателей. Степи, прилегающие к Меотиде, представляли обширные пастбища для скота кочевых народов, которые, по словам Страбона (VII, 3,17), «жили в различных местах, смотря по тому, какое из них в данное время обладает хорошими пастбищами, — зимою на болотах около Меотиды, летом на равнинах». Кроме скотоводства, местные жители занимались в обширных размерах хлебопашеством и рыболовством, в особенности на восточных берегах Азовского моря. Страбон также говорит о разведении в босфорском царстве и винограда, где его на зиму, по причине холодов, закапывали в землю; но плоды этой лозы были мелки (II, I, 16 и VII, 3, 18). О процветании земледелия в древнейшие времена на равнинах нижнего Дона и в особенности Кубани указывает существовавшее в то время поклонение в этих местах богине земли, именуемой «Алия, Опия и Опс», отсюда распространенное название этой богини «Европия» или «Деметер» (Dea Mater), которой, по словам Геродота, гиперборейские или северные девы приносили в жертву пучки пшеничных колосьев как первые плоды своих полей. На это указывают также найденные в курганных раскопках на Таманском полуострове изображения на разных предметах, бляхах, ожерельях, стенах могильников и проч. хлебных колосьев, цветов мака, домашних и диких животных, плодовых деревьев, сошников и проч., а позднее — виноградных гроздьев.

Во время Геродота и его современника Гиппократа, т. е. в V в. до Р.Х., на юге нынешней России и в Приазовье климат был гораздо суровее, чем теперь. В течение восьми месяцев, говорит Геродот (IV, 28), там стоял нестерпимый холод, а пролитая в это время на землю вода не делала грязи, разве разведешь огонь. Азовское море и Керченский пролив, даже часть Понта, как говорит Помпоний Мела, замерзали так, что живущие там свободно переезжали через пролив с одного берега на другой на телегах с тяжестью. В остальные четыре месяца также стояли холода и шли непрерывные дожди. Гиппократ:

«…с севера постоянно дули холодные ветры, южные же доходили редко и то слабые. Густой туман окутывал днем равнины: люди жили в сырости, вдыхая сырой туман… так что там постоянно был холод, летняя же жара всего несколько дней и то не сильная… Жители зимой и летом употребляли одну и ту же пищу и носили одну и ту же одежду. Воду пили из снега и льда; телесных упражнений никаких не имели. По этим причинам сложение у них толсто и дородно, суставы мокры и бессильны, а желудки очень отягощены мокротами, особенно нижний. Да и невозможно, чтобы тело несколько просыхало в таком крае, по одним уже свойствам природы и времен года… Женщины одутловатого сложения»…

Геродот:

«лица у жителей от холода белые и веснушковатые… Тело безволосое. Волосы белокурые, глаза голубые».

Ко времени Р.Х. климат в Приазовье, по-видимому, стал еще суровее. Диодор Сицилийский (III, 34) говорит, что вследствие чрезмерного мороза замерзают там величайшие реки, и по льду переходят войска и нагруженные телеги; замерзает и вино и другие жидкости, так что их откалывают ножами, и, что всего удивительней, оконечности людей отпадают, перетертые одеждой, глаза помрачаются, огонь не дает защиты и бронзовые статуи лопаются. Овидий (I в. по Р.Х.) в своих «Понтийских письмах» (1, 3, 34) говорит:

«Что хуже скифского мороза? Лежу я, покинутый на песках края земли, где все засыпано постоянно снегом. Поля не родят здесь ни яблок, ни сладких гроздей, не зеленеют ивы на берегу, ни дубы на горе. Нельзя и море похвалить больше земли: постоянно под яростью ветра вздымаются волны, которых не освещает солнце (50–54). Лежит снег и не сгоняет его ни дождь, ни солнце, борей делает его твердым и вечным. Так что пока не сошел еще прежний, идет уже новый и во многих местах остается двухлетний снег… Без бочек стоят вина, сохранившие форму сосудов: пьют вино не черпая, а давая кусками» и т. д.

Страбон также приводит целый ряд свидетельств о скифском холоде: «Лошади малы, скот велик, лопаются бронзовые гидрии, а их содержимое замерзает… Рыбы, замерзшие во льду, вырубаются так называемой гангамой»{33}.

Нет сомнения, что описанные южанами-греками страхи о холоде преувеличены, но астрономические и геологические данные действительно подтверждают, что в то время в нашем Северном полушарии было холодней, чем в Средние века; что самый теплый год у нас был 1262 и что с этого времени наше полушарие вновь постепенно замерзает и высыхает. Это наглядно подтверждается следующими доводами: во времена Страбона, т. е. в I в. до Р.Х. виноград произрастал только на Босфоре, в Средние же века культура его распространилась по северной Германии, Бельгии и даже Англии. Теперь в тех местах о виноградниках уже нет и помину. Даже в северной Франции и средней Германии он не вызревает и разведение его постепенно отодвигается к югу.

Дон, по Страбону, впадал в Азовское море двумя устьями, отстоявшими одно от другого на 50 стадий, около 8–10 в.{34} Дионисий (I в. до Р.Х.) в своем землеописании говорит:

«посреди беспредельного леса впадает Танаис (Дон) в угол Меотиды (Азовского моря), отделяя Европу от Азии: к западу Европа, к востоку Азия».

В этих местах в древности водилось множество всякого рода диких животных, даже барсы. Из домашних наибольшим уважением пользовались лошадь и землепашец-вол. По преданию скифов, записанному Геродотом (IV, 5–7), плуг, ярмо, секира и чаша, сделанные из золота, упали с неба и достались во владение младшему из трех сыновей родоначальника их Таргитая, именовавшихся Аксаями, — Кол-Аксаю. Предметы эти у них считались священными. По Курцию (VII, 8,8) скифы на требование о покорности ответили Александру Македонскому:

«Нам даны были дары, если ты хочешь знать скифский народ: ярмо для волов, плуг, копье, стрела и чаша. Их употребляем мы с друзьями и против врагов. Мы даем друзьям плоды, добытые работой волов, из чаши вместе с ними совершаем возлияние богам, врагов поражаем вблизи копьем, вдали стрелою

Трог Помпей, писатель I в. до Р.Х., пользовавшийся, кроме Геродота, какими-то несохранившимися документами, говорит: «скифский народ всегда считается древнейшим, хотя долго был спор о древности рода между скифами и египтянами» (Iustinus, II, I).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.