В Берлине
В Берлине
А окровавленные армии Жукова не знали усталости. Позади злосчастные Зееловские высоты, впереди столица страны, ворвавшейся в наш, пусть не самый обустроенный, но родной дом; столица страны, принесшей нам неисчислимое море горя, порушенных судеб, миллионы могил. Впереди Берлин, этим все сказано. Жуков первоначально предполагал выйти к восточным пригородам Берлина к 19 апреля, но на четвертый день наступления был еще в тридцати километрах от германской столицы. Несколько минут на обед и снова в бой. Этот порыв 1-го Белорусского фронта натолкнулся на пригородные дома, ощетинившиеся фаустпатронами. Вейдлинг ввел 56-й корпус в Берлин, в Кёпеник-Бисдорф. Это означало, что бой предстоит смертельный.
А Конев почти безмятежно шел своим путем. Броня крепка, и его танки были действительно быстры. Рыбалко и Лелюшенко оторвались от своих пехотинцев на большое расстояние. Они загнали в тупик старую знакомую — 4-ю танковую армию вермахта (правда, бледную тень прежней всесокрушающей силы), прошли часть зоны ответственности 9-й армии Бюссе и видели на дорожных указателях два хорошо известных указания — Цоссен и Потсдам. Небольшой Барут не мог быть серьезным препятствием для танковой элиты, и с его взятием дорога на Цоссен стала свободной в час пополудни 20 апреля. Оставался открытым, зияющим открытым, левый фланг. Что, если части германской 9-й армии повернут направо и отсекут золотые танки Рыбалко и Лелюшенко? В ответ на звонок Рыбалко Конев говорит неправдоподобно спокойно: «Не беспокойся, Павел Семенович. Не беспокойся из-за отрыва от пехоты. Спокойно иди вперед». Конев посылает на прикрытие фланга 28-ю армию Лучинского. В этот день неукротимый Рыбалко прошел почти 40 километров. А Лелюшенко еще больше, едва не пятьдесят.
И все же будущее осложнялось, эйфория коротка. Справа по пути движения Конева встал упрямый Штремберг (его обрабатывала авиация), слева не сдавался Жадову Котбус. Щекотливая ситуация. Можно ли рваться вперед, не обезопасив тыл? Такой вопрос могли задавать лишь смиренные души. Конев был прост, упрям и крепок, и тайная мечта владела им. Потому-то он, несмотря ни на что, послал своим танковым героям радиограмму, не допускающую двусмысленности: «Лично товарищам Рыбалко и Лелюшенко. Категорически приказываю вам прорваться в Берлин сегодня вечером. Доложите об исполнении. 19.00 часов 20.5.45, Конев». Побеждают только такие маршалы. Его танки теперь приближались к Цоссену, оставляя позади германскую 4-ю танковую армию.
Но великий Жуков был сделан из не менее крутого теста. В 11 утра 20 апреля Жуков поспешил на именины Гитлера. Суровый маршал не мог остановиться, он мстил за полегших в бескрайних полях и за свою порушенную деревню. Впервые его артиллерия готовилась бить прямо по Берлину. Это сейчас не так ощутимо, но тогда, когда пехота узнала, что впервые их артиллерия бьет по германской столице, ее охватил приступ ликования. Генерал-лейтенант Колмогоров отдал приказ: «По логову врага, Берлину, — огонь!» В небо пошли трассирующие пули солдатского салюта.
Инженеры феноменально быстро ремонтировали пути от Кюстрина на Берлин, на платформы ставили огромные осадные орудия, захваченные в Силезии. В первой половине дня 20 апреля взят Бернау (любой, кто знаком с Берлином, знает этот пригород, тогда городок в 12 километрах к северо-востоку от центра). Свободно вздохнул Богданов — его танкистам надоело маневрировать между орудийными стволами, теперь они выходили на любимый простор. Два его корпуса начали обходить германскую столицу с севера. 5-я ударная армия Берзарина (будущего коменданта Берлина) приступила к очистке еще одного пригорода — Штраусберга. Через несколько часов его добычей станут пригороды Ладенбург и Цеперник — выход к центру с северо-востока. Другие части Жукова устремились в направлении Ораниенбурга — на северо-запад от берлинского центра. А позади завершалось окружение 9-й германской армии Бюссе (ее остатков) и 56-го танкового корпуса Вейдлинга.
Сопротивление все еще было значительным. Да, в небе уже не было некогда всемогущих люфтваффе. Но за каменными добротными немецкими домами наряду с малозначащим фольксштурмом на пути были и такие части, как 1200 солдат СС из личной охраны Гитлера. И все же Жукова уже не остановить, 20 апреля был его день. Фактически синхронно с радиограммой Конева Рыбалко и Лелюшенко радиоприказ поступил штабу 1-й гвардейской танковой армии от Жукова: «Катукову, Попилю. 1-й гвардейской танковой армии поручается историческая миссия: первыми ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Вы лично отвечаете за исполнение. От каждого корпуса послать одну из лучших бригад на Берлин и издать следующие приказы: не позднее 04.00 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться в пригороды Берлина и сразу же передать для Сталина и для прессы сообщение об этом. Жуков». Никто не «похитит» у Жукова приз его жизни, плод его нечеловеческого упорства, бездонной работы и военного гения. Приглашая мировую прессу, он как бы обходил Сталина (если тот заартачится). Отныне Берлин находился под постоянным огнем артиллерии Жукова, но к победе его могли привести лишь гусеницы его танков.
