Глава 22. Норманисты Запада после войны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 22. Норманисты Запада после войны

До войны 1941–1945 гг. историки Запада мало или почти вовсе не принимали участия в споре норманистов и антинорманистов. Они ограничивались лишь повторением тез норманизма. Об антинорманизме же они даже не заикались, как если бы его вовсе не существовало.

После воины положение изменилось в том смысле, что появилось огромное количество книг и статей, в которых отстаивается норманская доктрина, повторяются давно уже опровергнутые доводы, а сам норманизм уже поддерживается развёрнутым фронтом исторической наукой Запада, вместе с тем отсутствует мало-мальски обстоятельное изложение тез антинорманизма. Впечатление такое, будто норманизм возрождается, но уже исключительно в странах Запада. Антинорманизм игнорируется полностью. Выходило, норманизм навязывается стране, которая официально отказалась от него. В чём тут дело?

Если внимательно вчитаться в работы по истории Руси, вышедшие в послевоенное время на Западе, то нельзя не увидеть одной общей, хотя и скрытой, черты — русофобии. Начинается эта тенденция весьма невинно — с советофобии. Скрывать нечего: политика Советов принесла с собой столько отрицательного, что удивляться этому или возражать против этого особенно не приходится. Однако советофобия незаметно, скрытно переходит в русофобию: историки Запада в захватнической тенденции теперешних правителей России усматривают прямую линию от царизма к Советам. Посоветофобствовав малость, они говорят, что дело не в режиме, а в том, что «азиаты»-русские всюду и всегда остаются самими собой, проводя в политике лишь принцип грубой, брутальной силы. Этим самым между Советами и царизмом ставится знак равенства, и советофобия перерастает в русофобию. А так как русские сейчас являются самым крупным из славянских племён, к тому же политически ведущим, то русофобия превращается уже в славянофобию. Не видеть этого может лишь тот, кто не читал основных трудов, вышедших в послевоенное время, на английском, французском и других языках.

Откуда это руссоненавистничество? Какова истинная причина этой, общей всем западным народам тенденции? Только ли захватническая политика Советов? Давно ли народы Запада отказались от захватнических войн? И не под посторонним ли влиянием и давлением этот отказ совершился? А принцип «Долой колониализм!» не проведён ещё окончательно повсюду. Наконец, Советы ведь, как-никак, а выпустили Австрию и Финляндию из своих цепких лап. Значит, суть дела не в том, что русские — грабители, мол, на международном поле. Царизм жил теми же нормами международных отношений, что и вся Европа. Лозунгом «Бери всё, что плохо лежит» пользовались все. Давно ли окончилась захватническая авантюра Италии в Ливии и Эфиопии? Колониализм большевиков имеет под собой совсем иные основания, чем страсть к захвату чужих земель. По нашему глубокому убеждению, суть — в психологии: это — так называемый «комплекс неполноценности», когда кто-то чувствует свою несостоятельность по отношению к другому, его превосходство и от этого ударяется в крайность. Он возвеличивает себя значительно выше, чем есть на деле, и одновременно занимается поношением всего, что есть у стороны, которой завидует (в этом грешны и Советы). Понять это, казалось бы, нетрудно, но Европа предпочитает видеть в акции Советов национальную черту русских.

Последняя война показала две ахиллесовы пяты Запада.

1. Европа оказалась гораздо менее культурна, чем она считала. Именно из её недр вышли орды изуверов гитлеровского толка, захватившие всю Европу и показавшие изумительные примеры варварства и жестокости. Война лишь показала яснее то, что было скрыто в одном из уголков «европейской культуры». И нет никаких оснований полагать, что этого скрытого нет и в других странах, притом в формах, может быть, и похуже. Породив гитлеризм, Европа показала себя «без фиговых листочков». Ведь никто не может сказать, что Германия не есть плоть от плоти Европы. Забыть и замолчать позора гитлеризма нельзя. Всё, что есть порядочного в Европе, отмахнуться от этого не может. Это давит тяжёлым кошмаром на их сознание. Каждому очевидно, что виноват не только гитлеризм, но и все, кто его воспитывал, а воспитывала вся Европа.

