Глава семнадцатая Освобождение Смоленска Апрель — сентябрь 1943 года
Глава семнадцатая
Освобождение Смоленска
Апрель — сентябрь 1943 года
Подготовка наступления
Уход 9-й армии Моделя с Ржевского треугольника открыл Красной Армии путь на запад. Преследуя арьергарды противника, войска Западного и Калининского фронтов вплотную подошли к Смоленскому плацдарму — огромной Среднерусской возвышенности, расположенной между Днепром и Западной Двиной. Идея скорого освобождения от немецких оккупантов древнего русского города Смоленска захватила солдатские сердца. Из номера в номер дивизионная газета публиковала очерки об историческом прошлом города и Смоленщины, в особенности — о народной борьбе с наполеоновской армией. Каждый понимал, что всякое селение на нашем пути переплетено с судьбами Отечества.
В 1941 году Гитлер объявил на весь мир, что немецкая армия, открыв «смоленские ворота», скоро завоюет Москву. Но жизнь опрокинула планы захватчиков. В тяжелых боях за Смоленск Красная Армия задержала вермахт на два спасительных для Москвы месяца. Без тех кровавых сражений в сентябрьские дни сорок первого трудно сказать, как сложилась бы Московская битва. Мне кажется, историки не в полной мере оценили Смоленское сражение — первый крупный удар по противнику в начальный период войны.
Нам предстояло открыть те же «смоленские ворота», которые до Гитлера почти 130 лет назад открывал Наполеон. Только мы должны были распахнуть их не на Восток, а на Запад. За ними нас ждали истерзанные Белоруссия и Польша, а далее — Германия…
Гитлеровское командование отчетливо понимало всю серьезность сложившегося положения на Центральном фронте, поэтому сосредоточило на Смоленском плацдарме огромные силы — более 40 дивизий, оборонительные рубежи простирались в глубину до 120–130 километров, представляя собой шесть основательно оборудованных полос.
Однако Гитлер и его стратеги не учитывали в своих планах несколько новых существенных фактов. Во-первых, Красная Армия набиралась силы и гнева. В сорок третьем она стала иной, пройдя суровую школу боев, в частности, и под Ржевом. Во-вторых, каждый боец, идя на запад, вовсю — до кровавых ран сердца! — нагляделся на «новый порядок» оккупантов, и это была не пропаганда, а живые трагические картины того, что сотворили враги с Русской землей.
И сейчас, стоя в обороне, мы готовились к наступлению.
Дивизия получила крупное пополнение. За четыре месяца, с апреля до начала августа, солдаты, перекопав горы земли, оборудовали крепкие узлы обороны, построили оснащенные пулеметами ротные и взводные опорные пункты. На танкоопасных направлениях отрыли противотанковые полосы, установили противотанковые рогатки, ежи — и все, что можно, заминировали. Были вырыты и опоясаны колючей проволокой десятки километров окопов, траншей с ходами сообщений. С утра до поздней ночи Василий Алексеевич Полевик, новый комдив 220-й, обходил полки и батальоны. Отдельные офицеры скептически относились к ежедневному изнурительному труду, затеянному комдивом:
— Зачем это? Вот-вот пойдем вперед, оборона — дело временное.
Полковник терпеливо разъяснял:
— Суть создаваемой, возможно ненадолго, обороны — предупреждение внезапного нападения. Хотите обескровить дивизию перед наступлением?!
Любопытно, что солдаты не роптали. Лучше всех их настроение выразил один солдат-украинец:
— Так це до увагы!
Наряду с фортификационными сооружениями комдив организовал боевую подготовку стрелковых батальонов и рот. Неподалеку от переднего края было выбрано скрытное место для тренировочного полигона. Здесь шли в атаку, учились отражать контратаки, отрабатывали взаимодействие пехоты с танками.
