Четвертый день войны Грузинская граница
Четвертый день войны
Грузинская граница
Утром 11-го августа «Восток» получил приказ выдвигаться в сторону грузинской границы. Вместе с ним в колонне шли 693-й мотострелковый полк и полк ВДВ. Чеченцы расселись на трофейную бронетехнику, на которой мелом намалевали: «Восток», «Чечня», «Ямадаевцы». Журналистов, кинувшихся фотографировать по-махновски колоритное воинство, они приветствовали одним поднятым указательным пальцем: — Аллах един!
По дороге с интересом наблюдали за настоящим воздушным боем. Штурмовик Су-25 на головокружительных виражах пытался уйти от выпущенной с земли ракеты. Ракета, словно борзая, севшая лисе на хвост, разворачивалась, и гнала самолет дальше, целя в сопла. В конце концов, ракета настигла свою жертву, летчик катапультировался. Ямадаевцы спорили чья эта СУшка, — наша или грузинская.
Вмешался сам Сулим:
— По рации передали, грузинская.
Выдержав театральную паузу, комбат добавил:
— Хотя какая она, к чертовой матери грузинская? Ракета шла со стороны Гори, а у грузин уж два дня как аэродромы разбомблены. Им и взлетать-то неоткуда.
Кто-то из его бойцов театрально вздохнул и политкорректно подытожил:
— Ну, раз так, тогда жалко СУшку.
Получилось ненатурально и от того смешно. Бойцы «Востока», — стопроцентные люди войны. Она давно стала для них самостоятельной ценностью. Эти люди были искренне увлечены красотой боя, когда, задрав головы, наблюдали воздушные пируэты, а вот патриотические сантименты востоковцев не трогали. Слишком много и слишком привычно они убивали других и умирали сами.
К грузинской границе колонна прошла, не встречая сопротивления. Резервисты бежали, единственный серьезный бой был в приграничном селе называвшемся то ли Квемо Хвити, то ли Земо Никози. Танки 693-го полка, полезли через село без разведки, напоролись на встречный огонь и потеряли две машины вместе с экипажами. Танки откатились на окраину. Над селом поднялись столбы черного дыма, Где-то рядом тут же положили девять человек из десантуры. А без разведки сунулись в село лишь потому, что никто не понял: Южная Осетия давно кончилась и колонна уже идет по Грузии.
Интеллигентный командир веденской роты «Куба» прокомментировал ситуацию анекдотом из разряда приличных:
Две бабки сидят на завалинке и судачат.
— Смотри, Никитична, вон генералы идут. Ой, да у них в руках карты.
— Ну, значит, сейчас попросят показать, где они находятся. Пойдем, поможем армии.
Я до сих пор не знаю точно, как называлось то село, где, принуждая грузин к миру, полегло столько наших солдат.
— Понимаешь, — рассказывал мне месяц спустя уже в Москве чеченский спецназовец. — команды пересечь грузинскую границу на тот момент еще не поступило. Вышло так, что колонна пошла без команды, а тут еще и потери. Поэтому наверх доложили, что мы застряли в селе Квемо Хвити. Просто оно стоит на самой границе, а село Земо Никози, в котором мы оказались на самом деле, расположено на шесть километров дальше вглубь территории Грузии.
Впрочем, кого вообще тогда интересовало, как называется это село? Поскольку с ходу не получилось, теперь этой деревней кто-то должен был заняться уже не сходу. Кого пошлют? Вот, что интересовало всех?
Вперед послали «Восток».
Попытка прорыва в их исполнении выглядела как кадры из американского блокбастера. Бойцы двинулись вглубь села короткими перебежками, прикрывая друг друга. Неожиданно с грузинской стороны, со склонов гор, начался обстрел улиц. Лупили как раз туда, где пробирались ямадаевцы. Прямой наводкой из тяжелых 152-миллиметровых самоходных гаубиц. Потом подключились 120-милиметровые минометы, где-то в самом селе заработала «Шилка». Снаряды ложились рядом: тридцать-пятьдесят метров вправо или влево.
Чеченцы все равно не останавливались. Перли вперед, словно заговоренные от смерти. На склонах ухал очередной залп, бойцы считали до пяти, и при счете пять бросались на землю, стараясь подгадать так, чтобы бок прикрывала каменная стена дома. Как раз в этот момент снаряд долетал.
Взрыв.
Свист осколков, прошивающих дощатые заборы.
Град щебня сыплющегося сверху.
Очередная команда: «Вперед!».
Все встают и, прикрывая друг друга, двигаются по улице дальше. До тех пор, пока со склона не ухает новый залп. Раз… два… три… четыре… пять… считают спецназовцы на бегу и все повторяется заново.
Снаряды ложатся все ближе. Прижимаюсь к простенку между окнами. Бах, — стекла осыпаются к моим ногам. Из выбитых окон доносится грузинская речь.
Солдаты?..
Пожалел, что в руках фотокамера, а не Калашников… Сжимаюсь в ожидании очереди из окна. Кой черт занес меня на эти галеры?.. Нет, голоса женские… Разжимаюсь.