2. Когда пришла смертельная опасность для всей культуры, именно «азиаты»-русские стали основой отпора, показав бессмертные образцы силы духа, физической мощи и самопожертвования. Не в Западной Европе, а в Крыму, в Севастополе находились герои-матросы, обвязывавшие себя связками гранат и бросавшиеся под немецкие танки, чтобы погибнуть, но и погубить врага. Европа показывала обратное. Там сдавались даже без выстрелов. Либо без оружия (и даже штанов) возвращались на свой спасительный остров. Справедливость заставляет сказать тотчас же, что и там были свои герои, но сломали хребет германцам только русские. В Европе захлебывались от восторга успехами русских (потому что успехи были в её пользу): «Иваны» делали то, что должна была делать сама Европа, осуществлявшая мелкие военные операции на третьестепенных фронтах. Криками «ура» Европа заглушала в себе чувство стыда, что кто-то другой расплачивается кровью за её грехи. И когда в 1945 г. всё было покончено, чувство унижения было ещё настолько сильно, что западные союзники уступили Советам Лейпциг и огромную дополнительную зону, на которую те не имели никакого права, разве что кроме права вымогательства. Случилось то, чего в Европе никак не ожидали: «азиаты»-русские оказались и в моральном, и в военном отношении гораздо выше Европы. Именно они явились её действительными спасителями. Конечно, самолюбие Европы уязвлено, отсюда тот неожиданный поток исторических «трудов», в которых доказывается, что основы государственности и культуры заложены на Руси европейцами. Это, мол, наши выученцы. Создаётся впечатление, что возрождение норманской теории делается, так сказать, «в пику» Советам, а ещё более общо — русским: дескать, «не гордитесь, вы всем обязаны в прошлом нам».

* * *

Искажение исторической правды происходит по многим линиям. Недавно вновь всплыла давно, казалось бы, похороненная теория Тиандера (1915), что Древняя Русь была колонизована на севере мирным путём шведами. Ту же мысль проводил в 1924 г. Ф. Браун. В 1946 г. в защиту этой теории выстулил Н. Чэдвик. В 1947 г. её поддержал А. Г. Мазур. С. Г. Кросс в 1946 г. настаивал на том, что скандинавы принесли славянам гончарное производство, оружие, металлические вещи и искусство кораблестроения. В 1952 г. в двух своих работах Т. Арне отстаивал существование целых шведских колоний на Руси, в том числе в Гнездове под Смоленском. В 1953, 1955 и 1956 гг. Стендер-Петерсен выдвинул целую теорию, согласно которой сотни тысяч шведов мирно колонизовали древнюю северную Русь и что отсюда пошла высокая культура. В нашей работе (1957, вып. 6, стр. 631–648, 733–738) мы достаточно подробно рассмотрели эту теорию и доказали, что она абсолютно неприемлема. От сотен тысяч шведов не осталось ни малейших следов. Теория эта — сплошная выдумка, позорящая науку Запада.

* * *

Почти все норманисты до самого последнего времени подчёркивают важную торговую роль норманнов-скандинавов. Торговлю сквозную, транзитную. Что скандинавы торговали с периферией северной Руси — Псковом, Новгородом, Ладогой, Холмогородом на сев. Двине (ныне Холмогоры), не подлежит никакому сомнению. Но торговля эта не была транзитной. Торговые операции скандинавских купцов в центральных частях Руси или даже проезд через них — плод совершенной фантазии. Доказательства этого следующие.

1. Полное отсутствие исторических сведений об иностранных купцах-транзитниках, притом на протяжении столетий. Разумеется, одиночки-путешественники не могут идти в счёт.

2. Отсутствие вещей скандинавского происхождения, т. е. того, чем скандинавы якобы торговали.

3. То же следует сказать о деньгах скандинавских (вернее, западноевропейских) до 1-й половины XI в. на юге Руси — на них скандинавы должны были покупать товары.

4. Это же относится и к торговым путям: а) дороги проходили по совсем не населённым местам, если они были; б) речные же были огромной длины, в тысячи километров; в) волоки посуху были не налажены; г) пути были далеко не безопасны; д) проходили они по землям множества народов, что вызывало особые осложнения.

5. Грузоподъёмность (полезная) судов была ничтожной по сравнению с теми расходами, которые требовались на тысячекилометровых путях. Никакой товар не мог оправдать себя при таких колоссальных затратах. Экономически такая торговля была совершенно немыслимой.

* * *

Некоторые авторы (напр., Дворник, 1949; Кирхнер, 1950 и др.) приписывали норманнам роль защитников Руси от нападения азиатских кочевых орд. Положение совершенно необоснованное. Ибо: 1) норманны приглашались в столь незначительном числе (самое большее — несколько тысяч), что не могли оказать решительного сопротивления ордам из десятков и даже сотен тысяч; 2) история не сохранила нам ни одного случая, когда норманны сыграли бы приписываемую им миссию. Предназначение наёмного войска было совсем иным. Это была сила, на которую опирался князь не столько во внешне-, сколько во внутриполитических делах. Норманны бывали личной охраной князя, это была своего рода жандармерия по поддержанию внутреннего порядка и подсобная сила в мелких междоусобных войнах. Приписываемая норманнам функция — совершенно прозрачная выдумка, отражающая желание во что бы то ни стало найти какое-то важное значение для норманнов.