Лето 1943 года, Западный фронт, под Смоленском. Офицерам всем не более двадцати. Слева направо: Костя (фамилию не помню), Анатолий Козявкин, Иван Скоропуд, Борис Горбачевский
5 июля полки внезапно предупредили: не исключен «сюрприз» от соседей. Все — от комдива до последнего солдата — три или четыре дня (точно не помню) находились в траншеях в боевой готовности. За нами расположился хорошо оснащенный, в том числе и реактивными минометами, артиллерийский полк. В ротах появилось больше ручных пулеметов и автоматов. Прибыла танковая бригада. Противник изредка обстреливал наш передний край — вероятно, как и мы, находился в напряжении.
Вскоре был дан отбой, и, как молния, пронеслась весть о грандиозном сражении на Курско-Орловской дуге. Началось оно 5 июля и продолжалось несколько дней. Стало понятно, чем было вызвано предупреждение о «сюрпризе».
Успех на Курской дуге вызвал общую радость.
— Теперь-то, — говорили солдаты, — им капут!
— Это точно, пора готовить катафалки…
Увы, до полной победы и похорон немецкой армии было еще почти два долгих кровавых года войны.
Дивизия вступает в бой
Утром 7 августа артиллерийская канонада известила о начале наступления на Смоленский плацдарм трех фронтов — Калининского, Западного и Прибалтийского.
После полуторачасовой артиллерийской подготовки развернулась битва за Смоленск. Рота за ротой поднимались в атаку. С первых же боев сражение приняло ожесточенный характер. Несмотря на контратаки противника и превосходство в воздухе, преодолевая сильный заградительный огонь пулеметов, наши части врывались в траншеи неприятеля — прогрызали вражескую оборону.
В ночь на 8 августа комдив Полевик вводит в прорыв свежие силы, поддержанные артиллерийским огнем.
8 августа, утро. Первый батальон 673-го полка достигает Шишловской рощи и деревни Рыбки. Артиллерийские и минометные батареи переносят огонь на второй и третий рубежи обороны противника.
8 августа, день и вечер. После массированной артподготовки батальоны совершают бросок ко второй линии траншей врага. Немцы усиливают сопротивление. Завязывается тяжелый бой, схватки идут за каждый клочок земли.
9 августа, утро и день. Противник подтягивает в район прорыва резервы и несколькими энергичными контратаками отбрасывает полк к первой траншее. С обеих сторон растет число убитых и раненых.
673-й и 653-й полки с трудом удерживают захваченную территорию. Продвижение застопорилось. Немецкие штурмовые группы, активно поддержанные авиацией, сумели вклиниться в расположение дивизии. Ситуация стала критической. В этот момент совершает подвиг сержант Василий Рагулин: развернув самодельный флаг, с криком: «За Родину! Ура-а!» — он увлекает в контратаку залегших бойцов. Немцы на несколько мгновений растерялись. Отход батальонов был остановлен.
Вот как описан этот переломный момент сражения в дивизионной газете: «Он (В. Рагулин. — Б. Г.) первым выскочил навстречу противнику. За ним бросились комсорг батальона Борис Фломбойм и многие солдаты. Они сумели восстановить положение. Вблизи Рагулина разорвалась граната. Его лицо залило кровью, он, не обращая внимания на ранение, тут же очередью из автомата сразил немецкого офицера…»
Однако командование приходит к выводу: опасность срыва операции не исчезла, необходима передислокация. Дана команда на общий отход. Особенно настораживали активные действия немецкой авиации.
9 августа, вечер. 673-й полк вновь захватывает Шишловскую рощу и деревню Кудиново, а также Рыбки. Не теряя темпа наступления, форсируем реку Видосу.
10 августа. При поддержке танков и авиации противник вновь и вновь контратакует. Сражение становится все более жарким. Обе стороны несут значительные потери. Солдаты проявляют беспримерное упорство и мужество, в некоторых батальонах осталось 20–30 человек. Вся полковая артиллерия выдвинута на прямую наводку. Подбито и сожжено много танков. Наконец, не выдержав натиска, противник отступает.
11, 12, 13 августа. 673-й полк продолжает преследование, хотя людей в строю остается все меньше.
К исходу 14 августа освобождены Спас-Деменск и сотни деревень. Дивизию выводят во второй эшелон. В полосу наступления вступает 251-я стрелковая дивизия.
