НАЧАЛО КИЕВА

НАЧАЛО КИЕВА

История всякого древнего народа начинается с легенды. И чем древнее народ, тем фантастичнее легенда. Древние монархии Востока начинали свое происхождение прямо от богов. Более скромная японская династия происходила от луны, и только после капитуляции 1945 года японский император был вынужден отречься от своего лунного происхождения.

Чем ближе к нынешним временам, тем легенды скромнее. Основатели Рима были только сыновьями весталки и бога войны. Михаил Феодорович Романов, избранный на царство в 1613 году, оказался отпрыском «прекрасноцветущего и пресветлого корени Августа Цезаря». Профессор П. Милюков старался произойти от «мужа честна Малика», прибывшего на Русь из «земли фряжской».

В легендарном происхождении древних династий главную роль, по-видимому, играло требование практической целесообразности. Если Тенно происходит от Солнца и Луны, то, ясно, никакой обычный смертный конкурировать с ним не может: так создается незыблемость власти. Если династия пришла откуда-то со стороны - с неба или с земли, в данном случае не так важно, - то ясно, что она как-то одинаково стоит над всеми слоями, группами, классами, племенами и прочим всей данной страны.

Поэтому практика современных монархий выработала обычай, по которому монарх вступает в брак только с иностранной принцессой. Этот обычай имеет и свои неприглядные стороны: будущая императрица или королева вынуждена менять родину, имя, религию, язык и прочее. И у всякого человека остается достаточно оснований сомневаться в том, что все эти перемены проделаны искренне. Но, с другой стороны, в нашей русской истории родственники царицы-туземки неизбежно вызывали целый ряд внутриполитических осложнений: они уже выделялись из общей массы граждан страны и подданных монарха, претендовали на привилегии - что было бы не так и плохо, но они претендовали и на политическую роль, что было плохо почти всегда.

Самая древняя функция монархии - это суд. Основное требование всякого суда - это беспристрастность судьи, положение его вне или над сторонами. Отсюда тенденция приглашать монарха из-за моря - как, например, в Англию был в 1688 году приглашен Вильгельм Оранский и в 1714 году ныне царствующая Танноверская династия. Очень вероятно, что легенда о призвании варягов имеет такой же чисто практический смысл. Она была записана уже в христианское время, следовательно, божественное происхождение отпадало, а - при тогдашнем состоянии исторической науки - до «пресветлого корня» просто еще не додумались.

О весталке и Марсе сейчас, кажется, не спорит никто. О варягах все еще спорят. Наши историки в течение лет по меньшей мере двухсот вели спор на эту тему. Этот спор можно было назвать совершенно бессмысленным, если бы обе спорящие стороны не защищали бы совершенно конкретных политических программ сегодняшнего дня.

Профессор Виппер, анализируя труды некоторых германских историков древнего Рима, с очень большой степенью убедительности продемонстрировал то прискорбное обстоятельство, что к истории древнего Рима все эти труды собственно никакого отношения не имели. Они, эти труды, имели целью показать на древнеримском примере спасительность той германской партийной программы, какую разделял данный историк. Профессор Виппер писал до той эпохи, когда «марксистская историография» сконсолидировалась в окончательный шулерский притон… Но скромные зачатки этого притона существовали, оказывается, и в досталинские времена. Люди коверкали, извращали, фальсифицировали римскую историю, чтобы ее иллюстрациями подкрепить свои партии. По точно такой же схеме действовали и русские историки. Таким образом, историю русской историографии целесообразнее всего начать с тех же варягов.

История русской общественной мысли от Рюрика и Синеуса до Ленина и Сталина, разделилась, собственно говоря, на две - очень неравные части. Одна, меньшая, говорила: мы более или менее сами по себе. Другая, большая, говорила: нам без немцев нет, не было и не будет никакого спасения - под немцами подразумевались и немцы просто, и немцы вообще - всякие иностранцы, немцы в московском смысле этого слова - обитатели западноевропейских культурных стран. На «немецкой стороне» стояла «вся наука», ибо наши славянофилы, несмотря на все их потуги быть «тоже наукой», были только публицистикой. Правда, пока что правильно предвидели именно они, но до «науки» они все-таки не дослужились. Правда, отец всей нашей науки Михайло Ломоносов от варяжской теории на стенку лез. Но во времена Ломоносова, точно так же, как и теперь, нет решительно никакой возможности ни доказать, ни опровергнуть теорию признания варягов. И во время Ломоносова - точно так же, как теперь - эта теория была использована воинствующим германизмом для доказательства государственной, культурной и прочей одаренности германского народа, следовательно, для его права, снова «придти, княжить и володеть».

