Едины ли западные союзники?

Едины ли западные союзники?

Рузвельта в это время исключительно интересовали впечатления от встреч в Москве Дж. Дэвиса. Бывший посол тщательно восстановил подробности бесед со Сталиным. Их начало не предвещало ничего хорошего — Сталин не видел особого различия между американской позицией и английской, он полагал, что стоит перед единым западным фронтом. Исходя из этого, Сталин не проявил энтузиазма в отношении сепаратной встречи с Рузвельтом. На предположение Дэвиса о том, что СССР и США, в лице их лидеров, могут найти общий язык, «выиграть и войну и мир», Сталин лаконично ответил: «Я в этом не уверен». Дэвису, по его словам, понадобилось немало времени и усилий, чтобы смягчить напряженность в их беседах. Сталин не принимал североафриканские операции или бомбардировки Германии в качестве эквивалента второго фронта. Дальнейшее откладывание открытия второго фронта поставит Советский Союз летом 1943 года в очень тяжелое положение. Оно (Сталин сделал акцент на этом) повлияет на ведение Советским Союзом войны и на послевоенное устройство мира.

Вскоре Рузвельт получил личное послание Сталина: результат массированного германского наступления летом 1943 года будет зависеть от операций союзников в Европе. В конечном счете перспектива достижения двусторонней советско-американской договоренности приобрела, по его мнению, некоторую привлекательность, и Сталин согласился встретиться с Рузвельтом в Фербенксе (Аляска) в июле или августе 1943 года, но просил с пониманием отнестись к тому обстоятельству, что он не в состоянии назвать точную дату встречи. И он не пойдет на встречу, если она будет использована как предлог для откладывания высадки на европейском континенте. Сталин писал это, еще не зная об итогах конференции «Трайдент», еще надеясь на открытие второго фронта в августе-сентябре 1943 года. Лишь после отъезда Дэвиса из Москвы Сталин получил горькое сообщение от Рузвельта об еще одном крупном — на год — откладывании открытия второго фронта. Накануне сражения на Курской дуге союзники отказали Москве в самой необходимой помощи.

Прочитав написанный Маршаллом отчет о конференции, где как бы между прочим сообщалось о переносе высадки во Франции на весну 1944 года, Сталин, едва сдерживая ярость, прислал письмо от 11 июня 1943 года, в котором отмечал, что данное решение создает для Советского Союза исключительные трудности. Это решение «оставляет Советскую Армию, которая сражается не только за свою страну, но также и за всех союзников, делать свое дело в одиночестве, почти одной рукой против врага, который все еще очень силен и опасен». Отказ от создания второго фронта «произведет разочаровывающее негативное впечатление» на советский народ и на армию. Советский народ и его армия соответствующим образом расценивают поведение союзников. О возможности двусторонней встречи в послании уже не говорилось ничего. Практически первый раз в ходе войны президент Рузвельт попал в ситуацию, когда его радужное восприятие грядущего, особенно характерное для него с середины 1942 года, столкнулось с менее обнадеживающей перспективой. Советские руководители не видели смысла заниматься сомнительным проектированием будущего, когда СССР предлагалось пробиться к нему через схватку с вермахтом, а Соединенные Штаты в это время наращивали индустриальные мощности.

Не только несправедливое распределение военного бремени начало разделять США и СССР в 1943 году. Все большую значимость в двусторонних отношениях стал приобретать «польский вопрос». В США жило несколько миллионов поляков (они традиционно голосовали за демократов). Американское правительство уже несколько лет поддерживало польское правительство в эмиграции, находившееся в Лондоне. Но их поддержка, по требованию президента Рузвельта, не распространялась пока на проблему будущих границ Польши и СССР. Рузвельт понимал, что этот взрывоопасный вопрос может разорвать и без того тонкую ткань советско-американского сотрудничества. Выхода из сложного положения Рузвельт видел в двусторонней советско-американской встрече. На ней он надеялся достичь «внутреннего понимания», невозможного на трехсторонних переговорах.

На этот раз Сталин отбросил деликатность. «Речь идет не только о недоумении Советского правительства, но и о сохранении доверия к союзникам, доверия, которое ныне поставлено под жестокий удар… Это вопрос спасения миллионов жизней на оккупированных территориях Западной Европы и России и об уменьшении огромных жертв Красной Армии, по сравнению с которыми жертвы англо-американских армий незначительны». После этого письма Черчилль, ранее возражавший против сепаратной советско-американской встречи, изменил мнение и стал даже подталкивать Рузвельта к ней. Между тем Сталин отозвал послов из Вашингтона и Лондона. Наступило резкое похолодание союзнических отношений. Рузвельт в этот момент сделал не очень достойную попытку доказать Черчиллю, что идея двусторонней встречи исходила не от него, а от Сталина. Американская дипломатия переживала тяжелое время, когда, надеясь получить после завершения конфликта весь мир, она оттолкнула двух главных своих союзников. Следовало поправить дело, под угрозой оказались самые замечательные послевоенные планы. Так с западной стороны открылась дорога к Тегерану.