Глава 7 Жизнь в городе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 7

Жизнь в городе

Все византийские города, исключая Константинополь, были основаны в древности. Они разрастались постепенно и бессистемно, с годами приобретая собственные, ни на кого не похожие черты. Так, в византийские времена Александрия стала, по существу, промышленным и коммерческим городом, где «рабочий класс» постоянно находился на грани восстания. Антиохия, в двух часах езды от которой располагался летний курорт Дафна, отличалась тихим нравом. Ее прекрасные каменные дома украшали изысканные мозаичные полы, говорившие о стабильности и богатстве ее любившего театр среднего класса, большую часть которого составляли процветающие торговцы. Старые города, как вышеперечисленные, отличались многонациональностью, однако византийское правительство с самого начала позаботилось о том, чтобы они стали оплотом православия. Такой ход, очевидно, помог греческому населению, которое оставалось в меньшинстве, навязать этим древним городам свой язык и культуру. Это произошло на начальном этапе византийской истории, в то самое время, когда Египет и Сирия вносили немалый вклад в культуру и экономику Византии. Малая Азия играла важную роль не только из-за поставок продовольствия и полезных ископаемых, но также благодаря своему культурному наследию, берущему начало во времена фригийцев и хеттов. Ее влияние ощущалось в кругах интеллектуалов Константинополя, однако этот эффект был до некоторой степени нейтрализован возрастающей мощью славян, живших у северных и западных границ Византии. Тем не менее славянское влияние вряд ли можно назвать более существенным, чем влияние Малой Азии, поскольку появление с X века и далее на восточной границе Византии турок-сельджуков и их постепенное завоевание Анатолии, совпавшее по времени с продвижением сарацин Саладина, заставило византийцев снова повернуть взоры на Восток. И одновременно это способствовало росту городов за счет деревни. Походы монголов в начале XIII века приковали всеобщее внимание к Востоку, несмотря на латинскую оккупацию и увеличивающуюся значимость итальянских торговых городов. Из-за этих политических изменений Константинополь стал еще более многонациональным, чем любой старый византийский город. В нем проживало больше представителей других народов, чем в каком-либо другом населенном пункте страны.

Будучи недавно основанным, Константинополь с самого начала строился по новым канонам. Здесь использовались и принципы, разработанные в Риме, но преобладали черты восточных городов, например Пальмиры. По этой причине, а не только из-за его столичного положения, описание Константинополя дает нам более ясное представление о взглядах византийцев на градостроительство, чем план любого другого знаменитого города Европы. Поэтому весьма огорчительно, что большая часть древнего Константинополя лежит на глубине около 7 метров под улицами современного Стамбула. Путешественники и паломники в Святую землю оставили нам яркие отзывы о красоте и величии города, но все это выражено так обобщенно, что почти не может помочь археологам, пытающимся реконструировать изначальный генеральный план города. После Первой мировой войны в Константинополе начались раскопки. Там были обнаружены весьма ценные факты, однако работы велись на незначительном открытом пространстве около ипподрома и Большого дворца. Основные же здания, упоминаемые в древних записях, все еще ждут своего часа. Сегодня возможно составить лишь общее представление о том, как выглядела эта когда-то всемирно известная столица.

В пределах городских стен Константинополь стоял на семи холмах. Сходство с Римом усиливалось также и планировкой города, хотя расположение улиц и соответствовало треугольной форме полуострова, однако следовало, насколько позволяла земля, прямолинейному устройству старого Рима; прежде всего, как и в Остии рядом с Римом, дома богатых имели, как правило, два этажа, но имена владельцев уже были высечены на стенах, выходящих на улицу. Многие входные двери делались из железа, скрепленного большими гвоздями. Однако уличную сторону таких домов трудно назвать фасадом, потому что, в отличие от особняков Остии, поначалу ее оставляли глухой. Все окна размещались на противоположной стене, где они выходили на прилегающий двор. Конюшни, сараи для скота и птицы, кладовые располагались во дворе, который обычно был достаточно просторен. В нем выезжали лошадей, здесь же — что особенно важно — находился резервуар, или колодец, который снабжал весь дом водой. Однако в V веке в Константинополе начали появляться более высокие строения. Хотя нижняя часть стен, выходящих на улицу, оставалась глухой, вошло в традицию располагать ряд окон на верхних этажах. Они были прямоугольными или с закругленным верхом. В отштукатуренные рамы вставлялись маленькие кусочки стекла. Каждый такой кусочек имел восьми или четырехугольную форму. Изготавливались они из стеклянного листа, который сначала отбивали, чтобы он стал ровным, а потом резали на части по 20–30 сантиметров в длину, а в самых роскошных особняках — по 60. Вполне вероятно, что на окнах нижнего этажа ставились железные решетки, а некоторые из них внизу выдавались вперед, образуя подобие приоконного сиденья, которое получит распространение в Османской Турции. На верхних этажах делали балконы. Они стали столь популярны и многочисленны, что император Зенон (474–491), взойдя на трон, издал указ, по которому ширина улицы должна была составлять не менее 3,5 метра, а балконы должны были находиться на высоте не менее 4,5 метра от земли и на расстоянии 3 метров от стены дома напротив. Строгие правила также гарантировали, что никакой дом не закрывает соседям свет или вид на море, что в каждом имеются водосточные трубы и канализация. Хотя дворцы преимущественно возводились из мрамора на каменном основании, дома строили из кирпича. Немногочисленные строения из камня покрывались штукатуркой. У большинства богатых домов крыша была плоской, в летние месяцы ее использовали как террасу. Прочие крыши были скатными, покрывались плитками и венчались крестом.