Из попыток реализации этого права ничего не вышло в 1917 и в 1945 году. Ничего не выйдет и в какой то другой, нам еще неизвестный, но, все-таки, еще вероятный год. Варяжская теория пока что поставлена на лед - кальтгештельт, как говорят немцы. Очень вероятно, что последующие поколения попытаются ее разогреть.

В этой легенде - или теории - есть несколько занятных сторон. Самая занятная из них заключается, может быть, в некоем, так сказать, чисто семейном моем событии. Жена моего сына - шведка. И когда я ей рассказывал о Рюрике, Синеусе и Труворе она высказала подозрение, что тут что-то напутано: Синеус, вероятно, обозначает семью, дом, домочадцев, а Трувор, вероятно, обозначает скарб. Действительно, по-шведски сина хус - значит «с домом», а Трувор очень похож на Труэ - сундук, скарб, скрыню, как называли этот предмет мебели на Украине. Итак, пришел Рюрик и стал княжить в Новгороде, его семья в Изборске, и его сундук в Белоозере. Эта точка зрения может объяснить совершенно бесследное исчезновение и семьи и сундука со страниц летописей. Несколько труднее объяснить тот факт, что за двести лет полемики ученые мужи не догадались заглянуть в шведско-русский словарь.

Другая:

Лет за сто до записи нашей летописи о призвании варягов, английский летописец записал такое сказание: британские племена, недовольные собственными раздорами обратились к норманнским, то есть варяжским, братьям Генгисту и Горзе с приглашением:

Terram latam et spaciosam, omnia rerum copia refertam, vetrae mandant dicione parere.

Перевод: земля наша велика и обильна, порядка в ней нет, придите княжить нами.

Литературными плагиатами люди занимались, оказывается, и тысячу лет тому назад.

Варяжские князья, конечно, были. Как они попали на Русь, мы, надо полагать, никогда не узнаем. Единственно, что мы можем установить твердо - это, что они растворились быстро и совершенно бесследно, что варяжский язык, нравы и прочее никакого влияния на туземные племена не оказали. Если бы было завоевание, то оно потребовало бы значительных человеческих сил, и эти силы бесследно не исчезли бы. Так варяги Вильгельма Завоевателя, завоевав Англию, во-первых, закрепостили все ее население. Памятником этого закрепощения и до сих пор служит Doomsdaybook - Книга Страшного Суда, в которой был записан и закреплен раздел земли между победителями и которая и до сих пор служит чем-то вроде юридического справочника при решении некоторых земельных вопросов. Чудовищные земельные богатства английской аристократии и до сих пор основаны на праве завоевания и на пергаменте Doomsdaybook. Приблизительно до 16-го столетия норманнское наречие французского языка было официальным языком правящего слоя Англии. В некоторых церемониях оно осталось официальным языком и сейчас. Английский язык есть смесь языков двух завоевателей - датских и норманнских. Язык коренного населения страны исчез почти бесследно. Правда, еще и м-р Ллойд Джордж в своем детстве говорил на кельтском, уэллском наречии, но на конструкцию сегодняшнего английского языка оно не оказало никакого влияния. У нас от варяжского языка осталось несколько терминов, происхождение которых можно объяснить, как вам будет угодно. Слово князь можно производить от варяжского «конунг» и от татарского «хан», - по-хазарски «каган», или, еще дальше, по-древнееврейски «коган». Это - вопрос вкуса.

Таким образом: пришли завоеватели. Ничего похожего на, скажем, битву при Гастингсе тут не было. Никаких книг Страшного Суда составлено не было. Никаких разделов имущества побежденных не происходило. Никакого лингвистического влияния оказано не было. По-видимому, не было и никакого сопротивления со стороны побежденных. Вообще, варяги в качестве завоевателей являют собою истинно радостное исключение в истории России и мира. В церквах Западной Европы в те времена читали специальные молитвы: «От свирепости норманнов спаси нас, Господи». До варягов и после варягов всякая попытка завоевания русской равнины вызывала многолетнюю, иногда многовековую резню. А тут - такая, можно сказать, культурность в обращении! Я думаю, что и о теории призвания и о теории завоевания просто говорить не стоит. Но у Ключевского есть короткий, тусклый и не очень внятный намек на одно обстоятельство, которое во всей истории России играло, играет и будет играть решающую роль.