За период наступления нашу дивизию четырежды выводили во второй эшелон, что свидетельствует о жестокости боев и серьезности потерь.
Приехал комдив Полевик. Обычно суровый, малоразговорчивый, в этот раз он открыто проявил свое восхищение мужеством людей, благодарил солдат за упорство и храбрость.
— Где твой герой, — спросил у Груздева, — тот, что поднял солдат в контратаку?
Груздев представил комдиву Рагулина. Комдив подошел к Василию:
— Спасибо, сержант, хорошо воюешь! — Обнял, расцеловал и прикрепил к гимнастерке орден Красной Звезды.
Это была первая награда сержанта.
Через неделю дивизию вновь перебросили на передний край. Мы продолжали теснить врага. Немцы отступали, сдавая один за другим свои рубежи.
В середине сентября, после небольшой передышки и перегруппировки, наступление было продолжено. В прорванную оборону плацдарма устремились наши войска, были взяты Духовщина и Ярцево. До Смоленска оставалось — рукой подать.
Примерно в двадцати километрах от Смоленска командование фронта вывело 220-ю дивизию из состава 30-й армии, переподчинив ее 62-й армии, которой предстояло обойти Смоленск с юга. Мы вступили в город Красный. Вскоре под ударами 62-й армии пал еще один город — Дорогобуж. Когда-то Кутузов дал здесь бой отступавшим французам.
На площади в центре Дорогобужа немцы устроили кладбище. Мы увидели множество солдатских могил с березовыми крестами и надетыми на них касками. Проходя мимо, солдаты яростно сбрасывали каски, сбивали кресты на землю.
25 сентября 1943 года был освобожден Смоленск. В тот же день был занят еще один старинный русский город — Рославль.
Борис Фломбойм и Иван Скоропуд
Во время прорыва обороны Смоленского плацдарма погибли два батальонных комсорга, два лейтенанта — Борис Фломбойм и Иван Скоропуд.
Борис Фломбойм пришел в дивизию под Ржевом. Невысокий, серые добрые глаза под начисто выгоревшими бровями, лицо еще покрыто нежным золотистым пушком. Поначалу он показался мне мальчишкой, случайно попавшим на фронт, его досрочно выпустили из военно-политического училища. Но первое впечатление быстро рассеялось. Больше всего меня привлекали в Борисе его дружелюбие и необыкновенная отвага.
Чудом уцелев в ржевских боях, он пал под Селижаровом, неподалеку от Ярцева, сраженный немецким автоматчиком. Произошло это, как мне рассказали, в момент, когда комсорг, увлекая за собой бойцов, прыгнул с бруствера в траншею противника.
Свердловчанин, он вырос в семье потомственных фармацевтов. Его дед, отец, мать долгие годы изо дня вдень смешивали целебные порошки, колдовали над бутылочками с лекарствами — словом, были истинными аптекарями. Власть платила им копейки, но династия фармацевтов Фломбоймов была известна многим, горожане ценили их труд, знали: в трудный час они помогут.
От отца Борис унаследовал педантизм: точность и строгость. В короткий срок он изменил свой официальный статус комсорга, превратил его в живое дело и стал необходимым человеком не только для своих комсомольцев, но и для всех солдат батальона. Бориса не пугала сложность ситуации, он вставал на защиту слабого и умел привлечь к себе сильного. Солдаты признали лейтенанта своим и зауважали его как человека, с которым и за жизнь можно поговорить, и посоветоваться, если что не так дома или во фронтовых делах.
Запомнил один случай. Полк двигался к Вязьме, преследуя отступавшего врага, иногда нам удавалось буквально наступать немцам на пятки. Внезапно нас контратаковали. Немцы поставили заслон, стараясь остановить, а то и отбросить нас подальше от своих арьергардов. Командира батальона тяжело ранило. Борис не растерялся, взялся за пулемет, а когда диски в нем кончились, переполз к другому. За этот бой он был награжден медалью «За отвагу».
Неожиданно Боря подал рапорт: просился в разведку. Отказали. Затем почему-то решил стать снайпером. Опять отказали. Я задумывался над его метаниями. Нет, он не искал смерти, скорее им владела постоянная жажда риска.
