Глава 12 «Обстановка в Берлине все более обостряется»

Глава 12

«Обстановка в Берлине все более обостряется»

Доктор Йозеф Геббельс отправился в свои апартаменты подумать, а затем составить свое Приложение к Политическому завещанию фюрера.

«Фюрер приказал мне, — писал он, — в случае краха обороны столицы рейха оставить Берлин и принять участие в работе назначенного им правительства в качестве его руководителя.

Впервые в жизни я должен решительно отказаться подчиниться приказу фюрера… В обстановке предательства, которая окружает фюрера в эти наиболее критические дни войны, должен найтись кто-то, готовый остаться с ним безоговорочно до самой смерти… Я выражаю твердую решимость не покидать столицу рейха, даже если она падет, но предпочту, находясь рядом с фюрером, покончить с жизнью, которая не будет представлять для меня ценности, если я не смогу потратить ее на службе фюреру и рядом с ним…»

Борман тоже решил остаться с Гитлером до его смерти. Но он не собирался убивать себя. Гитлер приказал ему остаться в живых и продолжить руководство нацистской администрацией и политикой. Борман должен был попытаться это сделать.

Но прежде всего следует решить вопрос об уничтожении Геринга. Посреди окружающего его хаоса Борман нашел время послать телеграмму своим агентам в Берхтесгадене:

«Обстановка в Берлине все более обостряется. Если Берлин и мы падем, изменники 23 апреля должны быть уничтожены. Господа, выполните свой долг! От этого зависят ваша жизнь и честь!»

К счастью для Геринга, его вывезли из Берхтесгадена в место, которое Борман не знал, и таким образом рейхсмаршал избежал казни эсэсовцами.

Затем Борман занялся проблемой доставки политического завещания и волеизъявления Гитлера Дёницу. Он вызвал своего личного помощника в течение многих лет полковника СС Вильгельма Цандера и передал ему копии документов с набросанными сверху небрежными надписями: «Дорогой гроссадмирал. Поскольку [германские] войска не смогли подойти и наше положение, видимо, безнадежно, фюрер продиктовал прошлой ночью прилагаемое политическое завещание. Хайль Гитлер. Ваш Борман».

Цандеру предстояло пройти пешком опасный путь в 200 миль. Даже если бы он сумел его пройти, что сомнительно, ему потребовалась бы на это по крайней мере неделя. Тем не менее, Борман сразу не сообщил по радио весть о назначении Дёница, несмотря на возможность сделать это быстро. Это был первым из ряда хитроумных шагов Бормана в отношении гроссадмирала.

Хайнцу Лоренцу из министерства пропаганды тоже были переданы копии этих документов, как представителю Геббельса. Ему было поручено пробраться к Дёницу. Третий пакет документов вручили армейскому майору Вилли Йоханмайеру. Ему приказали доставить этот пакет вновь назначенному главнокомандующему сухопутными силами, фельдмаршалу Фердинанду Шёрнеру, чья группа армий «Центр» в Чехии еще сопротивлялась.

29 апреля около полудня Цандер, Лоренц и Йоханмайер покинули имперскую канцелярию. Перед отбытием Цандер позвонил по телефону в кабинет Бормана, чтобы попрощаться. Звонок вызвал лишь раздраженный вопрос, почему он еще не отбыл, и приказ сделать это немедленно.

Цандер и Лоренц не смогли добраться до Дёница, а майор Йоханмайер — до Шёрнера. Но всем трем курьерам удалось пройти через расположение русских войск численностью почти в два с половиной миллиона человек, которые занимали весь Большой Берлин, за исключением нескольких квадратных миль (автор приводит цифру «2,5 миллиона» — это численность всех советских войск, задействованных в Берлинской операции, от Балтийского моря до района Дрездена. В боях же по ликвидации берлинской группировки к 26 апреля принимали участие около 464 тысяч советских солдат и офицеров, свыше 12,7 тысячи орудий и минометов, до 2,1 тысячи установок реактивной артиллерии, около 1500 танков и САУ. Им противостояли 300 тысяч немецких солдат и фольксштурмистов, 3 тысяч орудий и минометов, 250 танков. — Ред.). Медленно двигаясь через леса, озера и реки, они испытали серию необычайных приключений и наконец оказались в Центральной Германии. На этой территории, занятой британскими и американскими войсками, им удалось выдать себя за иностранных рабочих.