Наш историк пишет: «В дружине киевского князя мы находим, рядом с туземцами и обрусевшими потомками варягов, тюрков, берендеев, половцев, хазар, даже евреев, угров, ляхов, литву и чудь» (Т. 1. стр. 197).

Этот киевский интернационал, конечно, безмерно важнее Рюрика с его сундуками. Ибо именно он является первым указанием на то основное свойство русской государственности, которое и определило ее судьбу, начиная от Новгорода и кончая Петербургом. Это свойство я бы назвал так: уменье уживаться с людьми.

Если вы предпочитаете политическую терминологию О. Шпенглера, - это свойство вы можете назвать «бесформенностью славянской души». Если вы предпочитаете историческую терминологию Достоевского, - можете говорить о «всечеловечности». Если вам нравится философия, - то вы можете использовать шубартовский «иоаннический эон», эон, конечно, звучит наиболее здорово. Я предпочитаю оперировать термином уживчивость.

Как и все в этом мире, - ограничена и русская уживчивость. Граница проходит по другому термину, который я определил бы как «не замай»: уживчивость, но с некоторой оговоркой. При нарушении этой оговорки происходит ряд очень неприятных вещей - вроде русских войск в Казани, в Бахчисарае, в Варшаве, в Париже и даже в Берлине. Русскую государственность создали два принципа: а) уживчивость и б) «не замай». Если бы не было первого - мы не могли бы создать Империи. Если бы не было второго, то на месте этой империи возник бы чей-нибудь протекторат: претендентов в протекторы у нас было вполне достаточное количество - даже и без Рюрика и его сундуков.

Вопрос о том, когда именно на этой равнине возникла русская государственность, вероятно, так и останется без ответа, - да этот ответ и не очень уж интересен. С той точки «познания России», с которой я здесь рассматриваю нашу историю, важен ответ на вопрос, «как», ибо он, и только он один, может дать нам практические указания: как следует и как не следует строить русскую государственность и дальше. Едва ли мы когда-либо найдем ответ и на вопрос о том, когда и откуда появились славянские племена на русской равнине. Сейчас принято считать, что примерно в седьмом веке они спустились с Карпат. Историк готов Иордан утверждает, что уже в середине четвертого века в состав готского государства входили и какие-то славянские племена: veneti, anti et sloveni.

Очень важно и это утверждение. Ибо если мы примем обиходную теорию: славяне, кем-то прижатые на Карпатах, спустились вниз, на северо-восток, на «ничью землю», как американские скваттеры - на Дальний Запад САСШ, то исходный пункт нашей истории принимает характер, противоречащий всем ее остальным пунктам: почему, в самом деле, Карпаты были оставлены без боя, а за московский суглинок народ воевал до самых последних своих сил? Если мы примем сообщение Иордана, то придется сказать, что от четвертого до девятого века, то есть, в течение полутысячи лет, на нынешней русской равнине жили, действовали и как то боролись те племена, состав которых так небрежно перечислен Ключевским. И, следовательно, в результате этой пятивековой борьбы, конкуренции, влияния и прочего, то племя или та «доминанта», которые впоследствии получили прилагательное «русские», каким-то неизвестным нам путем поглотили, растворили, ассимилировали всех их, - для того, чтобы из фантастической смеси этих племен создать что-то новое и окончательное. Может быть именно этой смесью и объясняется и то обстоятельство, что, кроме языка, у нас с остальными славянскими народами Европы нет, в сущности, решительно никаких общих черт. Может быть, именно здесь мы можем установить первые проблески того упорства которое характеризует всю дальнейшую русскую историю: русская «доминанта» пересидела все остальные.

