Литературная критика либерального общепита
Литературная критика либерального общепита
Критик с берегов Невы Никита Елисеев поместил в журнале «Новый мир» полемическую статью в адрес литературных очерков Владимира Бондаренко. Называется статья в стиле парагвайского телесериала – «Красота дьявола». Не станем уж тут подтрунивать, дело все же не в заглавии, а в содержании. Таких «красот», к сожалению, немало. Латинскими буквами набрана довольно редко у нас употребляемая поговорка, а перевода не дается – мы, мол, для умных пишем… Употребляется непонятное слово «мотто»; в подробнейшем «Словаре иностранных слов», новейшем, обновляемом с каждым следующим изданием, а их уже набралось около двадцати, про это диковинное словечко разъяснено: «итал., острота, словцо, остроумное изречение, эпиграф» и добавлена впечатляющая помета – «уст.», что означает «устаревшее слово». Уже десяток лет назад образованнейшие ученые предупреждали про это самое «уст.», но наш полемист упорствует – по той же причине, что и с латынью.
Понятно, как выражалась одна чеховская героиня, «они хочут свою образованность показать»…
Не будем множить забавные примеры такого рода, но на одном все же задержимся немного, он уж больно, как сейчас модно выражаться, «характеристичен».
Буквально в первом абзаце пространной статьи читаем: «Как было сказано у Михаила Гефтера в лучшем его тексте на схожую тему: «Уступить бы рады, но что и ради чего? Согласиться всем нам, чего бы лучше, – но на чем?» Афоризм, нельзя не признать, тусклый – ни мысли острой, ни звучного слова. Впрочем, и тут не станем придираться, но вот вопрос, кто же этот самый Гефтер, который никак не представлен читателю, как и не растолковано словечко «мотто», что за авторитет такой великий? Раньше так было принято ссылаться исключительно на классиков уровня Аристотеля или Платона, для таких имен дополнительные подробности действительно не нужны. В советские времена так цитировали Маркса и Энгельса. В новейшие – Н. Бердяева и В. В. Розанова (последнего почему-то обязательно с этим «В. В.», так принято среди людей «образованных»). Но Гефтер кто такой, чем прославился в этом ряду?
К счастью, и тут у нас оказался нужный справочник, хотя и не такой употребительный, как привлеченный выше, – «Историография истории СССР», изданная в 1982 году, когда научная карьера скромного историка М.Я. Гефтера уже завершалась. Среди многих сотен имен своих коллег нашлось место и для него, упомянут в одной-единственной фразе: «Были подготовлены (в пятидесятых годах. – С. С.) работы A.JL Цукерника, М.Я. Гефтера и П.В. Волобуева о монополиях в топливно-металлургической промышленности». Отметим, что Цукерник и Волобуев упоминаются в справочном издании еще не раз, а о Гефтере ничего более нет, и в общем справедливо, ибо значительных исследований в области экономической истории он не оставил. Добавим уж для полной объективности, что составляли ученый справочник не «красно-коричневые», вроде Бондаренко или Проханова, а редактором был сугубый интернационалист, красный профессор, а потом академик Исаак Израильевич Минц, бывший комиссар со времен Гражданской войны.
Так почему же скромный Гефтер выставлен, словно Платон, Энгельс или В.В. Розанов? Есть тут одна мелкая, но основательная причина. Не добившись славы в основной своей специальности, честолюбивый Гефтер в разгар перестройки и «реформ» стал выступать с «хохмами» на различные общеполитические темы, чем стяжал даже некоторую известность, помноженную телевизором. У него есть поклонники, и даже один весьма теперь влиятельный. Советник нынешнего президента РФ Глеб Павловский печатно высказался о нем так: «Гефтер текстуально немногословен. Его тексты лишь автокомментарий к его скрытности». Ничего себе комплимент! Поистине, «не поздоровится от этаких похвал». Впрочем, и августейший советник в двух кратких фразах сам себя охарактеризовал также достаточно колоритно. Но мы тоже пишем «для умных» и растолковывать не станем. Для тех же читателей добавим, что Гефтер с 1992 года стал президентом просветительского центра «Холокост».
Теперь понятно, почему статья начинается с «мотто» о покойном знатоке топлива и металлов царской России? Это типичное блюдо литературно-либеральной кухни. Его еще молодой П.Палиевский назвал «приемом присоединения» – внедрять в сознание людей нужные имена, высвечивая их завышенным образом или вставляя в перечень истинно значительных имен. Впрочем, и вся работа Елисеева изготовлена по давним рецептам либеральной кухни, причем в самом ее простецком исполнении, как в бывшем советском общепите. Блюда дежурные и поднадоевшие еще с тех самых времен.