Обычно дома планировались вокруг центрального зала. В таком зале хозяин дома устраивал приемы. Каменные или деревянные колонны, ставившиеся в залах как поддержка для верхних этажей, где находились личные покои членов семьи, служили также украшениями. Лестницы, в основном деревянные, хотя в особняках процветающих семей встречались и каменные, а у самых богатых даже мраморные, вели в основные комнаты на первом этаже. Окна в них открывались на галереи, выходящие во двор. В подобных домах обычно насчитывалось более одной гостиной. Как и в большинстве других, стены здесь штукатурились, часто украшались крестами и выдержками из религиозных текстов, но, по крайней мере в поздний период, также были распространены фрески на нецерковные сюжеты. Гостиные чаще использовались хозяином дома, чем женщинами. Женщины проводили большую часть времени с детьми и служанками в комнатах верхнего этажа. Как и в монастырях, в таких домах предусматривалась теплая комната, в которую переселялись на время зимних холодов, типичных для климата Константинополя. Во многих богатых домах устраивали центральное отопление, работавшее на системе гипокауст{10}, перенятой у римлян, но большинство людей полагались на угольные печи. В кухне располагался низкий очаг с квадратными трубами, образующими над ним дымоход, по которому выходил дым от горящего дерева, которое часто использовали вместо угля. Во всех домах оборудовались туалеты, стоки из которых выбрасывались в море. Каждая семья имела отдельную баню, как правило располагавшуюся в саду. Обеспеченные люди строили на своем участке личные часовни или хотя бы место для молитвы. В отличие от них бедняки ютились в жалких жилищах. Лишь некоторым выпадало счастье жить в крошечных домишках с крышами из тростника и земляными полами. Однако начиная с V века начали строить многоквартирные дома, насчитывавшие от пяти до девяти этажей, для сдачи в наем. Их делили на небольшие квартиры, которые арендовали представители рабочего класса, влачившие в них нищенское существование, а сами дома превращались в трущобы. Лачуги в ужасающем состоянии встречались повсюду; многие вырастали буквально за одну ночь, чтобы дать приют незаконным поселенцам. Однако, возведя крышу над головой, они могли оставаться на этом месте как постоянно проживающие. Одни из самых страшных трущоб возникли поблизости от Большого дворца. В этих убогих районах убийства и грабежи были привычным делом. Восстания, часто отравлявшие жизнь столицы, начинались именно там.

Властям никогда не удавалось решить проблемы трущоб, которые были обязаны своим существованием магнетическому притяжению Константинополя, привлекающему к себе людей из всех районов империи. К V веку Константинополь насчитывал 323 улицы, состоявшие из 4383 домов, 20 государственных пекарен, работавших только на тех, кто получал бесплатный хлеб, и еще 120 коммерческих пекарен. Население, по всей видимости, составляло приблизительно 500 тысяч человек. К IX веку число жителей достигло миллиона, но во время латинской оккупации резко уменьшилось и больше уже не поднималось до прежнего уровня.

Задумывая строительство столицы, основатель Константинополя представлял себе гораздо более маленький город: он проектировал его с прямыми углами и поделил на две равные части главной улицей, Месой. Меса достигла 3 километров длины. Она вела от главных городских ворот в юго-западном углу городских стен к собору Святой Софии. Повторяя линию берега, хоть и в отдалении от него, она проходит через такие заметные ориентиры, как форум Феодосия (открыт британскими археологами в 1928 году), форум Тавра, а также форумы, названные в честь Аркадия, Анастасия и Константина. Последний украшала порфирная колонна со статуей императора на вершине. В наши дни статуя утеряна, а сама колонна все так же стоит на прежнем месте; хотя сам столб изрядно поврежден, основание было восстановлено. Турки называют ее Сожженная колонна. К востоку от форума Константина Меса проходит мимо ипподрома и заканчивается у основного входа в собор Святой Софии — главной церкви всего православного мира. Пространство около собора задумывалось Константином как центральная площадь города. Он назвал ее Августеон в честь своей матери Августы Елены, окружил колоннами и установил в середине статую Елены. Миллий — колонна, указывающая на начало Месы и на которой, как на подобной колонне в Риме, были начертаны расстояния до различных районов империи, — стоял рядом с Августеоном, на одной линии с главным входом в Большой дворец, располагавшимся далее к востоку. Дома вдоль Месы отличались низкими пассажами, в которых на уровне улицы находились магазины. Некоторые пассажи украшали статуи. Как и в других частях города, магазины здесь группировались по видам товаров, которые продавали. Входные двери, как правило, открывались в общий зал, в котором стояли столы с выложенными товарами.

Из всех многочисленных ворот Константинополя ворота, от которых начиналась Меса, считались самыми важными, потому что именно через них императоры выезжали, направляясь в Европу сражаться против неспокойных славян или осматривать западные границы. Также через них они входили в столицу, возвращаясь с триумфом или следуя на коронацию. Именно там, за редким исключением, их встречали или провожали их сыновья, высшие сановники империи и все сенаторы.