Цандер дошел пешком до своей родной Баварии. Сначала он направился в Мюнхен, а затем в находившийся в 40 милях южнее городок Тегернзе, где спрятал документы. Личный помощник Мартина Бормана затаился и начал новую жизнь. Полковник СС Вильгельм Цандер превратился в баварского огородника по имени Фридрих Вильгельм Паустин.

В самом бункере рейхсканцелярии все быстро приближалось к концу. 30 апреля, около 2.30 ночи, почти двадцать членов обслуживающего персонала Гитлера, большей частью женщины, построились в центральном проходе, где обычно принимали пищу. Гитлер в сопровождении Бормана вышел из своих личных апартаментов. С увлажненными глазами фюрер прошагал мимо строя. Некоторым из выстроившихся людей он пожал руки, другим что-то сказал. Это была прощальная церемония, и, завершив ее, Гитлер вернулся в свои апартаменты.

Борману, который думал скорее о сохранении жизни, чем о смерти, было чем заняться. 30 апреля, около 3.30 ночи, он послал радиограмму Дёницу: «Совершено новое предательство. Согласно передаче радио противника, Гиммлер через Швецию сделал предложение о капитуляции. Фюрер ожидает, что Вы Примите быстрые и беспощадные меры в отношении предателей».

За ней последовала другая радиограмма: «Дёниц! У нас крепнет впечатление, что «дивизии на Берлинском театре военных действий несколько дней стоят в бездействии. Все сообщения, которые мы получаем, контролируются, утаиваются и искажаются Кейтелем. Мы же имеем связь только через Кейтеля. Фюрер приказывает вам действовать немедленно и беспощадно против всех предателей. Борман».

К этой телеграмме, в которой еще не упоминалось ни слова о назначении Дёница, Борман добавил постскриптум, который явно отрицал приближение конца: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина».

Пребывая в своей штаб-квартире, которая располагалась в тихом, живописном городе Плён, близ балтийского побережья, гроссадмирал Карл Дёниц был крайне озадачен телеграммами Бормана.

«Как можно, — недоумевал Дёниц, — ожидать от меня «принятия быстрых и беспощадных мер» против рейхсфюрера, в распоряжении которого вся полиция и СС?»

Гиммлер действительно находился на северной прибрежной территории и в сопровождении зловещего окружения эсэсовцев. У гроссадмирала и его штаба не было никакой вооруженной полиции, и он не имел полномочий, позволяющих ему принимать меры против рейхсфюрера. Более того, Дёниц ожидал, что Гиммлера назначат через несколько дней главой государства, и он готов был предложить свои услуги рейхсфюреру СС, если последний получит законное назначение. «То, что мне могут доверить эту миссию, — вспоминал Дёниц, — в голову не приходило».

Сдержанность Дёница понятна. С 1912 года он посвятил всю свою жизнь флоту. В Первую мировую войну служил на подводных лодках и, как признанный эксперт подводной войны, был назначен в январе 1943 года главнокомандующим ВМФ. Несмотря на то что Дёниц не был ревностным нацистом, он обнаружил качества, полезные для целей партии, снискал расположение Гитлера и служил ему с преданностью, не вызывавшей сомнений. Но у него совершенно не было опыта в проведении внутренней или внешней политики.

Для Гитлера этот на первый взгляд странный выбор, видимо, был вполне логичным. Фюрер хотел продолжения войны и после своей смерти. Он понимал, что вермахт не будет продолжать войну под руководством гражданских партийных функционеров, таких как Борман и Геббельс. Но под командованием уважаемого представителя высшего офицерства, однако, мог это делать. Люфтваффе и СС командовали, по мнению Гитлера, предатели. Сравнительно небольшой флот, однако, сохранял дееспособность и лояльность, равно как и его главнокомандующий. Почему бы не выбрать Дёница?

Борман, видимо, задавал себе такой же вопрос и легко отвечал на него. Изолированный в осажденном бункере, он едва ли мог претендовать на роль преемника фюрера. К тому же было бы гораздо лучше обременить Дёница продолжением войны и, если возникнет необходимость, ведением мирных переговоров. Гроссадмирал был, кроме того, можно сказать, «политическим неофитом». Когда Гитлер и Геббельс уйдут из жизни, ему потребуются услуги деятеля, искушенного в политических вопросах, деятеля, который, оставаясь в тени, направлял бы номинального главу государства в нужное нацистское русло. Под главенством Дёница для Бормана сохранялась бы возможность осуществлять власть, к которой он так привык.