Впереди перекресток. Неожиданно чувствую тычок в бок. Оборачиваюсь: Вахтанг, сукин сын. С неуместной пижонисто-меланхоличной полуулыбкой он тянет:
— Бегом, братишка. Тут же все простреливается…
Дошли до наших горящих танков. За ними грузины. Снаряды ложатся совсем рядом. Руководящий операцией советник, прикомандированный к батальону от спецназа ГРУ, кричит бойцам:
— Где-то рядом корректировщик огня. Он на нас наводит. Надо найти!
Как на самом деле зовут этого советника, никто не знает. Журналистам он представляется только по своему позывному: «Снег» Наводчика обнаруживают метров через сто в одном из дворов. Убивают на месте. Сложную навигационную аппаратуру, находившуюся при нем, забирают с собой. Тут же рядом еще двое грузин с ПТУРСами. Они и пожгли наши танки, — их тоже на месте…
По пути сталкиваемся еще с двумя грузинскими резервистами. Они одеты в гражданку, но на шеях солдатские жетоны, в кармане у одного граната. Обоих берут в плен.
В одном из дворов обнаружили раненного мужчину лет пятидесяти. Чья пуля его тюкнула, наша или грузинская, непонятно. Поначалу думали, что тоже резервист, разорвали ворот рубахи, но у него на шее не оказалось жетона. Минуту спустя из дома выскочила женщина и закричала по-русски.
— Он не солдат, он мой муж!
Вслед за ней вышел старик, говорит, что отец подстреленного. Всех загоняют в дом.
— А может они тоже солдаты? Старик что-то больно моложав, а баба просто геройствует, выгораживает солдатиков…
— Да ты на руки его посмотри! Вон, сколько грязи под ногтями! Это колхозник, он еще утром в огороде копался…
— Какие, на хер, руки?! Вон, смотри, у дверей «муха» лежит!
— Это моя «муха». Ты же сам сказал ее с собой взять…
Грузинский дед лезет в шкаф, достает медаль «30 лет безупречной службы в МООП ГССР», Что такое МООП никто не знает, а ГССР это Грузинская Советская Социалистическая Республика, объяснил присутствующим Вахтанг.
Он считает:
— Грузинская ССР кончилась семнадцать лет назад. Если служить дед пошел сразу после армии и к моменту распада Союза отслужил тридцать лет, то сейчас ему под семьдесят. Если, конечно, это его медаль. Ладно, дед, убедил…
Раненного наспех перевязали, сквозную дыру в плече залили чачей найденной в доме и отпустили вместе с отцом и женой, указав, как лучше выйти из зоны обстрела.
Дальше стало совсем хреново. Подключилась наша артиллерия. У них координаты грузинских позиций в селе, и они, наконец, пристрелялись. Про то, что бойцы «Востока» уже взяли эти позиции и теперь находятся ровно на них, наши артиллеристы не знают. Они лупят прямо по нам. Бьют даже точнее чем грузины.
Когда снаряды стали ложиться прямо на улицу «Снег» дал команду разбежаться по подвалам ближайших домов. Маленькими группами все рассосались, затаскивая в укрытия раненых. Про то, что мы попали под «дружественный огонь» еще не знаем. Это потом вечером, прибывая в щенячье-интеллигентской эйфории от того, что остался жив и даже цел, я прокручивал в голове стихи:
— Артиллерия бьет по своим… недолет, перелет, недолет… по своим артиллерия бьет. Так вот значит, про что Межиров писал.
Потом в расположение «Востока» явился подполковник, командовавший дивизионом «САУшек», так точно лупивших по «Востоку» минут тридцать. Пришел извиняться. На его счету двое раненных ямадаевцев. Чем закончатся извинения он не знал. Губы его дрожали, трусил, — кто их знает этих чеченцев, говорят они за своих…
Ямадаев выслушал его спокойно.
— Ну, да. На войне и такое бывает… Не переживай, — Ильхамд уллиля, двухсотых из-за тебя нет.
Уже в Москве задним числом до меня дошло, что «дружественный огонь» — издержки лукавой недоговоренности про Квемо Хвити и Земо Никози. Артиллеристам передали реальные координаты грузинских позиций в Земо Никози, а сами в то же время врали наверх, что находятся в Квемо Хвити. Желали скрыть форсирование границы без команды. Подполковник лупил по селу, будучи уверенным, что мы в шести километрах от него.
Хорошо, что в любой грузинской хате обязательно есть обширный погреб, где можно отсидеться …
Мне тогда достался отличный подвал с бетонным перекрытием в грузинском зажиточном доме. Кроме меня здесь укрылись еще трое чеченских спецназовцев. Один из них, Ибрагим, ранен, ступня разворочена осколком гаубичного снаряда.