У немцев было две группы генералов. Одна, во главе с командующим 9-й армией Хейнричи хотела дать бой Жукову в просторных полях и дальних пригородах — «Берлин не должен стать вторым Сталинградом». Вторая группа уже не видела различия, ее ослепление отказывалось проводить грань между битвой в пригородах и собственно в Берлине. Если настал конец света, то и Берлин ни к чему. Назначив генерала Реймана ответственным за Берлинскую оборонительную зону, Гитлер предопределил судьбу четырехмиллионного города. Будет бой за каждый дом; первая задача Реймана — взорвать многочисленные берлинские мосты. Рейман очень надеялся на стоявшую в Требине (15 км юго-западнее Цоссена) пехотную дивизию 12-й армии Венка. Но этой дивизии не повезло оказаться на пути танковой армии Лелюшенко. Все немецкие орудия были уничтожены почти немедленно, а сама дивизия распылена южнее Берлина. Рейман довольно быстро перестал обращать внимание на приказы, поступавшие к нему от начальника штаба ОКХ генерала Кребса. Можно ли было всерьез воспринимать приказ «атаковать авангард Жукова и отбросить его на юг». Речь шла о двух лучших танковых армиях мира — Катукова и Богданова, — и «отбросить их на юг» не мог уже никто.
Лучшие бригады Катукова — 1-я и 44-я — не мешкая приступили к выполнению исторического приказа маршала о выходе в центр Берлина. Путь вперед был необычен. Горели лесные массивы, и дым застилал видимость, а на каждом повороте затаились с фаустпатронами мальчишки из гитлерюгенда. (Именно в эти часы 20 апреля Гитлер награждал детей с фаустпатронами и слышал дальний привет юбиляру — пушки Жукова били непосредственно по району гитлеровского бункера. Мир не порадовал фюрера, и тот, сгорбившись, стал спускаться и затхлую тишину своего бункера). Карта боев говорила об обреченности, 9-я армия окончательно сломалась на пути Жукова; между 9-й и 4-й танковой армией проскользнули как тени всадники гитлеровского Армагеддона — танки Конева. Гитлер приказал адмиралу Деницу и части ОКВ находиться на севере, остальным отступать на юг. Сам он останется в Берлине.
Ночью (на 21 апреля) танки и пехота Жукова вышли к северным и северо-восточным пригородам Берлина. В засадах, в подъездах домов сидели пожилые люди и подростки с «фаустпатронами». В 6 часов утра 21 апреля 3-я Ударная армия Кузнецова вошла в Берлин с северо-востока. Жуков приказал Кузнецову прекратить окружение отдельных участков сопротивления и идти прямо к центру города. Пригодился огромный опыт борьбы в бесчисленных оставленных за спиной городах — войска создавали боевые группы, приспособленные к боям в городских условиях. Пушки, «катюши» и огнеметы давали берлинцам представление о Сталинграде. 5-я Ударная армия Берзарина вместе с 12-м танковым корпусом вошла в Берлин с севера. Катуков и Чуйков были уже в Фюрстенвальде, Эркнере и Петерсхагене — на улицах восточной части германской столицы. Фаустпатроны, снайперы и минные поля замедляли их движение, но остановить уже не могли.
Танкисты Катукова берут японскую миссию и выпивают всю минеральную воду, за что отдувается танковый маршал. Но его дипломатия на сегодняшний день касается больше не особого нейтралитета Японии, а специфических отношений с коллегами — Рыбалко и Лелюшенко. Те, не снижая скорости освобождают концентрационный лагерь в Тройенбрицен. Дороги по-немецки хороши, эффект неожиданности позволяет быстрее погашать артиллерийские точки. Чудеса продолжаются, когда тридцатьчетверки въезжают на действующий аэродром с стоящими на поле 144 самолетами. Рыбалко пересекает канал Нуте и выходит в сектор Цоссена.
Специальный охранный отряд ОКХ под руководством лейтенанта Кренкеля был послан навстречу движущейся на Цоссен советской танковой колонне. Лейтенант позвонил в удручении: «Около сорока русских танков с размещенной на них пехотой прошли мимо нас. Пытаюсь атаковать». Через два часа (9 утра 21 апреля): «Моя атака успеха не принесла, несем тяжелые потери. Русские танки идут на север». Это означало, что они не минуют Цоссен, расположенный прямо на их пути в Берлин. В штабе ОКХ эта новость разнеслась подобно степному пожару. Около 11 утра гвалт встревоженных офицеров мгновенно заглушил отдаленный гул, который было лучше слышно, если припасть к земле. «Русские танки в Баруте!» — 10 километров от Цоссена. Немецкое командование поразила внезапная остановка Рыбалко и Лелюшенко в Баруте, словно русские дали германским генералам упаковать чемоданы в Цоссене. Они это сделали с фантастической скоростью.