Даже в этот период Борман вел себя в отношении Дёница так, будто тот был номинальным главой государства, поддающимся манипуляциям. Курьеры не добрались до Дёница, он ничего не знал об их судьбе. И 30 апреля, в 3.00 ночи, когда прошло более чем тридцать пять часов с тех пор, как Гитлер завершил составление своего политического завещания, Борман все еще не потрудился сообщить Дёницу, хотя бы намеком, о том, что тот является преемником фюрера.

Очевидно, Борман решил, что Дёницу следует подождать, пока Гитлер сведет счеты с жизнью. Затем гроссадмирал узнает о своем возвышении от нового главы кабинета. Таким образом, место Бормана в новом правительстве будет обеспечено с самого начала.

Но время быстро уходило. Чтобы маневры Бормана удались, Гитлеру следовало покончить жизнь самоубийством до того, как русские начали бы штурмовать бункер рейхсканцелярии и лишили бы Бормана шанса ускользнуть из него и остаться живым.

Гитлер начал то, что должно было быть его последним военным совещанием, в полдень 30 апреля. Ему сообщили, что войска Красной армии находятся в квартале от бункера рейхсканцелярии.

Русские знали, что Гитлер в Берлине, ибо эта весть передавалась по немецкому радио. Но они не знали точно, что он укрывался в бункере под зданием старой имперской канцелярии. Знай они точно, что именно здесь находится Гитлер, бункер был бы уже взят. Но 30 апреля уже было ясно, что части Красной армии полностью блокируют бункер уже на следующий день, не позже.

После совещания Гитлер не спеша съел свой обычный вегетарианский завтрак. Борман приказал полковнику Отто Гюнше, двухметровому эсэсовцу, адъютанту фюрера, доставить как можно больше бензина к входу в бункер. Гюнше передал приказ по телефону Эриху Кемпке, личному шоферу Гитлера в течение тринадцати лет, который заведовал автомобильным парком. Этот приказ удивил Кемпку. Он сказал, что будет трудно достать много бензина, но Гюнше настаивал.

Около 2.30 дня Гитлер закончил завтрак. В сопровождении Евы Браун он затеял затем другую прощальную церемонию. Фюрер пожал руку каждому, кто был рядом с ним в бункере, — они видели его живым в последний раз.

Среди них были Борман, Геббельс, Кребс и Бургдорф. Присутствовали также Гюнше; начальник секретной охраны бригадефюрер (генерал-майор) СС Йохан Раттенгубер; его заместитель, полковник СС Хёгль; секретарши Гитлера — фрау Юнге и фрау Кристиан; его повар, фрейлейн Манциали; его камердинер, Хайнц Линге. Кроме них были также статс-секретарь министерства пропаганды Вернер Науман; курьер по связям с МИДом Вальтер Хевел и курьер по связи с Дёницем вице-адмирал Эрих Восс.

Еще одним свидетелем прощания была секретарша Бормана фрейлейн Эльза Крюгер, тридцатилетняя уроженка Гамбурга. Как глава канцелярии нацистской партии, Борман однажды обзавелся четырьмя секретаршами. Одну он оставлял не очень занятой, чтобы записывать от руки его приказы и тексты телеграмм. «Все, что мне нужно было сделать, — вспоминала фрейлейн Крюгер, — это приготовиться морально к собственной смерти».

Гитлер уже приготовился. Закончив рукопожатия, он уединился с Евой Браун в личном кабинете, оставив остальных дожидаться собственной судьбы.

Затем Борман попросил всех, кроме нескольких лиц, выйти из помещения. Камердинер Линге пошел в собственную небольшую комнату. Геббельс и Бургдорф ждали в центральном проходе. Гюнше и Борман заняли места перед закрытой дверью прихожей, ведущей в кабинет фюрера.

— Что будет с нами без него? — как-то спрашивал Борман жену.

Ответ на этот вопрос прозвучал в 3.30 ночи. Борман услышал одиночный выстрел из пистолета. По словам Гюнше, он первым ворвался в кабинет Гитлера. За Борманом последовали Гюнше с Линге.

