ГЛАВА XVII Монастырская жизнь
ГЛАВА XVII Монастырская жизнь
Как говорилось выше, иерархические статуты — «Свод» — по дате создания, вероятно, предшествуют потере Иерусалима, хотя дошедший до нас сборник и мог впоследствии претерпеть изменения. Существует второе собрание статутов — иного характера, более походящее на беседу о монастырской жизни некоего тамплиера, который себя не называет, но обращается к братьям в назидательном тоне. «Но знайте же <…> и должны знать все братья ордена Храма <…> а также должны знать <…> По крайней мере, один раз он определенно высказывает свое мнение <…> и наиболее почетным делом мне сдается оставить сие, нежели свершить». Но в иных случаях он держится в стороне и говорит «мы» вместо «я».
Составитель начинает с рассмотрения ежедневных занятий в монастыре, с утра и до вечера, когда укладываются спать; затем он перечисляет церковные службы и вносит ясность в военную жизнь братьев. Потом переходит к процедуре проведения капитулов ордена, а в конце — к деталям взысканий. Трактат дискурсивный и довольно бессвязный, но, очевидно, составлен одним и тем же человеком, соблюдающим некую последовательность в изложении. Этот трактат сопровожден другим, который можно назвать «Установлениями», ибо в нем вновь рассматриваются уголовные преступления и приводятся примеры из установлений, или приговоров, вынесенных на капитулах Дома примерно в 1220–1257 гг. Эта последняя компиляция должна была появиться после татарского нашествия 1257 г., упоминаемого в тексте, но до потери Гастена в 1267 г., о котором не говорится в «Установлениях», зато подробно повествуется в каталонском уставе, составленном между 1267 и 1272 гг.
Относятся ли монастырские статуты к тому же времени и автору, что и сборник «Установлений»? Представляется, что они несколько старше, ибо невероятно, чтобы одновременно были сделаны два изложения пенитенциалия{71} ордена, один — с примерами, а другой — без них, и чтобы второй следовал за первым. Вполне возможно, что сборник монастырских статутов был составлен приблизительно за десять мирных лет, которые следовали за походом Фридриха II. Именно тогда переписчики и миниатюристы ордена Храма украсили миниатюрами свой прекрасный бревиарий (служебник, часослов), завершенный в 1233 г. И можно заметить, что французская версия Институций генеральных капитулов Цистерцианского ордена датируется приблизительно 1230 г., в то время как сверка этих Институций была сделана в 1256 г.: у обоих орденов, патронируемых св. Бернаром, было немало сходства.
Два сборника, содержащиеся в уставе ордена Храма, близки по стилю, но составитель «Установлений» более авторитетен. Ему чаще приходится приводить свое личное мнение. «Но наше разумение, таким образом, таково <…> Но коль скоро сие заблуждение никогда не было хорошо освещено, каждый и говорит об этом по своему разумению. И я высказываю о нем наше, а не пользуюсь другим мнением, ибо никогда не слыхал, чтобы его ясно изложили; но точно слышал, как излагали то, что я сказал выше». Довольно часто он упоминает старых рыцарей Дома и говорит об «установлениях», выработанных на капитулах, на которых он присутствовал, употребляя «я» там, где редактор статутов говорит «мы». Но предоставим слово текстам, вернувшись сначала к монастырским статутам.[429]
«Когда звонит колокол заутреню, каждый брат должен тотчас же встать, обуться, надеть свой плащ и отправляться в монастырь, и слушать службу»; по крайней мере, если он не слишком устал или болен и если не получил разрешения отлучиться у магистра или своего командора. Он может быть одет в рубаху и штаны, подпоясан узким поясом (как спят братья), в шоссах (чулках) и башмаках, с покрытой головой и поверх всего — в плаще. В течение всего прочего времени братья — в одежде, одетые и обутые во все по сезону. На заутрене (когда читаются часы Богоматери){72} каждый повторяет тринадцать раз «Отче наш» и столько же в часы дневной службы, хотя он мог бы обойтись и без произнесения молитв, поскольку их слышит. «Но лучше, чтобы он их произносил, нежели обходился без этого».
Когда после заутрени братья уходят, каждый должен пойти посмотреть на своих лошадей и сбрую <…> и если надо что-то исправить, он должен исправить или заставить починить. И если есть о чем поговорить со своим конюшим [430], он должен говорить с ним достойно, а после этого может отправляться спать. Но когда он будет ложиться, он должен прочитать «Отче наш»: дабы, ежели он в чем-то совершил ошибку или нарушил молчание, или еще что-то, Господь Наш простил ему.