Еще во времена царства Феодосия эти ворота стали ассоциироваться у простого народа с церемониальными шествиями. Они представляли собой впечатляющее изваяние из белого мрамора с большими створками из полированной латуни, которая сияла так, что ворота прозвали Золотыми. В наши дни обветшалое и лишенное сияющих дверей, это строение из тусклого мрамора на первый взгляд не соответствует своему звучному названию, но когда разочарование проходит, красота строгих линий ворот и гармония их идеальных пропорций заставляют смотрящего преисполниться восхищения.

Ипподром служил центром жизни горожан и играл для них такую роль, на которую ни дворец на востоке, ни собор Святой Софии на севере не могли претендовать. Вход на ипподром осуществлялся при предъявлении специального знака, но бесплатно. Ряды мраморных сидений были открыты для всего мужского населения независимо от класса и профессии. Первый ипподром в городе был построен при Септимии Севере, но Константин I его переделал. В Византии ипподром стал совмещать театральные функции римского цирка, Колизея, с функциями трека для колесниц. Более того, как агора в Афинах и форум в Риме, он использовался для проведения религиозных процессий, например очень важного шествия в Вербное воскресенье, для государственных церемоний и политических собраний. Политические воззрения также выражались через спортивные соревнования. Несколько раз на ипподроме публично истязали заключенных.

Сама арена изначально задумывалась для гонок на колесницах; дорожка была достаточно широка, на ней могли стоять четыре колесницы в ряд. В каждую запрягалось четыре лошади, поэтому они назывались квадригами. Ипподром вмещал 40 тысяч зрителей. Он строился по образу Колизея в Риме, но проводимые там игры никогда не отличались такой жестокостью, как там. Ряд монументов в центре арены представлял собой спину{11}, указывающую на разделение между нижней и верхней дорожками. Среди этих монументов была и знаменитая Змеиная колонна, привезенная из Дельф, с названиями государств, участвовавших в битве при Платее, и египетский обелиск, который Феодосий I поставил на скульптурное основание. Обе реликвии сохранились до наших дней на изначальных местах, несмотря на то что беговая дорожка лежит под трехметровой толщей земли, на которой разбит парк. Основание обелиска со всех четырех сторон украшали скульптуры. Одна из сцен представляла Феодосия в окружении придворных в ложе ипподрома, очевидно наблюдающего за бегами. Возничие ездили вокруг спины приблизительно так же, как дети, изображенные на мозаичном полу Большого дворца, катят ободы вокруг двух строений, похожих на башни. Чтобы понять, как выглядела движущаяся квадрига, с грохотом проносящаяся по дорожке, можно обратиться к роскошным тканям, на которых византийские ткачи представили их, искусно показав все напряжение гонки. Несмотря на ширину дорожки (около 60 метров при длине 480 метров), требовалось мастерство, чтобы управлять колесницей на большой скорости. Волнение зрителей часто достигало апогея, и они, наверное, напоминали толпу испанцев, наблюдающих за корридой в наши дни.

Рис.?44. Дети, играющие с ободами. Фрагмент мозаики

Каждой гонке предшествовали два дня тщательной подготовки. Сначала следовало получить формальное разрешение императора, что занимало большую часть дня. На следующий день у входа на ипподром вешалось объявление о предстоящем соревновании. После этого фракции собирались у Дворцовых ворот ипподрома, чтобы приветствовать императора и пожелать самим себе победы в состязании, которое намечалось на следующий день. Потом они отправлялись проверить лошадей в конюшне на территории дворцового комплекса, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Многие императоры, особенно Константин VIII (1025–1028), проявляли живейший интерес к лошадям, участвующим в гонках. Некоторые даже заказывали их бронзовые изваяния ведущим скульпторам своего времени, хотя прочие предпочитали бюсты любимых возничих. К сожалению, ни одна из этих скульптур не сохранилась до нашего времени.

В день скачек на рассвете огромная толпа собиралась у ворот ипподрома. Тем временем император в официальном одеянии, с регалиями и с зажженной свечой, которой пользовался тем утром, молясь в личной часовне, шел в аудиенц-зал, примыкавший к его ложе на ипподроме, где его приветствовали высшие сановники города. Пока он беседовал с ними, его старший конюший проводил последнюю проверку перед стартом, то есть смотрел, чтобы возничие, лидеры фракций, члены фракций, принимающие участие в церемонии, и зрители были на своих местах. Императору сообщали, что игры можно начинать; затем следовал сигнал, и двери императорской ложи медленно распахивались. Император вступал на трибуну и становился на трон, приготовленный для него в ложе. Стоя на ступеньке трона, он поднимал полу своей мантии, чтобы благословить собравшихся троекратным крестным знамением: сначала лицом к центральному сектору зрителей, потом к правому и, наконец, к левому. Потом император бросал белый носовой платок в знак того, что игры начаты. Дверцы стойл открывались, и первые четыре кодесницы, которые выбирали по жеребьевке, выходили на дорожку. Им предстояло бежать в первом из восьми забегов. Каждый из соревнующихся должен был проделать восемь кругов. На возвышении на виду у зрителей клали семь страусовых яиц. По окончании очередного круга одно яйцо убирали. Префект, одетый в тогу, вручал победителю каждого забега корону или пальмовую ветвь.