* * *

Особенное внимание норманисты (начиная с Соловьёва) уделяют объединяющей роли норманнов (в последнее время — Парис, 1949; Оттокар, 1950; Галецкий, 1952 и т. д.). Но утверждение это — лишь недоразумение. Да, действительно, Олег объединил Новгород и Киев. Но имеются исторические данные, что Киев был в зависимости от Новгорода ещё до Олега. До сих пор ещё не выяснено, кто были Аскольд и Дир, норманны ли. Наконец (и что самое главное), Олег был по крови норвежцем, но по гражданству русским. Жил почти всю жизнь в Руси, клялся русскими богами, трудился на пользу россиян. Екатерина Вторая тоже не была по крови русской, но никто не может отрицать, что она служила благу Руси.

* * *

Особенно повезло теории об организующем государственном начале норманнов. В последнее время об этом писали Миннинг (1947), Спектор (1950), де Рейнольд (1950), Зэте (1956), многие другие. Все эти авторы забывают, что норманны встретились на Руси уже с прочно установившимся государственным строем. Уже на первой странице русской истории мы находим фразу: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву». Не посадника, не старосту, не старшину искали себе северные руссы, а князя. Как государственная форма управления княжение вовсе не было новинкой. По Иоакимовской летописи они имели уже 10 поколений князей славянской династии до этого. Были князья и у всех других славянских народов.

Освоено Русью было уже и понятие «город». Притом веками до Олега. И напрасно Штёкль (1957) подозревает в городах на Руси свидетельство норманского господства. В Скандинавии, к тому же значительно позже, было всего 7 городов, тогда как на Руси (см.: Тихомиров, 1956; Лесной, 1958) их были сотни. Кстати, норманнов это настолько удивляло, что они называли Русь «страной городов».

Ошибка заключается в том, что переносят представления о дикой, разгромленной татарами Руси на времена, когда Русь была одной из самых передовых стран Европы.

* * *

Известная группа западноевропейских историков (Леритье, 1946; Блюм, 1957; Кирхнер, 1950 и др.) считает, что скандинавы принесли на Русь феодальные формы общественного устройства, запамятовав, видимо, что Скандинавия стала на путь феодализации позже Руси, во всяком случае не ранее X–XI вв. Все попытки изобразить скандинавов в роли крупных землевладельцев на Руси обречены на неудачу ввиду несостоятельности подобных утверждений. Прежде всего: земледелие на Руси, в особенности на юге её, на много веков древнее земледелия Скандинавии, где суровый климат, горы, лесистость и т. д. не позволяют получать такие урожаи, как на юге. Земледелие в хозяйстве древнего скандинава не было ведущей отраслью, отсюда его неразвитость. В связи с этим крупное частное землевладение появилось там значительно позже, чем на Руси. Во-вторых, феодализация страны зависит не от отдельных людей, а от внутреннего состояния страны, это естественный процесс роста и развития. И уж, разумеется, мало значит, кто управляет государством — скандинав или китаец. Дело не в национальности управителей, а в зрелости самой страны. Наконец, вообще невероятно, что скандинавы были крупными землевладельцами на Руси. Единичные случаи пожалования князем своему скандинавскому воеводе отнюдь не означало влияния скандинава на Русь и введения какой-то новой общественной формы. Это свидетельствовало лишь о том, что скандинав на службе у князя пользовался теми же правами, что и русские воеводы, но никакими особыми льготами. Феодализм на Руси был продуктом естественного развития русского государства, а не был импортирован из Скандинавии.

* * *

Наконец, самой избитой, без конца повторяемой стала теория о завоевании Руси норманнами. Большинство норманистов рассталось с нею, но она всё ещё живёт где-то в подсознании, и, когда аргументов не хватает, недобросовестные «специалисты» непременно пускают её в ход. Историки Запада не понимают того, что их невежество в XX в. непростительно — ведь ни один западноевропейский или русский источник не говорит о завоевании Руси норманнами. Единственное сведение, которым мы располагаем, указывает на то, что в 1-й половине IX в. Новгород был временно оккупирован варягами, но в остальной части Новгородского государства продолжал княжить старый славянский князь. Ни средняя, ни южная, ни восточная Русь заняты варягами не были. Так что временный захват Новгорода значил не больше, чем занятие его германцами в войне 1941–1945 гг. Какое же право у историков Запада видеть в оккупации Новгорода падение самостоятельности всего государства, да ещё (как думает, напр., Пашкевич, 1954) почти на 400 лет? Уплата дани Новгородом была временным военным эпизодом. Сын Буривоя прогнал варягов из Новгорода. Далее: национальность «варягов» не установлена, это могли быть и западные славяне, связь которых с Новгородом несомненна. Наконец, уплата дани и покорение — не одно и то же. Разве мало платили дани Рим или Византия гуннам, готам, аварам? Проще и выгоднее было откупиться, чем вести войну, требующую ещё больше средств.