Резкий запах цианида, которым отравилась Ева, ошеломил Бормана. Ева находилась в правом углу небольшого дивана. В левом углу Борман увидел распластавшегося Гитлера, из раздробленного черепа которого стекала кровь. На столике перед ним лежал револьвер, другой валялся под столиком на ковре. По свидетельству Гюнше, Борман не нашелся сказать что-нибудь. Ни слова не вымолвили другие свидетели события.

Гюнше поспешил в центральный проход. Там он увидел Эриха Кемпку, который только что прибыл, чтобы доложить о выполнении приказа. Канистры, наполненные пятьюдесятью галлонами бензина, стояли у входа в бункер. Гюнше сообщил остолбеневшему Кемпке, что Гитлер мертв и почему так срочно потребовался бензин.

Линге и личный врач Гитлера, доктор Штумпфеггер, понесли тело фюрера, завернутое в армейское одеяло, чтобы скрыть лицо, вверх по лестнице в сад канцелярии.

Следом шел Борман, несший на руках тело Евы Гитлер. Это зрелище потрясло Кемпку. «Ева ненавидела Бормана, — вспоминал Кемпка. — Он причинял ей много неприятностей. Она знала о его многолетних интригах в борьбе за власть. Теперь после смерти ее заклятый враг нес ее в последнее место упокоения. Борман не должен был сделать больше ни одного шага с Евой на руках». Кемпка подошел к Борману и без слов взял у него ее труп.

Тела Гитлера и его жены поместили в неглубокие ямы близ входа в бункер. Затем Гюнше, Линге и Кемпка обливали их бензином, в то время как в саду рвались русские снаряды.

Из входа в бункер Борман, Геббельс и доктор Штумпфеггер молчаливо наблюдали, как Гюнше поднес горящий факел к могилам. Трупы немедленно охватили языки пламени, возрастая в размерах. Пока пламя все выше поднималось в апрельском воздухе, а интенсивность обстрела русской артиллерией усиливалась, Борман и его спутники стояли по стойке «смирно», вытянув правую руку в нацистском приветствии.

Гюнше, Кемпка и Линге подливали бензин, чтобы выполнить желание фюрера исключить возможность выставления его останков на какой-нибудь дикой русской выставке. Борман и Геббельс не стали задерживаться на лицезрении этой мрачной сцены. Они спустились по ступенькам в совещательную комнату бункера. Теперь им самим предстояло решать, что делать дальше.

Бургдорф, Кребс, Науман и несколько других лиц находились в конференц-зале, так же как и Артур Аксман. Он был лидером гитлерюгенда, члены которого также были брошены на защиту Берлина. Аксман выглядел толстым коротышкой, он был тридцатидвухлетним уроженцем Берлина. Три года назад он потерял руку в России. Глядя на Бормана, Аксман заметил, что лицо у того покраснело.

«Означает ли это, — строил догадки Аксман, — что он волнуется, несмотря на внешнее спокойствие? Силой Бормана была близость к Гитлеру. Теперь Гитлер мертв, и та же участь постигла его влияние».

Сам Борман, очевидно, так не думал. Пока оставалось время, он не торопился со своим уходом из бункера и попыткой добраться до Дёница или до какого-нибудь иного сомнительного места. Вместо этого они с новым рейхсканцлером Геббельсом стали разрабатывать план дальнейших действий.

Но прежде чем осуществлять этот план, Борману следовало кое-что разъяснить Дёницу. И вот примерно в 6 утра, в то время как пламя продолжало жарить труп Гитлера, Борман послал телеграмму:

«Гроссадмиралу Дёницу.

Вместо бывшего рейхсмаршала Германа Геринга фюрер назначает своим преемником вас, господин гроссадмирал. Подтверждение этого в письменной форме последует с курьером. Отныне вы Уполномочены принимать любые меры, которые требует обстановка.

Борман».

«Эта телеграмма привела меня в полное замешательство», — вспоминал Дёниц. Он послал радиограмму в бункер и адресовал ее фюреру.

«Моя лояльность к вам безусловна. Сделаю все возможное для освобождения вас в Берлине. Если судьба все-таки заставляет меня управлять рейхом в качестве назначенного вами преемника, я продолжу войну до итога, достойного уникальной героической борьбы немецкого народа».