Рис.?45. Сцена из представления на ипподроме

Возничих подбадривали и шумно приветствовали их болельщики. Константин VIII даже повелел изобразить портреты тех, кем он особенно восхищался, на мозаике. Возничих выбирали из старших чинов рабочего класса. Но, как в Англии XIX века, где боксеры до такой степени почитались, что молодые дворяне устремлялись на ринг, так и в Византии X века высокородные юноши, даже некоторые императоры, состязались на ипподроме. Константин VIII не только наблюдал за соревнованиями, но и принимал в них участие на равных с остальными. Возничие надевали короткие туники без рукавов, удерживаемые перекрещенными кожаными ремнями, и кожаные гетры на лодыжки. С XI века императрицам не запрещалось посещать скачки, но они должны были наблюдать за ними с крыши одной из дворцовых церквей, церкви Святого Стефана, а не из императорской ложи. Латинская оккупация положила конец играм, и после 1204 года они уже не проводились, хотя и оставались популярными в других городах.

Перерывы между всеми восемью забегами дня заполнялись выступлениями мимов, акробатов, актеров и танцоров, причем у каждого был свой отдельный номер. На государственных мероприятиях на ипподроме вместо гонок проводились похожие театральные представления и командные игры. В XI веке Константин VIII, Михаил V и Константин IX обожали эти увеселения, хотя Константин IX терпеть не мог органную музыку так же сильно, как любил флейту. Актеры-индивидуалы почитались как звезды: фокусник Филарий получал столь богатые подарки от поклонников, что закончил свои дни довольно состоятельным человеком. Большинство танцев исполнялось детьми, но акробатические номера, пантомимы, песни, клоунада и юмористические сценки пользовались у публики большим успехом, чем танцы и даже трагедии. Некоторые постановки, вероятно, сопровождались пением, предвосхищая оперные спектакли Западной Европы, которые появились гораздо позже. Разнообразие доступных развлечений превосходило все, что существовало в ту пору в Европе. Позднее к ним присоединилось и еще одно, которое можно описать как кабаре. Иностранцы, посещавшие город, приходили в изумление и восторг от таких представлений. Некоторые сохранившиеся иллюстрации в книгах и пластины с перегородчатой эмалью дают нам представление о том, как выглядели взрослые танцовщики. Самые красивые из этих пластин украшали корону Константина IX Мономаха (1042–1055). Сейчас она хранится в Будапеште. На некоторых пластинах изображены девушки, танцующие в восточном стиле, покачиваясь и держа платок над головой. Еще больший интерес представляет изображение танца Мириам на знаменитой Хлюдовской рукописи. Обе группы иллюстраций показывают, что византийцы предпочитали восточные танцы. Плавные изящные движения девушек напоминали искусство Сирии, Персии и Индии, а не Греции или Южной Европы. С самого начала церковь так яростно не одобряла театральные представления, что даже пыталась отменить их. Но ей это не удалось, и тогда она сосредоточила усилия на попытке запретить их по субботам и воскресеньям.

Рис.?46. Корона императора Константина?IX Мономаха

Производственные и религиозные объединения в большинстве своем сосредотачивались в предместьях Константинополя, но даже там главные улицы имели в ширину не менее 5 метров и мостились камнем. Центральную территорию в основном занимали площади, где организовывались рынки и люди собирались, чтобы узнать новости и обсудить животрепещущие вопросы. По словам Анны Комниной, один высокопоставленный офицер, сумевший сбежать от турок и вернуться в Константинополь, сразу устремился на форум Константина, чтобы рассказать пришедшим туда людям о битве, в которой его взяли в плен. Во времена Юстиниана Августеон был самым популярным местом для собраний в столице, возможно, из-за того, что городские книжные лавки находились поблизости, а у входа в собор Святой Софии сидели писцы. В конце VI века здесь появился и большой продуктовый рынок. Драгоценные камни и металлы продавались в агоре — так назывался рынок между Большим дворцом и форумом Константина, — также там можно было найти мастеров по металлу, ювелиров и ростовщиков.

Хотя в Константинополе насчитывалось великое множество магазинов, уличных торговцев было мало. Они продавали такие дорогостоящие товары, как вышивку золотой нитью, или такие предметы ежедневного обихода, как обувь и ткани. Их ряды пополняли странствующие астрологи, колдуны и предсказатели. Улицы заполняли повозки, иногда на цельных золотых колесах, однако без рессор. Самые дорогие были зачастую расписаны и позолочены, попоны мулов, впряженных в них, шились из позолоченной кожи. Дам, независимо от того, ехали они в повозках или их несли в паланкине, сопровождали евнухи, шедшие рядом и расчищавшие дорогу через толпу. Дворяне обычно ездили верхом на белых лошадях, очевидно чистокровных арабских скакунах, и использовали седла, вышитые золотой нитью. В городе их сопровождали слуги с палками в руках, которые шли впереди и освобождали путь своему хозяину.