Историки Запада не хотят обратить внимание ещё на одно важное обстоятельство: известие о дани Новгорода варягам относится к самому началу летописи, к легендарной её части, в нелегендарной же нет ни слова об уплате дани, есть лишь о выдаче жалованья наёмным варяжским отрядам. Повторяя совершенно устаревшие сказки, историки Запада выглядят, в сущности, обскурантами.

Здесь мы должны сделать некоторое отклонение, вспомнить, какую роль русские историки типа Г. В. Вернадского сыграли в зарубежье. Чрезвычайно некрасивую. Будучи квалифицированным профессором американского университета и притом русским, он не только стал на позиции норманизма, но и добавил от себя много путаницы. Иностранцы совершенно дезориентированы таким «самопризнанием»: как же не верить русскому профессору — специалисту в области русской истории? А между тем труд Вернадского «Киевская Русь» принадлежит к образчикам отсталости и безответственности. Вред, приносимый этим трудом, неисчислим.

О других русских норманистах в зарубежье лучше не говорить — то же поведение. Объяснение одно: «питаться надо жиж».

* * *

Мы заметили, с каких разнообразных сторон подходят норманисты, чтобы непременно навязать Древней Руси не существовавшую политическую, культурную, общественную, религиозную, торгово-экономическую и т. д. зависимость от Скандинавии. Мы намеренно остановились на изложении взглядов послевоенной эпохи и вовсе не коснулись норманистов довоенных (о них лишь частично было сказано раньше). Между теми и другими есть, однако, весьма существенная разница: довоенные норманисты не обладали множеством фактов из области археологии, документов, соображений, ставших лишь теперь известными, и, наконец, антинорманистской литературы; норманисты же послевоенные либо этих фактов не знают вовсе, а то и не желают с ними знакомиться, либо намеренно и злостно о них умалчивают. Это обстоятельство показывает, что мы имеем здесь дело не с наукой, а с чем-то иным.

До чего доходит их беспардонность, можно судить по тому, как, пишучи об истории Руси, они ни словом не упоминают, что их изыскания признаны ненаучными в той стране, историю которой они «создают». Можно, конечно, не соглашаться с мнением советских историков, но замалчивать его может лишь тот, кто вовсе не считается с научной истиной. В особенности это относится к норманистам русским в зарубежье: уж они-то прекрасно знают положение дел и могли бы помочь иностранцам быть в курсе совершающегося.

Вдумчивый читатель, конечно, может спросить: «Но ведь это шарлатанство когда-нибудь кончится?». Неужели никто не может восстановить правды о сути и истории русской нации? Разумеется, всё когда-нибудь кончается. Будет конец и норманистскому дурману. Но как он прекратится, кто сыграет в этом решающую роль — сказать трудно. Есть три возможности.

Первая. Наука Запада сама поймёт, что зашла в тупик, но это маловероятно. Тысячи томов надо будет объявить дребеденью, не стоящей даже той бумаги, которая расходована на их напечатание. На это у историков Запада просто духу не хватит, ибо это равновелико тому, чтобы повалить всех своих богов и перейти в другую веру. Проще говоря, признать свою несостоятельность, своё банкротство. Есть ещё одно препятствие, не позволяющее восторжествовать истине: кастовая замкнутость, царящая в исторической науке Запада. Многое там основывается на личных, материальных интересах, которые выводят Икса из-под критики Игрека. Историки варятся, так сказать, в собственном соку, напоминая тесные сообщества алхимиков, астрологов, теософов и т. д., где всё базируется на вере в основные, но ложные идеалы, а от этих-то почти врождённых, всосанных с молоком матери идеалов они сами не в силах отказаться.

Другая возможность. Советские учёные, наконец, поймут необходимость решения раз и навсегда в международном масштабе и предложат открытый диспут, перипетии которого будут освещаться периодической печатью всего мира, как когда-то спор Кювье в вопросах биологии, и таким образом откроют глаза народам всех культурных стран. Но для этого надо быть настоящими патриотами, а не по форме. Кроме того, перестать верить, что Рюрик был «конунгом», что Рорик Фрисландский и Рюрик Новгородский — одно и то же лицо, что шайки норманнов разгуливали по Руси и т. д., но до этого советская историческая наука ещё не доросла.

Наконец, есть третья возможность. Пусть «руссы в рассеянии» возьмут инициативу в свои руки и начнут кампанию в разных странах на родных языках этих стран за восстановление истины, за реабилитацию наших предков. Даже перевод этой работы на английский язык был бы большим шагом в этом направлении.

Какая из этих возможностей осуществится — сказать трудно. Ясно лишь одно: положение нетерпимо, вековой спор пора завершать. В пользу наших славных предков.