Не забудем того обстоятельства, что русская государственность не была первой на этой территории. До нее была готская «империя», как квалифицируют ее немецкие источники. На эту империю, как и на русскую впоследствии, свалилось с востока монгольское нашествие. В конце четвертого века сюда хлынули гуннские орды, - как и на Русь начала двенадцатого, разгромили готскую империю, как впоследствии и русскую, - но тут параллели кончаются. Готы были увлечены в гуннские походы на Европу. Гибли где-то на Каталунской равнине, где римский полководец Аэций разгромил гуннские полчища вдребезги, рассеялись по всей Европе с тем, чтобы потом появляться на самых разнообразных сценах европейской истории. Ни на одной из них ничего готам не удалось, и в 1778 году какие-то люди, претендовавшие на готское происхождение, но говорившие только по-турецки обратились к русскому правительству с просьбой о «въездных визах». Им дали и визы и земли. Они основали город Мариуполь и 24 деревни вокруг него. Так замкнулся круг. Готская империя и готские королевства, ост-готы и вест-готы, и потом Мариуполь, и потом вообще ничего.

На место готов и гуннов пришли авары - тюркский народ, который также пытался создать на русской равнине свою государственность. Аваров разгромили болгары, остатки государственности которых удержались у устьев Камы до десятого века. Болгарская государственность охватывала в одно время бассейн Верхней Волги, Приуралье и Башкирию. Болгар разгромили хазары, которым одно время платили дань и приднепровские славяне. Хазары были разгромлены Русью, которую с русской территории уже не удалось выжить никому.

Во всяком случае, Русью правили варяжские князья. Но это ни в коем случае не означало варяжского господства над Русью. В прошлом веке в Российской Империи правил «диктатор сердца» - Лорис-Меликов, значило ли это, что над Россией властвовали армяне? И можно ли утверждать, что в лице Сталина над ней господствовала Грузия? Или в лице Наполеона - Италия над Францией? В лице Гитлера - Австрия над Германией, или в лице Ганноверской Династии - Германия над Англией?

Одно из возможных объяснений роли варягов в Киевской Руси можно было бы сконструировать так.

Киев в то время стоял среди дремучих лесов. Он замыкал собой в сущности весь бассейн Днепра и заканчивал лесные области нынешней России. Это был ключевой пункт великого водного пути, складочное место для всего товарооборота, самый южный пункт, дальше которого уже начиналась степь и, следовательно, разбой. Вся область севернее Киева опиралась в торговом отношении на этот великий путь. Какая-то торговля шла по этому пути и до варягов: летопись сохранила нам сказание о походе на Цареград Киевского Князя Дира, лет за двадцать до легендарной даты призвания варягов. Но очень легко можно предположить, что чисто лесные племена тогдашнего Приднепровья очень плохо справлялись с тогдашней мореходной техникой.

Мы живем в эпоху, когда техника меняет лицо мира примерно каждые двадцать-тридцать лет. Нам трудно представить себе тысячелетия, в течение которых не было сделано ни одного изобретения. И, вероятно, так же трудно представить себе консервативность тогдашних технических навыков. Вспомним, например, что Рим за всю свою историю так и не справился с техникой мореплавания: его флот обслуживался наемными иностранцами, - главным образом греками. Даже и собственной кавалерии Рим не имел - тоже пользовался наемной. И если какой-нибудь дрегович попадал на Черное море, то он там никак не мог чувствовать себя, как рыба в воде. Но без Черного моря и без мореходной техники - весь Великий Водный Путь превращался в тупик. Варяжские специалисты по мореплаванию давали вполне удовлетворительный выход из этого тупика. И тот кооператив народов, который тяготел к Великому Пути, охотно воспользовался варяжскими услугами. Но командир или капитан морской экспедиции, естественно и автоматически, становился властью, - всеми признаваемой властью во имя интереса всех.

Мне кажется, что в эту гипотезу довольно хорошо укладываются все известные нам исторические факты. В особенности, та психологическая доминанта, которая построила Империю: уменье уживаться с людьми.

Мы знаем очень мало о той социалистической стройке, которая развивалась в России в годы двух последних царствований. Одной из разновидностей этой стройки было артельное движение. Денежная часть этого движения всецело находилась в татарских руках. Русские артельщики зарабатывали очень много, - и заработки хранились у казначея-татарина: так сказать национальное разделение труда. Тайна этого разделения заключалась в том, что татарин водки не пил, и артель не рисковала тем, что ее заработок будет пропит. По той же причине татары захватывали в свои руки «трактирный промысел» России. Никто в царствование Императора Николая Второго не говорил о татарском засилье в артелях и трактирах и, вероятно, никто на Руси в царствование Олега не говорил о варяжском засильи на Великом Водном Пути.