В городе было много общественных парков, где мужчины могли найти покой и отдохнуть от шума и суматохи переполненных улиц. Страсть византийцев к паркам отражена в изобилии цветочных мотивов в их искусстве. Также очень трогательный факт открылся во время раскопок Большого дворца: когда археологи очистили мозаику, оказалось, что пустое пространство в центре пола было засыпано плодородной землей, которую принесли туда, по всей вероятности, чтобы организовать небольшой сад. Любовь Феофила к растениям, возможно, возникла под влиянием Востока. Он разбил прекрасный парк рядом с площадкой для игры в поло, между склоном и павильоном «Циканистерион», то есть «дворец поло».

Рис.?47. Феодор Метохит передает Христу макет своей церкви

В XI столетии Константин IX приказал выкопать пруд посреди фруктового сада. Он находился ниже уровня земли, и его невозможно было увидеть издали. В результате ни о чем не подозревающие воришки, задумавшие украсть плоды из сада, неизбежно падали в пруд и были вынуждены плыть к берегу. Вода в пруд подавалась через каналы. Также Константин выстроил рядом с прудом очаровательный домик для отдыха. Во время посещения сада он любил посидеть в нем. Еще ему пришло в голову превратить поле в сад. По его приказу там были высажены огромные фруктовые деревья, а земля была покрыта дерном. К сожалению, до нас не дошло ни одного изображения этих парков. Травники того времени перечисляют и описывают множество отдельных растений, но все они преимущественно лекарственные или съедобные, крайне мало внимания уделено чисто декоративным цветам.

По крайней мере до правления Льва VI (886–912) хоронить в пределах городских стен разрешалось лишь императоров и их родственников. Только они имели право покоиться в порфирных саркофагах, стоящих в мавзолеях или в церковных усыпальницах. Последняя традиция возникла позднее, когда императоров стали хоронить в их любимых храмах. Андроник I, например, обрел вечный покой в церкви Святой Марии Панахрантус (мечеть Фенари-Иса). После латинской оккупации Константинополя восстановленные в правах императоры не могли уже позволить себе строительство церквей или даже часовен, чтобы те служили мавзолеями, однако среди их придворных находились такие, кто мог это делать. В начале XIV века великий логофет Феодор Метохит потратил значительную часть своего состояния, чтобы возвести рядом с Влахернским дворцом церковь Христа Спасителя, посвященную Спасительной жертве Христа, то есть сердцу всего сущего. Она должна была служить ему мавзолеем и примыкала к монастырю. В наши дни эта церковь является одной из самых красивых достопримечательностей Стамбула и называется Карие Камии. Метохит украсил низ ее стен испещренными прожилками мраморными панелями, а верхнюю часть — настенной мозаикой и росписями, вошедшими в сокровищницу поздневизантийского искусства. Завершив строительство церкви, Метохит впал в немилость и закончил свои дни монахом в монастыре, возведенном на его же пожертвования. Хотя к тому времени привычным стали захоронения в могилах, в ранневизантийский период богатых людей, как и их предшественников классического периода, хоронили в саркофагах. Их обычно делали из мрамора и украшали скульптурами, изготовленными лучшими ваятелями того времени. Простым людям надлежало покоиться на кладбищах за пределами городских стен, однако погосты стали появляться при многих городских церквях. В обоих случаях над могилой ставилась надгробная плита с простой надписью: имя усопшего, род его занятий и добрые пожелания родственников. Иногда изображался портрет. После смерти человека, как и в языческие времена, вызывались плакальщицы. Траурная одежда императора была белой, у всех прочих — черной. Это относилось даже к императрицам. Анна Комнина упоминает, что после смерти ее отца императрица сняла с нее императорские покрывала, отрезала ей волосы и заменила пурпурные одежды и обувь на черные. На третий, девятый и сороковой день после смерти (эти интервалы определили вавилонские астрологи, основавшие свои расчеты на лунном цикле) семья собиралась у могилы, чтобы справить панихиду. Метафоры, придуманные друзьями в память о покойном, не высекались на плите, а произносились вслух, записывались и передавались по кругу, чтобы все прочитали их над могилой. Большая их часть изобиловала мифологическими аллюзиями и зачастую основывалась на мифологических сюжетах.

Попытки ограничить захоронения в черте города возникали не только из-за нехватки места, но, вероятно, также из соображений гигиены. Нам известно, что эпидемии и проказа не были редкостью. Прочие заболевания на тот момент уже точно диагностировались. Несколько императоров страдали от артрита, подагры, водянки, сердечной недостаточности и чахотки, а Михаил IV — от эпилепсии. Для борьбы с этими болезнями, а также, возможно, с другими, о которых не говорится в дошедших до нас записях, у византийцев была эффективная и хорошо организованная система здравоохранения. В каждом городе работало столько врачей, сколько считалось необходимым для его населения. Строились больницы, дома призрения и приюты для сирот. Их возглавляли обученные специалисты, которые держали ответ перед особым эпархом, а самый крупный детский приют Константинополя, основанный императором, управлялся «орфанотрофием» — священником, подотчетным только императору.