Борман получил эту радиограмму. По собственной прихоти, он преднамеренно воздержался от информирования Дёница о смерти Гитлера и о том, что гроссадмирал, следовательно, уже является законным главой государства. Но это ключевое упущение составляло суть плана.

Геббельс и Борман решили, что наступило время не сдаваться русским, но вести с ними переговоры. Генерал Кребс, говоривший по-русски, был выбран переговорщиком. Ему поручили сообщить русским военным властям, что Гитлер мертв, и передать им имена тех лиц, которые назначены в новое правительство. Ему следовало также передать письмо, написанное и подписанное Геббельсом и Борманом, которое содержало аналогичную информацию и адресовалось Сталину. По существу, Кребса уполномочили договориться о перемирии — с тем, чтобы новое правительство смогло быть сформировано и повести дальнейшие переговоры.

План был иллюзорным. Русским ничего не было нужно, кроме безоговорочной капитуляции. Геббельс и Борман сидели в бункере как в западне, и русские могли захватить их в любое время, теперь точно зная их местоположение. Но в этом последнем приступе фантастического осмысления реальности Геббельсу терять было нечего. В случае провала мирного предложения он приготовился осуществить свое прежнее решение — покончить жизнь самоубийством.

Для Бормана ситуация выглядела иначе. Он был полон решимости жить дальше. Если план осуществится, его признают полномочным членом нового правительства и, возможно, обеспечат гарантией безопасного ухода из Берлина. Тогда он отправится к Дёницу в качестве привилегированного эмиссара.

Но пока реакции русских на миссию Кребса не было, Борману приходилось воздерживаться от информирования Дёница о смерти Гитлера. Страх, который внушал всем Борман, и власть, которой он пользовался, исходили от близости к фюреру. И если Дёниц узнает, что Гитлер мертв, он может не пожелать принять Бормана в качестве своего советника. Дёниц даже может воспользоваться услугами Гиммлера — для формирования правительства без Бормана.

С русскими связались по радио, и они согласились принять германского представителя. Около полуночи Кребс отправился пешком по развалинам на позиции русских в указанном месте. Его сопровождали два солдата, переводчик и начштаба коменданта Берлина генерала Вейдлинга полковник Теодор фон Дуфвинг.

Кребс был полноватым мужчиной среднего роста. Бритоголовый, он имел на лице шрамы от недавно залеченных ран, полученных во время воздушного налета в марте, кребс был одет в кожаный плащ, на шее — Железный Крест. Однако для этого визита последний начальник Генштаба не взял с собой привычный монокль.

Когда Кребс ушел, Геббельсу и Борману ничего не оставалось, как только ждать реакции на его миссию. На рассвете следующего дня, 1 мая, они все еще не имели известий от Кребса или русских. В 7.40 утра Борман с понятным нетерпением отправил еще одну шифровку в Плён:

«Гроссадмиралу Дёницу (секретно и лично).

Волеизъявление вступило в силу. Выезжаю к вам возможно скорее. До моего прибытия вам, полагаю, следует воздерживаться от публичных заявлений.

Борман».

Дёниц, конечно, ничего не знал о каком-либо волеизъявлении. Ему не сообщили еще о смерти Гитлера. И Борман, фактически, не стремился к нему «как можно скорее», поскольку решил дождаться каких-либо вестей от Кребса.

Вести пришли в середине утра, когда в бункере появился полковник фон Дуфвинг. Его с Кребсом принимал командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник Василий Чуйков. Кребс все еще вел переговоры с Чуйковым. Он не добился большого прогресса, поскольку позиция русских оставалась простой и непреклонной. Они заявили, что примут только немедленную и безоговорочную капитуляцию Берлина и обитателей бункера.

Фон Дуфвинг взглянул на Геббельса и нашел его спокойным, не подающим признаков страха. Полковник почувствовал, что, в противоположность Геббельсу, Борман дрожал и был озабочен лишь сохранением своей жизни. Однако ни Геббельс, ни Борман не согласились на капитуляцию. Вернулся Кребс. Когда он появился около полудня в бункере, то смог только повторить то, что уже сообщил фон Дуфвинг.