В этих первых фразах обнаруживается тон статутов: религиозная практика, сочетаемая с военными привычками, строгий распорядок, неукоснительная, но не чрезмерная дисциплина и особенно — забота, с которой все делается милостиво и достойным Дома ордена Храма образом. Слова — достойно и мирно — появляются по всякому поводу. Рыцарям рекомендуется разговаривать достойно со своими оруженосцами, с братьями-ремесленниками; их учат чему-то вроде морального изящества как самой прекрасной вещи в случае, когда устав оставляет выбор поведения за ними.
При колоколе к первому часу молитвы — около четырех часов утра летом и шести часов зимой — братья встают, одеваются и отправляются в часовню слушать мессу и молитву первого часа, третьего и полуденную, читаемые одна после другой — ибо так заведено в Доме.
После мессы тамплиеры, не находящиеся на службе и не получившие других приказов, отправляются «каждый на свое место, дабы подготовить свои доспехи и сбрую <…> или заставить подготовить их <…> или трудиться над кольями и сваями» — обтесывать колья и сваи для палаток — «или заниматься иным делом, кое вменяется их службе. И каждый брат должен стараться, чтобы Враг (Сатана) не застал его праздным; ибо смелее и скорее Враг осаждает дурными желаниями и суетными помыслами человека праздного, чем того, кто занят каким-либо добрым трудом».
В час завтрака, первой трапезы дня, за первым столом присутствуют рыцари и сержанты; оруженосцы и прислуга едят после них, а в великих командорствах Востока есть еще стол для туркополов. При звоне колокола брат-капеллан, рыцари и бедняки, которых кормят из милосердия, занимают свои места, но братья-сержанты дожидаются звона малого колокола, чтобы сесть. Тамплиеры больше не соблюдают бенедиктинского предписания есть двоим из одной миски; у каждого — своя миска и чаша, и каждый приносит свою ложку и нож для нарезания хлеба. Магистр имеет привилегию определенного места и хрустальной чаши: последняя представляет известную роскошь, но также и меру против отравления, поскольку считается, что стекло тускнеет под действием яда.
Всегда есть выбор блюд.
Если случается, что подают говядину или баранину за монастырским столом, командор Дома должен учитывать тех, кто не ест говядину, если только это не магистр или брат-капеллан <…> всем братьям неоднократно подают два сорта мяса, чтобы те, кто не ест один из них, могли есть другой <… > или три сорта, когда в Домах изобилие и этого желают командоры… Если какому-нибудь брату приносят мясо сырое, или с пятнами, или с запахом, он может вернуть его, и его должно заменить, если есть другое.
Братья также могут попросить мясо для прислуги — полагающееся слугам, — если они предпочитают его; но они не должны есть то и другое, и замена должна быть менее изысканна, нежели основное блюдо.
Тамплиеры постятся в Сочельник и во время Великого поста, тогда как два праздника: Рождество и Пасха, как и два заговенья, в воскресенье перед днем зимнего св. Мартина (11 ноября) и в последний день масленицы (Mardi gras) — являются поводом для великих празднеств и хорошего стола. На Рождество в общине подают «два или три блюда, чтобы тот, кто не пожелает есть одно, ел бы другое. И когда наступает воскресенье, вторник или четверг, им обыкновенно подают свежую или соленую рыбу или другой компанаж»{73}. Прочие дни недели им приходится худеть. Если командор покупает рыбу за свой счет, — обычно для понедельника или среды, — он может отменить одно из прочих блюд. В пятницу подают вареное блюдо, а потом салат, «травы», как и теперь его называют на юге Франции. Но каждый брат может попросить то, что дают оруженосцам или домашней прислуге, и взять оттуда, если ему это нравится больше, чем меню монастыря. Командор палат присматривает за столовой и оруженосцами, которые подают блюда, и распределяет порции, сколь возможно, поровну. Каждый может предложить из своей миски соседям, «которые находятся рядом с ним на расстоянии не более его протянутой руки; и всегда тот, у которого самое лучшее, должен предложить тому, у кого самое худшее». Магистр — единственный, кто пользуется привилегией посылать блюда, кому пожелает, даже братьям, которые несут наказание и едят на земле. Поэтому перед магистром ставят «достаточно для троих или четверых». Остатки, которые должно оставлять насколько возможно красивыми и целыми, предназначены бедным. В монастыре положено хранить молчание во время трапез, в то время как писец читает громким голосом отрывок из какой-либо поучительной книги. Никто не должен вставать из-за стола до окончания обеда, по крайней мере, если у него не идет носом кровь, «ибо такой может встать не спрашивая и потом вернуться к трапезе, когда кровь у него остановится» (контузии головы и их последствия должны были быть частыми!). Но все выходят, если кричат: «К оружию!» или: «Пожар!», или если жеребцы дерутся на конюшне.