Византийцы прекрасно понимали, что, кроме физического лечения, существует еще и психологическое, и предоставляли соответствующую помощь, о которой в западном мире не подозревали еще сотни лет и которую не признают даже в наши дни в некоторых странах с высоким уровнем жизни. Среди благоприятных психологических условий значилось право каждого частного домовладельца, по крайней мере в Константинополе, иметь вид на море или на местный исторический памятник. Однако, если кто-то заявлял, что ему отказали в виде на такой монумент, как, например, статуя Аполлона, ему надлежало доказать, что он достаточно образован и способен понять ценность статуи; тогда вид ему возвращали. Византийская забота о больших запасах воды основывалась не только на физических нуждах или соображениях удобства, поскольку достаточные резервы были необходимы для растущего населения на случай долгой осады. Начиная с VIII века угроза безопасности Константинополя настолько возросла, что жителям велели хранить в кладовых запас еды на три года. Таким образом, основной обязанностью государственных инженеров было обеспечение всех городов щедрым водоснабжением. В Константинополе сначала этого добились с помощью системы акведуков, один из которых, построенный Валентом (364–378), до сих пор находится в центре старого Стамбула. Водоснабжение осуществлялось через систему водопроводных сооружений, начинавшихся далеко за пределами города, несших воду из родников Белградского леса на север Золотого Рога и в город. Однако вскоре византийцы поняли, что такой источник воды может быть легко перекрыт дерзкими врагами, поэтому они придумали другую систему, потрясающую с архитектурной точки зрения и очень практичную. Они начали строить огромные резервуары, в которых можно было безопасно хранить огромное количество воды в течение долгих периодов времени. Их возводили на различных важных точках. Более 30 таких резервуаров уже изучено. Самые крупные и красивые находятся около собора Святой Софии, недалеко от главного входа в Большой дворец. Два являются настоящими шедеврами архитектуры и сравнимы по величине и идеальным пропорциям с большой церковью со множеством колонн. Они так велики, что в них можно плавать на лодке, а их куполообразные потолки поддерживаются лесом колонн. Не случайно турки назвали один из них, самый впечатляющий, «Резервуар 1001 колонны».

Обожая воду, византийцы, как и римляне, любили принимать ванны. Хотя церковь полагала, что три приема ванны в день — это слишком много, два приема считались обычным делом.

Рис.?48. Часть константинопольского «Резервуара 1001 колонны»

Тем не менее в VIII веке клирики, мывшиеся дважды в день, были подвергнуты суровому осуждению со стороны начальства. Только очень богатые люди могли себе позволить выстроить личную баню. Баня, в которой умер Роман III (1028–1034) — его, скорее всего, убили, — стояла рядом с дворцом, в котором он жил. У него был следующий обычай: войдя в баню, он мыл голову, затем все тело, а потом плавал. Это указывает на то, что византийские бани не слишком отличались от римских. Построив церковь, посвященную двум целителям, святым Косме и Дамиану, Михаил IV (1034–1041) возвел в дополнение и баню с фонтанами. Очевидно, его поступок вдохновил других императоров. Ни в одном городе не ощущалось нехватки общественных бань, поскольку дворяне следовали примеру императоров, часто строя подобные заведения в беднейших кварталах. Как и в Риме, в Византии общественные бани были впечатляюще красивыми зданиями. Их фасады богато украшались, а интерьер потрясал роскошью. Во времена Юстиниана, а возможно, и раньше, индивидуальные кабинки и уборные стали считаться необходимыми. В банях обычно находился круглый бассейн, воду для которого подогревали в бронзовом котле и подавали по трубам, заканчивающимся красивым стоком. Бассейны с холодной и горячей водой, а также парная располагались в одном здании. Заведение было открыто для мужчин целый день, а вечерами его посещали и женщины.

Помимо крупных религиозных празднеств и шествий, мероприятий на ипподроме и встреч с друзьями на площадях, в парках и банях, организованные представления проходили нечасто. В значительной степени они были ограничены до определенного количества торжеств, привязанных к временам года и имеющих полуцерковный, полугосударственный характер. Бедняки ждали их с нетерпением. Ежегодный крестный ход с почитаемой иконой через весь город всегда собирал большую толпу. Ежегодное паломничество в монастыри или к святыням было настоящим праздником. Паломничество в Святую землю становилось исключительным духовным подвигом и проверкой физической выносливости, но многие люди, и византийцы, и иностранцы, находили в себе силы совершить его. Города, стоявшие на пути паломников, такие как Эфес, процветали. Многочисленные постоялые дворы предлагали путникам вино и еду, однако по воскресеньям и праздникам им не разрешалось открываться раньше восьми утра и надлежало погасить огни и закрыть двери в восемь вечера.

Рис.?49. Одна из костяных пластин ларца из Вероли

Увеселения, связанные с языческими праздниками, были более легкомысленными по существу и так нравились людям, что, даже когда студентам университетов запретили принимать в них участие, большая часть продолжала считаться праздниками, по крайней мере до VIII века, а некоторые и дольше. Позднее к ним стали относиться приблизительно так же, как относятся к Хеллоуину в современной Шотландии. Так, например, на празднике Бромелии в честь Диониса люди в масках шествовали по городу. В новолуние на улицах зажигали костры, как это делают и по сей день в отдаленных деревушках Сицилии в день Успения Богородицы, и молодые люди прыгали через огонь. Помимо того, проводились еще местные сезонные ярмарки, на которых мудрецы, астрологи и целители, несмотря на яростные нападки церкви, собирали вокруг себя огромные толпы и делали неплохие деньги на продаже талисманов, амулетов и снадобий. Часто случались непредвиденные представления. Неожиданно приезжали иноземцы в необычных нарядах или на улицах города появлялись заморские звери, например слоны в сопровождении погонщиков, верблюды, управляемые слугами-неграми, или жирафы. Менее добросердечным и невинным зрелищем являлся проход приговоренных преступников, которых вели к месту казни или пытки. Они сидели задом наперед на мулах со связанными за спиной руками. Если приговор выносился прилюдно, собиралась большая толпа зевак.