Грузовики везли документы из Цоссена на юг, а офицеры отправлялись в Потсдам, и мешала им только советская авиация. Советские герои танковой войны, во-первых, просто делали последний вздох перед яростным боем в «логове фашистского зверя». Во-вторых, у танкистов 6-го танкового корпуса просто окончилось горючее. Остановившимся советским танкистам пришлось несладко. Как мухи вокруг остановившихся танков мигом оказались дети с «фаустпатронами», слишком хорошая мишень. Маршал Конев уже разносил службы поддержки, но молодым танкистам было от этого не легче, они гибли в метре от победы, славы, жизни. Немногочисленные немецкие самолеты поднялись в воздух и начали бомбить то, что летчикам показалось «колонной помощи русским танкам». Оказалось, что под огнем архив ОКХ из Цоссена.
Заметив промедление, командующий фронтом в ярости звонит командарму: «Товарищ Рыбалко, вы движетесь как улитка. Одна бригада сражается, остальные стоят в стороне. Я приказываю вам пересечь линию Барут — Люкенвальде через болота и по нескольким имеющимся дорогам, двигаясь в боевом порядке. Доложите о выполнении».
Смертельная передышка танкистов Рыбалко продолжалась недолго — к полудню подошли основные силы, а у местного фольксштурма окончились «фаустпатроны». Танки пошли, как приказано, через болотистую местность и вскоре стояли у комплекса зданий Цоссена. Внешне этот комплекс не виделся самым важным штабным центром в рейхе — мозгом военной машины Германии. То был шедевр камуфляжа — словно еще одна аккуратная немецкая деревня: коттеджи из красного кирпича смотрелись мирными жилищами. Но в 24 бетонных зданиях сходились все коммуникации, все линии связи вермахта. В двух центрах («Майбах-1» и «Майбах-2») маскировались ОКВ и ОКХ — связь от Арктики до Черного моря. Собственные электрогенераторы, необычайная чистота и аккуратность повсюду. Местные техники провели экскурсию, очень впечатляющую и познавательную. В кабинете Кребса висел его халат, стояли тапочки, кровать разобрана, открыта бутылка вина, в вазе яблоки. На оборудовании аккуратные немцы уже написали на школьном русском: «Не портить этого оборудования. Оно может пригодиться Красной Армии». Непорядок был только в том, что четверо военных сторожей комплекса были несколько навеселе и ключ к нервному центру германской военной машины был получен из пьяных рук.
Инженеры инфоцентра покорно и доходчиво объяснили, как работает система коммуникаций германских войск. Отвечать на многочисленные телетайпные запросы в Цоссене пришлось уже людям Рыбалко. Популярный вопрос командиров отдельных крупных германских частей: «Каким будет ваше отношение к контактам с войсками западных держав?» Самой понятной формой ответа было «здесь Иван». В дополнение солдаты с видимым удовольствием посылали своих абонентов очень далеко. Шок на противоположной стороне был огромным. Прибывшие несколько позже девушки-переводчицы вначале вежливо переводили вопросы, а затем удалились из этого бессмысленного мрака.
Конев не позволил своим танкистам долго сидеть на командном коммутаторе германских вооруженных сил. Писатель Борис Полевой остался у блестящих приборов, а беззаветные экипажи снова завели моторы. Курс — Берлин. Слева Лелюшенко безостановочно рвался к германской столице, отделенный по фронту тридцатью километрами. После обеда Лелюшенко ворвался в германский Голливуд — Бабельсберг (на реке Гавел между Потсдамом и Ванзее). Из одного из освобожденных концлагерей его танкистам благодарно махал рукой Эдуард Эррио, в свое время от имени Французской республики дипломатически признавший СССР. Наступала суббота, и обе танковые армии скользнули внутрь автомобильного кольца, опоясавшего столицу рейха.
Позади Конева сдерживало германское сопротивление в Котбусе и Шпремберге. Освобождаясь от этих пут, Конев усиливал силу, движущуюся к Эльбе и Берлину. С 21 апреля Конев перемещал авангард своей пехоты только на грузовиках, благо германские дороги способствовали. В Ютербоге войска Конева нападают на крупнейшие склады вермахта — оружие, боеприпасы. А передовые танки вечером 22 апреля уже в 10 километрах от армии Чуйкова. Конев не знает покоя, он приказывает Рыбалко с ходу взять канал Тельтов. Но даже самая большая удача имеет свои пределы. Не забудем, что немцы взорвали все мосты. Первый плацдарм на противоположной стороне канала Тельтов немцам удалось сбросить. И все же 6-му гвардейскому танковому корпусу удалось зацепиться за противоположный берег снова, и Конев пустил в прорыв три корпуса. Медленное, кровавое продвижение по южной части Целендорфа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.