Однажды во время коротенького затишья, еще под Ржевом, он предложил мне сыграть в шахматы. Я удивился: на фронте шахматы? Борис рассмеялся. Достал из вещмешка небольшой картон, разрисованный под шахматную доску, и холщовый мешочек с фигурками, вылепленными из глины и чем-то обработанными для крепости. Мы сыграли две партии. Обе я проиграл. Оказалось, еще мальчишкой он был чемпионом по шахматам в городском Дворце пионеров, а позднее, играя в местном шахматном клубе, получил звание мастера. Трудно в это поверить, но, когда выпадали свободные минуты, комсорг учил молодых солдат этой игре, не случайно они прозвали его «Королем».
Борис не терпел краснобайства, к сожалению, распространенного среди офицерства. Однажды ротный попытался разругать батальонного комсорга за панибратство с рядовыми. Комсорг вытащил из вещмешка маленький блокнотик и прочитал крайне удивленному офицеру слова Петра I, советовавшего «не держаться устава, яко слепой стены, ибо в уставах порядки писаны, а времен и случаев нет».
Я всегда поражался его храбрости, умению владеть собой в бою и однажды спросил:
— Откуда ты взялся такой бесстрашный?
Борис смешался, попытался возразить, затем процедил сквозь зубы:
— Если бояться, то офицеру на фронте делать нечего.
— Не всякий на это способен.
— Согласен. Но ты-то знаешь, как нас закрутило под Ржевом. По десять атак в день, и все без толку. «Зачем так с нами обращаются?» — спрашивали солдаты. Скажи, что я должен был им отвечать? Вот я и выучился воевать. Не я один набрался под Ржевом храбрости и злости. Хватит и на Смоленск, и на Оршу, и до Берлина.
Трудно потерять фронтового товарища, всякий раз — это удар в сердце. Если каждый день рядом с тобой погибают люди, может показаться, что ты перестаешь чувствовать остроту потери, становишься равнодушным, лишенным сострадания. Могу засвидетельствовать — это неверно!
Не принимаю я и суждения об «упоении в бою» — мол, солдат, идя в атаку, захвачен общим порывом и забывает о себе. Уверен, в экстремальной ситуации, даже в атаке, человек остается самим собой.
Еще один жестокий удар — потеря Ивана Скоропуда.
Ивана называли «молчуном», и это правда, он был не очень разговорчив. Но мы сдружились. До сих пор я храню фотографию 1943 года, сделанную где-то в смоленских лесах, мы сняты вместе: несколько комсоргов полков и батальонов.
Родился Иван Скоропуд в Полтаве, в семье учителя. Жили они по соседству с писателем Короленко. Отец Вани иногда помогал соседу по хозяйству, а писатель нередко приглашал его на свои литературные четверги. Под влиянием отца Ваня увлекся украинской литературой и почувствовал вкус к удивительному украинскому фольклору, полюбил он и мелодичные народные песни, их часто пели в семье. Он много читал, знал наизусть поэму «Энеида» украинского поэта-классика Котляревского, любил стихи Леси Украинки. Вот этот момент нас и сблизил. Я тоже знал «Энеиду» и любил стихи Леси Украинки: в харьковской школе, где я учился, украинскую литературу преподавал высочайший интеллигент Василий Иванович Сокол — великолепный педагог, знаток украинской литературы, драматург, несколько его пьес играли в харьковских театрах.
Когда началась война, многие покинули Полтаву. Семья Скоропудов эвакуировалась в Новосибирск. Но отец Ивана остался — ради своих учеников. Немецкий комендант получил донос на учителя, его обвиняли в том, что в революцию он поддерживал контакты с писателем Короленко — защитником евреев, в качестве доказательства приводилось знаменитое «Дело Бейлиса». Недолго думая, обер-лейтенант принял решение: «В назидание другим — повесить». Об этом факте я узнал после войны, в 70-е годы, когда моя жена по делам службы ездила в Полтаву.