Но даже подобные события были редкостью. Жизнь в Византии крутилась вокруг семьи, которая, в свою очередь, практически полностью согласовывала свое существование с семейными религиозными церемониями: крещениями, обручениями, венчаниями, отпеваниями и похоронами. Периоды поста и покаяния, ритуалы, связанные с приготовлением пасхального ягненка, и в наши дни являющиеся важной составляющей празднования Пасхи в Греции, путешествия к святыням и в монастыри, паломничества, сменявшиеся периодами удаления от общества или даже уходом в монастырь, рукоположение в духовный сан проходили красной нитью по жизни византийской семьи.

Новорожденного младенца повивальная бабка омывала и пеленала в шерстяные бинты — подобные сценки часто появлялись на византийских иллюстрациях, рассказывающих о рождении детей. В таком состоянии ребенка держали два-три месяца. Богатые семьи часто нанимали кормилиц, чтобы те вскармливали ребенка. С VI века стало считаться необходимым крестить младенца в первую неделю жизни. Во время этой церемонии ребенка трижды окунали в святую воду, а затем несли домой в сопровождении родителей и их друзей, которые шли с зажженными свечами и пели гимны. До VI века детям обычно давали одно имя. Чтобы отличать его от прочих людей с тем же именем, стали пользоваться греческим обычаем добавлять к нему имя отца в родительном падеже. Так детей начали называть, например, Никола Феодору, то есть Никола, сын Феодора. Однако со временем в обиход вошел и римский способ: к имени ребенка, «преномину», добавляли «номин гентилянум» или «когномен» (то есть родовое имя). Фамилии вошли в обращение в VI веке и вскоре уже широко использовались. Мало известно о том, чем кормили младенцев. Одна молодая вдова, жившая в X веке, давала своему малышу жидкую ячменную кашу, мед и воду. Крупы, небольшое количество белого вина и овощи считались подходящей пищей для начавших ходить детей. Мясо давали не раньше тринадцати лет.

Рис. 50. Венчание Давида. Фрагмент серебряного блюда

Христианство внесло огромную лепту в повышение статуса женщины, привнеся новый смысл и значительность в брак. Гражданское право страны продолжало признавать развод в случаях, когда его желали обе стороны, независимо от осуждения церкви. Развод, хотя по закону и был разрешен во все времена, пребывал в состоянии временного приостановления, и только в XI веке разводы стали распространены и часто оговаривались в контракте. Церковь не одобряла вторых браков, но они не были запрещены, однако третий брак уже сулил серьезное наказание, а четвертый, если его не благословлял император, грозил отлучением от церкви. Эти меры помогли повысить прочность семьи, и во многом благодаря им семейная жизнь оставалась самым важным для человека. Легендарный герой Дигенис Акрит никогда не приступал к еде, не дождавшись своей матери, и усаживал ее на самое почетное место. Мать Пселла, без сомнения, главенствовала в семье. Ее забота об образовании сына, вероятно, выглядела необычной на фоне женщин ее положения, но то, как она властвовала в своей семье, было вполне в порядке вещей. Впрочем, женщины, не считая императриц, даже если и держали в узде мужа и весь дом, не становились равными мужчинам. Хотя, например, Пселл относился к своей сестре именно как к равной. Всем женщинам, даже императрицам, полагалось прикрывать лицо вуалью, когда они выходили из дому. Им запрещалось участвовать в шествиях. Редко кому разрешали присутствовать в гостиных, когда их мужья развлекали своих гостей-мужчин, и ни одному мужчине, кроме членов семьи и домашних евнухов, не дозволялось входить в их покои. И при дворе, и среди знати евнухов, многие из которых были европейцами, нанимали, чтобы те прислуживали хозяйкам дома. Но, несмотря на то что женщинам надлежало вести обособленную жизнь, они не были совершенно изолированы, даже если, принадлежа к знатным фамилиям, должны были появляться на людях в сопровождении слуги, и при этом они могли следовать в церковь (где им приходилось стоять на галерее), к близким родственникам или в баню. Многие женщины, приходя в баню, надевали купальные платья.