Снимают берц. Кровь бодрой струйкой льется на земляной пол. Его перевязывают, бинты сразу же промокают. Накручивают на ногу еще несколько слоев, все равно кровь просачивается сквозь марлю, расцвечивая веселыми алыми разводами высовывающиеся из-под повязки мертвенно-бледные пальцы с посиневшими ногтями. Ибрагима оттаскивают подальше от входа под защиту каменных стен. Он хмур, сердит и спокоен. Обычно так держаться люди, некстати порезавшиеся во время работы. Даже отмахивается от помощи, и перескакивает сам на одной ноге.
Тут же в подвале бойцы обнаруживают трехлитровые банки грушевого компота. В секунду пробиты в крышке две дырки и банка пошла по кругу. Компот отличный, холодный, в меру сладкий. Ибрагиму не дают, говорят, раненым пить не следует. Происходит короткая дискуссия: пить не следует всем раненым, или только тем, кому попало в живот, Ибрагиму больше нравиться второй вариант, но считавшийся старшим в этой группе Асламбек, ставит точку в споре:
— Если можешь потерпеть, — потерпи.
Один из чеченских спецназовцев утолив жажду, вытащил из кармана сторублевку, небрежно бросил ее на полку с банками и с не передаваемым выражением процедил:
— И пусть ни одна сука не скажет, что я тут мародерствовал!
Ибрагим расхохотался:
— Сто рублей за банку? Да теперь мы имеем право выпить весь компот в этом доме!
Ямадаевцы, за которыми закрепилась репутация головорезов и беспредельщиков, на самом деле, воюют, практически соблюдая западные этические нормы. У них это вроде особых понтов, — смотрите, какой, я, крутой и благородный. Ребята на полном серьезе обсуждали, можно ли помочиться в углу, если очень хочется, или не стоит гадить в чужом жилом доме. Решили, что лучше потерпеть.
Асламбек закуривает и угощает меня. Несмотря на то, что дом сотрясается от разрывов и на верхних этажах что-то рушиться, ему охота поболтать со свежим человеком. Свежий это я.
— Ты журналист? На каком канале работаешь? Ах, ты пишешь в журнал? Жаль, а то я спросить хотел… Вот перед самой войной по телевизору кино показывали про то, как кавказцы за русских воевали…
Действительно, я с огромным удовольствием в самом начале августа еженедельно смотрел на канале НТВ цикл документальных фильмов «Кавказцы в войнах России». И аккурат 7-го, в самый канун войны, транслировали второй из этих фильмов: «Дикая дивизия». Горцы мчались в развевающихся бурках, размахивали саблями, и рубали противника во славу русского государя… Я одним глазом пялился на экран и собирал рюкзак: фотоаппарат, два диктофона, ноутбук, зарядку для мобильника, трусы, носки… Мне и в голову не приходило, что всего через три дня я увижу сегодняшнюю «Дикую дивизию».
Оказывается, Асламбек тоже смотрел это документальное кино.
— Ну, согласись, журналист, это же не может быть совпадением. Сначала фильм про это, а через день русские с грузинами машутся, а мы в авангарде. Впереди всех, на русской стороне, вроде той «Дикой дивизии». Конечно, генералы знали, что война вот-вот начнется и специально заказали трансляцию. Это они нам так напоминали, что раньше мы тоже за Россию воевали. Вроде как подбадривали нас. Не согласен, журналист, а?
Асламбек выслушал все возражения, хмыкнул, и полез смотреть, что происходит на улице. Переубедить его мне не удалось.
Уходя, по-отечески предупредил:
— Ты, журналист, будь тут осторожнее. По подвалу не шарахайся без нужды и ничего не бери. Бывает, подвалы минируют. У меня так два друга погибли…
Наконец, «дружественный огонь» стих. Артиллерия 693-го полка получила новые координаты и довольно успешно стала молотить по грузинским батареям. Не то, чтоб грузин подавили совсем, но их артобстрел стал менее плотным.
Собственно это и было основной задачей «Востока», который, вообще-то а военная разведка и его задача лишь имитировать атаку, выявляя огневые точки противника. В качестве штурмовой группы батальон работал по совместительству.
— Просто больше некому было, — сказал мне «Снег» после боя, — Мы же на самом деле не под это заточены. Мы простые диверсанты, — так, языка взять, взрыв в тылу организовать, засаду устроить. А для того, чем мы тут занимались, нужна иная штатная комплектация: спецредства, саперы, инженерное подразделение…
Однако ямадаевцы справлялись успешно и без спецсредств. Мы еще сидели в подвале сотрясавшимся от разрывов, а на улице вдруг бибикнул клаксон. Спустя секунду в подвал вошел Висходжи — водитель штабного ямодаевского «Баргузина». Этот микроавтобус востоковцам, выдали лишь в Цхинвали за неимением ничего более приспособленного. В руке Висходжи держал абсолютно не уместный здесь шикарный кожаный портфель, в котором Сулим носил штабную документацию и батальонную кассу. Он не рискнул оставить ценный груз в машине без присмотра.
«Баргузин» был пригнан сюда прямо под обстрелом, чтобы вывести раненного. Ибрагим резво допрыгал на одной ноге до машины, и микроавтобус умчался назад.