В послеполуденный час тамплиеры еще раз произносят молитву девятого часа и вечернюю, звоня в колокол, чтобы собрать общину. Отсутствовать могут «на молитве девятого часа и вечерне, и на обеде и ужине <…> брат-пекарь, если у него руки в тесте, и брат из большой кузницы, если у него на огне раскаленное железо, и брат из кузницы, если он подковывает коня <…> или брат, который вымыл голову (!)». Но по окончании работы все они должны отправляться в часовню, чтобы прочесть молитвы, ими пропущенные.
После вечерни настает час ужина, подаваемого таким же образом, как и завтрак. Однако в дни поста тамплиеры принимают только один обед после молитвы девятого часа (около трех часов пополудни). Во время Великого поста, в постные дни, они едят лишь после вечерни, в пять или шесть часов вечера.
При колоколе к повечерию все собираются в часовне или во дворце; им подают легкое угощение, «воду или разбавленное вино, если угодно магистру, или то, к чему привыкли в этом Доме». Затем маршал или командор дает распоряжения на завтрашний день, и читают молитвы.
И когда повечерие отслужено, каждый брат должен пойти посмотреть на своих лошадей и сбрую, и если он хочет что-либо сказать своему конюшему (оруженосцу), он должен сказать это учтиво и мягко, а потом может идти ложиться. И когда он ляжет, то должен прочитать «Отче наш», чтобы, ежели он совершил какой-либо проступок после того, как отслужено повечерие, Бог простил ему. И каждый брат должен хранить молчание с начала повечерия до конца молитвы первого часа, если нет какой-либо необходимости (в разговоре).
Тамплиеры повторяют «Отче наш» четырнадцать раз в каждый час молитвы — семь утром, в честь Богоматери, семь днем, и восемнадцать — на вечерне. Кроме того, чтение шестидесяти «Отче наш» дополнительно — каждодневная обязанность: «то есть тридцать за умерших, дабы Бог освободил их от мук Чистилища и поместил в Рай, а другие тридцать — за живых, дабы Бог охранил их от греха и простил им проступки, совершенные ими, и привел их к доброму концу». Несмотря на благоговение перед Девой Марией, тамплиеры не читают регулярных Ave (Богородице Дево, радуйся).
Но утренние часы Богоматери должны всегда в Доме читаться первыми, за исключением молитв к Богоматери из часов конца дня, которые читают всегда последними, поскольку Богоматерь положила начало нашему ордену, и в Ней и Ее чести, если Богу угодно, пребудет конец наших жизней, и конец нашего ордена, когда Богу будет угодно, чтобы таковой конец настал.
Для нас, знающих, каким был этот конец, глухая тревога звучит в этих словах.
Изложив все этапы дня, редактор статутов переходит к разным деталям. Все должны присутствовать в конце молитв, потому что это момент, когда бывает перекличка и отдаются приказы. Один брат может взять разрешение на отсутствие для другого, но если командор видит, что тамплиер слишком часто уходит, он должен «наставить его и попросить, чтобы он держал себя так, как ему велит это устав». При всяком приказе повторяют: «Во имя Бога, дорогой сир».
Статуты настаивают на ответственности тамплиеров за их лошадей, вооружение и все имущество Дома. Ничто не принадлежит им лично, даже их одежда лишь одолжена им. Если они пожелают организовать состязания по стрельбе из лука или арбалета, они должны биться об заклад только на поделки, которые не стоили денег — колышки для палатки или «закрытый фонарь <…> И каждый брат ордена Храма может соревноваться с другим на десять кусков свечи без разрешения, но не боле; и таким образом, может потерять их в один день. Он может также поставить против кусков запасную тетиву от своего арбалета, но он не должен оставаться без тетивы ночью без разрешения». Они также развлекаются игрой в колышки, классы, форбот, но не заключая пари. Шахматы, шашки и таблички (триктрак) запрещены братьям. В Средневековье шахматы считались опасной игрой, слишком частым источником ссор. Не в одном героическом романе показан молодой паж, распростертый на земле, с головой, проломленной ударом шахматной доски, — это сын Ожье Датчанина, убитый наследником Карла Великого.{74}
Братьям монастыря запрещено входить в город, деревню, замок или сад ближе, чем на лье от места стоянки, где располагается монастырь. Братья-ремесленники, напротив, могут туда идти, если того требует работа. Позволено пить вино с епископом или архиепископом, или даже у рыцарей св. Иоанна, — если на тот момент отношения между двумя рыцарскими орденами довольно сердечные.