***

Но летописным данным, Олег в 15-20 лет сумел сколотить первое Русское Государство, охватывавшее огромную территорию от Новгорода на севере, до Днестра на юге - «империю Рюриковичей», как называет ее Маркс. Если исключить Чингиз-хана, предпринимавшего по существу чисто разбойные походы, то во всей мировой истории есть только один пример столь же стремительного рождения новой государственности - это империя Александра Македонского. По территории она, впрочем, была меньше империи Олега, да имела и несколько иную судьбу: после смерти Александра его империя сейчас же распалась в клочки. Империя Олега существует больше тысячи лет. Ее росту не помешали ни княгиня Ольга, которая уже по одному женскому своему происхождению едва ли годилась в полководцы, ни Игорь, который по своей бездарности вовсе никуда не годился. Так, лет восемьсот спустя, избрание на царство малолетнего Михаила Феодоровича никак не помешало консолидации расшатанного смутой Московского Государства в невероятно короткий срок. Шестнадцатилетний Михаил - очевидно, ничем править не мог. Ничем не мог править и Игорь. Из всего этого можно было бы сделать вывод, что и Олег, и Ольга, и Игорь, и Михаил были более или менее не при чем. За ними всеми - их скипетрами или их вывесками - действовали силы, гораздо более мощные, и, что может быть, еще важнее, гораздо более постоянные.

В княжение Олега определилась и еще одна черта русской государственной стройки. В 907 году Олег занял Константинополь и

К воротам Цареграда

Пригвоздил Олегов щит.

Тысячу тридцать три года спустя, товарищ Вячеслав Молотов предъявил товарищу Адольфу Гитлеру требование о передаче Константинополя СССР.

Между Олегом и Молотовым были: московские Великие Князья с их идеей «Третьего Рима», славянофилы с их "крестом на Св. Софии» и Милюков с его Дарданеллами - для русского хлеба. Щит, Рим, крест, хлеб, серп и молот - лозунги, как видите, чрезвычайно разнообразные. Но цель - одна и та же. Одна и та же за одиннадцать веков. Одиннадцать веков: Киевская Русь, Московское Царство, Российская Империя и даже СССР с медленностью геологического процесса, но и с неотвратимостью геологического процесса, двигаются все к одной и той же цели. Что может значить мое или ваше мнение для геологического процесса? Или мнение Гитлера? Или мнение Эттли? Какое дело геологическому процессу до того парламентского большинства, которое, то ли получит, то ли не получит м-р Эттли в результате очередных выборов?

Я очень бы не хотел заслужить упрек в идеализации русской истории. Моя основная мысль сводится к тому что политическая история мира есть история крови, грязи и зверства. Кровью, грязью и зверством пропитана и наша история. Однако: и крови, и грязи, и зверства у нас было меньше, чем где бы то ни было в других местах земного шара и в других одновременных точках истории. По сказанию византийского летописца Льва Диакона, Святополк прорвавшись к Византии и опустошая ее пригороды, посадил на кол двадцать тысяч, вероятно ни в чем неповинных, людей. Может быть. Лев Диакон и несколько преувеличил: очень легко можно предположить, что по тем временам никто этих людей не считал: если было бы легкомысленно верить статистике XX века, то как поверить статистике X-го? Но, во всяком случае, такие методы ведения войны были по тем временам само собою разумеющимися. Несколько раньше, римляне в своих африканских войнах делали несколько иначе: пленным перешибали кости голени и людей так и оставляли умирать от голода и солнца. Германский полководец Тилал, заняв в тридцатилетнюю войну германский же город Магдебург, его тридцатитысячное население вырезал до последнего ребенка. Наполеон во время своей египетской экспедиции приказал переколоть штыками двадцать тысяч пленных турок: пороху для расстрела у него не было, а пленных девать ему было некуда. В нашем нынешнем движении «вперед, вперед, вперед, рабочий народ», мы просто возвращаемся к тем способам ведения войны, которые были совершенно общеприняты до эпохи диктатуры кровавого капитализма, и которые почти автоматически возрождаются при замене кровавого капитализма бескровными методами революции. В СССР с пленными немцами, и в Германии - с пленными красноармейцами - в XX веке поступали не лучше, чем Святополк в десятом - с греками.