На первое тут неизменно подают суп из кровавого Сталина, заправленный антисемитизмом. На второе – жаркое из невинных страдальцев 1937-го года, а на третье – сладкий компот из «положительных героев». Недавно он готовился из Тухачевского и иных «комиссаров в пыльных шлемах», потом их заменил благородный коммунист Бухарин, теоретик массового террора, но либерал в душе. А ныне – покойный водородно-бомбовый гуманист, третий муж второй своей супруги, ныне здравствующей защитницы национальных и всех прочих меньшинств.
Елисеев несколько изменяет разблюдовку комплексного обеда, и на первое идет объемистая порция бульона из 1937-го, кровавый диктатор с неизменным антисемитизмом подан на второе, но в данном случае даже с некоторым недовесом против обычного, зато приперчен Гитлером, что выходит весьма круто. А вот на сладкое идет нечто новое – Гефтера мы уже назвали, а попозже сообщим и о втором компотном ингредиенте.
Давайте же распробуем блюда комплексного либерального обеда.
Первое нам подают тут же сразу, не дав ничего даже закусить или выпить, – кушайте, пожалуйста этот 1937-й. На обложке своей книги Бондаренко поместил картину Пикассо «Герника», написанную в том самом году. Елисеев считает выбор этот неудачным, и с ним тут, пожалуй, можно согласиться. Представим себе, что когда-то на опустевшую и обезлюдевшую землю прилетят инопланетяне. И если от всей мировой культуры для них сохранится лишь «Последний день Помпеи», или «Корабль дураков», или «Герцог Оливарес», то пришельцы, ясное дело, могли бы многое узнать об исчезнувшей человеческой цивилизации. А останься для них «Герника», что тогда? Ведь даже строение бычьей головы там точно не определишь… Однако автору, пламенному борцу за мир и другу Ильи Эренбурга, была создана немыслимая реклама.
Жаль, конечно, что сюжет для обложки книги Бондаренко искал на другом конце Европейского континента. Одновременно с «Герникой» замечательным русским живописцем Сергеем Герасимовым была создана превосходная, солнечная картина «Колхозный праздник». Да-да, конечно, название было нарочно выбрано для сурового тогда начальства, так. Но кто же ценит живопись по ее литературному наименованию? По сей день художник и его картина почтительно поминаются во всех историях нашей живописи. И она того стоит, право же. А это ведь тоже объективный памятник той самой эпохе, которую либералы-интернационалисты красят сплошь одной чернотой. Но народ-то в те годы жил и работал, воспитывал здоровых детей и пел хорошие песни. И картина Герасимова как раз о том – о радости созидательного труда, творимого жизнерадостными и сильными людьми. Так неужели не узко, не скучно, наконец, сводить народную жизнь к судьбе Троцкого, Тухачевского и их присных? И напомним на всякий уж случай, что количество заключенных в то время было меньше, чем в наши годы, хотя население страны сильно сократилось. И при еще том условии, что множество преступников открыто и нагло хозяйничают в разоренной стране.
Пресловутый 1937-й Елисеев с неприязнью отвергает во всей полноте. Не станем упоминать тут о созданных тогда заводах, дорогах и каналах, которыми вымирающий русский народ благополучно пользуется по сей день, не получая ничего взамен, все же у нас разговор об искусстве. Автор новомировской статьи самоуверенно заявляет: «Ничего фальшивее и скучнее советских газет и фильмов 1937-го года я не видывал». Задержимся на этом.
Мне-то всерьез приходилось изучать газеты тридцатых годов. Остановимся лишь на одной – «Литературной», она ближе к данному сюжету. Так вот постоянными авторами там выступали тогда Бабель, Катаев и его брат В. Петров, Шкловский, Эренбург, Гроссман, печатались стихи Пастернака… Прервем список, он был бы очень долог.
Пусть теперь Елисеев повторит, что эти авторы ему «скучны»… То-то в нынешней «Литературке» море разливанное приметных имен.