В армии Иван Скоропуд стал санинструктором. Во время битвы за Москву он показал себя храбрецом: вынес под огнем с поля боя 86 раненых. 5 марта 1942 года санинструктора наградили орденом Ленина. Во всей дивизии он один имел столь высокую награду. Комиссар дивизии Дубовской, вручая герою орден, посоветовал Ивану вступить в партию и рекомендовал его на комсомольскую работу. Так Иван Скоропуд стал комсоргом батальона.
Трагедия произошла в первые дни наступления на Смоленск. Иван подорвался на мине. Разорвало его в клочья, по родимому пятну удалось опознать оторванную ногу.
Узнав о гибели Ивана, я попросил Кошмана, батальонного комиссара 653-го полка, разрешить похоронить комсорга с высшими почестями. В гроб положили останки и фотографию лейтенанта.
Во время похорон кто-то обронил фразу: «Все мы в этой жизни — только маленькие пылинки!» Она показалась мне обидной, и я резко возразил.
Когда было трудно и кто-то впадал в панику, Ваня шутил: «Небо на землю не падае». Мудрая украинская поговорка…
Погибший батальон
В двух километрах от наших позиций начинался огромный лес с выступающей вперед возвышенностью, заросшей березовой рощей. Высота была занята немцами — вероятно, это был один из форпостов боевого охранения перед основной линией обороны. Командир полка Разумовский приказал комбату майору Подчезерцеву захватить высоту.
На рассвете после короткой артиллерийской подготовки комбат повел солдат к роще. Обходили мы ее с двух сторон. Бой оказался коротким, противник понял, что высоту не удержать, и отошел. Как видно, задача охранения состояла в наблюдении за нашим передним краем. Взобравшись наверх, мы еще слышали шум удаляющихся автомобильных моторов.
Встретили нас пустые блиндажи, на столах все свидетельствовало о прерванном завтраке. Подчезерцев доложил Разумовскому обстановку и расставил посты, организовав круговую оборону. Бойцы, после бодрого заявления старшины о пригодности оставленной немцами еды, с охотой принялись за кофе и бутерброды с колбасой. Я же решил проверить посты и поговорить с караульными: не исключено, что противник попытается вернуть так легко отданные позиции. Оказалось, беспокоило это не только меня. Входя в блиндаж, я услышал обрывок разговора:
— Не нравится мне, Иван, внезапное бегство немцев, — говорил замполит, — впервые сталкиваюсь с таким фактом.
— Согласен с тобой, Ося. Не ловушка ли это?
Разговаривали Подчезерцев и его замполит Осип Юдин, наедине они обращались друг к другу по имени.
— Что будем делать, если вернутся? — спросил Ося.
— Драться, — ответил комбат. — К вечеру комполка обещал подбросить две «сорокапятки», пополнение, и минометный взвод подойдет.
Загудел зуммер, передали приказ Груздева: «Комсоргу вернуться на компункт».
— Опять выкрутасы! И что ему надо? — удивился я. — Забудем, ребята, не хочется возвращаться, да и обстановка сложная.
— Приказ есть приказ, — возразил комбат. — Топай, комсорг, справимся без тебя.
Как обычно, мы обнялись, и я покинул рощу. Живыми я больше их не увидел.
Пока я добирался до компункта, на высоте уже завязался бой. Оказалось, из леса в направлении рощи выехало несколько самоходок с автоматчиками, Разумовский приказал артиллеристам отсечь их огнем от батальона Подчезерцева. Сражение разгоралось. Через два часа связь с батальоном прервалась. Разумовский, встревоженный долгим молчанием, послал к высоте разведчиков и связистов, но добраться им не удалось — их встретил сильный пулеметный огонь. Стало ясно: высота в руках противника. Но где же батальон?!
Ближе к вечеру меня вызвал Разумовский:
— Нужно выяснить, что с батальоном. Если отрядим роту — сможешь довести ее тем же путем, что шел Подчезерцев?
Я подтвердил. Быстро собрали роту. Присоединился взвод разведки. Сумерки уже надвинулись, и комполка вручил мне свой американский фонарик. Отряд двинулся в ночь.
Ситуация повторилась. Быстротечный бой — и немцы покинули позиции.