Е. Покровский пишет: «Первые русские "государи" были предводителями шаек работорговцев. Само собою разумеется, что ничем они не "управляли".

Первые русские «государи» занимались, конечно, также и работорговлей. Лет восемьсот спустя - в царствование Екатерины Второй, лендграф Гессен Кассельский, Фридрих II, продал англичанам для их войны против северо-американцев 19.400 рекрутов, то есть пять процентов населения своего микроскопического княжества (см. БСЭ т. 16, стр. 5-24) и выручил за эту коммерческую сделку 22 миллиона таллеров. В то же время и в той же просвещенной Германии герцог Брауншвейгский продал тем же англичанам четыре дивизии. В своей книге «Россия в концлагере» я даю некоторый отчет о системе работорговли, принятой в Советском Союзе. В СССР это есть просто послекапиталистическое возвращение к обычным докапиталистическим методам войны и торговли, суда и в особенности расправы. Все это просто «вперед, вперед» - к каменному веку…

Киевские князья торговали также и рабами. Но, кроме того они делали еще и другие вещи: в обмен на меха, воск и рабов ввозили на Русь железо для топоров и грамоту для культуры. Строили валы, засеки и остроги для обороны от печенегов, половцев, хазар и прочих. Строили церкви и города, приглашали монахов и зодчих. Сто лет после «основания Руси» знание грамоты считается обязательным для всего духовенства: попов сын, если он грамоты не знает, попадает в «изгои». Двести лет после той же даты (примите во внимание темпы той эпохи) Дитмар Мерзенбургский насчитывает в Киеве 8 рынков и 400 церквей, а Адам Бременский считает Киев соперником Константинополя. Если мы придаем хоть какую-то ценность человеческой культуре, то мы должны признать, что князья все-таки «управляли», и управляли вовсе не так уж плохо.

Оценивая русскую государственность тех времен, мы, по мере нашей возможности, должны отрешиться от мерок и масштабов сегодняшнего дня. Сегодня, например, нам всем более или менее ясно, что государство, в числе прочих его задач, обязано строить школы. Герберт Уэлльс в его «Новом Маккиавели» повествует о том, как лет 70 тому назад в просвещенной Англии идея государственного школьного образования казалась людям совершеннейшим вздором: школы - это дело общественной инициативы, благотворительности, частной предприимчивости, но никак не государства. С нашей, а также и с английской сегодняшней точки зрения, мы могли бы сказать, что в вопросах государственного школьного строительства Рюриковичи лет на тысячу опередили Англию. Отличие русской формы демократического общественного устройства от англосаксонской заключается главным образом в том, что русская форма, находясь под непрерывной угрозой извне - волей или неволей принуждена была перекладывать огромную часть общественных забот на государственные плечи. Я сейчас не говорю о том, что было технически лучше: государственные железные дороги России или частные железные дороги Америки, Императорские университеты и театры России или частнопредпринимательские театры и частновладельческие университеты Англии. Думаю, что и дороги, и театры в России были лучше, университеты были хуже. Но это не имеет никакого или почти никакого отношения к «форме правления»: при истинно феодальном строе Германия имела крупнейших музыкантов мира, при самом демократическим - Америка не имела ни одного. Но и Англия и Америка - росли вне всякого давления извне. Против Вильгельма Завоевателя Англия не устояла, а после него - вопрос об «обороне страны» не возникал никогда. Может быть, не возникал он в реальности и в 1940-1941 году: проливы были в руках британского флота и организация с немецкой стороны чего-то вроде норвежской позднейшей операции была, как мне кажется, только смесью из утопии и пропаганды.