Тамплиерам запрещено «держать „Свод“ и устав, если их не держат по разрешению монастыря». Устав — есть устав первоначальный, на латинском или на французском языке; «Свод» представляет иерархические статуты, дополненные в течение XII в., где говорится об установленных правах и обязанностях всех людей ордена. Объяснение подобного запрещения довольно любопытно: «Поскольку конюшие (оруженосцы) иногда их находят и читают, и таким образом открывают наши установления мирянам, каковое дело может быть в ущерб нашему ордену. И чтобы такое не могло случиться, монастырь установил, чтобы ни один брат их не держал, если ему они не были вручены и если он не тот, кто может их держать по своей должности». Это запрещение вполне обоснованно, но оно принесло ордену много больше зла, нежели возможная болтливость оруженосцев, создавая тайну там, где ее вовсе не было. В дальнейшем выяснится, как то же самое введено в отношении капитулов, которые были только дисциплинарными советами, но из которых народное воображение создаст место грязных и постыдных оргий.
Ничто в статутах не заставляет заподозрить финансовое могущество ордена Храма, но положения о расходовании денег, которые могли бы пройти через руки братьев, исключительно суровые.
Никто не должен ни носить, ни держать деньги без разрешения. Когда брат просит деньги у какого-нибудь из наших бальи, чтобы что-либо купить, он должен купить это как можно скорее <…>, а другую вещь не должен покупать без разрешения.
Каждый брат ордена Храма, и магистр, и прочий, должен тщательно остерегаться, чтобы не носить ни личных денег, ни золота, ни серебра; ибо монах не должен иметь ничего своего; как говорили святые, монах, имеющий су, не стоит и су.
Лишь командоры и бальи хранят средства, необходимые общине. Если по смерти брата обнаруживают в его вещах деньги или если он поместил их вне Дома, «<…> сей дурной брат не должен быть ни погребен вместе с другими <…>, ни положен в освященную землю, и братья не обязаны ни произносить за него „Отче наш“, ни отправлять службу, которую они должны отслужить за умершего брата, но должны похоронить его как раба, от чего сохрани Господь всех братьев Храма <…> И знайте, что если сам магистр отдал такого рода приказ за пределами Дома и умер, не признавшись в этом, с ним должно поступить так же и хуже <…>, ибо знайте, что чем больше у человека есть, тем большим он обязан в нашем Доме, если ему случится совершить нарушение умышленно».
Эта часть статутов заканчивается перечислением мелких деталей, однако каждое предписание имеет практическое значение. Запрещено старикам хранить без пользы свое снаряжение.
Когда какой-либо брат ордена Храма столь стар, что не может пользоваться вооружением, он должен сказать маршалу таким образом: «Дорогой сир, я прошу вас Бога ради взять наши доспехи и отдать тому брату, который бы служил в них Дому, ибо сам я больше не могу находить в них надобность себе и Дому». И маршал <…> должен дать (таковому) достойному мужу какую-нибудь лошадь, которая идет шагом, для прогулок, если брат пожелает ее получить <…> И знайте, что таким образом должны поступать все старые люди Дома и те, кто не может больше нести свою службу на пользу своим душам и Дому. Ибо знайте, что великий ущерб для Дома, когда один брат имеет трех или четырех лошадей и прочее вооружение, не неся службы. Старые люди должны показать добрый пример другим, и должно тщательно остерегаться, чтобы не обделить их ни едой, ни питьем, ни платьем, ни чем-нибудь другим, особенно потому, что молодые братья должны смотреть на них, и на поведении старых людей молодые должны учиться собственному поведению, каким оно должно быть.
Статуты далеки от аскетизма цистерцианцев и первых Бедных рыцарей Храма, грубых и неотесанных, «никогда не умывающихся, редко расчесывающихся, воняющих потом и выпачканных кровью». Жизнь общины не настолько уж изолирована от жизни, которую ведут мирские рыцари в крестовом походе. Элегантность, благопристойность, вежливость являются самыми ценными качествами; ни один брат никогда не должен браниться ни в гневе, ни в удовольствии, ни произносить скверные и мерзкие слова. Однако выражение «ругаться, как тамплиер» вошло в разговорный язык: настойчивое требование вежливости в приведенных статутах как раз не свидетельствует о том, что тамплиеры были вежливы на деле.