Это означало конец Геббельса. Он стал готовиться к сведению счетов с жизнью. Борман же начал планировать побег из бункера. Но сначала следовало сообщить Дёницу о реальной обстановке. Теперь не оставалось причин, чтобы скрывать от него достоверную информацию. И вот в 2.46 ночи, через двадцать четыре часа после самоубийства Гитлера, в Плён была направлена радиограмма:

«Гроссадмиралу Дёницу (лично и секретно).

Вручить только курьером.

Фюрер умер вчера, в 15.30. В своем завещании от 29 апреля он назначает вас президентом рейха, Геббельса — рейхсканцлером, Бормана — министром партии, Зейс-Инкварта — министром иностранных дел. Тесты завещания, по приказу фюрера, направляются вам и фельдмаршалу Шёрнеру, а также за пределы Берлина для сохранения в надежном месте. Борман постарается прибыть к вам сегодня для разъяснения обстановки. На ваше усмотрение оставляется форма и время объявления решения о вашем назначении вермахту и народу.

С подлинным верно — Геббельс, Борман».

Теперь Дёниц узнал наконец, что Гитлер мертв и что он свободен в своих действиях. Дёниц прочел также, что Борман пытается к нему пробраться, чтобы «разъяснить обстановку». Относительно этой части замысла у Дёница было собственное мнение. Он стал отмежевываться от наиболее одиозных из оставшихся нацистских паладинов. Днем раньше он сообщил Гиммлеру, что не представляет себе, как он «мог бы использовать» в дальнейшем услуги рейхсфюрера СС. Теперь Дёниц издал приказ об аресте Геббельса и Бормана в случае их появления в Плёне.

«В тяжелой ситуации, в которой мы оказались, — вспоминал Дёниц, — я не мог позволить, чтобы меня обременяли вмешательством извне».

Борман, очевидно, намеревался добраться до Плёна. Конечно, он не знал о приеме, который ему готовится. Никто из обитателей бункера не мог припомнить, чтобы Борман называл какое-либо другое место назначения. Но тогда Борман делился сокровенными мыслями только с Гитлером, и если он держал в голове другой замысел, то не стал бы рисковать раскрытием его деталей.

Определенно лишь одно: Борман хотел выбраться из Берлина живым, и последний шанс для этого появился. У миссии Кребса был один осязаемый результат. Русские впервые получили представление о том, где находится бункер и кто в нем обитает. Их артиллерийский обстрел имперской канцелярии стал более яростным и точным. Им противостояла лишь боевая группа Монке, наскоро сформированная часть из почти трех тысяч моряков, пожилых ополченцев, членов гитлерюгенда и эсэсовцев. У них заканчивались боеприпасы.

О спасении из осажденного бункера при дневном свете не могло быть и речи, поэтому Борману пришлось до ночи терпеть русскую канонаду и опасаться того, что русские могли захватить бункер в любой момент. Фактически, под его командой оставалось около шестисот солдат, партийные работники, госслужащие, секретари-женщины, которые остались в комплексе бункеров. Но со смертью Гитлера Борман больше не внушал беспрекословного подчинения. Он был одним из потенциальных беглецов, как и все другие, большинство из которых неистово носились вокруг «как цыплята с отрубленными головами», по выражению одного из обитателей бункера.

Возможен был лишь один план побега. Ушло время, когда можно было улететь на легком самолете или использовать какие-либо другие экзотические средства. Напротив канцелярии находилось метро. В разные промежутки времени ночью обитатели бункера покидали его, пробирались через ряд тоннелей и проникали в метро. Затем они шли по путям, не замечаемые русскими солдатами, которые находились над метро, пока не достигали станции Фридрихштрассе. Здесь они выходили на поверхность, надеясь оказаться на территории, еще удерживавшейся остатками боевой группы Монке. В нескольких ярдах от станции Фридрихштрассе находился мост Видендаммер, связывавший берега реки Шпре. При помощи отрядов боевой группы Монке беглецы перебирались через мост и затем уходили через северо-западные пригороды Берлина к Дёницу или в какое-либо другое безопасное место.

Для Бормана единственной альтернативой этому плану было бы самоубийство. Для понимания того, каковы были шансы у Бормана, имеют значение четыре человека: однорукий лидер гитлерюгенда Артур Аксман, Эрих Кемпка, доктор Людвиг Штумпфеггер и Вернер Науман.