Англия, конечно, воевала. Но она воевала за интересы. Мы тоже воевали. Но мы воевали за собственную шкуру. Английские короли эпохи Рюриковичей занимались, в общем, ерундой: феодальными войнами в пределах своего собственного острова и флибустерскими походами в Святую Землю - эти походы были еще почище тех греков которых Святополк посадил на кол. Перед Россией со времен Олега до времен Сталина история непрерывно ставила вопрос «быть или не быть»? «Съедят или не съедят». И даже не столько в смысле «национального суверенитета», сколько в смысле каждой национальной спины: при Кончаках времен Рюриковичей, при Батыях времен Москвы, при Гитлерах времен коммунизма, социализма и прочих научных систем - дело шло об одном и том же: придет сволочь и заберет в рабство. Причем ни одна последующая сволочь не вынесет никаких уроков из живого и грустного опыта всей предшествующей сволочи. Тысячелетний «прогресс человечества» сказался в этом отношении только в вопросах техники: Кончаки налетали на конях, Гитлеры - на самолетах. Морально политические основы всех этих налетов остались по-прежнему на уровне Кончаков и Батыев. Ничего не изменил даже и тот факт, что на идейном вооружении Кончаков и Батыев не было ни Гегеля, ни Маркса.

Мы все знаем о тех степных ордах, которые задолго до образования киевской государственности бродили по просторам теперешней южной России. Они делали невозможным никакое государственное строительство. Это они смели с лица земли германские, венгерские, болгарские и хазарские попытки государственной, а, следовательно, и культурной организации русской территории. От всех предыдущих попыток, киевская отличалась тем и только тем, что остальные не устояли, а она устояла. Отличие, согласитесь сами, довольно существенное…

Почему все остальные не выдержали, а Русь выдержала? Мы могли бы ответить: по той же самой причине, по какой она впоследствии выдержала: татар, турок, поляков, шведов,. французов и, наконец, немцев. Но это не будет ответом. Более точный ответ, я боюсь, будет довольно затруднительным. Ибо это будет ответ о врожденных способностях нации. Мы можем сказать, что новорожденная русская нация проявила огромную способность к уживчивости. Что, следовательно, она сумела как-то сколотиться из неизвестного нам количества более или менее неизвестных нам людей, племен, религий и прочего, - и, этот «кооператив» или эта «артель» оказалась сильнее своих предшественников - ибо она была прочнее: она не отталкивала от себя никакой силы, готовой работать совместно: варяги - давайте варягов, тюрки - давайте тюрков. Мы можем так же отметить и то техническое изобретение, которое ни до ни после России не удавалось никому: это система обороны страны от огромных конных масс, обладавших огромной стратегической подвижностью.

В 1066 году через Киев, по пути к печенегам, проезжал немецкий миссионер епископ Бруноф. Князь Владимир Святой лично провожал его до границ своей земли. Об этих границах Бруноф пишет: «они со всех сторон ограждены крепким частоколом на весьма большом протяжении, по причине скитающихся около них неприятелей».

Эта система возникла не при Владимире Святом. Уже за сто лет до него киевские князья «рубят города» на границах своих владений, заселяют эти города «лучшими мужами», соединяют их рвами, засеками, заставами - словом организуют очень сложную укрепленную систему, которая в почти неизменном виде повторяется и при Иване Третьем, и при Борисе Годунове, и при Потемкине Таврическом, и, наконец, продвигается в казачьи области Терека, Семиречья, Забайкалья и Амура. Вспомните станицу в «Казаках» Льва Толстого: те же «города», засеки, вышки и прочее. Позже мы увидим, с какой железной настойчивостью, с какой организационной тщательностью, с каким муравьиным терпением строила Москва свою «Китайскую стену» против востока. Как эта стена, зародившись почти у самых стен Москвы, в Коломне, Кашире, Серпухове - продвинулась до Балтийского, Черного, Каспийского и Охотского морей.

В мировой истории ничего похожего на эту систему нет. Китайская стена была более грандиозным сооружением но она ничего не остановила. Она была неподвижной. Наша - была подвижной. Ничего не остановили и римские валы, протянутые по границе между римским и германским миром. Наша система обороны не имеет даже своего названия - но и без названия она свое дело сделала. О ней мы в сущности знаем очень мало. Именно она является тем «неслышным фактором мировой истории», который, как говорит Лев Тихомиров, и определяет судьбу народов.

Эта система в почти неизменном виде продержалась более тысячи лет. За эти тысячу лет у нас были хорошие цари, но были и плохие. Были великие полководцы, но были и бездарные. При всех них и даже независимо от всех них - Русь Киевская, Московская, Петербургская - из века в век строила свои вооруженные рубежи, все дальше и дальше передвигала их на восток, на юг и запад - и вот товарищ Сталин имел удовольствие опираться на одну шестую часть земной суши, - но прошел и Сталин…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.