Тем не менее монастырский дух продолжает присутствовать, религиозные обязанности не позабыты. Тамплиеры следуют правилам латинской Иерусалимской церкви, близкой к кармелитской практике. Их прекрасный Бревиарий датируется 1233 г., ибо оригинальная редакция санкторала{75} прерывается на имени св. Антония Лузитанского, канонизированного в 1232 г., в то время, как имя св. Доминика, канонизированного в 1234 г., добавлено впоследствии, с группой святых XIII в. Более того, в санкторале поминаются некоторые почтенные лица, память которых связана со Святой Землей, — епископы и мученики Симеон и Кириак и патриархи Авраам, Исаак и Иаков. Некоторые службы санкторала являются специфически тамплиерскими: службы св. Фоме Кентерберийскому, св. Григорию Великому, св. Марии Магдалине, св. Бернару Клервоскому, св. Дионисию и св. Екатерине.[431]
«Ни в каких церквях не были службы богаче, чем в наших», — скажет Жак де Моле. По статутам[432] новоприбывшие и те, кому возраст или ранения мешают совершать обычные коленопреклонения, размещаются в глубине часовни. Мессы были открыты для мирян и очень посещаемы.
Братия причащалась три раза в год: на Рождество, Пасху и Троицу.
Здесь снова у составителя в избытке наивные житейские детали. Для церемоний Великого Четверга, когда каждый монах омывает ноги тринадцати беднякам, он советует капеллану подготовить кувшины с горячей водой, «и знайте, что капеллан должен позаботиться, чтобы сии бедные люди не имели бы страшных болезней ступней или ног, ибо случайно можно было бы принести душевную боль какому-либо брату». А в Страстную Пятницу, когда община трапезует за столом без скатерти, составитель сообщает, что следует мыть доски, прежде чем положить на них хлеб.
Те же послабления деликатным желудкам приведены в своде лекаря. Больные, страдающие дизентерией, рвотой, горячкой, имеющие гнойные раны, должны быть уложены в отдельные комнаты, чтобы они не стесняли других. Очень заботятся и о кухне лекарни. Брат-лекарь имеет право реквизиций из винного погреба, большой кухни, печи, свинарника, курятника и сада. Больным не дают «ни чечевицу, ни нелущеные бобы, ни капусту, если они не свежие; ни говядины, ни свинины, ни мяса козы, ни козла; ни баранины, ни угрей, ни сыра. Лекарь может попросить для больных те блюда, которые они могли бы есть <…> и заставить приготовить их им и давать до тех пор, когда они смогут есть общую пищу».[433] Тамплиеры обладают некоторыми медицинскими познаниями: впридачу к возвратной лихорадке (малярии) и дизентерии — двум бичам Востока, — они признают заразные болезни и эпилепсию, рассматриваемые как болезнь, а не как демоническая одержимость. Подробностей о медицинском уходе тех времен мало; командор Провинции должен найти лекарей и необходимые снадобья. Больным дают также «сироп», — возможно, это тростниковый сахар, изготовлявшийся в Палестине (другое местное средство, менее приятное, приготавливалось из гадюк, сваренных живьем с фигами и солью[434]). Тем, кто болен легко или переутомлен, позволено «есть три обеда в своей постели», их не обязывали отправляться в лечебницу.
Самые тягостные подробности касаются забот о прокаженных, однако и здесь мы не обнаруживаем жестокости, которую столь часто проявляли к этим несчастным.
Когда случится какому-либо брату волей Господа нашего стать прокаженным, и это доказано, достойные мужи Дома должны наставить его и просить его распроститься с Домом и отправиться в орден святого Лазаря. И если он человек благородный, он должен им повиноваться; а еще лучше было бы, если бы он попросил названного удаления сам, прежде чем его вразумят или попросят <…> и магистр и братья должны усердно заботиться, чтобы такой наш брат, который таким образом бы отправился в орден святого Лазаря, не сильно нуждался бы в вещах, кои были бы ему необходимы в его поддержке, покуда он будет жить.
По Каталонскому уставу, ему отдают «все его платье для ношения и для сна, и раба — прислуживать ему, и осла для езды, и пятьдесят золотых монет, и одежду, как для брата».[435] Тот же устав добавляет, что если подозревают случай проказы, — два или три тамплиера провожают больного в госпиталь св. Лазаря[436], чтобы заставить осмотреть его «теми братьями из этого ордена, которые наиболее сведущи в этой болезни и их лучшими лекарями». Но если такое происходит в странах Запада, где нет отделений этого ордена, то вместо отправки несчастного в лепрозорий его содержат в ордене Храма в особой комнате, где он носит свое одеяние с красным крестом до смерти.