Принцип наследования имел силу в среднем классе, но было возможно подняться по социальной лестнице благодаря своим заслугам или выгодному браку. Обручение считалось очень важным шагом, почти религиозной значимости. Разрыв помолвки строго осуждался церковью и карался штрафом. Такое отношение повлекло за собой обручения в детском возрасте, но вскоре издали закон, запрещавший вступать в брак девочкам моложе 12 лет и мальчикам моложе 14 лет. Родители сами находили пару своему ребенку. Помолвка скреплялась письменным договором. Установив дату свадьбы, рассылали приглашения родственникам и друзьям. За день до венчания на стенах спальни невесты вешали дорогие ткани и самые ценные предметы в семье, в комнате с песнями расставляли мебель. В день свадьбы съезжались одетые в белое гости. Жених приходил за невестой в сопровождении музыкантов. Она ожидала его в роскошном парчовом платье и вышитой блузе. Ее лицо закрывала вуаль. Когда он подходил к ней, она поднимала вуаль, чтобы он увидел ее, возможно, в первый раз в жизни. Ее лицо украшал сложный макияж. В окружении родителей, слуг, друзей, факельщиков, певцов и музыкантов невеста и жених шли в церковь. Когда они проходили по улицам, люди с балконов осыпали их фиалками и лепестками роз. В церкви их крестные родители вставали за ними и держали венцы над их головой на протяжении всей церемонии. На императорской свадьбе вместо венцов над головой жениха и невесты держали полоски драгоценных тканей. Затем они обменивались кольцами, а с XI века им еще подносили брачный контракт, приготовленный заранее, чтобы они подписали его при свидетелях. После венчания все возвращались в дом невесты той же дорогой, что шли в церковь, где их ждал торжественный обед. Мужчины и женщины сидели отдельно. Все столы были накрыты красиво и щедро, на них стояли лучшие сосуды и блюда, лежали лучшие приборы, что были в семье. С наступлением ночи все гости провожали молодоженов до спальни. Утром они приходили снова, чтобы разбудить молодых песнями.

Не позднее чем с VII века стало традицией, чтобы жених преподносил невесте обручальное кольцо и пояс. По всей вероятности, не это кольцо использовалось во время свадебной церемонии. Считается, что муж дарил их жене, когда они впервые вступали в спальню вместе. До наших дней дошло больше колец, нежели поясов. Возможно, только очень богатые мужчины могли позволить себе подарить жене пояс. Хотя сейчас в музеях хранятся кольца из золота, кажется возможным, что в ходу были и менее дорогие — из серебра и бронзы. Золотые кольца представляют собой простой круглый или восьмигранный ободок.

Рис. 51. Золотое обручальное кольцо

Если кольцо было восьмигранным, семь его граней украшали библейскими сценами в технике чернения, а на восьмой грани находилась пластинка с изображением венчания; чаще всего там был Христос, стоящий между женихом и невестой в момент, когда они соединяют руки. Более символическая передача этой сцены была тем не менее популярнее: чета молодоженов изображалась стоящей по обеим сторонам от креста с венцами над головой. Иногда над ними было написано слово «гомонойя» (согласие). Предполагается (доктором Марвином Россом), что обручальные кольца появились из традиции, введенной первыми императорами, чеканить монеты в день своей свадьбы, как, например, монета с изображением Феодосия II, стоящего между Евдокией и Валентинианом III (Феодосий женился на Евдокии в 437 году), или монеты с изображением Христа между Маркианом и Пульхерией, Анастасием и Ариадной.

Свадебные пояса, дошедшие до нашего времени, использовались во время более изысканных и дорогостоящих церемоний, нежели кольца. Большинство было изготовлено из маленьких дисков, монет или из золотых медальонов; медальоны в два раза крупнее основных служили пряжками и застежками. Нередко диски или пластины были украшены языческими, в основном мифологическими, мотивами и потому ярко контрастировали с двумя центральными медальонами, на которых изображался Христос, стоящий между женихом по правую руку от него и невестой по левую в момент скрепления рук. Рисунки обычно отпечатывались на пластине, а потом гравировались. Часто над ними вырезалась надпись. На поясе, хранящемся в Вашингтоне в коллекции виллы «Думбартон»-Окс написано: «?? ???? ????[?]?? ????? ??[?]??» (от Бога согласие, благодать, здоровье).

Рис.?52. Гонорий и Мария с модными в конце IV?в. прическами

Приданое невесты тщательно охранялось. Составленные по закону завещания были в Византии обычным делом, но и устные, объявленные в присутствии двух свидетелей, считались действительными. Как и в римском праве, мужу надлежало передать приданое жены детям, но, кроме того, он должен был завещать ей достаточно средств к существованию на случай, если она переживет его, обеспечив ее деньгами, мебелью, рабами и даже правом получать бесплатный хлеб, если он таковым обладал. Оставшись вдовой и не выйдя замуж вторично, женщина по закону становилась опекуном своих детей, контролирующим собственность покойного мужа в качестве главы семьи и дома. Если мужу предлагали пост епископа во время их совместной жизни, он мог принять его, только если жена по доброй воле соглашалась уйти в монастырь.

Даже семьи с относительно скромным достатком владели рабами или нанимали слуг для помощи в хозяйстве. Например, отец Пселла был далеко не богат, однако в их доме работало двое слуг. В состоятельных семьях к многочисленным нанятым слугам и рабам добавлялись бедные родственники и приживалки. В VI веке рабы в возрасте до 10 лет продавались по 10 номисм. Цена более старших, но необученных рабов была в два раза выше. Писец стоил целых 50 номисм, а врачи и другие образованные люди — все 60. Однако с течением времени цены падали. Совершенно естественно, что церковь порицала рабовладение. Феодор Студит пытался запретить монастырям иметь рабов, но эта система просуществовала до конца империи. Хотя число рабовладельцев, считавших, что правильным было бы отменить рабовладение, постепенно увеличивалось, парадоксально малая их часть давала свободу рабам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.