Кемпке было 35 лет. Он родился в Рейнской области в шахтерской семье выходцев из Польши, одним из девяти братьев и сестер. В возрасте 14 лет бросил школу, чтобы стать учеником электромеханика. С 1932 года работал шофером Гитлера. Кемпка восхищался Гитлером, но к Борману относился иначе. «Те из нас, — вспоминал он, — которые работали долгое время рядом с этим дьявольским персонажем, ненавидели его».

Доктор Людвиг Штумпфеггер являлся компетентным врачом-ортопедом, специализировавшимся на восстановлении костей. Он занял свой пост последнего личного хирурга Гитлера по рекомендации врача Гиммлера, доктора Карла Гебхардта, в клинике которого работал. Ростом в шесть с половиной футов (больше 2 метров), Штумпфеггер носил чин штандартенфюрера (полковника) СС. Он тоже восхищался Гитлером. Хотя Штумпфеггер не был таким шарлатаном, как прежние врачи Гитлера, он проводил медицинские эксперименты на узниках концентрационных лагерей. В последние несколько дней он снабжал обитателей бункера капсулами с ядом.

Вернер Науман, некогда статс-секретарь министерства пропаганды, был назначен Гитлером преемником Геббельса на посту главы министерства. Науман стал членом нацистской партии с 19 лет. Теперь, в 35 лет, он был магнетическим оратором с фанатичным блеском в глазах, завораживающих аудиторию.

Не каждый обитатель подземелья пожелал спасаться подобно Борману, Аксману, Кемпке, доктору Штумпфеггеру и Науману. Генералы Бургдорф и Кребс остались в бункере. На следующий день поисковая группа русских обнаружит их трупы. Вероятно, они застрелились.

Геббельс заметил, что не собирается проводить остаток жизни «таскаясь повсюду как вечный беглец». Он также расписался в своей решимости «покончить с жизнью, которая не будет иметь ценности для меня, если я не буду тратить ее на службе фюреру и рядом с ним…».

По крайней мере, этим словам он остался верен. Около 8.30 вечера Йозеф и Магда Геббельс отправились без сопровождения в сад имперской канцелярии. Их шестеро детей уже были отравлены ядом. В саду эсэсовец, подчинявшийся Геббельсу, выполнил его последний приказ. Он заключался в том, чтобы застрелить Геббельса и его жену.

Борман не проявил интереса к кончине Геббельса. Облить трупы нового рейхсканцлера и его супруги бензином и поджечь их выпало на долю адъютанта Геббельса, Понтера Швегермана. Пока трупы горели, Борман переместился в другой бункер под зданием новой имперской канцелярии. Отсюда должны были отправляться группы беглецов, поскольку полковник СС Гюнше предпринял меры для уничтожения самого бункера фюрера.

Эрих Кемпка, Артур Аксман и сотни других обитателей бункера опередили Бормана, который начал попытку собственного побега около 1.30 ночи. В небольшую группу Бормана входили доктор Штумпфеггер, Вернер Науман и Гюнтер Швегерман.

В ночь на 1 мая 1945 года Борману было уже 45 лет. Несмотря на подземную жизнь, этот плотный, с бычьей шеей человек сохранял крепкое здоровье, позволявшее ему работать почти круглосуточно. Кроме большой родинки на левом виске и заметного шрама над правой бровью, не было признаков, отличающих его от обычных людей. У него были здоровые зубы, которые не имели особенностей, необходимых для опознания в будущем. Разумеется, ни русские солдаты, ни немецкие граждане не смогли бы опознать Бормана, поскольку он всегда предпочитал работать в негласной обстановке.

Борман не маскировался, но был одет в форму генерал-лейтенанта СС и кожаный плащ. В одном из карманов плаща хранилась копия последнего завещания, душеприказчиком которого он был. Возможно, при нем была капсула с ядом.

Фрейлейн Крюгер случайно встретила Бормана перед его побегом. «Ну, прощайте, — сказал Борман своей последней секретарше. — В этом предприятии теперь мало смысла, но я попытаюсь прорваться. Очень вероятно, что мне не повезет».

Борман направился к станции метро. Языки пламени от погребального костра Геббельса еще устремлялись в ночное небо. Пламя, частично уничтожившее тело фюрера, уже погасло.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.