Но совсем уж худо получилось с упомянутым в той легковесной фразе советским кинематографом той поры. Даже несколько неудобно писать об этом, но придется. Вот лишь сухой перечень картин того самого 1937-го: «Петр I», «Возвращение Максима», «Депутат Балтики», «Тринадцать», «Последняя ночь», «Ленин в Октябре», «Дума про казака Голоту», «Белеет парус одинокий». Это не все, конечно, однако добавим и шедевры 1938 года, поскольку и у Бондаренко, и у его критика о том не раз заходит речь. Вот еще список: «Александр Невский», «Великий гражданин», «Человек с ружьем», «Комсомольск», «Волга-Волга», «Богатая невеста», «Медведь» (по Чехову).
И вот в одной проходной и, несомненно, легкомысленной фразе унижена целая плеяда замечательных художников. Таких теперь нет – с этим уж никто не возьмется спорить. Добавим для полноты картины, что, по данным кинотеки, эти фильмы в последнее десятилетие показывались не раз по Центральному телевидению. В этой связи нельзя не обратить внимания, что бывшие телехозяева Березовский и Гусинский проявляли гораздо большую «амбивалентность», нежели критик Елисеев.
Впрочем, у того главная задача – как можно гуще измазать Бондаренко изделиями своего общепита. В ход идет все и по преимуществу неудачно, мимо цели. Вот цитирует из рецензируемой книги, что в конце тридцатых «многие уцелевшие дворяне вздохнули с облегчением». Да, это общеизвестный факт, хорошо очерченный мемуаристами самых разных сторон. Критик толкует это в духе современника событий прокурора Вышинского: «Очевидно, автор книги скорбит о репрессиях против дворян и приветствует то обстоятельство, что в тридцать седьмом году начали брать не одних только дворян, а и всех остальных тоже».
Ну, зачем же так простовато прикидываться, да еще делать из разночинца Бондаренко защитника дворянского сословия. О другом идет в данном отрывке речь, что любому объективному человеку понятно. В том самом 1937-м жертвами сделались наконец-то и сами палачи. Вот в чем мистическая, да и политическая тоже, суть этого самого года. Недавно вышла книга «Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь» (М., Вече, 2000). Автор ее К.А. Залесский вполне либерален и осуждает «культ личности». Но данные там о деятелях ЧК-НКВД на сегодня наиболее полные. Почти все они погибли, и в тех самых годах. Приведены многие личные обстоятельства, обозначены клички и псевдонимы. И видно, что верхушка состояла в относительно большом числе из латышей, поляков, кавказцев и евреев. Так было, нравится оно кому или нет.
А «всех остальных», как выражается критик, а в другом месте – «всех подряд», так их «брали» всегда, со времен создания ведомства т. Дзержинского и далее. Ведь сельских батюшек, казаков, крепких крестьян и служащую интеллигенцию к дворянам никак нельзя причислить. Но как раз в конце тридцатых казаки получили равноправие в гражданских правах, слово «интеллигент» перестало быть бранной кличкой, а вскоре дошла очередь и до священства.
Та же опрометчивая придирчивость довлеет над критиком, когда он разбирает главу о Валентине Распутине. Елисеев пытается уравнять оценку его с «шестидесятниками», его ровесниками, упирает на чисто внешнее сходство: он, мол, был лауреатом и секретарем, а эти тоже, только и всего. Нет уж, не надо. Распутин никогда не воспевал ленинских воспитанников в Лонжюмо и Фиделя с Дядюшкой Хо, плотины, убивавшие великие русские реки, как, впрочем, не восхищался заокеанским раем и «прогрессивным искусством». Чего нет, так уж нет. И ныне отставлен от загранвояжей и «Букеров» с «Триумфами», а за единственную валютную премию ему даже крепко попало от своих же почитателей.
Известный боевой публицист Анатолий Салуцкий опубликовал в «Парламентской газете» примечательный документ из истории почившего Союза писателей СССР. В августе 1991 года власть в Доме Ростовых захватили известный шестидесятник Евтушенко, никому не известный стихосочинитель Савельев (ровесник Распутина) и иные. Так вот, уже 6 сентября самопровозглашенный секретарь СП Савельев направил письмо в соответствующее место, чтобы очередь на автомашину отобрали у «реакционного» Проханова в пользу «демократического» Приставкина. У Валентина Распутина имелись слабости, на что ему прямо указывали товарищи, но представить его за переделом автомобилей… увольте! Как и живущим в Париже, Франкфурте или на Брайтон-Бич. В этом все же немалая разница между Распутиным и его товарищами по бывшему Союзу писателей СССР. Шестидесятники в те годы были весьма разные. Олег Михайлов печатался в «Юности», Петр Палиевский – в «Воплях», а автор этих заметок – в «Новом мире» Твардовского. Ну и что? Время все расставило по своим местам.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.