Увидели мы тяжелую картину. Земля была завалена трупами наших и немцев. На месте командирского блиндажа зияла глубокая воронка. Разумовский попросил меня посветить. Стало ясно, что нападение было внезапным; судя по положению тел и ранам, произошел жестокий рукопашный бой. Из наших не уцелел никто. И никто не мог рассказать, как все случилось, не мог посоветовать — неужели и нас поджидает нечто жуткое, неожиданное?..
Ветер слегка шевелил ветки тонких берез, было тихо в красивой березовой роще. Но эта тишина давила. Молчали павшие и живые. Собрал букетик цветов и положил на землю среди погибших. Земля приняла всех — солдат и командиров. Вместе были они в бою и упокоились в одной братской могиле.
Фронтовая печать смолчала. Вскоре вместо Разумовского нам прислали нового командира полка. Происшедшее стали забывать. Только не я. Я потерял двух товарищей. Я был к ним привязан, в маршах старался идти с их батальоном, вместе мы прошли путь от Ржева до их последней безымянной высоты. Так ли была необходима эта операция? — задавался я вопросом и не находил ответа…
В памяти Иван Подчезерцев и Осип Юдин сохранились как нераздельное целое: один — настоящий командир, другой — настоящий комиссар.
Юдин служил в батальоне еще до Подчезерцева, был чуть моложе комбата, но с первой встречи они понравились друг другу. Осип окончил педагогический институт, преподавал в школе литературу. В отличие от Подчезерцева, он не был профессиональным военным, в политработники попал случайно.
Подчезерцев был плотный, коренастый, с почти круглым лицом, короткой стрижкой. Юдин — высокий, худой, с черной шевелюрой, тонкое лицо с пытливым взглядом. Один — майор, другой — старший лейтенант. Оба прошли от Москвы почти до Смоленска. Каждый был дважды ранен. Каждому не было и тридцати.
«Крепкий мужик», — говорили о Подчезерцеве подчиненные, имея в виду не только его внешний облик. Рослый, широкий в плечах, с сильными руками, чем только не занимался Иван до войны! Работал комбайнером, с комбайна перешел на трактор. Как-то он выехал на тракторе на шоссе, и вдруг заглох мотор, в трактор врезалась легковушка. Осудили его на три года. Отсидел год, а там изменили статью и выпустили. В 1936-м призвали в армию. Закончил военное училище, затем служил под Тернополем. Как-то Подчезерцев попал на глаза Христофоровичу — так звали тогда полковника Баграмяна, в 1941-м он был начальником оперативного управления штаба Киевского военного округа — застрял полковник по дороге к Тернополю, забарахлил мотор. Иван справился в одну минуту. Поблагодарил его полковник и хотел забрать с собой, взять порученцем, но почему-то не вышло.
Подчезерцев не любил затейливых речей, ценил простое русское слово. Не пил, не курил. Не дай бог, под руку попадался подвыпивший офицер — считай, одна звездочка на погонах пропала. Он первым из командиров послал куда подальше довоенные, порочные в условиях войны уставы и стал учиться воевать у немцев. Одним из первых в дивизии освоил радиосвязь. Живо откликнулся на призыв командующего фронтом вместо окопов освоить инженерное искусство траншейной обороны. Недолюбливал комбат танкистов, зато крепко сдружился с артиллеристами и минометчиками. Старался отбирать в батальон бывалых бойцов. В наступлении всегда искал уязвимые места в обороне противника и тогда вел батальон на прорыв. Он старался беречь людей, был добр, — об этом знали, и многие солдаты стремились попасть именно к нему. Разумовский считал батальон Подчезерцева штурмовым и ставил перед ним сложные задачи, будучи уверен, что командир с ними справится.
Однажды, расставаясь, я шел в другой батальон, Иван подарил мне немецкую бритву фирмы «золинген», ценный подарок, грустно усмехнулся и сказал: «Будешь бриться — вспоминай нас с Осей». Только сейчас мне пришло в голову: я часто видел его печальным, что-то мучило его… Быть может, это было предчувствие?..
Данный текст является ознакомительным фрагментом.